Несчастный случай

Глава 12

Ане приснился сон, до тошноты неотличимый от яви.

Самолет сел, и она спустилась по трапу на землю. Взяла такси и поехала домой.

Дверь ее квартиры оказалась открытой. Она на цыпочках вошла внутрь и заглянула к комнату.

Все в гостиной было вверх дном — книги валялись на полу, вырванные из переплетов, из внутренностей телевизора торчал топор. Битое стекло, осколки пластинок, разорванная одежда, запачканный красной краской ковер. На стене той же краской пылала надпись — «Угощай или напугаю».

Пахло горелым тряпьем, пылью, запустением. Вообще Анина квартира выглядела заброшенной, как квартиры в давно выселенном доме.

На полу, поверх осколков, жженой бумаги и тряпья в нечеловеческих позах лежали слесарь Гриша Троекуров, бывший приятель Мышки, и его собутыльник Прохоров, сосед снизу. Оба были мертвы.

Под обеденный стол они приспособили стопку Аниных словарей. Книги были залиты водкой и испачканы чем-то вроде томатного соуса.

Пустая бутылка валялась рядом, откатившись к вывернутым ногам Троекурова.

«Должно быть, они выпили метилового спирта вместо этилового», — пришло Ане правдоподобное, но бесполезное объяснение. В квартире стояла оглушительная тишина.

Аню разбудила тишина. Едва осознав, как тихо вокруг, Аня сглотнула комок ужаса, подступивший к горлу. На лбу выступила испарина.

Она открыла глаза и увидела, что Мышка достает с багажной полки свою куртку. Пассажиры толпились у выхода из самолета.

Аня перевела дыхание. Опять она попалась на этот дешевый трюк своей трусости. Самолет вовсе не падал оттого, что у него заглохли моторы. Просто они приземлились. Аня почти дома.

Сон врал, он отличался от действительности хотя бы тем, что она вернулась в Москву не одна, а с Мышкой. И такси ей не нужно, потому что на крытой платной аэропортовской стоянке ее ожидает собственная машина.

Аня предложила Мышке отвезти ее домой.

— Спасибо, — отказалась та. — После такого сказочного путешествия меня мутит от мысли оказаться сейчас одной в пыльной пятикомнатной квартире.

— Куда же ты поедешь? — спросила Аня. — Ты разве не устала с дороги?

— Как раз туда, где смогу отдохнуть. Прямо сейчас отправлюсь за город, в теннисный клуб. Моя подруга Юля Валеева, та самая, с которой изменил мне Гриша, — помнишь, я рассказывала?..

Аня помнила.

— Она вчера вернулась из Финляндии и сейчас, — Мышка посмотрела на часы, — наряжает трехметровую живую елку рядом со зданием ресторана. Ее муж — один из владельцев клуба. Не хочешь поехать со мной? Мы как раз успеем водрузить звезду на верхушку елки.

— Спасибо, но боюсь, что нет. Я устала. Ног не чувствую.

— А там никого чужого не будет. Ну разве что человек двадцать — двадцать пять близких друзей.

Аня благодарно улыбнулась:

— Мне хотелось бы и свою елку нарядить. А она еще не куплена.

— Тогда сделаем так. — Мышка была полна энергии, и Аня рядом с ней выглядела бледным, замученным узником, сбежавшим из тюрьмы строгого режима. — Ты едешь домой, отдыхаешь, наряжаешь свою елку. А тридцать первого садишься в машину и отправляешься вот по этому адресу.

Мышка порылась в многочисленных карманах своей черной куртки, выкладывая на капот подвернувшегося пустого такси поочередно мятные пастилки, бумажные салфетки, презерватив в надорванной упаковке, одноразовый пакетик жидкого мыла с телефоном и адресом гостиницы «Бельведер» в Амстердаме, откуда они сбежали.

Наконец она нашла то, что искала. Это была визитная карточка: загородный «Теннис-отель». Адрес такой-то, проезд такой-то. Рядом с названием была нарисована игривая избушка на курьих ножках, которая приподнялась с гнезда и с изумлением обнаружила, что снесла и высиживает десяток теннисных мячей.

— Мне бы очень хотелось встретить этот Новый год с тобой в одной компании. Что ты об этом думаешь?

Аня была польщена и не понимала, чем вызвана такая любовь Мышки. Визитную карточку «Теннис-отеля» Аня спрятала в бумажник.

