Непокорные

Глава 18. Тревога

Служебный путь тов. Журавлева к высотам гулаговского Олимпа был прям и бесхитростен. Родился в политически правильной семье, рабочий и сын рабочего, в 1921 году вступил в РККА, с 1922 года в органаx ВЧК-ГПУ-ОГПУ, с 1936 года помощник начальника, а потом начальник местного УНКВД. Жена его, Аврора, была под стать своему супружнику. Работница исполкома, активная комсомолка, горлопанка на всех производственных собраниях, самозабвенно проводила она политику партии и правительства по выжиганию оппозиции и борьбы за чистоту ленинских идей; и горе оказавшимся на ее пути! Однако в быту она была противоположностью тому, что изображала на публике. «Какой — то прыщ пытался испортить нам малину и ты еще размышлял?» распекала она своего благоверного в тот вечер, когда Самойлович был убит. «Он все выдумал, чтобы уйти от наказания.» Аврора налила Rémy Martin на донышко бокала, согрела коньяк в ладонях и закрыв глаза, смаковала его маленькими глотками. Тов. Журавлев предпочел стопку водки Smirnoff Classic No. 21 и закусил ее греческой маслиной. Спиртные напитки и продукты питания, стоявшие на столе перед этими тружениками тыла, поразили бы воображение их сограждан в далекой Якутии. Измученные продовольственным кризисом, наряду с другими кризисами социализма, они бы завизжали от зависти и выстроились в многокилометровую очередь, чтобы хоть раз взглянуть на лакомства и разносолы из Европы и Америки. Пожалуй, роскошь стола могла бы сравниться только с распределитем в московском ЦК, а возможно и превосходила его в несколько раз. Главное отличие было в том, что Журавлевы сами помещали свои заказы, а в распределителе циковские служащие получали то, что завезли. Откуда в провинциальном городке такoе великолепие материальных благ? Ежегодно во время инспекции исправительно-трудового лагеря?620 Журавлев передавал Иван Ивановичу список желаемых товаров — обуви, одежды, галантереи и пищевых деликатесов, которые два — три месяца спустя доставлялись неизвестными, но приятными молодыми людьми к дверям его квартиры в Доме чекиста на центральной улице города. Сидя на диване в своем элегантном жилище с балконом на третьем этаже Аврора объясняла мужу, «Разве можно убивать гусыню, несущую золотые яйца и слушать клевету врагов народа?» Она ласково погладила егo по щеке кончиками наманикюренных пальцев и он сразу соглаcился. «Если же это так, и они нацисты, то и нам не поздоровится.» Волна страха и сомнений накатила на нее; она поежилась. «Не будем лезть на рожон; не будем делать ни шума, ни крика; все обомнется и устроится; все станет хорошо как и раньше. В Сибире не может быть немецко — фашистких захватчиков!» Успокаивая себя она сморщила напудренный носик и капризно поджала губки. «Советская армия громит их в пух и прах за две тысячи километров отсюда в Белоруссии и на Украине! Белены объелся твой задержанный… Придумал бы что — нибудь получше, чтобы спасти свою презренную жизнь…» Oна так нежно и сильно прижала его голову к своей груди, упоительно пахнущей французской парфюмерией, что он позволил ей делать с ним все, что ей заблагорассудится. Hаутро показания казненного беглеца снова всплыли в памяти Журавлева, теребя его. «Очень ловко врет, подлец, такое не придумаешь.» Но потом вспомнив честные и простецкие глаза Ивана Ивановича, его заботливость, великодушие и готовность услужить подозрения Журавлева рассеялись как утренний туман. «Не иначе как все наврал Самойлович. Не может быть иначе. Он же враг.»

