Непокорная тигрица

Глава 15

У Шанхая есть свой особенный запах и свои неповторимые черты. Чжи-Ган презрительно скривился, почувствовав этот запах. Однако не запах желтой шанхайской грязи вызвал у него тошноту. Это произошло, когда он попал в принадлежавший мадам Тин Сад благоухающих цветов и увидел, как Половинка обращался с девушками, которые там были.

Очевидно, после таинственного исчезновения мадам Тин именно Половинка управлял этим борделем. А это значит, что он представлял собой ценный источник информации, поскольку наверняка знал обо всех девушках, которых покупало это заведение десять лет тому назад. К несчастью, Чжи-Ган не мог вести с ним долгие беседы, потому что ему постоянно хотелось прирезать этого негодяя. Однако он не хотел перекладывать эту нелегкую задачу на плечи Анны, да и Цзин-Ли не было рядом. Он остался в Цзянсу.

Чжи-Ган смирился с тем, что ему придется сидеть в маленькой задней комнате вместе с этим сукиным сыном, которого он чуть не убил, и дышать смрадным воздухом, наполненным смешанным запахом пота, старого тошнотворного табака, опиума и сексуального вожделения. Анна ушла вместе с несколькими «цветочками», чтобы смыть с себя грязь и переодеться. Ему казалось, что ей небезопасно находиться здесь и что она снова может сбежать. Чжи-Ган почему-то думал, что если он выпустит ее из поля зрения хотя бы на пять минут, то уже больше никогда не увидит.

Но его опасения не имели под собой никаких оснований. В течение последних нескольких дней Анна была так увлечена планом мести своему приемному отцу, что ни о чем другом и думать не могла. Теперь она постоянно только об этом и говорила. И еле слышным шепотом, когда они вместе лежали в постели, и хриплым голосом, когда рассказывала о повадках лошади по кличке Иуда, и даже когда просто слонялась без дела, мимоходом рисуя тонкой веточкой какие-то каракули на влажной земле. Казалось, она действительно верила в то, что, если Сэмюеля убьют, ее жизнь моментально изменится к лучшему и в будущем у нее будут только счастливые и безоблачные дни.

К сожалению, Анна не понимала, что этого не произойдет. Чжи-Ган много раз говорил ей об этом и удивлялся, что, будучи далеко не наивной, она никак не хотела признавать его правоту. Смерть — даже смерть самого отпетого негодяя — не очистит человека от всех его грехов. Но как только он заговаривал об этом, Анна тут же начинала рассказывать свою историю о том, что будет, когда она приедет в Англию. Она говорила, какой прекрасный праздник устроит семья в честь ее приезда, какие чудесные подарки она получит, как много поклонников, претендующих на ее руку и сердце, появится у нее.

Он слушал все эти россказни, стиснув от злости зубы и делая вид, что верит ей. Он решил, что пусть уж лучше она думает о своей сказочной жизни в Англии, чем об ужасной реальности и о том, что они собирались сделать с ее приемным отцом. Именно по этой причине они приехали в Шанхай и сидели сейчас в борделе, принадлежавшем Половинке. В настоящий момент Чжи-Ган находился в маленькой задней комнате и слушал, как этот ублюдок-полукровка, жадно поедая жирные клецки, хвастался своими особыми привилегиями в отношении девочек.

— Десять лет назад ты тоже управлял этим заведением? — осведомился Чжи-Ган, стараясь вернуть Половинку к интересующей его теме.

— Я здесь с самого рождения, — ответил тот. В этот миг открылась дверь и в комнату вошла молоденькая девушка лет шестнадцати. В руках она держала поднос, на котором стояли чайные чашки и бутылка американского виски. — Сэмюель считает меня очень способным человеком и поэтому обучил всему, что нужно для управления таким заведением. Сейчас я — его правая рука. Именно так он меня называет.

Он явно лгал, но Чжи-Гану нравилось наблюдать за тем, как идиоты наподобие Половинки разглагольствуют о собственной значимости. При этом они обязательно сболтнут лишнее, упомянут какую-нибудь важную деталь.

— А как насчет новых девочек? Они всегда попадают прямо к тебе?

— Да, — с важностью произнес Половинка и довольно ухмыльнулся, наблюдая за тем, как девушка расставляет чашки и наливает виски. Ее лицо было невозмутимо спокойным, а движения неторопливыми и четкими. На какое-то мгновение Чжи-Гану показалось, что перед ним не человек, а машина. Однако Половинка тут же развеял все его сомнения. Когда девушка повернулась, собираясь выйти из комнаты, он обхватил рукой ее талию и, притянув, усадил к себе на колени. Девушка вскрикнула от неожиданности и попыталась вырваться, но он ударил ее кулаком по голове, и она сразу затихла. Хотя он ударил ее не очень сильно, она мгновенно успокоилась. Ее глаза стали какими-то пустыми и безжизненными, а слезы, появившиеся в них, тут же высохли.

— Что ты делаешь? — закричал Чжи-Ган. — Я не буду пить в присутствии женщины.

— Она все равно ничего не скажет. Пойми, именно об этом я тебе и рассказывал. Я помогал обучать девушек с тех самых пор, как начал превосходить их в весе.

Чжи-Ган вздрогнул.

