Непредвиденная опасность

14 Маневры

Кентон оглядел комнату, в которую его ввели, и одобрительно кивнул:

— А у вас тут очень мило!

Залесхофф поднял голову от подноса с напитками.

— Владелец этого дома — тайный поклонник не столь давно почившей императрицы Евгении, супруги Наполеона III. Поэтому такая обстановка. Честно говоря, она немного действует мне на нервы. — Он протянул Кентону стакан виски с содовой.

Журналист взял его и посмотрел на свет.

— Надеюсь, никаких капель, вырубающих напрочь, никаких малоизвестных ядов растительного происхождения или наркотиков тут не подмешано? — язвительно осведомился он.

Залесхофф нахмурился.

— У меня уже имелась возможность отметить у вас, Кентон, отвратительную манеру острить по поводу и без! Если не хотите пить, так и скажите прежде, чем я налью себе.

Кентон поставил стакан и вздохнул.

— Извините, Андреас, но не вам меня винить. Вы попросту свалили, оставив у меня на руках отвратительного младенца в виде обвинения в убийстве. Я попросил вашего сообщника Рашенко помочь мне уйти. И вот он приносит мне пальто, запачканное кровью, все это, как я подозреваю, принадлежало джентльмену по фамилии Борованский — кровь я имею в виду. Затем вы посылаете за мной пару головорезов, маскирующихся под детективов, и они похищают меня. А теперь предлагаете мне выпить. Так почему бы заодно и не отравить, а, скажите на милость?

Тут дверь распахнулась, и вошла Тамара. Увидев Кентона, она так и просияла. Тот сдержанно кивнул ей в ответ. Девушка улыбнулась.

— Рада, что вы благополучно добрались.

— Мистер Кентон, — встрял ее брат, — только что говорил о своих подозрениях. Считает, что я собираюсь отравить его виски с содовой.

— Что за глупости!

— Ради Бога! — возмущенно взмолился Кентон. — Давайте перейдем к делу и оставим все эти выяснения на потом! Какого черта вы затащили меня сюда? И не пытайтесь вилять, отвечайте прямо. Мне нужны только факты, вот и все. Я очень устал.

— Да будет вам, будет, — принялся увещевать его Залесхофф. — Давайте присядем и все обговорим. Снимите пальто.

— Я здесь не останусь.

— Как хотите. И все же присядьте, ненадолго.

— Вы прекрасно знаете, что от моих пожеланий здесь ничего не зависит. Я не идиот и понимаю, что привезли меня сюда не для того, чтобы выпивать за дружеской беседой.

— Тогда почему вы до сих пор в пальто?

Кентон, гневно сверкая глазами, смотрел на русского. Затем решил сменить гнев на милость. Надо успокоиться, сказал он себе, утихомирить свой пыл. И Кентон снял пальто. Залесхофф взял его, приподнял левый рукав, испачканный кровью, и показал сестре.

— Вот, смотри, — сказал он, — так ничего не видно. Разве что ты топаешь прямо по пятам за человеком в этом пальто. Рашенко вряд ли виноват. Он, наверное, просто не заметил.

— Ну конечно, — саркастически заявил Кентон. — А я тот простофиля, который надел это пальто. Впрочем, я не ожидаю получить от вас сколько-нибудь приемлемые объяснения.

Залесхофф похлопал его по плечу:

— Теперь послушайте меня, мистер Кентон. Покидая утром Линц, я оставил вам записку, в которой просил сидеть и ждать у Рашенко до тех пор, пока я все не устрою. Почему вы меня не послушались?

— Потому что я вам не доверяю! Да и с какой стати? С какого такого перепугу вы должны обо мне заботиться? Вы должны делать свое дело. И возможно, для вас очень выгодно обвинить в убийстве именно меня, а не того наемника с мерзкой физиономией, который ехал в поезде.

— Наемника? В поезде?

— Кого ж еще… Видите ли, мужские шляпы обладают одной особенностью. Каждая обретает характерный, присущий только ей вид, стоит ее только подольше поносить. Вы, наверное, и сами это замечали. Мои шляпы всегда выглядели так, словно я извлек их из мусорного бака, где они пролежали минимум неделю. Все дело в том, как их носить. Должен заметить, ваши шляпы выглядят так, точно вы сидите на них каждое утро. Наверное, вы слишком плотно натягиваете их на…

— Все это очень интересно, но…

— Когда Рашенко дал мне эту шляпу, она показалась странно знакомой. Сегодня в поезде я пытался сообразить почему. А потом вдруг вспомнил, где ее видел. На голове у того типа, которого Захс назвал «шпиком наци». Пальто не запомнил, а вот шляпу — очень хорошо. Ясно, как дважды два четыре, что шляпа и пальто принадлежат одному человеку, и скорее всего он является вашим другом. На рукаве пальто была кровь. Захс смертельно боялся типа, который его носил, а потом я нашел Захса убитым. Его закололи ножом. Ну, что вы на это скажете?