Зима в низовья Лены приходит рано. Зимой тундра мертва. Ветер, мороз и снег убивают все живое. Поэтому до глубоких холодов население заготавливает травяную и кустарниковую поросль, которую жгут вместо дров, пополняет запасы мяса и рыбы, ремонтирует свои избы и чумы, и перегоняет стада оленей на юг в леса. Уже в сентябре заводи и затоны промерзают до дна, а протоки еще открыты, хотя на берегах нарастают корки льда. Световой день становится короче, Лена вот — вот начнет покрываться торосами, налетят леденящие бураны, посыпят дожди со снегом, потемнеет небо. Скоро и судоходство станет невозможным, но еще так много надо успеть. Стальная обшивка подводного крейсера, обросшего кружевами изморози, блестела в лучах солнца. Корабль, пришвартованный к длинному бетонному причалу, пришел вчера из Германии и был единственным в пункте Икс. Остальные суда уплыли прочь в незамерзающие порты Европы. Вокруг него суетились люди. Их щеки порозовели, их дыхания вырывались облачками пара, под их ногами глухо хрустел снег, но они не сжимались от холода, работа разогрела их, они торопились закончить разгрузку. Кран поднимал из трюмов контейнеры и тюки с материалами и оборудованием, разворачивался и бережно ставил их на причал. Там oгромные ящики с рудой ожидали своей очереди быть отправленными на металлургические заводы Круппа. Субмарина должна была уйти в море до начала серьезных заморозков, пока льды не сковали проливы. В былые времена генерал Рихтер самолично присутствовал при разгрузке — погрузке; не спуская глаз с грузчиков и моряков; он вникал в каждую мелочь, но экстраординарное событие заставило его изменить рутину.

Три нацистких офицера собрались в кабинете генерала, на втором этаже двухэтажного здание в ста метрах от причала. За окнами кружились и танцевали крупные редкие снежинки; они опускались на свинцовую поверхность реки, на мхи и лишайники бескрайней тундры, на изрытые отроги хребта в синеве горизонта. «Самойлович не мог обойтись без помощников. Он одурачил нас. Мы искали его возле моря Лаптевых, а он тем временем спокойно плыл под чужим именем на пароходе, на юг. Кто в лагере мог помогать ему?» Рихтер яростно стукнул кулаком по столу. «Какую же гадину мы не заметили,» проскрипел Штаубе. Он тоже был включен в руководство и его секреты. «Как Кравцов оказался среди нас? Ясно, что он не ариец и в нем нет ни капли немецкой крови. Он возражал против моего предложения построить крематорий в лагере и имеется рапорт его сослуживца по Новой Земле, что он утаил от рейха крупное месторождение золота, которое он там нашел. За одно это его следует казнить.» «Мы всегда считали его немцем и он был одним из нас,» Иван Иванович скрестил свои руки на груди. «Его никто никогда не подозревал вплоть до побега Самойловича. Чего они — Кравцов и Самойлович — хотели добиться? Куда шел Самойлович?» «Не иначе как в СМЕРШ, чтобы донести на пункт Икс. Со дня на день я ожидаю начала боевых действий Советской армии; парашютного десанта и атаки с моря,» Рихтер взглянул в окно и прислушался, нет ли гула бомбардировщиков. «Нам повезло. В этот раз обошлось. Журавлев приказал устранить беглеца, но остается Кравцов. Как его поймать?» «По моему указанию на подводной лодке прибыла группа захвата. Их всего двое, но они мастера своего дела. Они арестуют Кравцова, закуют его в кандалы и отправят в рейх. B гестапо из него выжмут все.» Штаубе плотоядно улыбнулся. «Я уверен, что Самойлович давал показания перед расстрелом. Что он успел рассказать следствию? Журавлев нам ничего не передал,» Иван Иванович подпер подбородок рукой. «Как говорит русская поговорка,» Рихтер приосанился в кресле под портретом Сталина, ««Мы теперь с тобой одной веревочкой повиты….» Если СМЕРШ вмешается, Журавлева ждет смертная казнь за пособничество врагу. Он это понимает и будет молчать. Нам остается только изолировать Кравцова и все опять будет по прежнему. Приступайте немедленно к его задержанию.»

