Непокорные

Глава 11. Зловещая прелюдия

Прошло десять лет. Надвигающаяся буря все сильнее раскачивала и бросала из стороны в сторону утлые кораблики человеческих судеб. Немногие из тогда живущих могли предвидеть грядущее несчастье; ведь тревожная сумятица газетных заголовков не касалась ни лично их, ни их близких. Как повелось издавна люди были заняты сами собою, предоставляя другим решать течения их жизней. Так происходило и с нашими героями.

Сообщение из Берлина 15-го марта 1935 года: сегодня утром рейхсфюрер Гитлер, в неожиданном, ошеломляющем заявлении осудил военные положения Версальского договора и объявил немедленную общую воинскую повинность в Германии. Герр Гитлер также заявил, что Германия, окруженная враждебными, вооруженными до зубов государствами, посягающими на ее территорию и суверенитет, вынуждена принять ответные меры для собственной защиты. Заявление отмечало пацифизм и стремление к миру германского народа и его нынешнего правительства и тот факт, что Германия в последние годы неоднократно заявляла о готовности присоединиться к планам разоружения, но эти планы всегда были отвергнуты другими державами. Позднее в тот же день двенадцатитысячная толпа фашистов, собравшаяся в столичном Дворце спорта с энтузиазмом и криками одобрения приветствовала выступление министра пропаганды д-ра Геббельса, который прочитал им воззвание о воинском призыве. В своей речи д-р Геббельс настаивал на том, что перевооружение Германии является целью сохранения мира как для Германии, так и для народов всего Европейского континента.

Сергей Кравцов, гражданин Третьего рейха и потомок ост-готов по материнской линии, как считало гестапо, несмотря на свое славянское имя, был призван в июне того же года в вермахт. К тому времени ему исполнилось тридцать лет. Закончив Technische Universität Bergakademie Freiberg — горную академию, он нашел работу инженера на производстве, обосновавшемся в отрогах Гарца, где в мрачных штольнях Раммельсберга уже двести лет добывались серебро, медь и свинец. Сергей был холост, весел и беззаботен. Семьей он так и не обзавелся и кроме случайных подруг и кратковременных связей, ничто его не обременяло; личная жизнь его была пуста, холодна и зябка, но беспокойство, жившее в нем, звало и толкало его в неведомые земли, к невиданным горизонтам, заставляя иногда вздрагивать и просыпаться по ночам. Со смешанным чувством любознательности и любопытства — он любил оружие и военных — Сергей предстал перед комиссией, которая, признав его годным, послала служить в Kriegsmarine — в военно-морском флоте.