Залесхофф поджал губы.

— Вот вы сказали «ясно, как дважды два четыре», мистер Кентон. Как прикажете понимать?

— Рашенко раздобыл эти пальто и шляпу где-то в доме. На улицу он точно не выходил, поскольку был в домашнем халате.

— И вы решили ехать в Прагу?

— Да.

— И как же добрались? Паспорт где-нибудь показывали?

— Я, конечно, дурак, но не до такой степени. Перебрался через границу вблизи Манфурта.

Залесхофф присвистнул.

— Манфурт! Что заставило вас выбрать именно это место? Гораздо легче перейти южнее.

— Другой дороги на карте я не увидел. Ну и потом, леса служили надежным укрытием.

— Да уж, оно вам явно не помешало. Так вы сказали, что перешли через границу. Но как? Перелезли через изгородь?

— Не через, а под ней! — Кентон объяснил, как это ему удалось.

— Нет, ты только послушай его, Тамара! — восторженно воскликнул Залесхофф. — Твой Кентон — парень не промах. Только на будущее, друг мой, запомните одну важную вещь: те участки границы, что выглядят на карте проще, всегда строже охраняются.

— Надеюсь, мне эти знания больше не пригодятся!

Залесхофф громко расхохотался.

— Знаешь, Тамара, а мне начинает нравиться этот парень. Он меня забавляет, нет, правда!

— Чего никак не могу сказать о вас, Андреас, — мрачно заметил Кентон. — У вас очаровательная манера уводить разговор в сторону от главной темы. Давайте же вернемся к делу.

Залесхофф вздохнул:

— Что ж, хорошо.

— Вот и славно. Итак, я прибыл в Прагу с одной целью. И цель эта — выкрасть фотографии у Саридзы и заключить с вами сделку. И цена этой сделки — ваш друг, тот тип с мерзкой физиономией в комплекте с доказательствами для полиции.

— Ну, допустим, вам удастся заполучить эти фотографии, что лично мне кажется весьма смелым предположением. Как затем вы собираетесь связаться со мной, а?

— Через советское посольство.

Повисла пауза. Девушка первой прервала молчание:

— Я вижу, вы оптимист, мистер Кентон! Сами вы так не считаете?

— Я не столь оптимистичен, как вам может показаться. Этим утром вспомнил кое-какую любопытную информацию, которой забыл поделиться с Андреасом. Речь идет об одной фразе в разговоре Саридзы с Майлером. В тот момент я не обратил на нее внимания. Теперь думаю, что она крайне важна.

— Что именно? — рявкнул Залесхофф.

Кентон покачал головой.

— Так дело не пойдет, Андреас, — сказал он. — Когда человека разыскивают за убийство, это, знаете ли, накладывает на его поведение определенный отпечаток. Он становится скрытным.

Снова пауза.

— Надеюсь, вы понимаете, Кентон, — произнес наконец Залесхофф, — что я, если захочу, смогу заставить вас заговорить?

— А вот сейчас вы сказали глупость.

— Ничего подобного. Допустим — это всего лишь предположение, не более того — я бы мог сказать вам, что знаю, кто убил Борованского. Допустим, я бы сказал, что с самого начала имел намерение использовать это знание, чтобы освободить вас от подозрений. Предположим, я бы сказал, что с учетом вашего упрямства и тупоголовости все же решил передать вас в руки полиции. Что бы вы на это ответили?

— Ответил бы, что поступаете глупо.

— Вот как? Думаю, вы не понимаете, насколько крепко сколоченное против вас обвинение. Просто недооцениваете полицию.

— Я прекрасно понимаю это. И скажу вам вот что: это вы поступаете глупо, ибо мне известно, насколько важнее для вас довести игру с Саридзой до конца, нежели покрывать настоящего убийцу или подставлять меня.

Девушка рассмеялась.

— Прекрасно, мистер Кентон! Нет, правда, просто великолепно! А теперь выпейте наконец виски с содовой. Уверяю, напиток совершенно безвреден.