— По крайней мере я обещаю тебе, что постараюсь. Если буду выбирать из нескольких приглашений — твое будет самым весомым. Но до тридцать первого еще дожить нужно.

— А никто из нас и не собирается умирать, — пошутила Мышка.

Тут подошел ее автобус, и она, распихав свои мелочи назад по карманам и крикнув на прощание «Ну отлично!», исчезла за захлопнувшейся дверью точно так же неожиданно, как при их первой встрече.

Аня помахала замерзшему заднему стеклу отъезжающего автобуса. Она надеялась, что Мышка видит ее и сейчас отвечает тем же жестом.

Внутри подземной стоянки было не так холодно, как снаружи, но Ане все равно пришлось долго прогревать двигатель, прежде чем она смогла испытать облегчение, покинув территорию аэропорта.

Москва ничуть не изменилась за время ее отсутствия: все те же грязноватые сугробы, хмурое небо, порывистый ветер. Невесело одетые пешеходы и скользкая проезжая часть. Только флажков на столбах и цветных фонариков на вывесках прибавилось.

Но Аня была дома, и ей все нравилось вокруг, вызывало тихую глубокую радость.

Пока она пробиралась, протискивалась сквозь пробки, быстро стемнело. Аня включила фары и старалась не обращать внимания на излучающий зеленоватое фосфорное свечение циферблат на приборной доске, когда в очередной раз застревала на перекрестке.

Ее соседи по пробкам на лимузинах и малолитражках яростно сигналили, только усиливая общую нервозность, но ничего изменить не могли.

За два квартала до дома Аня притормозила и зашла в универсальный магазин. Купила свежемороженой еды в коробках, овощей, йогуртов, тюбик зубной пасты. В отделе спиртного выбрала бутылку шампанского «Асти».

Хотя до Нового года еще нужно было дожить.

С большим, тяжелым бумажным пакетом, готовым в любой момент лопнуть, Аня осторожно пошла к машине по скользкому тротуару.

За три метра до цели ее чуть не сбили с ног двое мальчишек лет десяти-одиннадцати в новогодних масках волка и ягненка.

Ягненок преследовал волка, размахивая прозрачной пластиковой тростью, полной конфет. Когда волк наткнулся на Аню, ягненок с размаху треснул волка тростью. Трость лопнула, и во все стороны брызнули конфеты.

Аня чуть не выронила бутылку шампанского, но удержалась, схватившись рукой за воротник пальто мальчишки-ягненка.

С облегчением сбросила груз на заднее сиденье и поехала домой.

Отправив продукты в холодильник, Аня залезла в горячую ванну. И поняла, что если сейчас же не заставит себя выйти, то заснет. Сделав над собой усилие, выбралась из воды, вытерлась и прошла в спальню.

Поменяла постельное белье, легла и накрылась одеялом. Приятнее всего оказаться в собственной постели после нескольких дней путешествия.

Никаких осколков, пятен, тряпок и кровавых надписей, а тем более трупов в своей квартире Аня не обнаружила.

Сквозь сон она слышала, как надрывается телефон, но только натянула одеяло на голову.

Разбудили Аню те же самые надрывные звонки. Она потянулась в кровати и зажмурила глаза.

Из-за неплотно задернутых занавесок в комнату пробивался пыльный слепящий солнечный луч. Это было первое солнце за неполные два месяца, которые Аня прожила в невеселой компании страха.

«Двадцать девятое декабря», — вспомнила Аня. Еще на одну ночь ближе к Новому году.

Аня резко отбросила одеяло и вскочила с кровати, как вскакивают только в детстве, ожидая, что впереди полный приятных сюрпризов день. Она подошла к окну и отдернула штору.

Солнце заливало все пространство двора. Его свет отражался от снежного покрова и слепил глаза. Аня зажмурилась. Детские крики во дворе отдавались звонким эхом, разлетались между просторно стоящими домами микрорайона. У детей начались каникулы.

Аня отправилась в ванную. Ее тело казалось ей невесомым, в нем не было ни малейших следов усталости. Она чувствовала себя так, будто проспала неделю. Или даже нет — заново на свет родилась.

Несмотря ни на что, поездка пошла Ане на пользу. Она развеялась и отдохнула.

После душа Аня села пить чай и впервые за долгое время сделала это не торопясь, смакуя каждый глоток английского напитка, приправленного бергамотовым маслом. Она выпила три чашки.