Вечер был ясен и тих. На синем небе переливались сияния. Всходила полная луна. Хрустел снег под ногами охранников. Далеко разносился лай овчарок. Столбы света на вышках поворачивались и рыскали взад и вперед. Заключенные были до утра заперты в бараках и потому в зоне было темно и безлюдно. В одиночестве его каморки приходили к Сергею его лучшие мысли. Не зажигая огня, не раздевшись и не сняв сапог лежал он на заправленной койке. Тлеющий кончик папиросы освещал его пожелтевшие пальцы. Глаза его были широко раскрыты, думы и сомнения осаждали его. «Отсутствие новостей о Самойловиче тревожит меня,» размышлял он, выкуривая одну папиросу за другой. «Прошел месяц со дня его побега и ничего. Что могло случиться? Добрался ли он до СМЕРШ-а? Тогда одно из двух — или ему не поверили и расстреляли, как беглеца; или поверили, приняли его информацию к сведению и войсковая операция по уничтожению пункта Икс начнется в любой момент. Тоже непохоже. В этом случае будет задействован по — меньшей мере полк. Но вначале должна была бы иметь место авиаразведка; никто никогда здесь не пролетал, кроме наших самолетов, базирующихся на острове. Здесь что — то не так. Возможен третий вариант — Самойлович решил плюнуть на свое задание и скрыться, чтобы начать новую жизнь. У него с собой крупная сумма денег и надежные документы. Однако, не похоже это на него. В любом случае мне больше ждать здесь нечего и давно пора исчезнуть. Если советские поймают меня, мне не поздоровится; если нацисты прознают про мою роль в побеге Самойловича, мне будет еще хуже.» Состояние страха, беззащитности и одиночества охватило его. Он глубоко вздохнул и крепко закрыл глаза. «Живым я им не дамся. Я готов бегству. В тайнике под кроватью спрятан рюкзачок, в котором сложены пачки банкнот, бланки паспортов, трудовых книжек, всевозможных удостоверений и все необходимое для начала.» Понемногу он начал успокаиваться и задремал. Прошло полчаса или час, когда за окном раздался резкий гортанный крик, дикий свист и на прикроватной тумбочке зазвонил телефон. «Тебя хочет видеть генерал,» голос замполита был мягким и задушевным. «Что-то связанное с твоими исследованиями рельефа и геологического строения Верхоянского хребта. За тобой прилетел самолет. Тебя ждут.» «Выхожу через минуту,» вскочил Сергей. Дурные предчувствия всколыхнулись с новой силой. Сердце его заколотилось. «Это оно!» Он достал свой рюкзак и сняв парабеллум с предохранителя сунул его в карман галифе. Одев полушубок и шапку он вышел, как обычно заперев дверь на ключ. Наган в кобуре оттягивал его поясной ремень. «У меня нет полной уверенности, что пришла беда, но послушаем, что скажет летчик.» Сергей быстро шел по задубевшей от холода глине. Вокруг была набившая оскомину картина убогих одноэтажных строений, выстроенных рядами и окруженных периметром ограды сo слоями колючей проволоки. Вот и аэродром. Обширное, огороженное решетками поле, фонари на столбах, взлетно — посадочная полоса расчищена и обозначена сигнальными огнями. Знакомый ему Heinkel He 70 Blitz, стоял с включенным мотором на взлетной полосе. Вращающиеся лопасти пропеллера слились в сплошной прозрачный круг. Пилота в кабине не было. Он сидел на крыле с термосом в руке и прихлебывал что-то горячее. Это был светловолосый, веснушчатый парень с мирным характером и солнечной улыбкой. «Как дела, Курт?» «Все в порядке, прогреваю машину. Приказано сейчас же лететь назад.» «Что за срочность? Не могли подождать до утра?» Пилот попытался сделать непроницаемое лицо и промолчать, но желание высказаться оказалось сильнее, «Вчера на подводной лодке прибыли двое гестаповцев. Они хотят с вами о чем то поговорить.» Сомнений у Сергея больше не оставалось. Он выхватил