— И еще сядьте наконец ради Бога! — раздраженно добавил Залесхофф. — Невозможно сосредоточиться, когда кто-то стоит над душой.

Кентон уселся рядом с Тамарой и осторожно пригубил виски.

— Тут не о чем особенно раздумывать, Андреас, — заметил он. — Вы собираетесь заключить со мной сделку или нет? Все очень просто.

Залесхофф задумчиво смотрел на него какое-то время.

— Знаете что, Кентон, — произнес он наконец, — ваша проблема в том, что вы родились в стране с имперскими амбициями, привыкшей править другими народами. А потому чувство опасности у вас недоразвито, а вот самонадеянности — хоть отбавляй! Но может, все продиктовано недостатком воображения?

— Иными словами, вы хотите сказать, что я не в том положении, чтобы диктовать условия?

— Именно! Люди, которые доставили вас сюда, прекрасно умеют обращаться с огнестрельным оружием. Более того, они не остановятся перед тем, чтобы изрядно подпортить мишень, пока она еще жива. И вы никак не сможете покинуть этот дом без моего на то разрешения.

— Я одного не могу понять. Зачем меня сюда притащили?

— А вы очень удивитесь, если я скажу, что сделано это было для вашего же блага?

— Очень удивлюсь! И не в обиду будет сказано, отнесусь к этому заявлению скептически.

— Естественно.

Русский встал и начал расхаживать по комнате. Затем остановился прямо перед сидевшим в кресле журналистом и посмотрел на него сверху вниз.

— Послушайте, — начал он, — я не верю, что у вас есть информация о Саридзе, которая могла бы представлять для меня интерес. Вы блефуете, но я не могу ответить тем же. Да, если честно, мне очень нужны эти фотографии. Если я их не раздобуду… это приведет к большим осложнениям, и не только в Румынии. И если у вас есть хотя бы малая толика информации, неведомой мне, я не могу рисковать, мне непременно нужно с ней ознакомиться. Так есть у вас эта информация или нет?

— Есть.

— Надеюсь, что это так. В любом случае я готов предоставить вам все, что пожелаете. Я даже готов рассказать вам, кто убил Борованского и как вам выйти из ситуации, в которой вы оказались. Но вот что еще я хотел бы заметить — не позволяю вам предпринимать что-либо без моего разрешения. Теперь вы здесь у нас, здесь и останетесь — столько, сколько я буду считать необходимым. Позже поймете почему. Ну а теперь выкладывайте все, что знаете! Если, конечно, вам есть что сказать.

— Кое-что знаю.

— Сильно сомневаюсь!

Залесхофф налил себе еще, одним махом опрокинул содержимое стакана в горло и уселся в кресло.

— Когда Борованский выезжал из Берлина, один мой друг посадил ему на хвост испанца, человека по имени Рамон Ортега. Тот должен был следовать за Борованским по пятам и выкрасть у него фотографии в Австрии.

— Так, значит, владелец моего пальто и шляпы некий Ортега? — вставил Кентон.

— Если будете перебивать…

— Простите.

— Ортеге было приказано выкрасть фотографии. Но он превысил свои полномочия. Пробравшись в отель «Джозеф», он убил Борованского. Сказал, что Борованский угрожал ему пистолетом, но скорее всего это ложь. Дело в том, что Ортеге нравится убивать людей ножом. Некогда он работал на бойне в Сеуте. Вот и пристрастился к этому занятию.

— Да, у Захса был пистолет, он держал его под мышкой в кобуре. А когда я нашел его мертвым в номере, оружие исчезло.

— Ортега забрал его. А вот снимки — нет. Потому как их взяли вы. Как бы там ни было, но Ортега ускользнул из отеля через черный ход и отправился по адресу Кёльнерштрассе, 11. Рашенко спрятал его в пустующей комнате этажом ниже. Ну а потом уже полиция вплотную занялась вами. И в данных обстоятельствах… Я, знаете ли, человек, не склонный к сантиментам, но и не тот, за кого вы меня принимаете. И далеко не в восторге от того, что человека преследуют за убийство, которого он не совершал. Так что я убедил мастера Ортегу написать чистосердечное признание и поставить под ним свою подпись.

— Просто вежливо так попросили его подписать себе приговор к пожизненному заключению в австрийской тюрьме? — язвительно спросил Кентон.

Залесхофф, побагровев от злости, вскочил из кресла.