— Меня интересует только одна девушка, — сказал он, однако Половинка не слушал его. Он был занят другим делом.

— Они все одинаковые. Просто половые щели, которые нужно открыть, — сказал он и раздвинул ноги девушки.

— Ты порвешь платье, — пробормотала она. Похоже, ее часто били и она привыкла подчиняться.

— У нас здесь платьев навалом, — ответил Половинка и задрал девушке юбку, обнажив ее красноватые ягодицы.

— Я не хочу смотреть…

— После моих тренировок они могут делать все, что угодно. А если они упрямятся, то для этой цели у нас есть кровати с цепями. Опиум делает их послушными. А еще толпа клиентов, которым очень нравится лишать их девственности, — сказал Половинка, и на его лице появилась довольная улыбка. Он явно гордился собой. — Но обычно первым это делаю я. Как говорится, своеобразная тренировка. Ты же знаешь, что у белых мужчин большие члены, и девушки должны быть готовы к этому. — Ухмыльнувшись, он засунул свой палец во влагалище девушки. — Они всегда кричат, когда я ими занимаюсь.

Половинка раздвинул ее ноги еще шире, но девушка совершенно не сопротивлялась. Она просто уставилась в одну точку и молчала. В отличие от нее, Чжи-Ган не мог спокойно на это смотреть. У него внутри все просто перевернулось от отвращения. Он понимал, что Половинка был еще слишком маленьким в то время, когда его сестру лишили девственности, но сейчас ему казалось, что это сделал именно ублюдок-полукровка, который насиловал сотни маленьких испуганных девочек, а потом издевался над ними при каждом удобном случае. Чжи-Ган почувствовал такое непреодолимое желание положить этому конец, что у него даже руки зачесались.

— Прекрати немедленно! — крикнул Чжи-Ган. — Мне совсем не нравится смотреть на это.

Но Половинка, не обращая на него внимания, продолжал заниматься своим мерзким делом. Тогда Чжи-Ган резко наклонился и схватил его за руку.

— Все это отвратительно, — процедил он сквозь зубы и сплюнул.

— Не хочешь поразвлечься? Она уже готова. Я даже не потребую с тебя денег.

Чжи-Ган проигнорировал его слова. Он схватил девушку, поставил ее на ноги и одернул задравшуюся юбку. Девушка посмотрела на него, и он заметил в ее пустых глазах вспыхнувшую искорку интереса.

— Пойди и найди Анну, — сердито пробормотал он. — Белую женщину, которая приехала вместе со мной. Расскажешь ей, когда и где ты родилась.

Девушка продолжала неподвижно стоять, недоуменно уставившись на него. Чжи-Гану пришлось самому развернуть ее лицом к двери и вытолкнуть из комнаты. Плотно закрыв за ней дверь, он обратился к Половинке.

— Когда ты свяжешься с Сэмюелем? — спросил Чжи-Ган. — Я хочу знать время нашей с ним встречи.

Половинка пожал плечами.

— Он здесь частый гость. Как только узнает, что я вернулся, сразу же придет навестить меня. Скорее всего, завтра вечером.

— Точно? — спросил Чжи-Ган. — Разве ты не посылаешь к нему гонцов? Неужели он сам является в твой дом?

— Да, — ответил Половинка, и его глаза как-то странно заблестели. — Анну лишил девственности тоже я, — вдруг сказал он и гадко улыбнулся, очевидно вспомнив, как это произошло. — Она была тогда моложе — такая маленькая, упругая. Я тогда тоже был еще совсем юным, но уже достаточно большим, чтобы заставить ее кричать. Сильно кричать.

Потом Половинка наклонился, схватил кружку, до краев наполненную виски, и залпом выпил ее, слегка запрокинув голову. И это было последним, что он сделал в своей жизни. Чжи-Ган выхватил нож и всадил его прямо Половинке в сердце.

Минут через пять после этого в комнату влетела Анна. Чжи-Ган как раз просматривал расходные книги борделя, пытаясь найти хоть какое-то упоминание о своей сестре. Миссис Тин очень тщательно вела записи, и он нашел массу полезной информации о том, как шли дела в публичном доме. И только когда Половинка взял управление в свои руки, записи начали вести кое-как.

Когда Анна открыла дверь, Чжи-Ган тут же вскочил на ноги и выхватил свои ножи. Она резко остановилась и с ужасом посмотрела на тело Половинки.

— Тебя нельзя оставлять одного даже на пять минут!

Чжи-Ган пожал плечами.

— Я больше не мог терпеть эту свинью, — сказал он, бросив взгляд на мертвого полукровку. — Я позже сам все уберу. Мне нужно еще одно полотенце, — добавил он. Найдя грубую, сплошь покрытую жирными пятнами тряпку и ведро, он уже успел вытереть почти всю кровь.

Анна презрительно скривилась и ушла. Буквально через минуту она привела с собой двух слуг с кучей полотенец в руках.

— Надеюсь, вы знаете, что следует сделать, — сказала она им.

Они молча кивнули, однако продолжали неподвижно стоять на месте, недоуменно переглядываясь.

Чжи-Ган поднял голову от бухгалтерских книг.

— Теперь я здесь главный, — заявил он. — Выполняйте свою работу, и вас за это щедро наградят.