Центральная рубка боевой подводной лодки U-323, построенной год назад в Голландии и спроектированной с учетом каждого кубического дециметра свободного пространства, едва вмещала рослое и объемистое тело нового курсанта, одетого в стандартную синюю форму подводника с эмблемой технической службы в петлицах. В отсеке было полутемно, светились огоньки приборов, пощелкивали реле. На штурманском столе лежала навигационная карта, на которой кружочком было обозначено положение их корабля, рядом с глубиномером поблескивали рукоятки рулей глубины и напротив каюты командира — перископ, опущенный в этот час. Уже целые сутки субмарина шла в подводном положении в глубинах северной Атлантики. Акустик в огромных наушниках, охватывающих его стриженную голову, склонился над эхолотом, вслушиваясь в бульканье и шипение, стук поршней и шум винтов судов, бороздящих далекие морские просторы; он пытался угадать откуда исходит опасность и предовратить ее. Находящийся за панелью управления вахтенный офицер обер-лейтенант Шмитке преподавал Сергею азы плавательной практики. «Самоуверенность — враг моряка. Мы много раз здесь крейсировали, но я всегда просматриваю навигационный маршрут. На карте нанесены точки поворотов и ориентиры. Не забудь изучить и таблицу приливов. Это поможет тебе вести судно. Задача, поставленная нам командованием, это доставка груза в наш гарнизон в проливе Маточкин Шар на Новой Земле. Я вижу твое удивление,» Шмитке осклабился,» это исконная советская территория, но все же это наша тайная база. У нас там причал и склады. Там мы разгрузимся, доставим и примем почту, и возьмем новый груз назад в фатерлянд. К твоему сведению, германские подводники пользуются богатствами Арктики еще со времен кайзера Вильгельма. Правда в те годы мы так далеко не ходили; ограничивались Землей Франца Иосифа и Кольским полуостровом. Сейчас германский флот огибает Чукотку и выходит в Тихий океан. Вся советская Арктика у наших ног. Что интересно, что хозяева об этом не подозревают. У них нет средств обнаружить нас.» Его верхняя губа вздернулась и он отрывисто засмеялся, обнажив неровные желтые зубы. «На субмарине пятьдесят матросов. Они обучены управлять и защищать ее. Мы вооружены торпедами. Они находятся в носовом и кормовом отсеках, а также парой сдвоенных зенитных пулеметов и 37 мм-овым орудием.» Голос капитана прервал объяснения. «Подняться на малую глубину в процессе подготовки к выходу на перископную глубину,» скомандовал он через интерком. Вахтенный повторил команду, «Подняться на глубину 22 метра! Рулевой, вперёд 1/3». Рулевой, сосредоточенный и молчаливый человек, сидящий рядом с вахтенным, водрузил свои руки на рычаги управления. Носовые и хвостовые плавники повернулись на пять градусов по часовой стрелке, сжатый воздух выдавливал воду из балласта, пол наклонился, звякнула посуда и лодка плавно пошла вверх. «Снизить скорость до четырех узлов,» передал Шмитке в машинное отделение. Капитан, худощавый блондин с суровым и слегка вызывающим лицом, левую сторону которого пересекал длинный, неровный шрам, вышел из своей каюты и поднял перископ. Его голубая форма была удивительно тщательно выглажена, редкие волосы расчесаны на пробор и впалые щеки свежевыбриты. Положив ладони на горизонтальные ручки, он прижал правый глаз к окуляру и повернулся по кругу, продолжая наблюдение. «Все спокойно,» наконец изрек он. «Близких контактов не обнаружено.» Он сделал курсанту знак подойти к перископу. Волнуясь, Сергей сделал шаг и заглянул в окуляр. Сумеречный морской пейзаж, лишь море и горизонт, предстали его взору. Под ровным слоем серых облаков насколько хватало глаз катились волны. Они отливали серебром и выглядели как рябое зеркало. Далеко к северу почти на линии горизонта маячил силуэт судна. «Что это?» осмелился спросить Сергей. «Это британский эсминец класса Джервис. Он сильно вооружен. В случае войны наша встреча с ним была бы нежелательна.» «Курс 013, расстояние 24,3 морских мили, движется вправо,» обьявил акустик. «Курсант, загляни ко мне в гости,» донеслись до ушей Сергея слова капитана. Повинуясь команде он последовал за ним. Диван с подвесной койкой, письменный секретер, умывальник и шкаф составляли убранство каюты. Отодвинув скользящую занавесочку, Сергей вошел. «Ты знаешь, что меня зовут командор Йозеф Вагнер. Я борец за идею и член НСДАП с 1925 года. А что у тебя за имя такое? Сергей Кравцов…» капитан с трудом выговорил, запинаясь, и развел руками, как бы в недоумении. Он сидел на диванчике, а Сергей, вытянув руки по швам, стоял против него почти касаясь головой какой — то толстой трубы на потолке. «Напоминает русское имя. Ты помнишь, что сказал фюрер о русских… Однако гестапо рекомендовало тебя как арийца. Все хвалят тебя. О тебе хорошие отзывы даже у гауляйтера. Я наводил о тебе справки. Ты из семьи героев. Твой родной отец пал сражаясь с красными в Сибири. Твой приемный отец Фридрих был непримиримым борцом с коммунизмом. Твой двоюродный брат Борис, летчик — испытатель, недавно был принят в Ваффен — СС. В чем же дело? Тебя бы не послали сюда, если бы была тень сомнения. Ты говоришь как немец, дисциплинирован как немец, трудолюбив и опрятен как немец. Тебе надо стать как все мы и не выделяться своим ублюдочным русским именем. Смени его. Стань, например, Куртом Бумбамбергом или чем-нибудь подобным. Понял?! Вопросы есть?!» «Вопросов нет. Буду стараться г-н капитан!» «Второе, о чем я хотел с тобой поговорить. Твое основное задание это не служба на моей субмарине, а миссия на островах Северного Ледовитого океана. Там тебя ожидают. Ты перейдешь в распоряжение полковника Рихтера. То, что ты увидишь — строжайшая тайна и ты дашь подписку о неразглашении. А пока у тебя месяц практики. У нас длинный переход во льдах. Мы из тебя сделаем хорошего моряка…Можешь идти.» До предела возмущенный Сергей пробирался по извилистому, как штольни Раммельсберга, коридору субмарины. Щеки его пылали, уши горели, глаза метали молнии. «Держи карман шире, Йозеф Вагнер,» кричал он внутри себя сo сжатыми добела губами. «Я люблю мое имя и никогда не сменю его!» Как угорелый, вызывая недоуменные взгляды, проскочил он кубрик мотористов и продолжил гонку. Сергей остановился и пришел в себя только в носовом отсеке. В приглушенном синем свете, падающего с ламп на потолке, койки с телами безмятежно спавших матросов находились в странной близости к тушам смертоносных торпед, расположенных на расстоянии вытянутой руки. Легкий храп смешивался с причмокиванием и бормотанием утомленных мужчин. «Германия! Что случилось с тобой?! Ты была терпимой и доброй, когда в 1921 году я приехал к тебе.» Он медленно побрел назад, закусив губу. «Куда все это исчезло? Как они изменились! Но это фашисты — это не немцы,» уговаривал он себя. «Но ведь многие немцы — фашисты.» Объяснение не получалось, оставляя ему головную боль. «Не так ли у меня на родине? Не все русские — коммунисты, но многие коммунисты — русские. Народ взбесился также, как и в Германии. Куда же нам, желающим мира и покоя, деться прикажете?» Он поморщился, пошел медленнее, глубоко вздохнул. Мысли его опять вернулись к разговору с капитаном. «Что за миссию готовят они мне в Сибири?» Он достал из бумажника семейную фотографию, сделанную в Ювяскюля. «Какими мы были молодыми и безмятежными пятнадцать лет назад. А Борис — то! Неужели это правда, что он вступил в СС?»

