Непокорные

Глава 19. Маша

Избой это строение трудно было назвать, а скорее курятником или сторожкой, однако оно было под деревянной крышей и из кирпичной трубы вился дымок. Не постучав Туяра стремительно отворила дверь и вошла; Сергей последовал за нею. Сеней не было и они оказались в узком полутемном пространстве, где источником света было светло — оранжевое пламя дров, пылавших за железной печной заслонкой. Места хватало только для двухэтажных полатей заваленных тряпьем и поленицы сложеннoй у противоположной стены. Высокая и гибкая фигура поднялась с лежанки и вопросительно застыла в проходе. Был виден только силуэт с низко опущенной головой и стройными, рельефными ногами. На ней была холщовая рубашка и черные сатиновые шаровары, на ногах толстые вязаные носки. «Принимай постояльца, Пушкарева!» неожиданно резко выкрикнула Туяра. Сменив тон и выражение лица, она обернулась к Сергею. «Здесь вам будет хорошо, тов. начальник,» заботливо сказала она и ушла осторожно затворив за собой дверь. «Здравствуйте, я капитан Хлопков,» негромко проговорил он, не разбирая лица Пушкаревой, все еще спрятанногo во мраке. «Послали к вам на ночевку. Примите?» «Кто же меня будет спрашивать?» ответила Пушкарева мелодичным, хватающим за сердце голосом; в нем Сергей расслышал глубокую грусть, усталость и тоску. «Занимайте любое место.» Он не двигался, завороженный. Она поправила волосы и сделала шаг навстречу; ее лицо по прежнему скрыто в хаосе теней. «В оперном театре петь вам надо, гражданка,» сдержанно сказал Сергей. Что-то странное происходило с ним, как будто таинственная незнакомка завладевала его сердцем и окутывала паутиной. Своей грациозностью, пластичностью и изящной осанкой эта женщина напомнила Сергею аристократических дам, которых доводилось ему издалека видеть в его бытность в Германии. Присутствие этой яркой и редкостной птицы в убогой хижине было неуместным. «Какое там.» С унынием шевельнула oна рукой. «Я свое уже отпела.» «Что же так пессимистично? Скоро освободитесь и начнете новую жизнь.» До Сергея донеслись всхлипывания. «Вы не разделите со мной ужин?» Oн попытался отвлечь девушку и положил на стол сверток с продуктами, которыми Туяра снабдила его для завтрака. Смахнув слезы она подошла ближе и оказалась в полосе света. Сергей ужаснулся. Облик аристократки мгновенно исчез. Лицо ее — обветренное и загрубевшее — было многократно обморожено. Кожа шелушилась на подбородке и щеках, кончик носа покраснел и сухие губы растрекались. Руки ее, деликатные и удлиненные, созданные для клавишей фортепиано или скрипичного смычка, стали мозолистыми, бесформенными и багрово — красными. Сергея захлестнуло сострадание. «Как вас зовут?» еле слышно вымолвил он. «Машей,» ответила она повернувшись к нему спиной, и доставая жестяные тарелки с полки. «У меня только одна ложка и ножа нет, так что не обессудьте.» Сергей молча разрезал оленину и лепешки и отдал ей. Маша набросилась на еду, но годы лишений не смогли уничтожить ее благопристойность, женственность и хорошие манеры. Тарелка опустела, она положила ложку рядом, обтерла их последним кусочком и мякиш отправила в рот. Сидя на полатях, его макушка упиралась в верхние доски, Сергей молча глядел на нее. «Давно вы здесь?» его голос был едва слышен. «Пять лет и все на черных работах,» громко и равнодушно ответила она. «Срок моей ссылки истек в прошлом месяце, но комендантский офицер меня все равно не выпускает.» Cлабая тень невеселой усмешки скользнула по ее лицу. В ее светлых, добрых глазах застыла покорность судьбе. «Извините, время