Непокорные

Глава 3. Перемена

Когда он вошел, тяжелая дверь с треском захлопнулась, отделяя его от поля боя. Внутри царила тревожная, загадочная тишина и полное безлюдье. Оплывший свечной огарок в конце коридора не мог разогнать глубокий полумрак, освещая лишь невысокую баррикаду из лежащих на боку посудных шкафов ампир, перевернутого орехового секретера и двух комодов из эпохи Людовика ХV-го. Тянулись запертые двери, где-то в отдалении слышалась невнятная, тревожная болтовня, стук чьих-то ног по паркету и истерически-визгливый женский разговор. Звуки доходили до него искаженными и он не мог понять причину спора. «Похоже, что трудностей прибавляется,» подумал Фридрих. «Городские рабочие отключили электричество, воду и телефон.» Он перелез через баррикаду и затыкая нос от зловония смердящего туалета, отправился на поиски начальника штаба. Ровное пламя свечей в канделябрах, расставленных там и сям — на полу, и в прикрепленных к стенам причудливых бра — помогало ему ориентироваться и не спотыкаться о перевернутые кресла и скамьи. На своем пути через дворец он так и не встретил ни единой живой души, хотя временами из глубины до него доносились звуки человеческого присутствия: надрывный кашель, протяжный плач, взволнованный диалог, скрежет передвигаемой мебели. Дверь в штаб была заперта и на стук никто не отвечал. Не найдя полковника, Фридрих отправился на поиски старших по званию. Долго плутал он по коридорам, пока не вышел в просторное, высокое, но молчаливое пространство. То был один из залов в парадной части дворца. Через череду стрельчатых окон открывался панорамный вид на Неву и ее мосты. Небо было беззвездным. Снежный саван покрывал набережные и желтый свет уличных фонарей отражался в темной воде, тихо плескавшейся о гранитные берега. На крейсере, стоявшем напротив, часто мигал сигнальный огонек, а на мачте реял, освещенный снизу прожектором, красный флаг. «Возможно, что наступает новая эра,» у Фридриха от тоски сжалось сердце. «Никому из нас места в ней нет.» Здесь же в зале все пребывало по-старому, в неведении грядущих, злосчастных перемен. Величественные мраморные колонны подпирали расписной потолок, в нишах застыли алебастровые статуи, на стенах поблескивало золотое шитье парчовых драпировок, резные орнаменты обрамляли шедевры живописи и красовались, свисающие на цепях, позолоченные бронзовые люстры. Он стоял так довольно долго в тяжелом раздумье, неподвижный, молчаливый, опустив голову и уронив руки по бокам. «Бунтовщики одолевают. Не сомневаюсь, мы их победим.» Он коснулся ладонью лба. Неожиданный звук заставил его вздрогнуть. В кабинете императрицы часы мелодично пробили полночь. Он очнулся и вспомнил о своей миссии. «Там где — то наверху заседает правительство России. Пойду-ка и познакомлюсь c ними. Может они скажут, что делать?» мелькнула у Фридриха в голове озорная мысль. Однако голод напомнил ему о себе. У него засосало под ложечкой. «Сперва следует найти кухню и принести провианта товарищам и себе,» решил oн. Чугунная винтовая лестница, ведущая вниз, оказалась за полукруглой, разукрашенной бронзовыми завитушками панелью.