А ведь у нее до сих пор нет елки. Покупка елки — самая приятная покупка в году.

Аня оделась и вышла на улицу. День был морозным и солнечным — таким, в какой лучше всего покупать елку.

Ближайший елочный базар находился в пятнадцати минутах неторопливой ходьбы от ее дома — рядом со станцией метро.

Всем высоким и тощим елкам Аня предпочла низенькую, не выше одного метра, но широкую и пышную. Аня разыскала ее под многими другими, немного придавленную. Но как только продавец вытащил ее на свет — она раздалась в стороны, раскинула свои густые колючие ветки.

Продавец посмотрел на Аню с видом человека, который одобряет чужой правильный выбор.

Аня заплатила за покупку. Продавец подвязал широкие нижние ветки, чтобы они не поломались по дороге, и Аня направилась с покупкой домой.

Еловые иголки приятно покалывали через перчатки. Если бы Аня умела насвистывать, она бы сейчас непременно делала это.

Аня вошла в лифт и нажала на свою кнопку. Когда створки почти сомкнулись, между ними показалась нога в черном остроносом блестящем ботинке, и створки поехали назад.

Аня стояла в углу просторного грузового лифта, выставив впереди себя колючие еловые ветки, и любовалась ими. Она не имела привычки рассматривать своих попутчиков в замкнутом пространстве лифта.

Дверь закрылась, и лифт с жужжанием поехал вверх.

Он открылся на восьмом этаже, и Аня подняла глаза на обладателя элегантных черных ботинок, чтобы узнать, каковы его намерения — он стоял ближе к двери.

Ане показалось, что острый нож мягко вошел ей в сердце и там повернулся — это был Виктор.

На лице Виктора было написано чувство глубокого удовлетворения, в уголках рта затаилась едва заметная улыбка.

Аня выронила елку. Виктор нагнулся и поднял ее.

— Самое время наряжать елку. Если хотите — могу вам помочь установить ее — совершенно бесплатно.

Аня словно проглотила язык. Двери лифта начали закрываться, но Виктор снова вмешался с помощью носка своего ботинка.

Аня вышла вслед за ним. Виктор все еще держал на отлете Анину елку — держал осторожно, бережно, как хрупкую игрушку.

— Так что начет установки елки? — спросил он.

— Да, конечно, — пробормотала Аня. — Крестовина у меня в кладовке, сейчас достану.

— А кладовка у вас в квартире?

— Д-да…

Аня полезла в сумочку и зазвенела ключами. Пока она открывала дверь, ключи подрагивали у нее в руке.

Она не знала, что делать, что говорить. Виктор застал ее врасплох. Все мысли трусливо разбежались и попрятались по углам. Единственное, что было определенным, — как Аня ни напрягала интуицию, она не чувствовала опасности с этой стороны.

Может, он и проходимец, но не убийца.

Аня открыла дверь, вошла первой. За ней последовал Виктор, закрыл дверь и прислонил елку к стене в углу между шкафом и тумбочкой для телефона.

— А у меня для вас подарок, — сказал Виктор, расстегивая пальто. В голосе его Аня услышала все то же чувство сдержанной гордости за свои, неизвестные ей, успехи и достижения.

Аня судорожным жестом пригласила Виктора проходить в комнату, что он и сделал. Аня по-прежнему не способна была вымолвить ни слова, а только молча следила за тем, как Виктор убирает раскрытый еще неделю назад журнал с кресла, как усаживается в это кресло и достает из внутреннего кармана своего нового с иголочки пиджака свернутые в трубочку бумаги.

— Вот мой подарок. — Виктор небрежно бросил бумаги на журнальный столик, и они упали полураскрытым веером. — Я принес вам свободу.

Аня провела рукой по волосам, овладела собой и смогла наконец говорить:

— Вас очень долго не было. Я не могла до вас дозвониться.

— Как? Разве Сева вас не предупредил?

— О чем он должен был меня предупредить? — Аня говорила хриплым голосом.

— Так он не передал вам, что я буду отсутствовать несколько дней? Вот маленький ленивец. Я лишу его новогодней премии.

— Не понимаю, о чем вы.

— Все эти дни я провел в Нижнереченске. Слыхали о таком городе?

— Кажется, нет.