позднее, пора спать.» Сергей стал стаскивать с ног сапоги с непринужденностью привычек советского быта, когда не проронив ни слова, чужие люди укладываются спать вместе в одном вагонном купе, чтобы наутро не попрощавшись, раствориться в толчее миллионного города. «Хорошо,» сказала она механически — просто. «Я с вами, если не возражаете.» Она подошла и легла рядом с Сергеем, обняв его за шею. С трудом подавив мужское желание, он вскочил. «Почему? Ты не любишь меня!» «Все так делают,» Маша была без эмоций, как манекен. «Начальник требует и получает — так заведено в лагерях. Непокорных уничтожают. Мы не принадлежим себе. Нами владеет любой чекист. Если вы не хотите…» Она поднялась и ловко взобралась на верхнюю полку. Чуть дыша она притаилась там тихо как мышь и Сергею казалось, что он опять один. В его жизни были случайные женщины, но он обращался с ними честно и с достоинством, всегда предпочитая любовь. Он улегся и смотрел на неокрашенные сосновые доски над своей головой. «Как ты попала в ГУЛАГ?» Маша долго не отвечала. Сергей уже засыпал, когда услышал ее голос. «Мы из Ленинграда. Жили на Литейном. До революции мой папа был генерал — майор от артиллерии, но по идейным мотивам вступил в 1919 году в РККА. Все шло хорошо, пока в 1939 году не дошел черед и до нас. Папу осудили на большой срок за вредительство и саботаж. Нам с мамой, как членам семьи врага народа, дали по пять лет ссылки в Булунском улусе в Якутии. Раньше мама преподавала музыку в школе, у нее было слабое здоровье и обкалывать ломом лед на реке она не cмогла. Мама простудилась, долго хворала и умерла. Теперь я одна.» Было похоже, что Маша всхлипнула. Сергей ничего не ответил. Он спал. В сновидении он вернулся в детство в Финляндии; он и Борис притащили на кухню ведро окуней и как им было весело чистить рыбу, глядя на смеющегося дядю Фридриха! Ах как проста была его жизнь!

Солнечный луч коснулся его лица и он зажмурился, ослепленный сиянием. «Пора вставать.» Сергей спрыгнул босыми ногами на холодный дощатый пол и осмотрелся. Он был один. На растрепанном соломенном матрасе наверху валялось брошенное в спешке суконное одеяло. Маша давно ушла в колхоз зарабатывать трудодни. На остывающей печи дымилась паром кастрюлька с горячей водой, а на столе стоял заварной чайник. За приоткрытой заслонкой тлели горячие угольки, но головешки были уже подернуты пеплом. Нацедив кипятка в помятую алюминивую кружку, Сергей добавил туда заварки и медленно выпил, наслаждаясь теплом, струящимся в желудок. Хорошие, свежие мысли роились в его голове, зовя к действию. Ушибы от вчерашней аварийной посадки больше не болели и он вполне выздоровел. «Сегодня у меня большой день,» бодро сказал он самому себе и взглянул на наручные часы. Глаза его выразили смущение и конфуз. «Как бы не опоздать!» Он быстро оделся и вышел в поисках отделения милиции, где должна была находиться радиостанция. Выдался один из редких ясных дней, какие случаются в этих широтах в сентябре. На бледно голубом небе было ни облачка. Солнце светило на ряды неказистых изб и широкий глинистый большак, на плоскую побуревшую тундру за околицей и отдаленный горный хребет. На опустевшей улице жалобно блеяла заблудившаяся коза, на нагретых досках пристани нагло разлеглись обленившиеся псы, но жизнь бурлила кругом: посередине реки рыбаки вытягивали полную сигов сеть, вываливая их к себе в лодку, и на краю поселка компания плотников, преимущественно женщин, починяла прохудившуюся крышу. Проходя мимо с опущенной головой Сергей издалека слышал их звонкие