из кармана пистолет и выстрелил поверх головы Курта. «Hände hoch!» истошно заорал он, рассчитывая испугать паренька. Тот послушно повиновался, термос по прежнему был зажат в его правой руке. «Бегом в ангар!» Они оба рысью помчались туда. Сергей затолкал его в чулан и накинул задвижку. «Прости, Курт!» крикнул он через дверь. «Тебя скоро найдут, а у меня нет выбора!» Со всех ног он бросился назад к самолету и влез в кабину. Привлеченные звуком выстрела к нему бежала охрана. Они без устали махали руками; их рты были разинуты в крике. Сергей положил руки на штурвал. «Смогу ли я? Когда — то Борис и я летали на таких птицах.» Он потянул рычаги, нажал педали и медленно начал выруливать. Пора! Взревел мотор и машина пронеслась по взлетной полосе. Слева и справа от него замелькали ограничительные желтые огни. Он прибавил газа и с ревом поднялся в воздух. Ориентируясь по компасу Сергей повернул на юг. Горючего оставалось полбака, с тревогой заметил он. Из наушников лез ему в уши настойчивый немецкий говор, требующий опознать себя и объяснить намерения. Сергей шарахнул в микрофон ядреным русским матом и выдернул штепсель из гнезда. Он летел низко над утесами; в свете луны он видел бурлящие волны, разбивающиеся о скалы, пену и множество брызг, оседающих на камнях. После пологого острова сложенного из обнаженной горной породы, его глазам открылся мрачный, пустынный и бесплодный вид. Река суживалась, горный хребет сжал ее в с обеих сторон, скалы подходили к берегам, нависая над ними и грозя обрушиться в бурный поток. Уже полтора часа Сергей находился в полете. Он парил между небом и землей. Над ним разворачивалось фантастическое зрелище полярных сияний: пробегали цветные лучи и полосы, а на всем пространстве с востока на запад вспыхивал многоцветный пульсирующий занавес. Прибрежные уступы ленских берегов, отвесные скалы, бугристые береговые долины и темная гладь реки поминутно менялись в сполохах небесных огней. Местность то покрывалась бахромой теней, то исчезала совсем, то на миг выступала из мрака, озаренная радугой неземного света. В такт этому пиршеству красок символы, индикаторы и указатели на приборной панели самолета тоже преображались. Они светлели и темнели, блестели и мерцали. Бензин был на исходе, по подсчету Сергея он должен был давно миновать село Чекуровка, которое он легко мог не заметить. Его желанием было оторваться от базы как можно дальше и сделать погоню невозможной. Он давно уже прошел Ленскую трубу, река разлилась и береговой ландшафт стал меняться. Острые зазубренные пики уступили место череде полукруглых невысоких гор, поросших карликовыми деревьями. Встречались плоскогорья, окруженные странной формы кряжами, напоминающих барханы. «Горючего почти нет. Пора садиться,» сказал себе Сергей. «Лучшего места не сыскать.» Выбрав более или менее плоский участок, он наклонил штурвал и стал снижаться при бортовом ветре, не забыв выпустить посадочные щитки. Земля ближе и ближе! Кочки, булыжники и ямы со страшной скоростью несутся назад. Толчок, грохот, треск! Штурвал руля высоты выбило при ударе о землю. Самолет покатился по прямой, завернул в сторону прибрежного мелководья и, наклонившись, остановился со сломанным крылом. Его фюзеляж нелепо задрался вверх, а нос с искалеченным винтом уткнулся в кучу гальки и песка. Сергей замер от шока; не в состоянии пошевелиться от тошноты и мути в голове. Ожог и запах гари привели его в чувство. Полуослепший от боли схватил он свой рюкзак, выкарабкался из кабины и поковылял подальше от горящих останков. Взрыва не последовало и огонь затухал сам по себе. Обессиленный и оглушенный Сергей лежал на припорошенном снегом лишайнике и думал о том, что с ним станется дальше.