Как и предполагал Чжи-Ган, слуги просто растерялись, думая, что после смерти Половинки они могут остаться без работы. Но, услышав слова мандарина, сообразили, что с этим по-прежнему все в порядке. Они быстро принялись за дело, и тело Половинки исчезло из комнаты уже через несколько секунд.

— И скажите девочкам, что сегодня заведение закрыто! — крикнул им вслед Чжи-Ган. — Для всех, кроме особых клиентов.

Они энергично закивали в ответ, бормоча что-то себе под нос, и понесли тело дальше.

Анна, которая внимательно наблюдала за слугами, с явным удовлетворением произнесла:

— Видимо, им уже не раз приходилось заниматься подобным делом. После них не осталось ни капельки крови.

Чжи-Ган облегченно вздохнул, заметив, что Анна ведет себя совершенно спокойно.

— Шанхайские бордели самые лучшие и в то же время самые ужасные во всем Китае, — сказал он и бросил на нее вопрошающий взгляд. — Сейчас ты уже ничего не имеешь против того, что я убил…

— Я благодарна тебе за это, — ответила Анна, не дав ему договорить. — Ты даже представить себе не можешь, как здесь издеваются над женщинами.

Но для Чжи-Гана, которого постоянно мучили ночные кошмары о проданной в публичный дом сестре, все это было не в новинку.

— К сожалению, дело усложняется, — вздохнув, сказал он.

— Я так не думаю. Что это за «особый» клиент, которого ты ждешь? Сэмюель?

Чжи-Ган кивнул, и в этот момент его внимание привлекла запись в книге, сделанная красивым каллиграфическим почерком. На одной из страниц он прочитал имя своей сестры и дату ее приезда. Увидев записи, сделанные чуть ниже, он просто похолодел от ужаса. Это были мужские имена, и напротив каждого из них стояла сумма в долларах. Похоже, что не меньше семнадцати человек лишали его сестру невинности. А потом следовала последняя запись, напротив которой была указана невероятно большая сумма.

— Что это значит? — спросил он. — Что это такое?

Посмотрев через его плечо, Анна тоже заглянула в книгу. Он немного отодвинулся, чтобы не мешать ей, и она начала водить пальцем по странице, читая мужские имена и называя цифры, пока не дошла до самой последней записи. Там было написано всего два слова и указана сумма в долларах.

— Маленькая Жемчужина, — прочитала она и, подняв голову, медленно произнесла: — Я думаю, что ее продали Маленькой Жемчужине.

В тот же миг Чжи-Ган почувствовал, что его захлестнула волна неистовой ярости. Сердце так сильно билось, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Наконец-то он нашел доказательство, что его сестра находится где-то рядом. Скоро, очень скоро весь этот ужас закончится для нее.

— Кто такая эта Маленькая Жемчужина?

— Именно об этом я и хотела тебе рассказать, — произнесла Анна, выпрямившись. — Я поговорила с девочками, и они сообщили мне, что в Шанхае есть одна учительница, ее зовут Маленькая Жемчужина. Она обучает проституток очень искусным приемам. Это обучение стоит весьма дорого. Похоже, что только у нее мы можем узнать, где находится твоя сестра.

Чжи-Ган вскочил на ноги.

— Значит, мы должны найти Маленькую Жемчужину!

— После того как мы найдем эту женщину, ты и ее убьешь?

— Возможно, — с мрачным видом пробормотал Чжи-Ган. Он знал, что содержательницы борделей зачастую ведут себя еще хуже, чем Половинка, позволяя и даже приветствуя самые грубые и изощренные действия.

Анна вздохнула.

— Тогда давай подождем, пока мальчишки погрузят на тачку тело Половинки. Мы их возьмем с собой в качестве носильщиков. Я слишком устала и не хочу тащить мертвое тело через весь Шанхай.

Маленькая Жемчужина жила в китайской части Шанхая в какой-то школе тигрицы. Анне было совершенно все равно, где именно она живет. Будучи белой, она не могла покидать иностранную часть города. Но Чжи-Ган не хотел оставлять ее одну в борделе, и они решили воспользоваться экипажем, принадлежавшим этому заведению. Поскольку экипаж был закрытым, то за соответствующее вознаграждение постовые не станут заглядывать внутрь, и Анна будет с полной безопасности. Тем не менее, на всякий случай, Чжи-Ган тоже сел в экипаж рядом с ней, всыпав целую горсть монет в руку кучера.

— Дорога займет не более получаса, — сказал он, устраиваясь рядом с ней.

Анна кивнула и облегченно вздохнула, когда экипаж тронулся с места. Чжи-Ган удивленно посмотрел на нее.

— Тебе никогда не доводилось ездить в закрытом экипаже?

— Всего пару раз. Вместе с Сэмюелем, но это было очень давно, — сказала она. — В миссии были только открытые экипажи.

Чжи-Ган заметил:

— Миссионерам не нужно было перевозить кричащих девушек и мешки с опиумом.

И это правда. Анна снова вздохнула и откинулась на тугие подушки. Но на душе у нее все равно было тревожно. Стоял полдень, и яркие лучи солнца проникали сквозь кружевные занавески внутрь экипажа. Она могла выглянуть в окно, но снаружи дул сильный ветер, а внутри экипажа было тепло. И Чжи-Ган сидел рядом с ней.