девичьи голоса и забористый мат. Вчерашнего снега не осталось ни следа; только мокрая, липкая дорога и капельки влаги, искрящиеся на мху, кустах и лишайниках напоминали о наступающей зиме. Милицию найти было легко: над солидным, бревенчатым строением реял красный флаг, здесь же был и исполком, и райком, и управление внутренних дел; а рядом с глухим забором, которым была огорожена маленькая тюрьма, серебрился высокий ус радиоантенны. Дежурный в прихожей объяснил, где найти Эрчима. А вот и он в сопровождении своего брата Харысхана, щеголяющего как и вчера в оленьей шкуре. Сегодня вид у Эрчима был официальным — он одел свою синюю форму — китель, галифе, сапоги и фуражку. Все трое обменялись рукопожатиями. «Здравия желаю, тов. командир! Готовы к радиосвязи?» «Так точно,» Сергей широко улыбался, хотя внутри себя чувствовал холодок. Они прошли в боковую комнату без окон. Воздух внутри был застоявшийся и неподвижный, и cлой пыли, ржавчина и запущенность окутывали незамысловатый интерьер. На плохо обтесанном столе с бревнами вместo ножек, занимающим значительную часть помещения, стоял черный металлический ящик. На его лицевой стороне красовалась масса циферблатов, окошечек с цифирками на колесах, ручек и рукояток, стрелок похожих на часовые и шкал с указателями за малюсенькими круглыми стеклышками. «Наша ламповая радиостанция АЛМ производства 1923 года,» Эрчим с гордостью представил свой электронный агрегат. «Собрана и испытана на номерном заводе в Москве. Получена от совнаркома пять лет назад. Очень мощный радиоцентр. Работает на длинных волнах в любое время суток и в любую погоду. Обеспечивает связь с ближайшими отделами НКВД, включая Тикси; до вашего лагеря непременно достанет.» «Лады!» Сергей с восторгом пожал ему руку. «Вызывайте Иван Иваныча. Он будет рад услышать мой голос. Начинайте! Кто у вас радист?» C вытянутой рукой Харысхан вышел вперед и повернул выключатель. Эффект был оглушающий. Из репродуктора раздались шипенье и треск, в оконцах забегали искры, запахло озоном и горящей резиной. «Настраивайте на частоту приема 54.8 кГц,» посоветовал Сергей. Эрчим перевел. Приплясывая и напевая его брат поворачивал курсоры и индикаторы. Репродуктор отвечал писком, курлыканьем и клохтаньем. «Попало,» Эрчим значительно взглянул на Сергея. «Вызывайте лагерь. Можете передавать.» Сергей подошел к микрофону. Ему было не по себе. «Иван Иваныч, вы меня слышите? Говорит капитан Хлопков. Прием. Есть,» азартно сказал Сергей. «Тов. полковник вышел на связь.» Он прислушался. В хаосе шумов прорезывались чьи-то назойливые голоса, наигрывал американский джаз, писклявый альт вымучивал оперную арию, но не было и в помине грубоватого и уравновешенного баса начальника лагеря. Ну, почему же? Немного воображения и это слоновье хрюканье вполне сойдет за обертоны голосовых связок Ивана Ивановича. Слово за словом Сергей рассказал об аварии самолета и его (Сергея) решимости во чтобы то ни стало выполнить задание и продолжить командировку. В ответ ничего, кроме писка, визга и мяуканья космических глубин. «Разрешение получено! Благодарю вас, тов. Иванов! Есть проявлять бдительность! Так точно!» Послушав еще немного он отошел от ящика. «Больше не нужно?» угодливо осведомился Эрчим. «Все в порядке. Командование управления внутренних дел выражает вам благодарность.» Эрчим вытянулся, козырнул и скороговоркой пробормотал по-якутски. Харысхан подошел и выключил агрегат. Наступила блаженная тишина. С легким сердцем мчался Сергей по улице, не подозревая какое тяжелое испытание ему готовит судьба.

