Непокорные

Глава 4. Мятежи

Недавно пережитое цепко держало Фридриха и, как только он закрыл глаза, вернулось к нему кошмарными сновидениями. Что — то бесовское навалилось на него и он оказался посередине мятущихся, злобных полчищ. Он видел, что они поглотили Петроград, вскоре поглотят Россию, а за нею весь остальной мир. Вражья сила будоражила его, толкала и щипала его и не давала ему уснуть.

Разбитый и усталый, как с перепоя, он пробудился в холодном поту. Его наручные часы показывали два пополудни. Мерные звуки городской жизни проникали сюда на третий этаж: цоканье лошадиных копыт, возгласы возниц, фырчанье проезжающего автомобиля и скрежет наждачного круга по лезвию ножа. Он нашел себя лежащим в собственной супружеской кровати и яркие воспоминания о любимой жене и о ее нежных объятиях нахлынули на него.

«Ничего, скоро я буду с ней,» дал он слово себе. «Вот только улажу счеты с большевиками.» В спальне царил полумрак. Свет пасмурного дня едва пробивался через задвинутые гардины, нo он разглядел Григория, спящего на ковре. Его голова покоилась на подушке и сапоги стояли рядом. Осторожно ступая, Фридрих вышел в коридор. Ему очень хотелось есть и он отправился на кухню.

Квартира была запущена и представляла собой бедлам и ноев ковчег, вместе взятые. Она хранила в себе следы обитания множества одиноких мужчин, месяцами лишенных благотворного влияния женщин. Мебель была сдвинута и перевернута, потеряв свое предназначение; на люстре в гостиной висела простыня; ковры испачканы уличной грязью и табачным пеплом; пепельницы, расставленные на полу, были набиты окурками; никогда не проветривыемые комнаты были полны сизого дыма; но не все было так плохо — чемоданы, саквояжи, узлы и баулы, рассунутые по углам, соседствовали с аккуратно сложенными стопками прокламаций и газет.

В данный момент в квартире присутствовали только два заговорщика — не считая наших героев — остальные бродили по городу, готовя большевикам реванш за свержение Временного правительства. Они были сегодня дежурными по кухне и пытались пожарить картофель на глубокой чугунной сковороде. Масло шипело и брызгалось, картофельные ломтики подгорали и прилипали ко дну и конфорки на газовой плите были заляпаны жиром.

«Накормить двадцать голодных бойцов это не шутка,» Фридрих со смехом похлопал по спине одного из бедолаг, майора Свистунова. «На всех хватит?»

Тот грустно смахнул пот со своего выпуклого, с залысинами лба.

«Только заморить червячка. Да и лука нет,» ответил другой, высокий и тонкий, которого звали лейтенант Пахомов.

Все они были без кителей. Нижние рубашки были заправлены в галифе. Сапоги они снимали только на ночь, а с револьверами не расставались никогда.

«Посмотрите, что я принес,» Фридрих вытащил из — под стола свои кули и предъявил их содержимое.

«Федя, ты герой!» ахнули оба. «Тут нам запас на неделю. Где достал?»

И Фридрих рассказал им о событиях прошлой ночи. Больше всего слушателей поразило появление егерей.

«Кто такие?» они переглянулись. «Почему не знаем?» Оба недоуменно разводили руками. «Но без их вмешательства эта шваль никогда бы Зимний не взяла. Ведь вы отбивали налеты красных четыре раза,» веско молвил лейтенант Пахомов, высыпая на тарелки аппетитно пахнущую жареную продукцию.

«Жертвы оказались напрасны и усилия бесплодны. Министры были арестованы и отправлены в Петропавловку,» подытожил майор Свистунов, стоя возле плиты в клубах пара. Новая порция сырой картошки громко шипела в кипящем масле. «У меня аппетит волчий, господа,» Григорий вошел в кухню. Как и у всех тогда в Петрограде, вид у него был помятый и несвежий. Фридрих представил его. После обмена дежурными любезностями типа — в каком полку служили и я прекрасно наслышан о ваших почтенных родственниках — Григорий показал газету, которую он подобрал в гостиной.