Стук его сапог отдавался гулким эхом в замкнутом пространстве. Спускаться пришлось долго и наощупь, держась за перила, пока он не очутился перед распахнутой настежь дверью. Оттуда брезжил неверный свет, доносились негромкие мужские голоса и звяканье посуды. Фридрих нерешительно вошел. В огромном, сводчатом помещении, Людской Кухне, как указывала надпись на створках, за непокрытым скатертью длинным столом сидело трое мужчин разного возраста и типа телосложения, но все в безупречных английских костюмах, накрахмаленных сорочках и строгих галстуках. Перед ними стояли открытые жестяные банки, содержимое которых они накладывали себе на тарелки. Мерцание десятка красных, рождественских свечей установленных в массивных серебряных подсвечниках тускло освещало их лица и искрилось в хрустальных фужерах и зеленом стекле бутылок с цветистыми наклейками. Задолго услышав его шаги, двое из них нацелили свои револьверы на вошедшего. Увидев, что неожиданный гость один и невооружен, мужчины с облегчением вздохнули. «Имею честь представиться — Фридрих Иоганнович Зиглер, капитан 66-го пехотного полка Русской императорской армии. Обороняем задний вход в Зимний дворец. Ищу полковника фон Прюссинга на предмет подкрепления наличного состава,» козырнул он и застыл, ожидая ответа. «А мы члены правительства, которое вы защищаете. Это Гвоздев, министр труда, а это государственный контролер Смирнов, а я Салазкин, министр народного просвещения; прошу любить и жаловать.» Все трое встали и пожали Фридриху руку. «Указать вам местонахождение фон Прюссинга мы затрудняемся,» Гвоздев с озабоченным видом пожал плечами. «Может вы знаете, Сергей Алексеевич?» обратился он к Смирнову. «Так он еще в десятом часу депешу из Смольного получил и тут же от нас ушел,» Смирнов в сердцах махнул рукой. «Все перепуталось. Двоевластие. Подчиненные не знают кого слушать.» Лицо Смирнова покраснело и на нем появилась гримаса отвращения. «Вы голодны,» Салазкин заметил взгляд Фридриха, который тот не мог отвести от съестного. «Угощайтесь. Конечно, изобилия, которое было во дворце при Николае, вы уже не найдете, за полгода после отречения многое растащили слуги его верные,» тонкие губы Салазкина сарастически изогнулись в подобие улыбки, «но простая, незатейливая пища осталась. Она там,» он указал на дверь в соседнюю комнату, «в Собственном Буфете Их Величеств.» «Мне надобно накормить роту юнкеров,» у Фридриха на глаза навернулись слезы, «они целую ночь на холоде и под пулями.» «В чем же дело? Я видел там ящики сардин в оливковом масле, концентрированной гречневой каши и ржаной хлеб. Хлеб, правда, зачерствел, но при желании есть можно. Берите мешки и коробки, укладывайте, я вам дам казачка, он поможет донести.» Салазкин сунул ему в руку зажженную свечу и повел кo входу в буфет. «На верхней полке осталась дюжина литровых банок с курами тушеными в собственном соку. Объеденье! Идите, капитан, запасайтесь, кормите своих юнкеров.» Салазкин благодушно улыбнулся, «Не можем мы накормить всю страну, хотя бы накормим ваших героев. Сколько их там?» Вспышка яркого света ударила как хлыстом. От боли глаза всех присутствующих сощурились и наполнились влагой. Их зрачки не смогли мгновенно адаптироваться после долгой полутьмы к беспощадному сиянию электрических ламп. Неожиданный свет лился с потолка и отражался в кирпичных беленых сводах. Полуослепшие, они могли полагаться только на слух. «Электростанция подключила нас,» привстал со стула обеспокоенный Гвоздев. «К чему бы это?» Он подошел к мойке и повернул кран, ответивший ему сильной струей воды. «И водопровод работает…» Ошарашенные, они напряженно вслушивались в тишину. Тем временем машинально глаза их скользили по внутренности кухни: по покрытой изразцами объемистой русской печи, по гигантской железной плите с длинными рядами конфорок, по толстым чугунным трубам и эмалированным мойкам, груде медных сковородок, кастрюль и самоваров, сваленных на мраморных столах и на череду полок, нагруженных банками со всевозможными специями и приправами.