Дидрих Эртц был убийцей, сыном убийцы и из породы убийц, потому то в начале войны он пошел в SS Einsatzgruppen, где нашел себя среди ему подобных. Но еще он любил приключения. Массовые казни населения он выполнял автоматически и без огонька, ему наскучило, и когда абвер предложил ему подобную работу, но с долей фантазии, он сразу согласился. Ростом 185 см и весом 90 кг, широкоплечий и мускулистый, с голубыми глазами и светлыми кудрями, он представлял собой картинку с плаката о расовом превосходстве. Инструкторы абвера научили его приемам единоборства и самозащиты, ночной стрельбе и обращению с холодным оружием, применению ядов и взрывчатки. Боевое крещение и опыт он получил в сентябре 1943 года в горах Гран Сассо, спасая итальянского диктатора Б. Муссолини. За эту операцию Дидрих в числе других получил повышение в чине и медаль. Он был в Голландии, охотясь за городскими партизанами, когда пришел приказ срочно отправляться в Советское заполярье для поимки русского шпиона на секретной базе. Ему дали напарника, снабдили биографией Сергея, списком его родственников и фотографиями в фас и профиль. Дидрих и Гюнтер прибыли в пункт Икс и приготовили шпиону засаду, но хитрый лис почуял опасность и удрал на самолете в последний момент. «От меня так просто не уйдешь» приговаривал Дидрих, идя по следу. Из допроса пилота угнанного Хейнхеля он узнал, что бензина было только половина бака, и этот факт позволил ему вычислить возможное место посадки. «Выжил ли русский приземление вне аэродрома? Убит или ранен?» раздумывал Дидрих. Часами oн рассматривал карту Якутии и бассейна Лены, пытаясь понять логику беглеца и гадая, куда он мог спрятаться. Oбоснованно он высчитал, что наиболее вероятным местом собрать сведения о дальнейшей судьбе Кравцова может стать село Дюсюр. На моторной лодке Дидрих и Гюнтер отправились вверх по реке. Ни тот, ни другой не знали ни русского, ни якутского и полагались лишь на наблюдения, свою силу, отвагу, и здравый смысл. Во время высадки на отмель случилась неприятность — его партнер сошел в мелководье первым, но провалился в глубокую канаву, долго в ней барахтался и вынужден был достигать берега вплавь в ледяной воде. Гюнтера колотил озноб и боль в вывихнутой лодыжке была невыносимой. С побелевшим лицом и крепко сжатыми губами бедняга тихо стонал. Они расположились на берегу в двухместной палатке, но огонь не разводили из боязни нарушить конспирацию. Дидрих понимал, что вылечить Гюнтера в тундре невозможно и он стал для него обузой. Решив, что справится сам, Дидрих без лишних колебаний зарезал партнера. Столкнув тело в реку и спрятав лодку в буераке, к утру следующего дня Дидрих достиг окрестностей Дюсюра и залег на пригорке, осматриваясь. В бинокль он наблюдал сельскую жизнь, рыбаков на Лене, собак на пристани, плотницкую команду на крыше и Сергея, торопливо шагающего по пустынной улице. Безмолвно Дидрих крался за ним, каждый шаг его уверенный, точный и угрожающий, но близко не приближаясь и оставаясь незамеченным до самого момента атаки.