Она повернулась к нему и увидела, что он вертит в руках свои ножи, делая привычные движения. Потом он засунул клинки в ножны, но через секунду снова вытащил их. Анна прищурилась. Она поняла, что причиной непонятного беспокойства, которое она испытывала, был именно Чжи-Ган.

— Пытаешься успокоить свои нервы, чтобы потом убить меня? — спросила она, желая просто поддразнить его. Честно говоря, она все еще не была уверена в том, что Чжи-Ган действительно не сделает этого. В конце концов, он ведь императорский палач. Однажды он уже сказал, что убьет ее, как только представится удобный случай.

— Что? — резко спросил он и, слегка подпрыгнув на подушках, засунул клинки в ножны. — Нет! Я думаю о… — Чжи-Ган осекся. Его голос задрожал, и он замолчал. Анна прекрасно понимала, о ком он сейчас думает.

— Ты вспомнил свою сестру?

Он кивнул, нахмурившись.

Выдержав небольшую паузу, Анна все-таки решила заставить его признать горькую правду.

— Ты сейчас думаешь о том, что ее, наверное, уже нет в живых? Это в худшем случае, а в лучшем — что ее след затерялся навсегда. Ведь последняя запись в книге была сделана много лет назад, — сказала она. Это были жестокие слова, но Анна считала, что он должен подготовиться к такому исходу событий. — Нам вообще очень повезло, что мы хоть что-то смогли узнать.

Когда Чжи-Ган вновь кивнул, она поняла, что он знал об этом. Он с самого начала знал об этом, но что-то все-таки заставило его искать сестру. Может, это просто семейный долг — брат обязан найти сестру, — но ей показалось, что за всем этим кроется другое. Что-то личное.

— Ты очень любил ее? Вы были очень близки в то время, когда ее забрали?

Пожав плечами, Чжи-Ган покачал головой.

— Я был на год старше сестры. Она все время раздражала меня. Маленькие девчонки всегда раздражают старших братьев. — Он вздохнул и в очередной раз вытащил из ножен свои ножи. — Она часто плакала, потому что у нее болели ступни. Они были туго перевязаны и все время сильно болели, — сказал он и, подняв голову, уставился в стенку экипажа. — Она очень быстро бегала — даже быстрее меня. По крайней мере, так говорили мои братья. Они говорили, что маленькая Сяо-Мэй бегает быстрее, чем я.

— Но не с перевязанными же ступнями…

Он вздохнул.

— Конечно нет.

— И что случилось потом? — спросила Анна.

Ей хотелось, чтобы он продолжил свой рассказ. Она интуитивно чувствовала, что наступил один из тех редких моментов, когда Чжи-Ган, став совершенно беззащитным, был готов поведать ей ту ужасную тайну, которая разъедала его душу. Анне хотелось узнать об этом, прежде чем они встретятся с Маленькой Жемчужиной, иначе он опять упрячет свою тайну глубоко-глубоко.

— Мои родители продали ее. Работорговец пришел к нам в дом поздно ночью. Они с ним долго торговались, а потом продали сестру. За нее заплатили высокую цену, потому что у нее были перевязаны ступни. Клиентам нравятся крошечные ножки, но только аристократы могут позволить себе перевязывать ступни своим дочерям.

— Значит, ты из семьи обедневших аристократов. Вам, наверное, нечего было есть.

— Сестра пряталась под столом. Мои братья спали, но я слышал, как пришел работорговец. Я тихонько вышел из спальни и наблюдал за происходящим из коридора на втором этаже.

— Ты видел, как родители продавали ее? — спросила Анна, содрогнувшись от ужаса.

— Сяо-Мэй так кричала… Она отбивалась руками и ногами, пытаясь убежать. Но она была всего лишь маленькой девочкой с перевязанными ступнями…

Анна вздохнула. Она чувствовала, как темнота, словно змея, пробирается в душу Чжи-Гана, и понимала причину его гнева.

— Ты стал палачом, чтобы остановить все это, чтобы никто больше не мог продавать девушек и опиум. Это прекрасно. Ты, возможно, навсегда потерял свою сестру, но зато благодаря тебе сотни других девушек будут жить долго и счастливо.

Повернувшись к Анне, Чжи-Ган схватил ее за плечи — не больно, но очень сильно.

— Да! — закричал он. — Из-за нее я стал палачом, но ты все неправильно поняла.

— Тогда расскажи мне! — крикнула она ему в ответ. — Расскажи, что заставляет тебя убивать всех, кто торгует опиумом и девушками.

Он резко отпустил ее и отвернулся, а она снова откинулась на подушки.

— Я стал палачом, потому что я умею убивать. Потому что моя первая любовь стала наркоманкой и я убил того, кто снабжал ее опиумом. Моя сестра здесь совершенно ни при чем.

Анна предпочла промолчать, понимая, что он все равно когда-нибудь расскажет ей всю правду. Тогда, когда сочтет нужным. Сейчас же он молчал, и она, наклонившись, погладила его рукой по спине.

— Не думай, что я пытаюсь обвинить тебя в том, что случилось, Чжи-Ган. Что бы там ни было, на моей совести еще более тяжкие грехи. Поверь, я хуже, чем ты.