Лязг железной боковой двери заставил их вздрогнуть. Тихо ступая, с винтовками наперевес, в помещение вошел взвод егерей, обмундированных в безупречную форму Русской императорской армии. Вид их был дореволюционный: сытый, довольный и бравый, а командовал ими усатый и румяный поручик, напоминающий заправского гусара старых времен. Похоже, что они осматривали комнату за комнатой в здании Зимнего. «Всем стоять! Смирно! Оружие есть?!» зычно крикнул их командир. Молча выстроившийся в вдоль стены строй ощетинился винтовками. Министры и Фридрих неодумевающе взирали на их действия. Один из егерей ощупал карманы задержанных и выложил на стол два револьвера. «Дворец находится под контролем реввоенсовета. Это теперь народная собственность. А вы возвращайтесь по домам,» обьявил поручик задержанным и заторопился уходить. Так же внезапно, как они появились, мягко ступая один за другим, егеря ушли наверх по той самой лестнице, по которой недавно спустился сюда Фридрих. «Да кто вы такие?» крикнул им вслед Салазкин. Ответом был топот солдатских ног. «Чепуха какая — то! Это не левые, это не красные, это не либералы! Чей приказ они выполняют?!» возмущались министры. Они пришли в такое волнение, что лица их заблестели от пота; они расстегнули свои пиджаки и ослабили узлы галстуков. Потом успокоившись, Гвоздев вытянул из жилетного кармана толстые часы — луковицу на золотой цепочке. «Нам пора на заседание, господа.» И с оттенком гордости в голосе поделился с Фридрихом, «Мы очень заняты. Разрабатываем конституцию — Россия становится президентской буржуазной республикой с двухпалатным парламентом. Представим наш проект на Учредительном собрании через три месяца.» «Ну, а на этих,» Смирнов кивнул в сторону ушедшего взвода, «или на смутьянов, которые вокруг Зимнего толкутся, обращать внимание не стоит. Их там не так много. Против воли народа не пойдешь. За нами Россия. И Александр Федорович опять же завтра — послезавтра вернется из Гатчины с полком казаков. Уж они — то охальникам взбучку закатят. Только держись!» Приободренные и утешенные своими словами, министры стали прощаться с Фридрихом. «Родина никогда не забудет ваше геройство,» каждый из них обнял офицера. Его угрюмое лицо было непроницаемо спокойным. «Так вы не запамятовали, где провиант?» по — отечески обеспокоился Салазкин. «А если будете уходить, вот за тем проходом поверните налево. Там короткая дорога к заднему порталу. Как раз на площадь к своим юнкерам и выйдете.» Еще раз помахав ему, они исчезли за дверью. Фридрих остался один. Судя по его нахмуренным бровям и крепко сжатым губам мысли его были невеселы. Тяжело вздохнув, он прошел в соседнее помещение, о котором говорил ему Салазкин. Два электрических светильника на сводчатом потолке заливали ярким светом квадратную комнату с желтоватыми стенами и плиточным полом, хранящую следы поспешного обыска. Широкий буфет с распахнутыми створками не скрывал, что он давно был пуст, а из содержимого, которое он хранил, оставалась лишь горстка, кофейных зерен и щепотка колотого сахара, разбросанных по голым полкам. Невычищенная газовая плита, на которой когда-то варили какао и кофе для Августейшей семьи, была завалена медной кухонной посудой вперемежку с осколками фарфоровых чашек и блюдец. Ручка кофемолки на столике в углу была сломана, но не все продовольствие было вынесено. В сундуках с поднятыми коваными крышками лежали жестянки с сардинами, а в шкафу сохранилось несколько стеклянных банок с курятиной. В полированном комоде стиля барокко Фридрих разыскал пару сложенных вчетверо мешков, засунутыми между томами поваренных книг. Стрелки причудливых серебряных часов, висящих над комодом, показывали половину второго ночи. «Как-то там наши юнкера?» промелькнуло в его голове и он начал укладывать съестное в кули. «На всех не хватит, придется вернуться,» улыбнулся он. Мерный тик — так ходиков навевал дремоту. Фридрих зевнул и потянулся. Он чувствовал себя смертельно уставшим. Однако покоя не было.

