Непредвиденная опасность

6 Ортега

Залесхофф и Тамара прибыли в Линц в десять часов вечера, взяли такси и прямо с вокзала отправились на другой конец города.

По адресу Кёльнерштрассе, 11, в тихом жилом квартале, располагалась небольшая бакалейная лавка. Оставив сестру расплачиваться с таксистом, Залесхофф позвонил в боковую дверь. Несколько минут ожидания, и вот дверь приотворилась на дюйм, и хрипловатый женский голос спросил, кто звонит.

— Я к Рашенко, — ответил Залесхофф.

Женщина отперла дверь. Сделав Тамаре знак следовать за ним, Залесхофф вошел. Прямо от двери начиналась крутая деревянная лестница, и они начали медленно подниматься по ней следом за пыхтящей женщиной.

На второй площадке женщина отворила какую-то дверь и проворчала, что Рашенко живет на самом верхнем этаже и что у нее нет сил провожать их дальше. После этого она скрылась в комнате, оставив брата с сестрой на лестнице одних. Еще три пролета — и они оказались на площадке прямо под двускатной крышей. Там была всего лишь одна дверь. Залесхофф шагнул к ней, собираясь постучать, затем обернулся к сестре.

— Ты никогда не видела Рашенко?

Тамара отрицательно покачала головой.

— Тогда ничему не удивляйся. Он был схвачен царскими офицерами, они очень грубо с ним обращались. В результате он, не считая всего прочего, онемел.

Девушка кивнула. И он громко постучал в дверь.

Мужчина, отворивший ее, был высок, седовлас и сильно сутулился. И еще его отличала какая-то неестественная худоба, одежда висела на нем как на вешалке. Казалось, под ее складками вовсе нет тела. Глаза глубоко запали, так что невозможно даже было определить, какого они цвета, но зато они сверкали, как два ярких луча, исходящих из темных впадин. При виде Залесхоффа узкие губы старика растянулись в улыбке, и он, посторонившись, пропустил их в квартиру.

Комната оказалась битком набита мебелью, так что передвигаться по ней было совершенно невозможно. Неприбранная постель в одном углу и маленькая печурка в другом лишь добавляли беспорядка. В печурке ярко пылали дрова, и от этого в комнате было нестерпимо жарко.

Рашенко жестом пригласил гостей присесть, сам тоже сел и выжидательно уставился на них.

Залесхофф снял пальто, аккуратно перекинул его через спинку кресла и уселся. А потом подался вперед и положил руку на колено старику.

— Как поживаете, дружище?

Немой поднял с пола газету, достал из кармана карандаш и что-то написал на полях. Затем показал.

— Лучше? — сказал Залесхофф. — Вот и славно! Знакомьтесь, моя сестра Тамара.

Рашенко снова что-то написал и продемонстрировал, приподняв газету.

— Он говорит, — с улыбкой заметил Тамаре Залесхофф, — что ты очень красивая девушка. Рашенко всегда был настоящим экспертом по части женской красоты. Так что считай это большим комплиментом.

Девушка улыбнулась. И поняла, что ей трудно общаться с немым человеком. Старик закивал и тоже улыбнулся.

— Новости из Вены слышали? — спросил Залесхофф.

Рашенко кивнул.

— Они передали, что здесь этим делом займусь я?

Старик снова кивнул и написал на газете: «Ортега сюда заглянет после интервью с Борованским».

Залесхофф одобрительно кивнул и с симпатией посмотрел на старика.

— Ложитесь спать, если устали. А мы с Тамарой его подождем.

Рашенко устало кивнул, поднялся, подошел к буфету, достал два бокала, наполнил их вином из каменного кувшинчика и протянул гостям.

— А вы с нами не выпьете? — спросила Тамара.

Рашенко мрачно покачал головой.

— Врачи не разрешают ему пить, — объяснил Залесхофф. — Он очень болен.

Немой снова кивнул и, улыбнувшись девушке, с деланным отвращением взглянул на вино.

— Рашенко, — продолжил Залесхофф, — очень упрямый господин. В Москве хотели отправить его в санаторий в Крым, подлечиться. Но он предпочел продолжить служить своей стране здесь.

Немой снова заулыбался — как показалось Тамаре, несколько наигранно.

— Когда-нибудь слышали о человеке по имени Саридза? — спросил Залесхофф.

Рашенко отрицательно покачал головой.

— Он служил в армии Алмазова.