— Нижнереченск — это закрытый академгородок с населением в три с половиной тысячи жителей. Он находится в тридцати километрах от Москвы, если ехать в юго-восточном направлении. Одна школа, один детский сад и десяток-другой многоэтажек, включая учреждения. Кругом сосновый лес, в котором, наверное, полно грибов. Воздух восхитительный, рядом, как вы догадываетесь, речка. Жители — в основном молодежь, молодые ученые. Там у меня бывало ощущение, что я попал в город будущего. Особенно если вспомнить, над какими многообещающими проектами эти ученые трудятся. Я имею в виду штуки наподобие «Астарола-4».

— Причем здесь грибы? — спросила Аня сухо. Пока он наслаждался воздухом в Нижнереченске, она нервно названивала автоответчику в его агентстве.

— Сейчас узнаете, немного выдержки.

— Вы сказали, это закрытый город? — Ане не терпелось понять, куда клонит Виктор.

— Закрытый — это не означает, что он обнесен колючей проволокой, сквозь которую пропущен ток высокого напряжения, а по периметру ограждения бегают голодные овчарки. Просто население там имеет ограниченное количество.

— То есть?

— Если бы вам вдруг захотелось поселиться в этом тихом маленьком городке, вам пришлось бы стать сотрудником, например, Химико-фармацевтического института, филиал которого расположен в Нижнереченске. Его и еще нескольких других институтов. Теперь понятно?

— Да. И что же дальше?

— В первый же день моего пребывания в Нижнереченске выяснилось, что в приглядывании за вами моего помощника Севы нет больше надобности. Я отпустил его на каникулы до четвертого января. Но прежде чем уйти на каникулы, он обязан был дозвониться до вас и предупредить, что я буду несколько дней отсутствовать. И чтобы вы больше ничего не боялись. Опасности нет.

Виктор развел руками, как фокусник, которому удалось незаметно избавиться от кролика.

— Нет, ваш Сева мне не звонил. Хотя в какой-то момент мне показалось, что я должна задать вам или ему пару вопросов. А причем здесь тихий городок Нижнереченск? И как он связан с моей свободой?

— Посмотрите бумаги. Мне позволили снять ксерокс с некоторых документов — в основном это статьи из прошлогодних научных специализированных изданий. А из протоколов экспериментов я кое-что сам выписал. Это мое досье на «Астарол-4». На лекарство, которое больше не существует.

Аня взяла бумаги, полистала их. Текст был испещрен научной терминологией. «Мотивационный патерн объекта эксперимента», «система ретрансляторов внушаемого императива», — выхватывала Аня глазами отдельные куски, которые ей о чем-то напоминали. О жестоких фантастических рассказах Ричарда Бахмана.

— На чтение уйдет много времени. Лучше расскажите сами, — попросила она.

— Хорошо, слушайте. В девяносто втором году четвертая лаборатория Химико-фармацевтического института, которая расположилась в городе Нижнереченске, начала проводить исследования вытяжки псилоцибина. Четвертая лаборатория специализируется на разработках для Лавки: сыворотка «правды» и тому подобные вещи.

— Что такое псилоцибин? — Слово было знакомо Ане, но подробностей она не знала.

— Активное вещество, которое содержится в некоторых видах грибов. Выглядят такие грибы, как обыкновенные поганки, но они тверже на ощупь, не рассыпаются, если их помять в руках. Такие грибы довольно популярны среди ищущей молодежи. И у нас, и в Америке. Я даже знаю одну толстую американскую книгу, посвященную путешествиям, которые совершал автор, питаясь псилоцибином. Тем более что грибы доступнее, чем любые другие галлюциногены.

О таких грибах Аня слышала от Мышки.

— Помните берсерков из древних скандинавских сказаний? — спросил Виктор.

— Непобедимые мифические воины?

— Не такие уж и мифические, но непобедимые — это точно. Они могли разогнать небольшое вражеское войско одним видом своей ярости. А уж если вступали в сражение… Но на поле боя они выходили только после того, как принимали порцию таких грибов. В более поздние, рыцарские времена псилоцибиновыми грибами кормили лошадей перед боем. Странно, что идея обзавестись целой армией берсерков не пришла в чью-нибудь безумную голову раньше. — Виктор умолк, как будто что-то припоминая. — По крайней мере в документах, которые я пролистывал, нет никаких ссылок на предшественников. А эти документы составляют распухшую папку с черной полосой на обложке — эксперимент прекращен, информация по результатам эксперимента закрыта…

— Почему вас к ним допустили, если информация такая закрытая?