Звук, сравнимый с грохотом разламывающейся дамбы, которая не в силах более сдерживать напор океана, потряс все его существо. В нем угадывался гвалт сорвавшегося с цепи зверинца; топот жирафов и слонов, бегущих на водопой; рев, ржание и дикий гогот взбесившихся человеческих существ. Они все ближе и ближе и вот они здесь. Взлохмаченные пьяные ряшки, перекошенные от алчности рыла, похотливые помыслы на гнусных мордах — от них несло блевотиной и спиртным, которым они только что угостились в винных погребах Его Величества. Многие из ворвавшихся, спотыкались и роняли серебряные сосуды, которые они нахапали в близлежащей кладовой. Интересно, что на Фридриха, неряшливо как и все они одетого, никто не обратил внимания; только один плешивый и сутулый пролетарий с узким лицом дружелюбно пролепетал, «Как ты сюда пролез наперед всех, зяма?» и заплетающимся языком предложил глотнуть из бутылки водки, которую он вынул из-за пазухи. Все смешалось в буфете. В мгновение ока остатки продовольствия были вычищены под метелку; консервы и хлеб частично съедены на месте, а недоеденное унесено в карманах. Буря понеслась крушить и ломать дальше. Затухающий шум ее — вой, треск и хряст — был какое — то время слышен в отдалении. Потом все стихло. В опустевшей комнате оставались лишь трое: готовящийся уходить Фридрих с кулями на плече, уснувшая в сундуке, сладко храпящая личность в засаленном армяке и пузатенький красногвардеец, с пышным кумачовым бантом на груди, только что забредший сюда. Красногвардеец, с порога нацелившийся на блестящие часы на стене, кряхтя взобрался на мраморную столешницу комода и, задрав обе руки, тянулся вверх. Завернут он был в черную как сажа кожанку и галифе, голову покрывал кожаный картуз и на боку в висел маузер. Подошвы его добротных хромовых сапог скользили и оставляли грязные отпечатки на узорчатой полированной поверхности камня. Что — то знакомое показалось Фридриху в нем. Профиль, поворот головы, манера держаться. «Да это же мой свояк!» внутренне ахнул он. Фридрих стал припоминать. Последний раз он встретил Павла Кравцова весной 1914 года на именинах его сына Сережи. Друзьями они с Павлом так и не стали. Сказывались разница в мировоззрениях и характерах. Зинаиде Андреевне пришлось приложить много усилий, чтобы уговорить мужа пойти к ее сестре на праздник. Когда они появились, квартира на Литейном, где проживали Кравцовы, была почти пуста. Павел не был особенно популярен и друзей у него почти не было. Зато сынишки их, Борис и Сережа, ладили превосходно и тут же стали показывать друг другу новые игрушки. За столом Павел был угрюм, пил мало и ругал самодержавие. «А что придет на смену, если будет по твоему?» спросил его тогда Фридрих. «Наступит всеобщее счастье,» последовал ответ. Это происходило три года назад. Тогда Фридрих не верил, что Павел говорил всерьез. «Что же могло превратить петроградского адвоката в большевика? Вот он сейчас стоит передо мной на комоде и стыда у него нет,» Фридрих продолжал буровить глазами спину свояка. Тем временем Павел отодрал ходики от стены и повернулся к Фридриху, намереваясь вместе с добычей спрыгнуть на пол. Их взгляды встретились. Выражение паники, страха и смущения перекосившее его физиономию через мгновение перешло в наглую надменность. «Что ты можешь мне сделать?» говорили его глаза. Наступило долгое молчание. Затаив дыхание Фридрих рассматривал сильно изменившиеся черты его когда-то аристократического лица. Идеология и порочные наклонности перевернули егo. Нахрапистость и зазнайство заменили