Немой резко вскинул голову и пристально посмотрел на брата с сестрой. Он силился что-то сказать. Но из горла исходили только неразборчивые звуки, похожие на бульканье или клекот. Тогда он схватил упавшую на пол газету и начал яростно строчить на ее полях.

Залесхофф поднялся и посмотрел Рашенко через плечо, затем твердо, но нежно заставил старика сесть в кресло. По лицу немого катились слезы, он слабо сопротивлялся, пытался сбросить руку Залесхоффа. А потом вдруг замер и закрыл глаза.

Залесхофф обернулся к девушке.

— Это люди Алмазова его пытали. Было это восемнадцать лет тому назад, и работу свою мерзавцы проделали на совесть, — тихо добавил он.

Рашенко открыл глаза и виновато улыбнулся. Тамара отвернулась. От жары в комнате у нее заболела голова.

И тут вдруг пронзительно зазвонил телефон.

Рашенко с трудом поднялся на ноги. Подойдя к буфету, он снял аппарат с крючка на стене и поднес трубку к уху. Потом прижал к микрофону маленький ключ азбуки Морзе и резко отстучал три каких-то знака. Снова послушал, затем отстучал ответ, повесил телефон на место и вернулся к Залесхоффу.

— Вена?

Рашенко кивнул, затем взял карандаш, нацарапал что-то на полях газеты и передал ее Залесхоффу.

Тот обернулся к Тамаре.

— Из Вены сообщают, что Ортега двадцать минут назад звонил из Пассау. Они с Борованским прибудут в два тридцать.

Тамаре следующие сто пятьдесят минут показались чуть ли не вечностью. В комнате было двое часов, и на какое-то время их неравномерное тиканье точно заворожило ее. Однако вскоре Тамара обнаружила, что изменения ритма подчиняются определенной схеме, которая повторялась каждые три четверти минуты. Она покосилась на мужчин. Брат хмуро смотрел на огонь в печурке и вертел в пальцах ключ. Глаза у Рашенко были закрыты, казалось, он спит. Пробормотав, что хочет выкурить сигарету, Тамара накинула пальто и вышла на лестничную площадку.

После несусветной жары в комнате больного холодный воздух сразу освежил ее. Над головой, в окне двускатной крыши, было видно небо. Ночь выдалась такая ясная, звезды, чье сияние затмевала восходящая луна, казалось, смеялись над ней. Резкие порывы ветра сотрясали ветхий дом. Но Тамару не пугали эти звуки, напротив, почему-то вселяли уверенность. И она стояла на площадке до тех пор, пока не услышала резкий звонок внизу, возвещающий о том, что люди, которых они ждали, наконец пришли.

В ту же секунду, как только испанец вошел в комнату, стало ясно: что-то не так. Он запыхался от бега, на сероватых пухлых щеках горели красные пятна. Глаза походили на тусклые, невыразительные камушки и моргали от света, он так и стрелял ими, подозрительно оглядывая помещение, точно загнанное в угол животное. Уголок рта слегка искривился. Залесхофф, впустивший его, запер дверь и тоже прошел в комнату.

— Ну, — сказал он по-немецки, — принес то, за чем тебя посылали?

Ортега лишь покачал головой, пытаясь отдышаться.

— Нет, — ответил он после паузы. — Их там не было.

Секунды две Залесхофф испытующе смотрел на него, затем шагнул вперед, ухватил мужчину за рукав и притянул к себе.

— Только смотри, мой друг, без вранья, — жестко произнес он. Потом отпустил рукав и приподнял руку Ортеги. И Тамара увидела, что она у него в крови.

— Что случилось? — злобно прошипел Залесхофф.

Испанец наконец отдышался. Он взглянул на Залесхоффа развязно и дерзко. Тонкие бескровные губы скривились в улыбке.

— Может, я его убил, — хмыкнул он и перевел взгляд на девушку, словно ища одобрения. — Он видел меня в поезде, пытался удрать на станции, но куда ему со мной тягаться, я оказался проворнее. Он взял такси и уехал, хотел избавиться от хвоста. Тоже мне, большая хитрость! Короче, я его перехитрил и проследил, где он остановился. В отеле «Джозеф».

Залесхофф обернулся к Рашенко.

— Отель «Джозеф», где это?

Немой быстро что-то написал на клочке газеты. Залесхофф прочел и кивнул. Потом снова обернулся к Ортеге.

— Продолжай!

— Ну и я вошел к нему в номер.

— Откуда ты знал, в какой именно номер надо зайти?

Ортега небрежно пожал плечами.