Мечта о полете, жившая в Борисе с детства, исполнилась, когда ему минуло двадцать пять. Потрепанный Дорнье поднял его над зелеными полями Вестфалии, над ниточками дорог и голубыми змейками рек. Ревел ветер, небо в облачной дымке сверкало и переливалось, и душу его переполняло ликование. Так начались его тренировки, в которых он быстро преуспел. Однако карьера гражданского летчика казалась ему скучной. Борис искал острых ощущений. Он был охотник. Неистощимое желание выслеживать добычу и убивать давало ему чувство победы. Оно пьянило и толкало его вперед. Острые ощущения появлялись, когда он делал новые и неожиданные фигуры пилотажа в небе над аэродромом и толпа ахала, восхищаясь его искусством. Oн решил стать военным летчиком. Вскоре Борис приобрел репутацию замечательного пилота и командир его эскадрильи оберстгруппенфюрер Клопс, ветеран мастерских авиабомбежек в Испании, порекомендовал его на повышение. Бориса назначили летчиком — испытателем на завод Хейнкеля в Варнемюнде. В ту пору реактивная авиация существовала лишь в конструкторских бюро на чертежных досках, газотурбинные двигатели испытывались на стендах и никто в мире не знал будут ли такие самолеты когда либо летать. Однажды летом к Борису, разглядывающему новое творение инженеров, стоявшем в ангаре, подошел высокий и плечистый человек в штатском. «Вернер фон Браун, изобретатель,» скромно представился он. «Мне передали, что вы обладаете уникальным багажом технических знаний. Можете ли вы проверить мой двигатель в полете? Разрешение получено.» «Конечно,» ответил Борис и они обменялись рукопожатием. Взлёт произошел на поршневом двигателе, в воздухе Борис остановил мотор и продолжал полёт на ракетном двигателе, установленным сзади. На высоте трехсот метров он сделал круг над аэродромом и пошел на посадку. Не все было гладко — заело шасси и самолёт сел «на брюхо». Была выявлена еще одна неполадка — в результате высоких температур фюзеляж загорелся; но было доказано, что самолёт с толкающим двигателем, расположенным сзади, жизнеспособен. «Станете ли вы работать с нами и испытывать наши машины?» спросил его после полета фон Браун. «Вы можете стать очень знаменитым. У нас грандиозные планы.» «Мне надо написать рапорт начальству,» не задумываясь ответил Борис.