К вечеру небо затянуло тучами и похолодало; посыпался мелкий редкий снег, задул северный ветер. Маша изо всех сил торопилась домой. Рабочий день закончился; подружки до утра разбежались по своим углам, чтобы страдать в одиночестве; хлеба в ларьке ей не отпустили, хотя продавщица отоваривала карточки местным без проволочек, керосина тоже не было, но коробок спичек и пакетик соли ей продали. Несмотря на усталость, голод и мелкие придирки она была вне себя от счастья. Что — то большое, светлое и невыразимо прекрасное вошло в ее жизнь, ее одинокое и израненное сердце запело от счастья. Вчерашний постоялец не выходил из ее головы — она грезила о нем и томилась желаньем снова увидеть его. Он был непохож на чекистов, принуждавших ее и заставлявших делать противное ее воле; нет, он был как герой ее давнишнего девичьего романа, единственного и неповторимого, который был у нее в Ленинграде еще до ареста. Как и тогда чувство захватило ее полностью и она утонула в нем. Вчерашний гость был тихим и немногословным, но деликатным и мужественным. Она вдруг поверила в невозможное, что такой как он исполнит все ее желания и возьмет на край света, где нет суеты и суматохи, где плещется теплый океан, растут бананы и апельсины, и люди отзывчивы, добры и великодушны. Легкой походкой спешила она к своему пристанищу, стоящему на отшибе, поблизости от поселковой свалки, там где овраг и всегда хозяйничают собаки. На влажной глинистой дорожке ведушей к ее домику она различила глубокие отпечатки сапог. Впохыхах она не заметила, что вместо одной цепочки следов, к домику ведут две и обе в одном направлении. «Значит он уже вернулся,» с торжествоми подумала Маша и побежала быстрее. Ничто не затрудняло ее движений, одежда, хотя и неказистая, была практична и удобна: ватные брюки и телогрейка, плотный коричневый платок на голове, а ноги, обмотанные в куски одеяла, были обуты в резиновые галоши. За солдатским ремнем, опоясывающим ее гибкую, сильную талию, был заткнут плотницкий инструмент: топор, молоток и стамеска, еще висела на нем торба с щепоткой мелких гвоздей и случайных опилок. Любой прохожий, встретив эту воодушевленную девушку, мгновенно признал бы в ней типичную героиню труда великих строек коммунизма.

Не скрипнув дверью, Маша бесшумно вошла. С порога она услышала негромкий разговор. Суть его она понять не смогла, разговор был на иностранном языке. Их было двое — один, огромный и тяжелый, как гранитная плита, стоял спиною к ней в зеленой форме пограничника, другой, полностью обнаженный висел с вывороченными руками, пристегнутый к потолочной балке. До нее доходили только интонации. Ее сердце заколотилось и в глазах заплавали круги. Она была готова упасть в обморок. Похоже, что гигант впереди ее, угрожал и требовал, а висящий на балке отрицал и отнекивался. Не сразу Маша разглядела, что на балке висит ее постоялец. Его глаза были закачены, пена и слюна лезли изо рта, а из носа вытекала струйка крови. Когда гигант ударил постояльца по щеке и прижег сигарету к его лбу, все всколыхнулось и вскипело в Маше. Опять чекисты мучают людей! Сколько раз она видела это в тюрьмах! Светоч ее жизни и владыка ее дум во власти негодяев! C утробным Ых Маша размахнулась и нанесла тяжелый удар топором в основание шеи обидчика, сверху вниз и наискось. Острое лезвие проникло до позвоночного столба и там застряло. Горячий фонтан брызнул под потолок, залив все кругом. Враг лежал у ее ног, пульсирующая кровь продолжала вытекать из его разрубленного напополам торса; открытые глаза устремлены на свою недавнюю жертву. Кровь не образовывала лужу, а стекала вниз между щелями досок. Рукавом Маша отерла свое лицо, вымазав ватник красным. Она была ошеломлена. Что будет с нею? Она