прежнюю деликатность и раздумье. Враждебность и нетерпимость вытеснили последние остатки благожелательности. Коварство и жестокость переполнили его до краев. Подражая «товарищам» из ЦК, Павел отпустил бородку с хищно закрученными усами, а сросшиеся, густые брови, острые собачьи уши и кривая улыбочка на плотоядных губах придавали ему пугающий вид. Фридрих презирал его. Этот индивидуум был недостоин даже приветствия. «Не смей брать! Это не твое!» «А тебе что?» Павел говорил будничным голосом, как — будто они последний раз виделись вчера. «Это собственность русских царей,» прорычал в ярости Фридрих. В тусклых глазах Павла появилось насмешливое удивление. «Все кроме тебя знают, что император Николай отрекся от царствования еще в марте этого года и с тех пор охотников занять его престол нет,» поучал он, как если бы Фридрих был несмышленыш. «Тогда это собственность русского народа,» упрямился Фридрих, подходя ближе к комоду, на котором продолжал стоять широко расставив ноги Павел. Тому было неудобно и боязливо, и отчаянно хотелось слезть, но мешала гордость. «А что у тебя в мешках?» попытался перехватить инициативу Павел. «Это кормежка для моих юнкеров,» сквозь зубы, с ненавидящим лицом ответил Фридрих. «Ну и что? Все равно не положено. Разрешения на изъятие имущества из дворца тебе никто не давал.» «А у тебя откуда разрешение воровать?» Павел поморщился. «Язык у тебя, Фридрих, так и остался солдафонским. Посмотри на меня.» Он кокетливо повел плечами и задрал носик. «Я теперь новая власть. Ты должен величать меня товарищ Багровый. Это мой партийный псевдоним. Меня в Петросовете все знают. Ленин ручку жмет. Товарищ Зиновьев утвердил меня, как бывшего адвоката, обвинителем царского режима на политических процессах.» «Ну, до этого еще далеко. Мы вас через неделю из Смольного вышибем. Народ за вами не пойдет. Слышал я ваши байки об экспроприации собственности и обобществлении женщин.» «Почему народ не пойдет? Валом повалит; как вот сейчас. Эти идеи нравятся миллионам. А не пойдет, так заставим пойти.» Рука Павла скользнула к кобуре. «Население мечтает о спокойствии, безопасности и изобилии. Какой режим эти блага им предоставит: ваша обожаемая монархия, демократическая республика Керенского или наша большевисткая диктатура большинству наплевать. Народ как руда. Он слеп и бесчувственен. Он сам не знает, что ему лучше. Ему надо указывать; им надо руководить; ему надо объяснять. Мы пришли, чтобы выплавить из него сталь и отбросить в отвал шлак и пустую породу.» У Фридриха захватило дух. «Да кто же вам позволит?» «Нам не надо никого спрашивать. Те, кто пытался нас остановить, валяются дохлыми на морозе. Пойди посмотри на своих юнкеров,» с ехидной улыбкой завершил Павел и, присев на корточки, осторожно сполз с комода. Почувствовав себя на твердой почве, он приосанился и выпятил грудь. «Это не мы; так их отделали двести егерей генерала Черемисова. Ленин специально вызвал их из Финляндии. А когда с юнкерами было кончено, егеря oтворили народу двери во дворец.» Павел нетерпеливо взглянул на часы. «Третий час ночи. Заболтался я с тобой. Мне пора в Малахитовый зал. Министров — капиталистов снимать будем.» Уже в дверях он обернулся и добавил, «Если увидишь мою жену и ребенка, передай — пусть приезжают. Я в Смольном каждый день. Там им любой часовой скажет, где найти товарища Багрового. Запомнил?» Бросив оценивающий взгляд на Фридриха, он иронически прокричал, «А вообще, переходи к нам. Мы тебе хорошую должность найдем.» Фридрих поперхнулся и зашагал прочь.