— Некоторые личные связи, немного обаяния и настойчивости — все расходы будут отражены в моем счете. Вы все еще хотите знать маленькие профессиональные тайны частных детективов?

Аня махнула рукой:

— Продолжайте.

— Если бы эксперимент не был прекращен, меня бы не подпустили к этим документам ни за какие деньги. «Астарол-4», — неторопливо рассказывал Виктор, — это синтетический аналог вытяжки псилоцибина, усовершенствованный, пролонгированного действия.

Виктор вполне достоверно предположил, что субсидировались эти исследования по настоянию ребят из Лавки — кого в первую очередь могут интересовать возможности непобедимой армии?

Испытания сначала проводились на крысах, потом на кроликах.

— Представляете себе разъяренного кролика? — усмехнулся Виктор. — Потом набрали добровольцев. Но действие препарата вышло из-под контроля испытателей. Люди начали демонстрировать неожиданные, непредсказуемые реакции, поворачивать, так сказать, оружие против своих генералов.

Попытки подобрать режим, в котором «берсерком» можно управлять, не увенчались успехом. То с одним, то с другим добровольцем происходили осечки. Один из них под воздействием препарата просто всадил себе остро отточенный карандаш в сердце на глазах у руководителей эксперимента.

— Мне кажется, под влиянием препарата каждый делает не то, что от него требуют, преодолевая на своем пути те барьеры, которые перед ним воздвигают, — произнес Виктор задумчиво. — Нет, человек совершает то, чего он сам в обычной жизни боится больше всего.

Испытания закрыли как бесперспективные. По крайней мере на данный момент развития отрасли. Потому что человеческой психикой еще никто не научился управлять.

Чтобы оправдать затраты, был синтезирован «Астарол-3» — тот, о котором писали все научные издания, а позже — и бульварные.

Он был задуман как мощный антидепрессант для стационарного лечения. Но пытливые любители галлюцинаций быстро выяснили, что удвоенная доза в считанные секунды погружает тебя в мир сказок и снов.

Кроме того, «Астарол-3» вызывал постепенное, пусть медленное, но привыкание. Его сняли с производства, изъяли из больниц и аптек и уничтожили.

На сегодня астарол оказался во всех смыслах ошибкой, напрасной тратой времени и денег. В институте не любят говорить о нем, и это понятно. Кому приятно обсуждать свои неудачи? Да и вообще большинство сотрудников с неприязнью отзывается о деятельности четвертой лаборатории. Но институт живет на деньги, которые лаборатория зарабатывает. Конец первой части, — произнес Виктор и улыбнулся. — Продолжение следует.

— Должно быть, мне пора предложить вам выпить что-нибудь? — спросила Аня.

Виктор встал и расправил плечи.

— Я сварю для нас обоих кофе. А вы пока полистайте мои записи.

Виктор скрылся в кухне. Аня пролистала документы, не читая.

Рассказ Виктора увлек ее, но она хотела скорее перейти к той части, которая касалась ее лично, гибели мужа и всех остальных несчастий.

— А можно подробнее о разъяренных кроликах, — попросила Аня, когда Виктор вернулся в комнату с подносом в сопровождении кофейного аромата.

— Забавный эпизод, — улыбнулся Виктор. — Слух из тех, что бродят по коридорам.

Он сел в кресло, расставил на журнальном столике приборы, сделал глоток из своей чашки и продолжил рассказ:

— Когда экспериментировали с дозой и составом астарола, кроликам давали препарат и потом, так сказать, загоняли их в угол — клетку раскаляли, выход из клетки был под током — давали разряд, способный оглушить любого кролика. Выбор у животного состоял из двух возможностей — погибнуть в клетке или на выходе из нее.

Кролик, попрыгав на раскаленном полу клетки, направлялся к выходу, получал разряд тока и умирал от разрыва сердца. На разных животных пробовали разные варианты препарата, но все кролики погибали.

Там был на практике один студент-лаборант, который следил за оборудованием, делал дежурные записи и выносил дохлых кроликов в мусорный контейнер. Содержимое контейнера позже сжигалось.

Так вот однажды он открыл крышку контейнера, чтобы бросить туда мешок с не прошедшими испытание животными. На него оттуда бросился один из тех, кто, казалось, сдох, и вцепился ему в горло.