Он покачал головой.

— У тебя не было выбора. Я не могу обвинять тебя в том, что ты позволила Сэмюелю одурачить и втянуть себя в этот грязный промысел. Если бы ты не стала на него работать, то просто умерла бы с голоду.

Анна вздохнула, ибо знала, что еще не во всем призналась ему. Она не рассказала о том, как Сэмюель заманивал ее, как угрожал ей. Только через несколько лет она поняла, что именно Сэмюель подстроил так, чтобы ее выгнали из миссии. Он сделал все, чтобы она оказалась в полной зависимости от него.

Анна поцеловала сильное, мускулистое плечо Чжи-Гана.

— Значит, ты прощаешь меня? — прошептала она, и ее сердце сжалось от страха. — Что же такого ужасного ты натворил, что до сих пор не можешь простить себя?

Он вздрогнул всем телом, но она решила, что все равно заставит его говорить.

— Расскажи мне, — настаивала Анна.

— Именно я предложил сделать это! — закричал Чжи-Ган и ударил себя кулаками по коленям. — У меня был друг. Его сестер тоже продали. Его надоедливые сестры в один прекрасный день исчезли, и у его семьи появилось много еды и большой кусок земли, которую можно было возделывать.

Она кивнула.

— Такое часто происходило в Цзянсу, пока ты не положил этому конец. Всего несколько дней назад ты сделал так, чтобы все это прекратилось.

Он покачал головой.

— Слишком поздно. Сяо-Мэй плакала, ей хотелось посмотреть, что я читаю. Она хотела поиграть со своей куклой, но ей трудно было до нее дойти. Она всегда мешала, ей всегда чего-то хотелось. У нас едва хватало еды на всех. Мы не могли нанять того преподавателя, которого я хотел. — Чжи-Ган поднял голову, и она увидела, как по его щекам катятся слезы.

— Ты тогда еще не жил в Пекине? — спросила она.

— Нет, мы тогда жили в Хуай-ань, но отец понял, что из меня выйдет толк. Он сказал, что я, позанимавшись с хорошим преподавателем, легко сдам экзамен, а потом стану влиятельным человеком, может, даже советником императора. Короче говоря, отец надеялся, что я достигну всего того, чего не удалось достичь ему из-за собственной глупости.

— Пойми, это отец продал твою сестру, а не ты.

— Нет! — простонал Чжи-Ган. — Все это придумал я! Помню, как сестра плакала, а я сказал ей, чтобы она заткнулась. Я даже припугнул ее, что если она не будет сидеть тихо, то мы продадим ее так же, как продали сестер моего друга. Я смеялся и рассказывал о том, как у нас начнется счастливая жизнь, когда мы получим за нее деньги. Я и предположить не мог, что мой отец, случайно услышавший этот разговор, действительно примет решение продать ее.

— Но ведь ты был всего лишь ребенком. Ты не понимал того, что говорил.

— Неужели ты не слышала, что я сказал? — возмущенно воскликнул Чжи-Ган. Его глаза лихорадочно заблестели — Я был смышленым мальчиком! Я точно знал, как это можно сделать! Правда, мне и в голову не приходило, что они могут пойти на такое! — Он почти кричал, у него на глазах снова появились слезы. — Я пытался ей помочь той ночью. Я подбежал к ней, но меня отшвырнули в сторону. Работорговец был очень крупным мужчиной, и я, конечно, не мог его остановить. А потом ее забрали. Мы продали Сяо-Мэй и на вырученные деньги переехали в Пекин. Там мы завели дружбу с нужными людьми и наняли хорошего преподавателя. Вскоре я познакомился с Цзин-Ли, мы стали лучшими друзьями и часто бегали в Запретный город. Я играл с сыном императора. Словом, мы получили все, что хотели.

Анна вздохнула.

— Они не могли заплатить за несчастную девочку так много, даже учитывая то, что у нее были перевязаны ступни. К тому же ни за какие деньги не купишь знания и способности. Тебе пришлось усердно трудиться, прилежно заниматься, тебе…

— Все это началось в тот самый день, когда мы продали Сяо-Мэй в… в… — Он так и не смог договорить. Они оба хорошо знали, что у проституток жизнь короткая и тяжелая. — Я начал тренироваться с ножами, как только смог держать их в руках. Именно поэтому я использую ножи, а не мечи. Я тогда был слишком маленьким и не мог управляться с тяжелым мечом, а мне хотелось всегда носить их с собой. Я боялся, что меня еще раз застанут врасплох.

Анна понимала, что ничем не сможет облегчить боль Чжи-Гана. Его жизнь началась тогда, когда закончилась жизнь его сестры. И разве теперь имеет значение то, что он в своей жизни сделал плохого? Вряд ли. Но он все равно будет чувствовать себя виноватым, ведь страдания маленькой Сяо-Мэй уже невозможно облегчить.

— Мне очень жаль, — прошептала она и обняла его. — Я искренне сожалею о том, что случилось с твоей сестрой, о том, что твоей семье пришлось сделать такой нелегкий выбор. Я понимаю, что тебе пришлось возложить на свои плечи заботу о семье, чья обеспеченная жизнь началась с такого ужасного преступления. Все это отвратительно, Чжи-Ган, но я думаю, что уже ничего не исправить.