— Тамара! — рявкнул он. — Скажи этому репортеришке… этому жалкому писаке, что я снова заговорю с ним, только когда он будет готов выслушать меня до конца!

— Да полно вам, полно, — спохватился Кентон. — Без обид. Я просто хотел спросить.

— А я не просил вас спрашивать! — резко заметил Залесхофф. — Просто просил нормально выслушать.

— Слушаю вас внимательно.

— Что ж, хорошо. Только слушайте и не влезайте со своими дурацкими ремарками.

— Простите.

— Ортега признался потому, что его приперли к стенке. И главное — потому, что ему плевать. Он и без того уже разыскивается за убийство в Лиссабоне. И я пригрозил, что помогу выдворить его из страны, если он не сознается в убийстве Борованского. Естественно, я не сказал ему, зачем мне понадобилось это признание. Он решил — для того, чтобы в будущем шантажировать его этим фактом. Да и потом, одним признанием больше, одним меньше — такому типу без разницы. Его ведь и в Испании разыскивают — там он тоже натворил дел. Португалия с Австрией отменили смертную казнь за убийство, в двух тюрьмах одновременно он сидеть не может, так что какого черта?

Как бы там ни было, у меня на руках его признание, и я смогу использовать его, если дело для вас запахнет жареным. Проблема в одном. Мне нужно делать свою работу. Если бы вас арестовали, вы наверняка рассказали бы им о своем маленьком приключении, а в данный момент это нежелательно. Если я устрою так, что Ортегу арестуют — он тоже расколется, выдаст уже свою историю с кое-какими дополнениями.

Когда Рашенко позвонил и сообщил, что вы ушли, моей первой мыслью было: вы решили сдаться. Хорошо, что этого не сделали. Вы попали в нешуточный переплет, и помогать вам в такой ситуации мне стало сложно. Полиция мыслит слишком прямолинейно, предпочитает держаться самой первой и простой версии. Решают, что человек виновен, — и все. Но затем Рашенко сказал, что вы собираетесь в Прагу. И поскольку я не велел удерживать вас силой, он позволил вам уйти и даже дал вещи Ортеги. Если бы он счел, что вы прямиком из его квартиры отправитесь в полицию, он без долгих раздумий всадил бы в вас пулю. Но Рашенко у нас человек весьма проницательный, разбирается в людях, вот и посчитал, что вы сказали правду, когда заявили, что едете в Прагу. Он допустил только одну промашку — не заметил пятна крови на рукаве пальто. И когда я сказал ему об этом по телефону, беднягу едва удар не хватил. Должен признаться, и я тоже нервничал, пока вас не привезли. Вы, наверное, догадались, что ребята на вокзале схватили вас именно из-за этого пятна на рукаве?

— Как же Рашенко мог говорить по телефону, если он немой?

— Он приспособил для этого специальное сигнальное устройство.

— Гм… И все равно не понимаю, почему он дал мне вещи Ортеги.

Залесхофф шумно вздохнул.

— Да потому, мой дорогой Кентон, что для него было бы слишком опасно в таком маленьком городке, как Линц, выйти и купить вещи в магазине. В полиции, надеюсь, вы это понимаете, работают далеко не дураки.

— Что ж, ладно. И каков будет следующий шаг? Наверное, я должен торчать здесь до тех пор, пока вы не убедите полицию Австрии в моей невиновности?

— Верно, — кивнул Залесхофф, — хотя, конечно, на самом деле все далеко не так просто. Ортегу следует обнаружить и разоблачить в строго определенных обстоятельствах. Вовлекать в это меня и Рашенко ни в коем случае нельзя. В любом случае Рашенко должен съехать с квартиры.

— Почему?

Залесхофф не ответил.

— Наверное, потому, — предположил Кентон, — что я знаю, где он живет?

— Не желаете ли выпить еще, мистер Кентон?

— Спасибо. А вы чертовски хладнокровны, не так ли, Андреас? Этот Ортега — отъявленный убийца и негодяй, но лично у меня нет ни малейшего желания сдавать его полиции вместе с признанием, которое он написал, чтобы спасти свою шкуру.

Залесхофф занялся сифоном.

— Что это вы вдруг раскипятились, а? Ведь совсем недавно рассуждали, как это несправедливо, что полиция обвиняет вас. А теперь, когда начала вырисовываться реальная перспектива наказать настоящего убийцу, вам это, видите ли, не нравится! — Он обернулся к сестре. — Вот тебе, Тамарочка, типичный пример англосаксонского мышления.