«Граждане! Вас подло и преступно обманули! Захват власти произведен одними большевиками,» громко прочитал он. «Они злоупотребили именем Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, потому что большевики скрывали свой план от других социалистических партий, входящих в Совет. Захват власти произведен за три недели до Учредительного Собрания, за один день до открытия всероссийского съезда Советов.» «Это наша листовка,» Свистунов перебил его. «Мы расклеиваем их по городу и раздаем в местах скопления людей,» oн наклонил голову, глубоко глядя в глаза собеседников. «Одними уговорами не обойдешься. Надо выступать.»

«Я так не думаю. Большевики не продержатся больше недели, максимум две,» с уверенностью сказал Пахомов. Его простодушно — доверчивое лицо искрилось радостным убеждением. «Они себя безнадежно скомпрометировали в глазах мировой общественности. Нам следует выжидать и сохранять силы.» Мизинцем левой руки он немного почесал свое ухо. «Ну что же мы стоим?» наконец осенило его. ««Действительно, милости просим, господа. Прошу к столу, если вам по зубам моя стряпня,» на лице Свистунова сложилось подобие улыбки и он сделал приглашающий жест рукой. Они уселись за стол и принялись за еду. Когда первый голод был утолен, Свистунов отвалился на спинку стула.

«Должен заявить вам, господа офицеры, что в нашей группе появились эсэры, а ведь недавно мы все были заядлыми монархистами,» сказал он глядя в потолок. «Неужели нам стала безразлична судьба государя — императора и его семьи?» Свистунов обвел глазами свою маленькую аудиторию. «Ведь cпасти их от гибели наша прямая обязанность.» «Сегодня ночью намечается антибольшевисткое выступление,» с сильным душевным чувством сообщил Пахомов. Его глаза покраснели. «К нам присоединяются юнкера из Владимирского училища. Если одолеем, судьба августейшей семьи может быть пересмотрена.»

«Это нереально, что совет, который сослал их, вдруг передумает и выпустит Николая и его семью из заточения. Ждать больше нельзя. Промедление смерти подобно. У нас уже есть взвод офицеров в Тобольске. Они установили контакт с императором и ждут команды. Однако, нам не хватает людей. Мы ищем добровольцев.» Свистунов хлопнул ладонью по столу и выразительно посмотрел на вновь прибывших.

«Если вы имеете в виду нас, то мы согласны,» переглянувшись, сказали в унисон Фридрих и Григорий. «Когда выезжать?»

«В скором времени. Вам сообщит полковник Сидоров. Он появится сегодня не позже полуночи.»

«Их шестнадцать человек. Они всегда голодны,» невпопад сообщил Пахомов, дергая коленкой. «Они могут быть неподалеку и зайти сюда в любую минуту. Вот им наша картошечка и пригодится,» исхудавшее лицо Пахомова приняло мечтательное выражение. «Отварная картошечка хорошо пойдет с сардинками в масле, которые вы изволили принести. Только укропчика на рынке не достать.» Свистунов с беспокойством взглянул на него, но ничего не сказал.

«Прекрасно.» Фридрих поднялся из-за стола и прошел в прихожую. Удивительно, что почта продолжала функционировать. На пристенном столике рядом с зеленого стекла фигурной лампой лежала пачка корреспонденции, накопившейся за его отсутствие. Его друзья — офицеры методично проверяли почтовый ящик. Среди вороха коммерческих объявлений и счетов он заметил белый конверт с почерком его жены. Сердце Фридриха сильно забилось, как будто он вновь увидел ее милый облик. В нетерпении он распечатал конверт и углубился в чтение.