убила чекиста! Постоялец продолжал висеть как мешок, глухой и немой, безучастный ко всему и по-видимости без сознания. Маша бросилась к столу, взобралась на него и сняла подвешенного с крючка. Он рухнул на пол, рядом с убитым, завалившись на бок вдоль печной стены, его босые ступни уперлись в грудь поверженного лиходея. Стесняясь и стараясь не смотреть куда не надо, Маша накрыла мужчину одеялом и вылила ему на голову ковш воды. Сергей открыл глаза. Плечевые суставы саднили от боли, ожог на лбу горел и щипал, помутневшее сознание толчками возвращалось в реальность. Не скорo пришел он в себя и осмотрелся. Большое тело Дидриха, нелепо вывернутое, занимало половину помещения, топор по прежнему торчал в позвоночнике и из широкой раны капала кровь. Маша, осунувшаяся и чумазая, замывала стены. Ее короткие волосы были растрепаны, глаза округлились, губы дрожали и ноги едва повиновались. Она заметила его пробуждение. «Что будет со мной?» ее окровавленные руки были прижаты к груди. «Ничего,» Сергей еле ворочал языком. «Он не чекист. Он агент абвера, выполнявший задание поймать меня и отправить в Германию на мучительную смерть. Ты спасла мою жизнь.» «Как же так? Ведь я человека убила.» «Какой он человек… Он демон в человеческом облике. Ты отправила его обратно в ад, откуда он пришел. Не волнуйся, Машенька. Никто, кроме нас об этом не знает. Ночью мы спустим его в реку или выбросим на свалку и дело с концом.» Помассировав свои запястья, он стал одеваться. «Посмотри, если не веришь,» он протянул ей удостоверение офицера Ваффен — СС, которое извлек из кармана убитого. «Ты хорошо поступила, что устранила его, но где-то должен прятаться второй.» Сергей задумался. «Почему Дидрих пришел ко мне один? Это нарушение инструкции. Может что-то случилось с его напарником? В любом случае мы должны быть начеку.» С заметным усилием он вытащил топор из спины мертвеца и взглянул в темное окно. «Самое время за водой на реку сходить и дорогу прознать,» он схватил ведро и вышел из дома. Вернулся он нескоро, в ведре воды было половина. «Расплескал немного, пока шел,» oбъяснил он Маше. «Тьма кромешная, все ноги оббил о сучки да коряги. Бери Дидриха. Не вечно ему здесь лежать. Пусть поплавает.» Взяв тело за ноги — за руки, заговорщики понесли его вниз. Ночь была глухая и безлунная, чуть потеплело, брехали собаки, ни огонька в окнах изб, но над высокой крышей управления сиял электрический фонарь. Он пугал Машу, заставлял ее нервничать и напоминал о карающей длани закона. Сергей поскользнулся пару раз, ушибив колено и бедро, путь казался бесконечным, но, наконец, они донесли свою ношу до кромки воды. Даже в темноте они чувствовали присутствие могучей стихии. С речного простора тянул ветерок и слышался плеск волн. «Здесь слишком мелко,» сказал Сергей. «Днем я видел обрыв.» «Это к центру села.» «Ничего, все спят.» Они отправились на поиски лучшего места. Поднимаясь в гору, они отдыхали, положив костенеющее тело на мох, потом найдя подходящую возвышенность, сильно раскачали Дидриха и бросили в воду. «Жаль, что темно. Я приду сюда утром. Может он зацепился и лежит на пляже?» «Здесь нет пляжа,» сурово промолвила Маша. «Течение здесь сильное и к тому же глубоко.» Они повернули назад. Холодный воздух бодрил и отгонял сон. Они брели по старой, исхоженной тропинке, идя след в след. «Кто ты такой?» Маша перешла на ты, почувствовав уязвимость Сергея. «Почему ты скрываешься и за тобoй гоняется абвер?» «Я расскажу, когда мы вернемся в твою хижину; прямо в твое ухо. Ты не испугаешься?» «Нет.» Они молчали весь оставшийся путь. Сторожка выделялась черным силуэтом на фоне ночного неба. Внутри было все так же пусто и безмолвно и ничто не напоминало о драме, случившейся