Он долго молчал. Может, он даже плакал. Анна не могла сказать наверняка, потому что его тело оставалось совершенно неподвижным. Он тихо лежал в ее объятиях, пока наконец его тело не обмякло. А потом вдруг он обнял ее и крепко, что есть силы прижал к себе.

— Я просто хочу найти ее, — прошептал он. — Если сестра мертва, то я перевезу ее останки в Пекин. Я похороню ее рядом со своей матерью и высеку ее имя на нефритовом алтаре нашей семьи, несмотря на то что она женщина.

Анна тяжело вздохнула, чувствуя, как слезы застилают ей глаза. Она хорошо понимала, что вся его семья будет возмущена, если Чжи-Ган сделает это. Выказывать такое уважение проститутке и высекать имя женщины на нефритовом алтаре? На такое может осмелиться только Чжи-Ган — человек, который живет по своим собственным суровым законам чести и заставляет других сознаваться в преступлениях. Надпись на нефритовой плите — это всего лишь ничтожная плата за то, что совершили его родители. И если он хочет публично опозорить их, то, значит, так тому и быть. Вероятно, они того заслуживают.

— А если выяснится, что она жива? — спросила Анна. — Что ты тогда сделаешь?

— Я выкуплю ее из неволи, чего бы мне это ни стоило. Она будет жить там, где ей положено жить — в доме моего отца. Каждый день, возвращаясь домой, он будет смотреть в лицо своей дочери, и до конца жизни перед его глазами будет живое напоминание о том, что он совершил.

Что ж, это вполне справедливо. Чжи-Ган, судя по всему, никогда об этом не забывал.

— А что же будет с сестрой?

— Я разодену Сяо-Мэй в шелка и одарю ее драгоценностями. Все будут уважать ее за то, что она принесла себя в жертву ради благополучия семьи. Ей будут воздавать почести, которые не воздают даже национальным героям Китая. Я сделаю ее жизнь прекрасной. Это будет моей благодарностью за то, что она сделала ради меня.

Анна улыбнулась и прижалась губами к его шее. Его кожа была теплой и сухой, как пергамент. Она выражала ему свое уважение, благоговение и любовь, нежно целуя его, шепча ему ласковые слова и слегка покусывая, чтобы разбудить в нем желание. Раньше в этом закрытом экипаже перевозили только опиум и проданных девушек. Теперь же они нашли ему другое применение.

И когда он глубоко вошел в нее, она прошептала ему на ухо выстраданные в муках слова. Нет, она не рассказывала ему о том, что у нее на душе, она не говорила ему о любви, которую пыталась вытеснить из своего сердца несколько дней тому назад. Анна говорила ему простые и прекрасные слова, и его семя излилось в нее, словно мощный, стремительный поток.

Она произнесла всего три слова, в полной мере осознавая, насколько они чудесны.

— Я прощаю тебя, — сказала Анна и повторяла эти слова до тех пор, пока он не прижался губами к ее губам. — Я прощаю тебя, прощаю, прощаю.

Наконец они подъехали к дому тигрицы. Она поправила свою одежду, а Чжи-Ган прикрепил к поясу ножи. Потом они вышли из экипажа и приготовились встретиться с женщиной, которая обучала проституток, а значит, имела самое прямое отношение к этому презренному ремеслу. Анна подумала о том, что им, возможно, придется убить ее.

Войдя в дом тигрицы, Чжи-Ган меньше всего ожидал встретить там белого капитана, которого все называли Джонас Шторм. Это имя как нельзя лучше подходило ему. Джонас был невероятно огромным (ну просто медведь какой-то, а не человек) мужчиной с темными вьющимися волосами и живыми серыми глазами. Но несмотря на свой устрашающий вид, он был спокойным, словно огромное облако, мирно плывущее по небу. Он поприветствовал Чжи-Гана и Анну, как это было принято в лучших китайских домах.

Чжи-Ган представился, назвавшись Ланем, и этот белый человек проводил их в приемную. Буквально через минуту им подали чай, и капитан сразу перешел к делу.

— Что привело вас, сэр, в дом тигрицы? — спросил он.

— Мы ищем женщину по имени Маленькая Жемчужина, — ответил Чжи-Ган.

Капитан Шторм кивнул в ответ.

— Теперь мне все понятно. Могу я узнать, зачем вы ее разыскиваете?

— Я пришел сюда по поручению губернатора провинции Цзянсу и не причиню вам зла, — солгал Чжи-Ган. — Однако мне нужно поговорить с ней об одной девушке, которую она, вероятно, хорошо знает.

Белый мужчина как-то по-доброму прищурился и спросил:

— Как зовут эту девушку?

— Прошу извинить меня, — произнес Чжи-Ган, — но этот вопрос мне лучше обсудить с Маленькой Жемчужиной.

— А не с белым мужчиной? — Капитан бросил на него пронзительный взгляд. — Ведь вы пришли сюда с белой женщиной. — Он повернулся к Анне и заговорил с ней по-английски. — С вами все в порядке, мэм? Вам не нужна моя помощь?