— Отель паршивый, я бы в своей стране в таком ни за что не остановился, благо деньги там у меня имеются. Просто подождал за дверью и услышал, как портье называет ему номер. А сам он назвался Захсом. Номер двадцать пять, на втором этаже. Потом он попросил разрешения позвонить по телефону, но о чем шел разговор, я не слышал. Зато слышал, как он предупредил портье, что к нему должен прийти какой-то господин Кентон.

— Кентон? Вроде бы английская фамилия?

— Наверное. В поезде вместе с ним ехал какой-то американец, а может, англичанин. Так что снимки вполне могут быть у него. Не знаю. Времени ждать не было.

Залесхофф нетерпеливо взмахнул рукой.

— Дальше что? Быстро!

— Прошел к нему в гостиницу через черный ход, чтобы никто не видел, постучал в дверь. Ну, а он и говорит: «Войдите, господин Кентон!» — хотя я никакой не Кентон, а Ортега — фамилия в Испании очень знаменитая! — и я вошел. Увидев меня, он вскрикнул и полез за пушкой. Но я и тут оказался шустрей и прикончил его! Ему было больно, — добавил испанец.

На лбу Залесхоффа выступили вены.

— Разве у тебя был приказ убить его? — тихо спросил он.

Ортега лишь пожал плечами:

— Подумаешь, дело какое! Ерунда!

— Идиот! — взвизгнул Залесхофф. — Тебе было приказано не убивать! А ты убил. Тебе было приказано забрать снимки у Борованского. Ты их не принес! Так что, друг мой, теперь тебе одна дорога. И знаешь куда? — Он вдруг почти до шепота понизил голос. — Знаешь, Ортега, верно? В Лиссабон, друг мой. В Лиссабон!

— Да не было при нем никаких фоток! Ни одной.

— Или же, — злобно продолжил Залесхофф, — ты предпочитаешь оказаться в руках австрийской полиции, а не португальской? Рашенко, дайте, пожалуйста, телефон!

— Матерь Божья, — взвыл испанец, — я же говорю, не было при нем никаких фотографий!

Залесхофф усмехнулся.

— Это ты так говоришь. Но я тебе не верю. Думаю, кто-то предложил заплатить тебе больше за эти снимки. Сколько, Ортега? Сколько тебе предложили за предательство?

— Madre de Dios, juro que es mentira![12] — Пот градом катился по лицу испанца.

— Где искал?

— Везде! Пальто, багаж — все осмотрел!

— Подкладка пальто?

— Изрезал в ленточки, сумку тоже. Ничего, никаких фоток!

— Наверное, спрятал в номере.

— Времени у него не было.

— А ты смотрел?

— Наверное, надо было посмотреть.

— Ну а что этот господин Кентон? Он приходил?

— Не знаю. Я ушел.

— И как выглядел этот твой американец из поезда?

— Высокий, худой. Мягкая шляпа. Вроде бы молодой.

Залесхофф обернулся к остальным.

— Надо немедленно обыскать этот номер. Ты и я, Тамара. Пойдем вместе. У вас есть пистолет, Рашенко?

Старик кивнул.

— Хорошо. Предатель Ортега останется с вами. Если попробует бежать, пристрелите!

Тут испанец разразился целой речью.

— No hara Vd. esto! El hijo de zorra tenia una pistola — a que dudar? Lo maté porque era necessario. No tengo fotografías, lo juro. Dejeme escapar, seré perseguido por la policía — tenga piedad![13] — Голос его сорвался на истерический визг.

Залесхофф, не обращая на него никакого внимания, надевал пальто.

— Он говорит, — сказала брату Тамара по-русски, — что должен идти.

— Скажи ему, — ответил брат на том же языке, — что он дурак набитый и что ему безопасней остаться здесь. Безопасней, потому что полиция искать его здесь не будет. А еще потому, что если надумает смыться, Рашенко его просто пристрелит.

И вот через несколько минут они ушли, а Рашенко остался сидеть в кресле с большим револьвером в руке. Ортега достал из кармана четки и опустился на колени перед печуркой, бусины постукивали в его пальцах, невнятные слова срывались с губ. Русский прислушался, и на изможденном его лице заиграла улыбка. Он немного понимал по-испански. Услышав «молитвы» сеньора Ортеги, даже заядлые сквернословы-докеры из Бильбао покраснели бы от смущения.