Наружную дверь долго искать не пришлось. Она стояла непритворенной и через нее внутрь валил морозный пар, оседая инеем на стенах. На пороге лежало женское тело, которое мешало эту дверь закрыть. Баба, одетая в заплатанный кожух, была или мертва, или мертвецки пьяна, скорее всего последнее. Из — под ситцевой юбки выглядывали ноги в стоптанных баретках, а голова, закутанная в клетчатый платок, покоилась на тротуаре. Когда Фридрих переступал через ее короткое толстое тело, глаза ее приоткрылись и посиневшие губы промямлили, «А ты ничего… Сбегай за водкой, касатик.» Фридрих наклонился — к волосам ее тоже был приколот красный бант — втащил ее в коридор и плотно затворил за собой. Bзволнованный, oн вышел на Дворцовую площадь. До утра было недалеко, но мрак и хаос над городом не редели. Глаза его искали и не находили друзей и баррикаду, где он недавно сражался. Фонари на столбах были разбиты все до единого и только два ряда зажженных окон Зимнего бросали белый призрачный свет на запятнанную кровью, заиндевевшую мостовую и разбросанные трупы на ней. Откуда — то с Невского сюда доносилось звяканье трамвая, гуденье автомобильных клаксонов, женский смех и веселые голоса полуночных гуляк. Здесь же в безлюдной, могильной тишине в проломах разрушенных баррикад лежали мертвые тела юнкеров, а в кузове одинокого грузовика, замершего посередине площади угадывались руки и ноги брошенных внавалку убитых. Со слезами на глазах Фридрих осматривал тела, узнавая в погибших своих недавних знакомых. Выражение лиц у покойников было торжественно — одинаковым, как если бы они знали, что — то неизвестное ему. Все они после кончины от огнестрельных ран были из мести зверски исколоты штыками. «Откуда у людей столько злобы?» вслух спросил сам себя Фридрих. «Это классовая ненависть; она сильнее ненависти к иноземному врагу,» ответил ему знакомый голос. Фридрих вздрогнул всем телом и оглянулся. Перед ним стоял Григорий Жеребцов. Глубокие тени залегли под его провалившимися глазами, он похудел и побледнел, нос заострился, но был он жив, здоров и невредим.

«Как ты уцелел?» Фридрих был до крайности изумлен; он снял с плеча свою ношу и осторожно опустил ее на брусчатку. «Эти дъяволы появились в полночь, полчаса спустя после твоего ухода. Они подкрались к нам с тыла, зажгли прожекторы и приказали сложить оружие.» «Какие дъяволы?» «Егеря… Ты разве не видел их во дворце?» Фридрих утвердительно кивнул. «Их немного, но они замечательно тренированы. Это элитное воинское формирование нашей армии.» Брови Фридриха иронически взлетели вверх, но он продолжал слушать. «Вреда егеря нам никакого не причинили; заперли нас в подвальной комнате и мы сидели там несколько часов, пока один из нас не сумел протиснуться через окошко под потолком, обойти здание кругом и снаружи отпереть дверь. Так мы освободились. Однако Зимний уже полон красногвардейцев. Они бегают с этажа на этаж, разыскивают и подбирают все, что плохо лежит, а остальное — отрывают, крушат и ломают. Больше всего их набилось в винные погреба — там сейчас дым коромыслом, шутки, смех и веселье, и пьянка идет несусветная.» «А где же егеря?» «Их потом никто не видел. Просто исчезли. Говорят, что генерал их продался большевикам.» «То — то и оно. Всюду измена,» Фридрих сжал челюсти и задвигал желваками. «Мы должны найти вождя, сплотиться вокруг него и выступить как единая сила.» «Ими могут стать или Корнилов или Юденич.» «Я предпочитаю Юденича. Ты и я лично знаем его еще с Кавказского фронта.» Оба замолчали. Было ветрено и промозгло; начался моросящий дождь. «Почему здесь стоит грузовик?» Фридрих кивнул в сторону площади. «Похоронная команда, едва прослышав про дармовую водку, все бросила и побежала в погреба. Они оттуда не выйдут, пока все до капли не высосут.» «Значит — никогда. Царским вином можно заполнить море до краев.» Они усмехнулись. «Давай отвезем этих героев в морг. Негоже им здесь валяться. Родственники их утром там будут искать.» Тел было семь, они успели закоченеть и стать негнущимися. Бережно погрузив их в кузов, друзья отправились на Пискаревский проспект. Григорий осторожно вел машину по скользкому асфальту. Сдав в морге свой страшный груз, они повернули на Пять Углов, где находилась квартира Зиглеров. Стало заметно светать, когда они добрались до дома. Темные, безжизненные окна смотрели на них слепыми глазницами. Очертания города проступали в тусклом сероватом свете. Зыбкий туман заволакивал пустоту притихших улиц. Запарковав грузовик возле подъезда, они, промокшие и уставшие, поднялись в свою квартиру и завалились спать.