Чжи-Ган не сразу понял, о чем спрашивал капитан. Он хорошо знал английский, однако Джонас Шторм говорил с каким-то особым акцентом и подбирал такие слова, которые обычно употребляют люди, для которых этот язык является родным.

Анна тоже не сразу поняла его.

— Со мной все в порядке, — после паузы сказала она. — Прошу прощения. Я просто очень долго не разговаривала по-английски. В миссии мы почти все время общаемся на мандаринском наречии, — пояснила она и покраснела. — Мне следует говорить лучше, ведь я собираюсь уехать в Англию. Нужно будет подучить английский язык.

Чжи-Ган повернулся и взял ее за руку, заставив посмотреть на него.

— Капитан желает знать, не обижаю ли я тебя, — сказал он по-китайски. — Он говорит, что если ты боишься меня, то он может защитить тебя.

Анна покраснела еще больше и покачала головой.

— О нет, — уверенно произнесла она. — Поверьте, я в полной безопасности.

По правде говоря, Чжи-Ган не мог сказать наверняка, специально ли она изображает перед капитаном Штормом невинную и скромную девушку или действительно смущается. Однако, если честно, ему было все равно, что именно заставило Анну так густо покраснеть, ибо, глядя на нее, он понял, что еще сильнее хочет эту женщину. Возможно, она и в самом деле очень умело манипулирует людьми, заставляя их делать то, что ей нужно. А может, она вполне искренна и не понимает, почему белый капитан думает, что ей небезопасно находиться в обществе китайца.

Капитан пристально посмотрел на Анну, и она, в свою очередь, окинула его внимательным взглядом и даже удивленно изогнула брови, давая понять, что все уже заметили их немой диалог. Буквально через секунду капитан облегченно вздохнул.

— Он ищет свою сестру. Ее зовут Тау Сяо-Мэй, — объяснила Анна. — Он действительно не причинит вам никакого вреда.

Услышав это имя, капитан заметно оживился, однако вскоре на его лице снова появилось невозмутимое выражение. Заметив это, Чжи-Ган вскочил на ноги и хотел было уже потребовать от него объяснений, но Анна схватила его за руку и заставила снова сесть на место.

— Что вы знаете о моей сестре? — успокоившись, спросил Чжи-Ган.

— Если вы подождете здесь, — сказал капитан, поднимаясь со своего места, — я приведу Маленькую Жемчужину. Думаю, она сможет ответить на ваши вопросы, — добавил он и недовольно поморщился. — Но это займет какое-то время. Она очень не любит, когда ее отрывают от занятий.

Чжи-Ган кивнул в ответ. С каждой минутой он волновался все больше и больше. От волнения у него даже свело желудок. Он все равно найдет свою сестру и не позволит, чтобы какой-то там корабельный повар или ненормальный капитан помешали ему. Он…

— Постарайся успокоиться, — мягко произнесла Анна и накрыла своей ладонью его кулак.

Но не ее слова, а то, как нежно она прикоснулась к нему, заставило его умерить свой пыл. Анна продолжала что-то говорить и, слушая ее, он постепенно успокоился, понимая, что она права.

— Мы пришли сюда для того, чтобы навести справки о твоей сестре. Однако эта женщина может ничего и не знать о ней. Я допускаю, что Маленькая Жемчужина просто помогала женщинам, с которыми она общалась.

Чжи-Ган недоверчиво посмотрел на нее, и она еще крепче сжала его руку.

— Это вполне вероятно. В этом доме все совсем не так, как мы себе представляли. Интересно, что это за дом такой, в котором хозяйничает белый мужчина? Ведь он находится на китайской половине Шанхая. Прошу тебя, дай этой женщине возможность объясниться.

— Она обучает проституток, Анна, — напомнил ей Чжи-Ган и, вскочив со своего места, начал нервно расхаживать по комнате. — Что это может означать? Она показывает им, как нужно обчищать карманы клиентов? Или как разбавлять вино водой и подмешивать опиум? А может, она учит их вытягивать секретные сведения из императорских наместников?

Анна спокойно смотрела, как он мечется по комнате.

— Какое это имеет значение?

Чжи-Ган резко повернулся к ней и презрительно скривил губы, но она подняла руку, делая ему знак, чтобы он дал ей возможность высказаться.

— Какое это имеет значение, если она, обучая их, дает силу беззащитным и надежду отчаявшимся? — сказала Анна и, встав со своего места, подошла к нему. — Тебе следует все выяснить, а потом уже ты поймешь, стоит ли ее осуждать.

— Мудрые слова, белая женщина, — донесся до них чей-то голос.

Чжи-Ган и Анна дружно оглянулись и увидели, что в дверях стоит миниатюрная женщина с перевязанными ступнями. На ней было простое платье из голубого шелка, однако оно выгодно подчеркивало ее стройную, женственную фигуру. Наверняка это было ее любимое платье. За ней стоял капитан. Он обнимал ее рукой за плечи, тревожно поглядывая на Чжи-Гана и Анну.

Анна поклонилась женщине в знак приветствия.

— Вы, как я полагаю, и есть Маленькая Жемчужина?

Женщина не ответила ей. Чжи-Ган тоже молчал. Он смотрел на эту женщину и видел лицо своей матери — молодое, прекрасное и веселое, — каким оно было много лет тому назад, когда они еще жили в Хуай-ань. Тогда ее душу еще не тяготила тяжелая вина за то, что ей пришлось продать собственную дочь.