Мы считаем неуместным нарушать тайну переписки и приводить на страницах этой повести красоты эпистолярного стиля Зинаиды Андреевны. Достаточно сказать, что письмо было эмоциональным, орошено слезами и почти отчаянным. Однако, было заметно, что к концу второй страницы Зинаида Андреевна совладала с собой и приложила несколько строчек, написанных рукой их сына. Борис писал, что ему нравится в Ювяскюля, здесь много лесов, где они гуляют со своим двоюродным братом Сережей и сестренкой Аней, и два раза они катались на лодке по озеру Пяйянне. Вместе с Сережей и Аней он учит финский и знает уже двадцать слов. «Папа, когда приедешь?» заканчивалось письмо.

Буря взыграла в его душе. С трудом подавил он сильнейший импульс все бросить и немедленно ехать к семье.

«Хорошо, что они не нуждаются,» успокаивал он себя. «Им необходимо мое присутствие, а я здесь подвергаю себя опасности во имя мифического общественного блага. Они могут остаться сиротами.»

Фридрих задумался. В памяти промелькнули судьбоносные события, в которых он участвовал. Чувство долга перед родиной одержало верх. На клочке бумаги он черкнул несколько строк. Они были сухими, прямолинейными и не содержали никаких деталей. Однако, он знал, что Зинаида поймет, что он ей верен, думает о ней и о детях, и так же, как она тяготится разлукой. «Передай Боре, Ане и Сереже, что когда я вернусь, то возьму их на рыбалку,» закончил он письмо и подписал «Твой Фридрих».

В ящике письменного стола он нашел чистый конверт с маркой, начертал адрес, накинул китель и шинель, и заперев дверь, спустился по лестнице. Грузовика, на котором он приехал сюда на рассвете, возле подъезда не оказалось, вероятно, его разыскали и изъяли хозяева; по этому поводу Фридрих не грустил; голова его была озабочена иными предметами. Он вышел на Невский. Уже стемнело. Трудно было поверить, но кругом шла обычная суета: торговали магазины, по улицам горели огни, и по тротуарам двигались взад и вперед толпы прохожих, обсуждая последние новости и продолжая всегдашние споры. Чужие разговоры лезли ему в уши и невозможно было от них оторваться.

«А вина у царя в подвалах море — разливанное,» слышал он сзади. «День и ночь сборище в миллион человек у дворца стоит и всем выпить хочется, а большевики их не пускают; толпа стучится, ломится и двери со стенами вышибает; так чтобы народ отогнать, приказано все вино в Неву выкачать; пока трубу привинчивали да прилаживали, много добра мимо пролилось; ручьи по мостовой текли и люди на четвереньках по лужам ползали и из них лакали.»

Фридрих ускорил шаг, но скоро вошел в зону слышимости другого рассказа. Три молодящиеся дамы в драповых пальто с меховыми воротниками обсуждали увиденное, «А на Исаакиевской площади вот что сегодня было. Броневик кругами ездит и из пулемета строчит; много прохожих покалечил, а потом хотел было уехать, да не вышло, в переулке застрял. Матросы вмиг набежали, на бок броневик повалили, а офицеров, которые из него повылезали, на штыки подняли. Они до сих пор, поколотые, там лежат.» Фридриху стало не по себе. «Уж не наши ли там?»

На углу набережной Фонтанки Фридрих сунул свое письмо в щель почтового ящика и повернул домой.

«Теперь я напичкан новостями,» усмехнулся он.

Однако, «сарафанное радио» продолжало работать и на обратном пути он услышал такие подробности, «Ты знаешь, Мотя, к нам в Обуховскую больницу только за сегодняшний день привезли шестьдесят трупов.» Две молодые, элегантно одетые дамы щебетали между собой. «И все юнкера. Они такие зелененькие. Как их жаль. Им по 15–16 лет. Говорят, они хотели отбить телефонную станцию.» Переведя дух, одна из них, та что повыше, в широкополой синей шляпке с розовым пером, продолжала. «Мой муж узнал из достоверных источников, что Царское уже в руках Керенского и казаки вошли в Пулково. Скоро установится порядок. Какое счастье! К утру они прибывают в Петроград. Мой муж удостоился чести быть членом комиссии по встрече Керенского на вокзале. Керенский такая милашка! Я его обожаю. Он непременно спасет всех нас!»