— Я думаю он орал как резаный от ужаса, — поежилась Аня.

— Кролика отцепили от студента, рану продезинфицировали и дали ему выходной, — продолжил Виктор. — А заодно сравнили номер, отпечатанный на задней лапке животного, и номер варианта препарата. Так появился на свет астарол.

Пострадавший студент-лаборант в шутку назвал поведение почти мертвого кролика, выброшенного на помойку, синдромом «контейнера для мусора».

— Как вы сказали? — вздрогнула Аня, услышав знакомое ей выражение.

— Что-то случилось? — Виктор посмотрел на Аню пристальным взглядом.

Аня чувствовала, как кровь отливает от ее лица.

— Я знаю этого студента. У него до сих пор шрам на шее. — И Аня провела рукой по своей шее. По тому месту справа, где был шрам у «безумного профессора», который предлагал ей астарол.

— Ах да, я вспомнил, что впервые услышал это выражение от вас… В списке добровольцев я, к своему изумлению, отыскал Губина Анатолия Георгиевича.

— Что? — Аня мгновенно забыла о студенте со шрамом на шее.

— Губин был первым, чьими галлюцинациями попытались управлять. Ему подобрали достойного врага в горных ущельях Афганистана.

— Вы хотите сказать, что боевое прошлое моего охранника — выдумка?

— Только не для него. Хотите, расскажу вам его историю? Он сирота — добровольцев старались выбирать из людей, у которых нет близких родственников. И это разумная практика, потому что родственники Губина Анатолия Георгиевича могли бы поднять большой шум, если бы они у него оказались. Астарол превратил Губина в инвалида.

Суворовское училище, потом Воздушно-десантное в Рязани, откуда его отчислили за пару пьяных драк.

Вернувшись в Москву, Губин работал шофером в милиции — возил начальство. Что-то в нем начальство не устроило, и его уволили.

Некоторое время Анатолий Георгиевич сидел без работы. Устраивался грузчиком в магазин, охранником в пункт обмена валюты. Но нигде не задерживался долго — рано или поздно начальство замечало за ним какие-то тихие, но неприятные странности.

В досье нет ничего о том, как лаборатория нашла Губина, но он был для них золотым вариантом. Без родных и близких, без претензий. Задержка эмоционального развития, заниженная самооценка, отсутствие личной жизни, привязанностей, минимальная психическая активность — ни горяч и ни холоден. Почти как чистая доска, на которой исследователи собирались писать золотыми буквами историю астарола. Его легко было контролировать.

Несмотря на свою очень среднюю успеваемость в военном училище, он мог бы стать тем идеальным солдатом, о котором мечтала Лавка.

Когда эксперимент закрыли, против его фамилии в бухгалтерии появилось слово «выбыл», вот и все. Я думаю, он просто собрал вещи и ушел, — предположил Виктор, отодвигая пустую чашку в сторону, — вернулся в свою квартиру, снова начал искать работу. Никто не интересовался его судьбой на фоне новых научных горизонтов.

Губин был для лаборатории фамилией в папке с черной полосой — «эксперимент закрыт». А человек остался жить с вывернутыми наизнанку мозгами, и вдобавок астарол продолжал действовать.

— Я была у него в больнице, — перебила Виктора Аня. — Он выглядит похудевшим, но бодрым. Врач сказала, что он может умереть в любой момент. Она вообще шокирована тем, что он до сих пор жив.

Виктор кивнул. Он и сам был в больнице, разговаривал с врачом и знал об этом.

— Я думаю, его должны мучить адские головные боли. Но по нему не скажешь.

Виктор помассировал свой затылок, словно головные боли Губина могли оказаться чем-то заразным.

— Тот человек в мокром пальто и со стальным взглядом — человек из Лавки — уверял меня, — припомнила Аня, — что всю опытную партию «Астарола-4» уничтожили. О чем подписан соответствующий акт.

— Уничтожили то, что осталось в лаборатории. Что не вывез на своем пикапе студент-лаборант, когда его практика закончилась. Должно быть, он не мог допустить, что какой-то кролик прокусил ему горло задаром. К тому времени студент мог захотеть на собственной шкуре испытать, в чем тут дело. Попробовать астарол. Его фамилия Мересьев, забавное совпадение, правда?

— Еще бы. Он убил моего мужа.

— Вы ошибаетесь.