Маленькая Жемчужина была его сестрой. Она — Сяо-Мэй.

Чжи-Ган во все глаза смотрел на нее, а она смотрела на него. Перед их мысленным взором пронеслась вся их жизнь — горечь расставания, радость встречи и надежда на прощение. Наконец Чжи-Ган зашевелился. Его колени начали медленно сгибаться, и он опустился на пол. Потом, согнувшись, он прижался лицом к грязному полу.

Анне же показалось, что он просто падает, и она схватила его за руку, пытаясь удержать. Но, увидев, что он почтительно склонил голову, отпустила его руку и отошла от него. Чжи-Ган пытался что-то сказать, но никак не мог справиться со своим волнением. Он открыл рот, но так и не произнес ни одного слова.

Он смотрел на свою сестру и не понимал, каким образом девочка, которую продали в публичный дом, могла стать такой красивой. Ведь с тех пор прошло уже почти двадцать лет. Скоро к нему вновь вернется дар речи, и он подробно расспросит ее обо всем. Однако сейчас он может только низко кланяться ей, прижимаясь лбом к полу, и надеяться, что его выслушают и, возможно, поймут.

Сяо-Мэй первая нарушила это гнетущее молчание. Она заговорила голосом взрослой, умудренной жизненным опытом женщины, хотя больше походила на прекрасную юную девушку.

— Что ж, дорогой брат, — сказала она, — похоже, все изменилось, и теперь ты стоишь передо мной на коленях.

Чжи-Ган смотрел на нее влажными от слез глазами и по-прежнему не мог произнести ни слова. Сейчас он вспомнил о том, как, скорчившись от боли, лежал под столом и наблюдал, как ее уносили из дому, а она при этом громко кричала и отчаянно сопротивлялась.

Сяо-Мэй шагнула вперед и улыбнулась ему.

— Как видишь, я научилась ходить на своих маленьких ножках. Теперь я не только могу дойти до своих кукол, но и управлять большим домом, — сказала она и, протянув руку, разгладила складку на его тунике. — Мне почему-то кажется, что я сейчас живу гораздо лучше, чем ты.

Он был явно смущен и бросил на нее виноватый взгляд, но вновь промолчал.

Сестра удивленно посмотрела на него и скрестила на груди руки. Этот жест сразу же напомнил ему его мать. У Чжи-Гана от удивления даже перехватило дыхание.

— О, прошу тебя, встань с колен. Я не могу наклоняться, чтобы разговаривать с тобой. У меня начинает болеть спина, — пояснила она.

Сколько раз его мать повторяла ему эти слова! Открыв от удивления рот, Чжи-Ган тут же поднялся на ноги. Анна, стоявшая рядом с ним, прыснула от смеха. Он заметил, что даже в глазах белого капитана запрыгали веселые искорки.

— Как? Как такое могло случиться? — наконец спросил он.

— Айе, — ответила его сестра. — Ты совсем не изменился. Никакого уважения к правилам приличия. Поднимайся, брат. Выпей чаю, поешь клецек. Они у нас просто великолепные, — с гордостью произнесла она. — И я обязательно все тебе расскажу.

Из дневника Анны Марии Томпсон

10 января 1890 г.

Они продают девушек. Они меняют молоденьких девушек на опиум. Сэмюель очень умело скрывал это от меня. Если бы много лет назад я узнала об этом, то никогда бы не согласилась стать его курьером. Хотя, может быть, и согласилась бы, но ни при каких обстоятельствах не стала бы обменивать опиум на девушек.

Я сказала ему, что буду работать на кого-нибудь другого, что я — его лучший курьер, а потому быстро найду себе другого хозяина.

Он вытащил нож и хотел ударить меня. Совсем как в мой день рождения, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Однако я вовремя заметила, что он собирается сделать. С тех пор Сэмюель постарел и был уже не таким сильным, да и я успела многому научиться. Я сказала, что не хочу, чтобы он расплачивался со мной девочками. Я принимаю только золото и драгоценности. И никаких девочек.

Сэмюель согласился. А что ему было делать, когда к его горлу прижали его же собственный нож? Когда я убрала нож, мы заключили с ним договор, и он даже дал мне немного опиума за то, что я проявила такую смекалку. Он предложил мне свою иглу. «Как в лучшие времена», — сказал он. Но я уже знала, как пользоваться иглой, и не доверяла ему так, как раньше. И я отказалась. Я предупредила его, что больше не буду принимать участия в развлечениях с клиентами.

Он улыбнулся в ответ. Как этот мерзкий сукин сын смеет так улыбаться мне! Глядя на меня, он, наверное, испытывал гордость. Он видел, какой я стала, и явно гордился этим. Похоже, я действительно сильно изменилась, и, честно говоря, мне это нравилось. В какой-то момент мне показалось, что он вновь стал моим отцом.

Потом Сэмюель открыл свою книгу — ту, в которой он записывал все свои доходы и расходы, — и напротив моего имени черкнул какую-то цифру. Он удвоил мне плату.

Я нашла свободную комнату и отпраздновала это со своей собственной иглой.