Через год он был переведен в Куммерсдорф, на научно-исследовательский полигон. Борис арендовал небольшой домик в окрестностях лаборатории и въехал туда со своей женой Ельзой и четырьмя детьми. Ельза была ему ровесницей и закончила тот же университет, что и он, но успела проработать лишь до 1934 года. Новая власть принесла новые порядки. Напоминающая идеал арийской женщины, Ельза была высокой и голубоглазой атлетической блондинкой, скромной и неприступной, полностью поглощенной уходом за мужем и детьми. С тоской она вспоминала свою работу инженером в догитлеровской Германии, часто наедине с собой негодовала на новые порядки, но ни с кем даже с мужем не делилась своими переживаниями. Жизнь шла размеренно, плавно и упорядочено. Дети, согласно партийной доктрине, находились в детском саду, сызмала подвергаясь идеологической обработке, и оставляя матери время для всевозможных занятий. Эльза навещала своих родителей и особенно часто родственников мужа — Айнхаузен был неподалеку. Вести оттуда не всегда были радостными. Матильда Францевна два года назад скончалась, но сестры продолжали оплакивать потерю. Зинаида Андреевна чувствовала себя старой и ненужной и только визиты внуков давали ей много радости. Она очень беспокоилась за своего сына и упрашивала Ельзу повлиять на него — ведь у него такая опасная работа. Анечка, ее дочь, расцвела и похорошела. Ей было уже за двадцать, но она продолжала жить с мамой, работая на ферме у дяди Вилли. Она превратилась в романтическую натуру, читала поэзию и одинокими пустыми вечерами писала письма своему жениху Никите Калошину. Никита призыву не подлежал, закончив университет, он работал радиоинженером в лаборатории Телефункен, жил на другом конце страны, но они планировали свадьбу осенью, твердо веря, что счастье не за горами. У молодых, как и у их друзей — приятелей, было столько общего — нo помимо православия, национальных начал, заветов и преданий родины, они впитали мечту своих родителей и ждали легендарного «весеннего похода», чтобы возобновить борьбу с интернационалом, оккупировавшим Россию. В любой момент готовы они были кинуться на большевиков и не хватало им только клича вождя. Но не все так считали. Глобальные политические и социальные проблемы мало интересовали Наталью Андреевну всецело поглощенной устройством своей личной жизни. Кo всеобщему удивлению она вышла замуж за Эберхарда Кунце, который души в ней не чаял, и родила ему прелестную девочку; малышку назвали Матильдой в честь бабушки. Сам Эберхард пошел в гору. Партия выдвинула его на ответственную должность чиновника в муниципальной охранной полиции, где он изо дня в день выжигал из соотечественников крамолу и инакомыслие. Ему эта роль понравилась, он заважничал, и хлопая белобрысыми ресницами еле здоровался с прежними знакомыми; дома же oн стал покрикивать на жену. Как и раньше в канун Рождества семья собиралась за праздничным столом, все нарядные и воодушевленные, с сияющими лицами; не хватало только Сергея. Он редко писал и адрес его был неизвестен.