— Что это значит?

— Мересьев был арестован 2 ноября по обвинению в умышленном поджоге. Эти два месяца он провел в Бутырке. Он не мог убить вашего мужа. Его ночные угрозы и смерть вашего мужа — несчастное совпадение.

— Нет! — выкрикнула Аня.

— Да, и не вижу для вас причин расстраиваться. Могу узнать дату суда над Мересьевым, если хотите.

— Не хочу, — ответила Аня едва слышно. Ее сознание отказывалось вместить то, что она сейчас узнала.

— Мересьев поджег пустой шкафчик в камере хранения на Киевском вокзале, когда убедился, что не может открыть соседний. Там просто заел замок — ящики старые, замки разболтанные. А у него не выдержали нервы. Что, вы думаете, он хранил в том соседнем шкафчике?

Аня не ответила, но по глазам ее было видно, что она догадалась — в шкафчике Мересьев держал неизрасходованные запасы краденого астарола.

— Теперь астарола больше не существует — последняя пара коробок расплавилась в раскаленном шкафчике камеры хранения. Поджог на вокзале — это тянет на терроризм. Думаю, Мересьеву светит принудительное лечение в закрытой психиатрической больнице. Полагаю, нервы у него изрядно расшатаны — судя по его действиям.

— Постойте, — вновь перебила Виктора Аня. Мысли ее перескакивали с пятого на десятое, — охранник сказал мне, что история с хлебным фургоном и бутылкой водки, влитой в горло моему мужу, — неправда.

— Конечно, неправда. Чтобы убедиться в этом, мне стоило лишь сходить на место, где все могло произойти, в то же самое время. Анатолий Георгиевич Губин не мог видеть в темное время суток всего того, что он так подробно мне описал. Тем более что хлебный фургон заслонял ему обзор. Это была его фантазия, думаю, он большую часть времени проводит в мире фантазий. Но фантазии Губина уже давно неагрессивны, так что не стоит его осуждать — ему и так пришлось не сладко.

— Но разве это не Анатолий Георгиевич привел Мересьева в мою аптеку?

Аня вспомнила, как Губин описывал Мересьева — черное пальто, черная шляпа и усы, как у Максима Горького. Небось Губин сам ему усы подклеивал.

Виктор покачал головой.

— Они даже не знакомы. Мересьев сбежал с партией астарола раньше, чем Губин там появился. Когда астарол принялись отрабатывать на добровольцах, дохлые мыши и кролики исчезли. В Мересьеве больше не было нужды, тем более что срок его практики подошел к концу. Я специально сверил даты по журналу.

— Но почему не хватились целого ящика такого серьезного лекарства?

Виктор ухмыльнулся:

— Вы что, не знаете, как это бывает?

— В моей аптеке ничего подобного произойти не могло, — сказала Аня, нахмурив брови, и тут же чуть не прикусила себе язык.

Она вспомнила неопределенные намеки уволенного чиновника Матросова — ее старого куратора — о высоких покровителях и их интересе к Аниной деятельности на посту директора специализированной аптеки.

Решено, она будет торговать в аптеке косметикой. Больше никаких наркоманов в ее жизни. После передозировки Мышкиными таблетками счастья Аня не хотела даже слышать разговоры о наркотиках.

— Ваша аптека — исключение, — пожал плечами Виктор. — Люди, которые работают в четвертой лаборатории в Нижнереченске, живут там же и почти не покидают пределов города. Все они — добросовестные и преданные своему делу ученые, преданные иногда до фанатизма. Это тот тип личности, который проявляет рассеянность или наивность, когда дело касается отчетности. Особенно в то время, когда испытания приближаются к своему пику.

— Человек рассеянный с улицы Бассейной… — горько пошутила Аня. Чужая рассеянность могла бы встать ей довольно дорого.

— Может быть, — продолжал Виктор, — позже пропажи и хватились. Ничего не нашли и просто замяли дело. Никому из института не пришло бы в голову, что один из промежуточных результатов — неудачных результатов — их исследований может кому-то понадобиться за пределами лаборатории.

— Значит, Мересьев уже почти два месяца как арестован. А его напарник? Я видела его пятнадцатого декабря, встретила в баре и оставила об этом сообщение на вашем автоответчике. Вам известно об этом?

Виктор кивнул:

— Сева разыскал его и побеседовал с ним.

— И что? — Ане не терпелось все поскорее узнать.