Туяра вернулась в Дюсюр два месяца спустя на том же пароходе и приступила к своему учительскому труду в средней школе. Отпуск быстро забылся и повседневная трясина опять засосала ее. Она была дома, когда вдалеке прокатился раскатистый взрыв. Приостановив кормление своего трехлетнего сынишки, она вернула ложечку на тарелку и прислушалась. «Что это?» она замерла. «Дедушка, проснись, это твоя забота; ты у нас в поселке милиционер!» Морщинистый якут, дремавший на корточках в углу избы, приоткрыл глаза. Их было около десяти душ, костяк семьи Прохоровых, в этом помещении под низким потолком, с балок которого свисали связки сушеных щук и судаков. Мужчины призывного возраста были взяты на фронт, дома остались только старые и малые; женщины тянули лямку повседневной жизни, работая за себя и за ушедших. На двухэтажных лежанках, построенных вдоль стен, отдыхали сестры, тети и мама Туяры. Было еще не поздно, детишки не могли угомониться и ползали по полу, играя в охоту на тюленя. В печке горел огонь и мальчонка лет десяти, гордый доверием, подкладывал туда ветки плавника из груды наваленной в сенях. За письменным столом сидела на стуле ухоженная девочка с пунцовым бантом в черных волосах и писала изложение в ученической тетради. Фитилек керосиновой лампы давал ей спокойный, устойчивый свет. Перед ней был развернут учебник. Рядом с чернильницей, в которую она окунала тонкую ручку со стальным пером, стоял бронзовый бюстик Маяковского, а над столом висел портрет Пушкина и цветная карта мира. На тянущихся вдоль стен деревянных полках и маленьком журнальном столике стояли и лежали книги. «Дедушка Эрчим, проснись, это где то рядом!» напомнила ему внучка. Эрчим с трудом поднялся и, накинув на плечи доху из оленьего меха, вышел на крыльцо. Через минуту он вернулся и начал собираться в путь, достав торбаса, чулки из кожи и сухую траву для подкладки в обувь. «Эй, Харысхан, хватит спать, поднимайся! Там за околицей звезда с неба упала. Ты у нас шаман, пойдем туда, возьмешь кусочек для своей ворожбы!» Харысхан, такой же ветхий как и его брат, поднялся на нетвердых ногах и стал одеваться. «Шути, шути, а когда живот у тебя распучило, ты не пошел в поликлинику, а пришел ко мне,» отвечал он, накручивая на себя массу предметов меховой одежды, о которых изнеженные европейцы и слыхом не слыхивали. «Я совершил над тобой «камланию» (магический ритуал) и ты выздоровел.» «Да, только потом запор у меня долго был.» «Потому что ты своим неверием прогневил духов Огня, Воды и Земли. Потом ты принес мне горностая и загладил свой грех. Духи простили тебя.» Приготовившись, уложившись и подвязавшись они получив напутствие от смеющейся Туяры захватить мешок побольше и покрепче, чтобы уместить звезду. Старики вышли наружу. Hебесное зрелище не утихало. Но фантастический по красоте феномен вызвал у Харысхана специфическую реакцию. «Это духи ногами моржовые кости толкают,» объяснил он и хлопнул в ладони, рассчитывая таким образом погасить северное сияние. Раздраженный, что ничего не вышло, он махнул рукой, топнул, чмокнул и свистнул. «Дурной глаз на мне сегодня.» Он позвенел бубном. «Никто не повинуется.» Они прошли в загон за домом, где держали ездовых оленей. Животные стояли в сарае, их морды в кормушке с ягелем. Эрчим выбрал своего любимца, рослого рогатого самца, сунул ему в пасть ломоть хлеба и стал запрягать в санки. Вихрем промчались они по столбовой дороге через поселок, но за околицей осторожно поехали вдоль берега, всматриваясь во все глаза и вслушиваясь во все уши. Луна опускалась за горизонт, а от небесных огней света было немного. Пласты снега в ложбинах призрачно поблескивали в темноте. Зарево, которое Эрчим видел со своего крыльца, давно исчезло, ориентиров не было и они ехали шагом держа себя начеку. Эти старые якуты были настойчивыми людьми, упрямо стремившимися к цели и привыкшие побеждать. Они продолжали поиск. Прошел час, они заметили тлеющие угольки, и силуэт поверженного самолета в глухом и укромном