Девушка достала сигарету из коробки на подносе.

— Не думаю, что мистеру Кентону стоит волноваться, — заметила она. — И просто уверена — вскоре он убедится, что сам Ортега отнесется к этому философски.

— Ну, знаешь ли, моя дорогая, — заметил Залесхофф, — это проявление не самого лучшего вкуса.

Кентон уже хотел потребовать объяснений — он не понял, в чем смысл этой загадочной ремарки, — но тут в дверь громко постучали. Залесхофф извинился, встал и вышел из комнаты, затворив за собой дверь.

— Что происходит? — спросил Кентон.

— Не знаю, — ответила Тамара.

Явная ложь, но Кентон решил не заострять на этом внимания.

— Знаете, — начал он, — я просто теряюсь в догадках. Как это вы могли оказаться замешанной в этом деле? Если это вообще можно назвать делом.

— Да, назвать, пожалуй, можно. Что же касается первого вопроса, я постоянно задаю его себе сама. И не получаю ответа. Надеюсь, скоро настанет день, когда впервые за долгие годы мы с братом позволим себе отпуск. Хотя бы недолго попробуем пожить, как все остальные нормальные люди, подальше от этих безумных и опасных игр.

— Похоже, вам не слишком нравится ваша работа.

— Вопрос не в том, нравится или нет. Вопрос в том, умеешь ты отражать удары или нет.

— И можешь ли подниматься и падать или, лавируя среди змей, одерживать одну победу за другой, так?

— Нет, мне это безразлично. А вот брату — нет. Стоит ему одержать хотя бы маленькую победу, и он абсолютно счастлив. А вот если проигрывает, несчастней его нет на свете человека. Мне же все равно. Просто еще одна очередная дурацкая игра среди змей и лестниц.

— Меня не слишком устраивают эти аллегорические метафоры. Они всегда заканчиваются разной путаницей и ерундой.

— Меня тоже. Плюс тут только один — ты не особенно задумываешься. Брат называет это «философией литерного вагона», поскольку люди не слишком задумываются о цели назначения, когда едут в поездах. Везет себе поезд и везет.

— Да, верно. Знаю по собственному опыту, наездился немало. Однажды познакомился в купе — ехал тогда в Афины — с одним человеком. Он всю ночь не давал мне спать. Объяснял строение Вселенной в терминах игры в покер — накануне он всю ночь провел за этим занятием. И, понятное дело, все время выигрывал.

Тамара рассмеялась, но не успела ответить. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Залесхофф.

Кентон сразу уловил перемену в его поведении. Терпеливое добродушие, с каким он выслушивал Кентона всего несколько минут назад, испарилось, на смену ему пришло выражение какой-то отчаянной беззаботности, интерпретировать которое было сложно. Журналист покосился на девушку, но та равнодушно смотрела в камин, где пылали поленья.

— Извините, что задержался, — сказал Залесхофф. — Просто надо было провернуть одно маленькое дельце.

— Очередное похищение человека или же устранение?

Русский проигнорировал эту язвительную ремарку и присел на край кресла.

— А теперь, мистер Кентон, — начал он, — давайте наконец, как вы любите выражаться, приступим к делу. Надеюсь, мне удалось успокоить вас в том, что касается убийства Борованского. Так что настал ваш черед. Не будете ли вы столь любезны выполнить свою часть сделки и поведать мне, в чем же заключается та ценная информация, о которой вы здесь толковали?

Он произнес это небрежно, почти равнодушно, но за этими легкостью и небрежностью Кентон уловил напряжение парового котла, который вот-вот взорвется. Очевидно, что пока он сидел здесь с Тамарой, произошло нечто важное.

— Итак?.. — произнес Залесхофф.

Кентон кивнул:

— Ладно. Но при одном условии.

— Еще одно условие, мистер Кентон?

— Да, и выполнить его очень просто. Мне нужен шанс, сущий пустяк, по правде говоря. Хочу видеть лицо Саридзы, когда у него отберут фотографии.

— Вы хотите сказать, если у него отберут фотографии?

— Нет. Я хотел сказать «когда».

— Давайте не будем спорить на эту тему! Не вижу смысла встречаться с Саридзой.

— А я не понимаю, как вы собираетесь забрать фотографии, не встретившись с ним.

— Может, и не понимаете. Итак, выкладывайте! Я жду.