Темнело. Под серым небом дул холодный ветер, предвещая снег. Улицы стали быстро пустеть. Запоздавшие прохожие, опустив головы и засунув руки в карманы, спешили домой. Когда он подошел к своему парадному, то со стороны Витебского вокзала послышалась частая винтовочная стрельба.

Фридрих поднялся на третий этаж, постучал в дверь условным стуком и, немного подождав, отпер замок своим ключем. Внутри послышалась возня, быстрые шаги, заскрипев, хлопнула какая — то дверка. Фридрих толкнул входную дверь и вошел. В коридоре стоял корнет с маузером в руке. На его напряженном лице отразилось облегчение.

«Глеб Иванович!» быстро оглядевшись, крикнул он. «Все в порядке!» Oн сделал разрешающий жест рукой. Фридрих прошел вперед. В столовой кипел самовар, на столе под абажуром расставлены тарелки с картофелем, хлебом и селедкой. В комнате никого не было, хотя на столе дымились граненые стаканы с недопитым чаем. Из-за бордовой оконной шторы появился человек в полковничьей форме, а из кухни вышел другой человек, похожего на барина, переодетого рабочим. Свистунова и Пахомова видно не было, но их место в квартире заняли четверо боевиков с обветренными, решительными лицами. Погоны на их плечах были срезаны и звание определить былo невозможно. «Полковник Сидоров,» представился человек, хоронившийся за шторой. «Bы, как я понимаю хозяин этой квартиры.»

«Капитан Зиглер,» правая рука Фридрих описала неопределенную фигуру в воздухе. «О квартире не беспокойтесь. Она для общественных благ.»

«Мы это ценим. К сожалению, борьба поглощает огромные людские и материальные ресурсы,» полковник оценивающе смотрел на Фридриха. Глаза его на непримечательном, белобрысом лице были с легким прищуром как — будто, что — то высматривали в собеседнике, пытаясь его понять. Полковник был одного роста с ним, у него были широкие и прямые плечи, но он немного сутулился, отчего казался ниже, чем был на самом деле.

«В насущный момент у нас две задачи. Первое… «Заложив два пальца за борт своего кителя он размеренно начал ходить по комнате. «Насилие над правительством революционной России, совершенное большевиками в дни величайшей угрозы от Германской империи, является неслыханным преступлением против родины. Комитет спасения революции, который мы собираемся учредить, возьмет на себя инициативу воссоздания Временного правительства. Опираясь на силы демократии, мы доведем Россию до учредительного cобрания и тем самым спасем ее.»

«Глеб Иванович, помилуйте!» вмешался переодетый барин. «Капитан еле на ногах стоит. Дайте ему передохнуть.»

«Да — да, конечно,» хлопнул себя по лбу полковник. Совсем засосали заботы да тревоги. Да вы присаживайтесь,» он ласково обратился к Фридриху. «У нас тут колбаска копченая появилась. Угощайтесь. Это не вы принесли?»

«Нет,» Фридрих сел на придвинутый ему стул и налил себе чаю в один из чистых стаканов, стоявших на подносе.

«Это я принес!» улыбающийся Григорий вошел в столовую. «Пока капитан письмо на почту носил, я спроворился на рынок сбегать.» Григорий как всегда имел победный вид и заговорщицки подмигнул своему приятелю.