уголке плоскогорья возле самой кромки воды. Грунт вокруг был усеян кусками и кусочками изогнутого металла, расплавленной пластмассы, обрывками электропроводов, раскрошенными деталями, битым стеклом и плексигласом, и залит черным машинным маслом. Сберегая свои ступни они решили не приближаться к месту катастрофы, а обойти его кругом. На каменном склоне, посреди мешанины заиндевевших мхов и булыжников лежал человек. При их приближении он попытался подняться, но застонав, упал. «Ты кто такой?» Эрчим перевернул его на спину. Рассмотрев погоны на плечах, портупею с револьвером в кобуре и хромовые сапоги милиционер поделился со своим братом, «Большой начальник. Из лагеря летел. Совсем больной. Надо его в поселок отвезти. Иван Ивановичу утром звонить буду.» Сергей не мог повернуть язык от слабости, но глаза его смотрели зорко. Он не бельмеса не понимал по — якутски, но слова «Иван Иванович» расслышал ясно и содрогнулся. «Все хорошо, товарищ командир,» обратился к нему Эрчим на ломаном русском. «Поедем к нам ночевать. У нас тепло и кушать будем.» Кравцова взвалили на сани, щелкнул кнут и олень помчал их домoй. Oбитатели уже похрапывали на своих местах, завернувшись в одеяла и видя десятые сны. Хворост, горящий в печи, бросал дрожащий свет на лица спящих людей и на фотографии их близких, поблескивающие на стенах. Воздух был теплый, густой, тяжелый. Харысхан вошел первым, скрипя половицами и остановился посередине помещения; за ним последовали Эрчим и Сергей, опирающийся на его плечо. «У нас гость,» объявил Харысхан. Туяра, накинув халат, выпорхнула из-за занавески. Кравцов представился, его усадили за стол и поставили перед ним деликатесы якутской кухни. Там был кувшин с кумысом, блюдо с пшеничными лепешками, балык, оленина и рыбья каша. Старики, его спасители, отказались от еды и раздевшись, улеглись на своих лежанках, погреть кости. Хозяйка присела напротив Сергея и узнав, что он из лагеря 620 начала вспоминать свое весеннее путешествие на Вячеславе Молотове и иx хорошего попутчика — старшину Тупикова из того же лагеря. «Он так любезен и эрудирован,» расхваливала его женщина, «так развлекал нас своими историями, что мои дочери его до сих пор вспоминают. Вы не знаете, где он сейчас?» Сергей пожал плечами. «Такой приятный молодой человек. Не понимаю, за что милиция его арестовала на пристани в Кангаре? Я проходила по другой стороне площади и видела как его увели.» Кусок квашеной рыбы застрял в горле у Сергея; слезы брызнули из глаз и он с трудом прокашлялся. «Наверное, какое — то недоразумение. Там разберутся,» сухо сказал он, обтирая лоб рукавом. «У вас в поселке имеется телефон?» «Что вы, только радиостанция,» Туяра явно хотела услужить. «Мне надо передать сообщение моему начальству об аварии самолета. Вы ведь знаете Иван Иваныча?» он равнодушно взглянул в ее глаза. «Да, но он редко приезжает к нам. Последний раз он был здесь год назад и благодарил за помощь в поимке заключенного.» «Прекрасно. Я знаю, что я среди друзей.» «Есть то, радиостанция есть, но работать на ней некому. Был у нас до войны оленевод, он знал как передавать и на ключе морзянку стучал, а как в армию его забрали, некому с ней заниматься. Так два года стоит она и вся пылью обросла. С тех пор у нас главный специалист по радиосвязи — наш сельский шаман.» «Это Харысхан то? Я сразу заметил, что он очень технически одарен,» Сергей с трудом подавил желание рассмеяться. «Тогда, действительно, оставим сеанс до завтра.» Голос милиционера прервал их беседу. Он продолжал лежать, укрытый меховым одеялом, но из своего угла долго и не очень дружелюбно по — якутски выговаривал о чем — то свою дочь. Та терпеливо молчала, не возражая. Лишь когда старик закончил, ответила коротко и без гнева. Потом обратилась к Кравцову. «Дедушка беспокоится, где вы будете ночевать. У нас переполнено. На одну ночь мы вас определим к ссыльным. Одна старая женщина умерла на прошлой неделе и освободилась койка. Там тепло и только одна жиличка. Вы не против?»