— Что ж, ладно, слушайте! — Кентон всем телом подался вперед. — Когда я говорил вам, что Саридза собирается ехать в Прагу, то упустил одну мелочь. Он сказал, что собирается встретиться там с человеком по фамилии Бастаки. И вот когда я ехал в автобусе к границе, то познакомился с англичанином, коммивояжером, с занятным таким человечком мистером Ходжкином. От него и узнал, что этот Бастаки румын и что отец его является одним из крупнейших промышленников страны. У самого же Бастаки имеется завод по производству электрических кабелей, находится где-то на окраине Праги. И еще Ходжкин назвал его одним из крупнейших мошенников на всей территории отсюда и до самого Шанхая. Так что если теперь вы скажете, что это не ценная информация, я готов съесть пальто Ортеги!

Залесхофф медленно поднялся из кресла и подошел к окну. Минуту или две он стоял неподвижно, рассматривая узор на плотных шторах. Затем обернулся.

— Мистер Кентон, — мрачно начал он, — у меня просто нет слов! Вы не представляете, как я глубоко заблуждался. Мне следовало сразу сдать вас полиции, еще в Линце. Я потратил на вас слишком много времени и сил в надежде, что вы дадите мне хоть сколько-нибудь ценную информацию. И что же я получаю взамен?

— Вы мне не верите?

Залесхофф приложил ладонь ко лбу и закрыл глаза, словно молясь о том, чтобы Всевышний дал ему сил.

— Ну почему же, мистер Кентон! Верю, конечно, верю! — Он повысил голос, а затем слова так и полились яростным нескончаемым потоком: — Я верю вам, мой дорогой друг, поскольку получил в точности такую же информацию по телефону буквально три минуты тому назад! Мало того, я могу — и этот факт, без сомнения, удивит вас — добавить к ней кое-что.

Буквально час тому назад Саридза встретился с Бастаки в его офисе на кабельном заводе. И при нем были фотографии. А полчаса спустя, когда вы пытались сообразить, отравил я ваш виски или нет, Бастаки отбыл на вокзал и сел на поезд, отбывающий в 12.20 в Бухарест. Саридза вместе с Майлером отправились к дому Бастаки, находящемуся на другом конце города. Всего полчаса тому назад, мистер Кентон, фотографии еще можно было забрать. А теперь благодаря вам они едут в Бухарест! — Он умолк и глубоко вздохнул. — Ну-с, что скажете на это, мистер Умник?

Кентон опустил глаза и стал рассматривать узор на ковре.

— Ничего.

Залесхофф злобно рассмеялся.

— Ничего! Как вам это нравится, а? Нет, мы должны сохранить способность здраво мыслить!

— Я ничего особенного не сказал.

Залесхофф нетерпеливо фыркнул и принялся нервно расхаживать по комнате.

— Вот что, Тамара, — сказал он вдруг, — прямо сейчас позвонишь в полицию и сообщишь, что у тебя украли ожерелье. Бриллиантовое ожерелье. Скажешь, что похитил его — просто сорвал с шеи! — какой-то мужчина, который остановил твою машину в Альтштадте. Дашь описание Бастаки. У них в картотеке оно есть. Скажешь, что твой водитель преследовал грабителя до самого вокзала, но тот успел вскочить на поезд, отбывающий в 12.20 в Бухарест. Скажешь им, что его можно будет перехватить в Брунне. Нет, не годится! Ну придумай что-нибудь сама! История должна выглядеть убедительно, главное — Бастаки должны продержать на границе достаточно долго, чтобы мы могли успеть добраться туда. Скажи Сержу — пусть подготовит маленькую машину и наденет униформу. В полиции тебя будут допрашивать. А Григорий пусть подготовит для меня «мерседес». И поторопись, слышишь?

Девушка направилась к двери.

— Погодите минутку, — сказал Кентон.

Тамара остановилась и обернулась.

— Ну что еще? — раздраженно воскликнул Залесхофф.

— Я бы не стал беспокоиться о Бастаки.

— О чем это вы? Ступай же, Тамара!

— Никаких фотографий у Бастаки нет.

— Что?

Кентон откинулся на спинку кресла.

— Видите ли, мсье Залесхофф, — пародируя манеру русского, начал Кентон, — ваша главная слабость состоит в том, что вы слишком уж зациклены на своей работе.

— Если у вас есть что сказать, говорите, но только быстро!

— Да, конечно, только слушайте и не перебивайте. Вы слишком быстро приходите к заключениям. Если бы я сказал вам о Бастаки в первую же минуту, как только меня доставили сюда, у вас бы все равно не было никакой возможности что-то предпринять. Поскольку, как вы сами только что сказали, его встреча с Саридзой состоялась всего полчаса назад.