здесь недавно. Тепло очага, уединение тихой обители, горячий ужин и пережитые опасности сблизили наших друзей; их было двое против враждебного мира; оба осиротели; оба нуждались в понимании и поддержке. Вытянувшись на лежанке, они обнимались все крепче и теснее, и страстно любили друг друга; но, утомленные, не могли уснуть. Сергей начал свой рассказ. «Власти думают, что я капитан Хлопков. Под этим именем меня знают в исправительно-трудовом лагере?620. Лагерь этот всегда работал на германский рейх, но советские об этом не знают. Нацисты пронюхали, что я могу на них донести, и послали погоню. Ты видела это…» «Почему ты сражаешься с немцами в одиночку? НКВД должно быть на твоей стороне и дать тебе орден за твое геройство.» «Не получилось,» Сергей саркастически засмеялся. «Три месяца назад я послал к ним гонца с подтверждающими документами; они расстреляли его.» «Попробуй еще раз.» «Я уже погубил замечательного человека и не хочу пробовать опять. У меня только одна голова и я вне закона.» Щекоча своим дыханием, он шептал ей на ухо неслыханное и неповторимое, отчего она млела и замирала, и ее бросало в жар. Раньше она думала, что прекрасное случается только в романах и фильмах, а теперь она сама героиня спектакля, правда, с возможным смертельным исходом. «Меня зовут Сергей Павлович Кравцов. Я, как и ты, из Петрограда. Моя мама успела увезти меня до того, как захлопнулась мышеловка; в конце 1917 года. Я был совсем маленьким и рос вначале в Финляндии, потом в Германии. В 1939 году меня призвали в вермахт и послали служить на русский север. Вот так вкратце, я встретил тебя. Ты мне нужна. Я без ума от тебя. Ты мне говорила, что у тебя никого нет на свете; твоя мама умерла. Я возьму тебя с собой. Ты хочешь уехать отсюда?» «Да,» oна стала ласкать его. «Куда ты, туда и я. С тобой хоть на смерть.» «Хорошо. Завтра я пойду к твоему комендатскому офицеру, для них я по прежнему опер, и добьюсь твоего освобождения. Ты же говорила, что твоя ссылка закончилась?» «Да, в начале июня.» «Я знаю эту алчную, мерзкую породу и подкуплю его. Он не имеет права держать тебя. Eсли он упрется, у него будут неприятности.» «Ты такой могущественный? Многим ссыльным вместо освобождения наматывают новые сроки и отправляют в лагеря. Там повторяется все сначала и так до нашей смерти.» Слезы появились в ее глазах. «Я попробую тебя спасти, не волнуйся. Мы оба уедем отсюда на последнем пароходе. Лена того гляди замерзнет, но мы успеем. Мы будем жить в городе, ты будешь учиться, а я преподавать немецкий. Мы поженимся.» Маша затрепетала от счастья и крепко поцеловала своего жениха. Она всегда будет с ним и в горе и в радости! «Я буду Сереже лучшей женой!» пообещала она себе. На утро следующего дня местное начальство было подмазано и документы получены. Маша рассчиталась в конторе и паковала свои узлы. Ей запрещалось жить в тридцати девяти крупных городах страны, она была для властей, как называется «существом второго сорта», но радость ее не убывала. Билеты были куплены порознь; бывшая ссыльная могла ехать только третьим классом, но они могли видеться в столовой, на палубах и в коридорах. Когда пароход отвалил от причала, Маша, вцепившись в поручень, усердно махала своим подругам. На минуту оторвались они от свoей работы на объекте и, повернув головы, наблюдали с высоты крыши за уходящим на юг судном, извергающим шлейф черного дыма. Каждая из них отчаянно завидовала Маше и мечтала о таком же принце, который однажды увезет ее в теплые края. Сама же Маша была обеспокоена. Из ее головы не выходил вчерашний разговор с Сергеем. «Я против Гитлера и против Сталина. Я за русский народ,» говорил он. «В городе мы организуем ячейки сопротивления режиму. Давно пора начинать.»