Андреас Прокович Залесхофф был, по мнению многих, человеком обманчивой наружности и поведения. С одной стороны, он производил впечатление мужчины почти по-детски наивного; с другой — всегда умел прибегнуть к театральным эффектам. Резкие всплески эмоций, если, конечно, они происходят вовремя, могут отвлечь даже самого внимательного наблюдателя и помешать ему мыслить логически. И Залесхофф, как никто другой, умел выбрать нужный момент. Он редко говорил то, что думал, не притворившись, что это есть не что иное, как неуклюжая попытка о чем-то умолчать. А страстная убежденность в своих высказываниях являлась признаком его полного равнодушия к теме. Для Тамары, которая знала брата лучше других, он служил неиссякаемым источником развлечения.

Тамара стояла на страже с тыльной стороны отеля «Джозеф», почти в полной темноте, и волновалась за брата. Его гнев, направленный на Ортегу, был почти искренним. А это могло означать лишь одно: он не на шутку встревожен. Она прекрасно понимала: Андреас вовсе не рассчитывает найти снимки в комнате убитого. Тамара также понимала: он идет на неоправданный риск, чтобы убедиться в очевидном.

Не слишком веселые ее размышления прервал грохот — это Кентон выпрыгнул из окна гостиницы на крышу соседнего дома, которая находилась ниже. Тамара, решив, что это Залесхофф, удивилась тому, что брат не вернулся тем же путем, каким вошел, — через дверь в лавку торговца. Она отошла от стены и двинулась ему навстречу.

Тамара не привыкла носить с собой оружие. Но сейчас карьера малоизвестного, но многообещающего журналиста могла оборваться в одну секунду. Потом в газетах бы написали, что погиб он при загадочных обстоятельствах. Как только луч фонарика на миг высветил во тьме лицо и Тамара увидела, что это не брат, ее палец тут же спустил курок пистолета, который Залесхофф сунул ей в руку перед тем, как зайти внутрь. Если бы пистолет не стоял на предохранителе, даже резкий прыжок Кентона за угол не спас бы его от смерти.

Минут через пять к ней присоединился Залесхофф — как и следовало ожидать, снимков он не нашел. Тамара торопливо поведала брату о происшествии. Он внимательно выслушал, затем попросил описать внешность этого мужчины. Описание, которое дала Тамара, не слишком польстило бы Кентону, зато отличалось точностью.

— Вполне может сойти, — заключила она, — за американца или англичанина.

— Какой на нем был галстук, не разглядела?

— Нет, воротник пальто был поднят. А вот такие шляпы носят только американцы или англичане.

Залесхофф секунду-другую молчал и раздумывал о чем-то. Затем они вышли на улицу.

— Ступай обратно на Кёльнерштрассе и жди там, я позвоню, — сказал он.

Залесхофф выждал, пока сестра скроется из вида, затем развернулся, обошел дом и оказался на улице перед входом в отель. Приблизившись, он замедлил шаг и постарался держаться в тени. А потом вдруг резко остановился ярдах в двадцати от фургона, припаркованного недалеко от входа.

Насколько он мог разглядеть, в машине находились четверо, еще двое мужчин стояли чуть дальше по улице и, задрав головы, глазели на окна отеля. Минут пятнадцать картина не менялась. Залесхофф уже начал мерзнуть. И тут вдруг дверца фургона распахнулась, и из него вышли двое, не спеша направились к отелю и вошли внутрь. В темноте он не разглядел их лиц, но успел заметить: входя через наполовину застекленную дверь, первый мужчина поднял левую руку и неловким жестом сунул ее во внутренний карман пальто. И рука эта плохо сгибалась в локте. Если бы Тамара была здесь, она бы без труда определила, что крылось за каменной невозмутимостью, словно сковавшей лицо брата. Андреас Прокович был явно доволен собой.

Те двое отсутствовали минуты три, затем дверь отеля резко распахнулась, и они выбежали на улицу. Залесхофф услышал, как, садясь в машину, они резко выкрикнули водителю команду на немецком. Ему удалось разобрать только два слова — «der Engländer»,[14] — затем дверца захлопнулась, и машина резко рванула с места.

Залесхофф отправился на поиски телефона-автомата. Через пять минут он уже говорил с Тамарой — дал ей определенные инструкции. Час спустя он вышел уже из другой телефонной будки, которая находилась неподалеку от вокзала, и спросил подметавшего улицу человека, как пройти к отелю «Вернер».

Однако, свернув за угол на нужную ему улицу, он в холодном сером свете раннего утра увидел, что опоздал. Двое мужчин тащили от входа в отель к машине нечто напоминающее большой мешок. Der Engländer был обнаружен и схвачен.