— Напрасная трата времени!

— Погодите минутку. Я сказал, что вы слишком поспешно делаете выводы! Бастаки встречается с Саридзой, у которого есть фотографии. Затем Бастаки уезжает на вокзал и садится на поезд. Вы настолько уверены, что теперь эти снимки отправятся в Бухарест, что тут же делаете вывод: Бастаки увозит их с собой. Но это не так. И фотографий при нем нет.

— С чего вы взяли?

— Да с того, что я сам часто ездил этим поездом из Праги в 12.20. Очень удобный поезд, но только ни в какой Бухарест он не идет. Он идет в Берлин.

— В Берлин?

— Именно. И если вы обладаете хотя бы капелькой здравого смысла — а прежде я нисколько в том не сомневался, — то догадаетесь, почему Бастаки после встречи с Саридзой отправился в Берлин.

— Интересно знать, почему же?

— Помните, как вы весьма отчетливо обрисовали мне взаимоотношения Саридзы с румынскими фашистами?

— Да.

— Тогда вы должны помнить, как особо подчеркнули тот факт, что одной из главных целей Кодряну является союз с Германией.

Залесхофф кивнул.

— А вы хоть раз задумывались о том, каким образом Бастаки вообще вписывается в эту картину? И почему Саридза отправляется в Прагу вместо того, чтобы ехать прямо в Бухарест?

— Не знаю.

— Потому что так было задумано. Бастаки не слишком важная персона. Тот факт, что его отец — крупнейший румынский промышленник, лишь отводит от него подозрения. Почему Саридза не стал иметь дел с его отцом, ведь последний, несомненно, является финансово заинтересованной стороной? Где в дело вступает Бастаки-младший? Все эти вопросы, Андреас, я задавал себе, пока дожидался поезда в Будвайсе. И поскольку мне нужно было как-то скоротать время, я решил развлечься — зайти в пражское новостное агентство. Я прикинулся их независимым корреспондентом в Вене — кстати, такой человек существует, и он мой друг — ну и расспросил тамошних ребят о Бастаки. И узнал одну весьма любопытную вещь.

Жена Бастаки чешка — поэтому он и работает здесь. Но она немецкая чешка, и, хотите верьте, хотите нет, фамилия ее родного брата Ширмер, он нацист и работает секретарем в германском министерстве иностранных дел. Теперь понимаете, почему после встречи с Саридзой Бастаки отправился в Берлин? Перед ним была поставлена задача: изучить фотографии, убедиться в их подлинности, а уже потом бежать к своему родственнику Ширмеру с радостной вестью. Кодряну далеко не дурак. Прежде чем сделать очередной ход, он хочет убедиться, что у него есть поддержка. Ну а Саридза отсиживается где-то и ждет, когда Бастаки вернется с официальным благословением.

Балтерген тоже не дурак. Он и пальцем не пошевелит, чтобы помочь Кодряну, до тех пор пока точно не убедится, что дело стоит затрат. Так что, думаю, Саридза просидит на фотографиях в доме у Бастаки часов тридцать шесть, не меньше, будет ждать возвращения Бастаки. Вы можете, конечно, позвонить своему маленькому другу в Берлине, чтобы тот задержал Бастаки, но я бы не советовал. Вы можете провалиться и только подлить тем самым масла в огонь. Саридза улетучится со скоростью пули.

Залесхофф перестал расхаживать по комнате и уставился в потолок. Кентон плеснул себе в стакан содовой и выпил. И вдруг почувствовал, что русский положил ему руку на плечо.

— Наверное, мистер Кентон, — произнес Залесхофф, — я просто старею. Или же сказался тот факт, что три ночи подряд не сомкнул глаз. Простите, друг мой, только теперь понимаю, как я вас обидел.

— Ничего, все в порядке.

— Но почему, — вмешалась девушка, — вы не говорили нам этого прежде? А, мистер Кентон?

— Потому, — сердито заметил ее брат, — что я просто не дал ему такого шанса. — Он обернулся к Кентону и виновато посмотрел на него. — Так, по вашим прикидкам, получается где-то тридцать шесть часов, так?

— Ну может, немного больше. Я просто прикинул, сколько времени уйдет на то, чтобы добраться до Берлина, повидаться с Ширмером и вернуться назад в Прагу.