«Так на чем я остановился?» Полковник, схватившись рукой за подбородок, еще энергичнее, чем прежде возобновил свое круговое хождение по столовой, в то время как Фридрих и Григорий благоговейно внимали ему, прихлебывая чай. «Во исполнение первой задачи наши силы через неделю отобьют у большевиков почту, телеграф и телефон, а также всю Петропавловскую крепость включая городские вокзалы. Мое личное мнение таково: штурм Зимнего дворца нецелесообразен. Он сам падет в наши руки, как перезрелое яблочко.» Полковник на минутку прекратил свою беготню и обтер вспотевшее лицо носовым платком, который он упрятал обратно в брючный карман. «Второе,» он замер на секунду, прислушиваясь к поступи красногвардейцев внизу на улице. От эха множества ног вздрогнули и задребезжали оконные стекла. «Второе. Иноземные изверги захватили и мучают императора и его близких. Дело чести всей русской нации скорейшим образом освободить августейшую семью из полона. Пусть весь мир знает, что благодарный народ не забыл своего милостивого государя и спас его и всех его приближенных. Да будет вам известно, господа, что cорок пять душ, верных слуг государевых, добровольно последовали за ним в ссылку. Мне сообщили, что вы изъявили желание участвовать в операции по вызволению императора.» Он замер посередине комнаты, его глаза сузились и тяжелый взгляд уперся в лица сидящих. Наши друзья кивками подтвердили свое согласие. «Вы поступаете в распоряжение майора Гришатникова,» голос его зазвучал тихо, но жестко. «Он уже в Тобольске. Как нам известно в городе существует обширное монархическое подполье и тамошнее население очень сочувствует царю. Вы найдете майора на Соборной площади, в скобяной лавке купца Кузякина. Он там изображает приказчика. Посмотрите хорошенько, вот так Гришатников выглядит.» Полковник вынул из бумажника фотографию бравого офицера и показал ее Григорию и Фридриху. «Запомните накрепко пароль для опознания: «Почему гвоздики ваши ржавые и тупые?» Ответ: «Чтобы вам сподручней в зубах ковырять. Не нравится, заточите.» С этой целью Гришатников даст вам напильник. Берите его и молча уходите. Напильник не выбрасывайте. В ручке его спрятана инструкция, как найти остальных членов группы. Потянете?» Полковник подошел к ним ближе. «Блестящая конспирация,» Григорий промокнул бумажной салфеткой свои усы. «Врагам ни за что не догадаться,» солидно подтвердил Фридрих, положив ладони на стол. Было заметно, что Глеб Иванович польщен. Его щеки зардели и он попытался сдержать невольную улыбку. «Пароль придумал лейтенант Пахомов. Он у нас мастер сыска. В детстве в прятки лучше всех играл. Этот талант у него с тех времен. Он не подведет. А документами вас снабдит майор Свистунов. Очень серьезный и ответственный господин. Вы ведь с ними сегодня встречались. Он работает в Смольном и всегда в курсе последних постановлений и новостей.» «Вам следует изменить внешность,» прервал молчание переодетый барин и подошел поближе к столу, внимательно рассматривая наших друзей. «Любой чудак за три версты узнает в вас офицеров.» «Господа,» спохватился Глеб Иванович. «Прошу любить и жаловать — граф Васильев — Шиловский. Граф в молодые годы очень недурно играл Фауста в любительских спектаклях в Пензе и Самаре и не раз был отмечен похвальными рецензиями в губернских газетах.» «Ну, полно, полно,» шутливо раскланялся граф. «Не перехвалите. Знайте меру. Tо было юношеское увлечение; но это правда, что меня всегда тянуло к сцене. Критики пророчили мне большое будущее и даже величали вторым Щепкиным, но все же по совету маменьки пошел я по военной линии.» «И правильно сделали!» воскликнули Фридрих и Григорий. Они дожевывали по третьему бутерброду, запивая чаем. Их голод был неутолим. «Bам повезло,» Глеб Иванович рассмеялся, громко и раскатисто. «Граф вас переоденет и под таких чертей замаскирует, что вас хоть завтра в большевики запишут.»