Залесхофф призадумался и направился к двери. Потом вдруг резко обернулся.

— Скажите, друг мой, я могу что-нибудь для вас сделать? Чем-то отблагодарить вас? Только, — торопливо добавил он, — прошу пока не поднимать вопрос об Ортеге.

— Можете, — ответил ему Кентон. — Хотелось бы принять ванну с горячей водой, а потом выспаться в удобной постели.

Русский обернулся к сестре.

— А знаешь, Тамара, — заметил он, — мне все же нравится этот парень Кентон. Он очень рассудителен.

Сорок минут спустя Кентон впервые за три дня оказался в постели.

Минуту или две он лежал на спине, расслабившись и давая отдых ноющим от усталости мышцам. Затем протянул руку и выключил настольную лампу. И почти одновременно с этим услышал какой-то шорох в коридоре, а затем тихий щелчок — это ключ повернулся в замке. Его заперли. Усмехнувшись в темноте, Кентон перевернулся на бок. И вот, когда сон теплой волной стал накатывать на него, он различил еще один звук — отъезжающей от дома машины. И сразу после этого крепко уснул.

Фрау Бастаки была молчаливой женщиной средних лет с неприбранными седеющими волосами и нездоровым цветом лица. Она неподвижно сидела в кресле с высокой спинкой, устремив взор на сложенные на коленях руки. По всей очевидности, она находила гостей мужа столь же неподходящей компанией, как и они ее. В половине третьего, убедившись, что они прикончили весь бренди на столе, и не имея ни малейшего намерения предложить им еще, она поднялась и заявила, что готова показать им их комнаты.

Мужчина, назвавшийся полковником Робинсоном, тоже поднялся и отвесил сдержанный поклон.

— Пошли, Майлер, — сказал он по-английски, — этой женщине не терпится от нас избавиться.

Капитан Майлер пробормотал что-то односложное — явно не комплимент — в адрес хозяйки дома, допил остаток бренди, с грохотом поставил стакан на стол и последовал за ним.

Несколько минут спустя мужчины, кивнув друг другу на прощание, разошлись по своим комнатам.

Саридза не стал раздеваться сразу. Он подошел к одному из своих чемоданов и достал оттуда коробочку с какими-то капсулами, маленькую бутылку и складной стаканчик. Проглотил одну капсулу, налил полстаканчика воды, добавил несколько капель жидкости из бутылочки и выпил. Примерно через час ему удастся уснуть. Он выключил свет, накинул на плечи одеяло и уселся у окна.

Он просидел неподвижно в темноте где-то около получаса. По небу, затеняя лунный диск, мчались гонимые сильным ветром облака. Затем между ними внезапно образовался просвет, и серебристое сияние луны на несколько секунд озарило сад. Внезапно Саридза всем телом подался вперед и протер затуманенное стекло. Затем встал и отворил дверь в смежную комнату.

Когда Саридза вошел, Майлер уже был в постели.

— Привет, шеф! Вы что, еще не ложились?

— Ступай вниз — только потихоньку! — в комнату, соседнюю с гостиной, где мы сидели. И включи там свет. Сделай вид, будто спустился за сигаретами. Вот и все. Там, на террасе у дома, кто-то есть. Хочу разглядеть кто.

— Но я не пойму…

— В той комнате шторы остались незадернутыми. Хочу, чтобы ты осветил его лицо. Нет, ствол не бери, просто делай, что тебе говорят!

Саридза снова вернулся к окну и посмотрел вниз на террасу. Минуту спустя ее затопил яркий свет из окон, и невысокая плотная фигура человека метнулась в тень.

Вернувшись, капитан Майлер увидел, что Саридза раздевается, готовясь лечь в постель.

— Разглядели его, шеф?

— Да, это Залесхофф. Человек, который забрал журналиста.

— Бог ты мой! Значит, прямо сейчас я возьму эту свинью. — И капитан направился к двери.

— Вернись, Майлер! И ложись спать.

— Но, черт побери, это же…

— Делай, что говорят.

Капитан нехотя направился к себе в спальню. У двери вдруг остановился.

— Просто не терпится захапать эту маленькую свинью.

Саридза посмотрел на него и улыбнулся уголком рта.

— Думаю, у тебя будет возможность осуществить это желание. Доброй ночи, Майлер!

— Доброй ночи!

Саридза устало улегся в постель. Для того чтобы подействовать, капсуле со снотворным требовалось немало времени, зато уж как подействует, то, Gott sei dank,[41] на совесть!