— Это случайный человек, он понятия не имеет об астароле. Его тоже было прихватили, но потом отпустили. Он убедил милицию, что знаком с Мересьевым всего три дня и согласился пойти с ним к вам за пятьдесят рублей — ни больше ни меньше. Мало того, он был тогда в подпитии. Помнит, что стоял, держась за стену, и боялся пошевелиться, чтобы не грохнуться на пол. Он был пьян, вот так.

Аня вспомнила о своем кофе и отпила из чашки. Кофе был почти холодным.

Она никак не могла собраться с силами и смириться с мыслью, что рассказ Виктора — правда. Что ее страхи были напрасны. Что она сама оказалась способна напугать себя больше, чем любой страшный разбойник.

— Этот парень, — пояснил Виктор, — работает носильщиком на Киевском вокзале и проигрывает все деньги в игровых автоматах. На вокзале его Мересьев и нашел, а потом прихватил с собой в вашу аптеку — для презентабельности. Собственно, это носильщик и сдал Мересьева милиции.

— Вот как?

Аня задумчиво вертела в руках бумаги, которые принес Виктор. Листы были гладкие и тонкие на ощупь, исписанные его твердым мелким почерком.

— Если милиции известно о визите Мересьева ко мне в аптеку, — медленно произнесла Аня, — разве мне не должны были сообщить, что он арестован? Вместо того чтобы заставлять меня обивать милицейские пороги и упрашивать мне поверить. Разве не так?

Виктор пожал плечами:

— Конечно, вы правы. Вас обязаны были поставить в известность. Но мелким хулиганством и террористической деятельностью занимаются разные ведомства. Возможно, тот следователь, к которому вы ходили и который сейчас в отпуске, и сам не знает, что Мересьев арестован.

Анины щеки запылали от возмущения и бессильной обиды. Она стала жертвой чужой рассеянности. Понять это было так унизительно.

— Помните, я говорил вам, когда мы составляли список, — что между всеми событиями есть какая-то связь?

— Помню. Какая?

— Абсолютно никакой. Ваш муж погиб по собственной небрежности, как это ни прискорбно. Несчастный случай со смертельным исходом. Вам звонила его любовница, чтобы как-то выместить обиду. К вам вломился в дверь ваш слесарь, и вашу собаку украл ваш сосед. Конечно, эти два месяца нельзя назвать самыми счастливыми в вашей жизни. Но они кончились. Начните новую жизнь с нового года.

— Так говорят в телерекламе, когда хотят навязать ненужную вещь.

— Пускай говорят. Похороните своих покойников и начните жизнь сначала.

Виктор смотрел теперь Ане в глаза. Его взгляд был спокойным и немного усталым. Добрым. И в нем не было ни капли насмешливости.

— Астарол нашел вашего охранника Губина как человека с минимальной психической активностью. Точно так же и ваши несчастья вцепились в вас, когда вы поверили, что виновны в них, — убеждал Виктор Аню, а она все никак не хотела расстаться со своими иллюзиями.

Она свыклась с ними, срослась с ними, как привитый дичок срастается с яблоней в месте надреза. Ей было больно расстаться с ними, потому что они давали ей повод чувствовать себя несчастной. А что может быть слаще, чем чувствовать себя несчастной, когда тебя есть кому утешить?

— Освободитесь от своей вины. У ваших несчастий не было никаких реальных причин. Зло, которое окружает вас, только в вашем воображении.

— Ну да, и после смерти все попадут в рай.

— Почти так.

Аня вздохнула:

— А смерть фотографа?

— А при чем здесь вы? Наш фотограф крутился в полукриминальной среде, не пренебрегал наркотиками. Милиция найдет его убийцу. Но вы ничем помочь ей не можете как свидетель, вы ведь ничего не знаете о фотографе, даже о круге его общения. Верно?

— Да, — ответила Аня.

Ей приходилось признавать все свои ошибки по очереди — одну за другой.

— Вы хотите, чтобы теперь я вас убеждал, что вы не убивали фотографа?

Что-то еще не давало Ане покоя.

Она опустила на журнальный столик бумаги, которые все это время нервно теребила. Посмотрела на них задумчиво и снова взяла, чтобы разорвать в клочья.

— Надеюсь, вы не против? — спросила она у Виктора.

— Ни в коем случае.

— Тогда занесите мне ваш счет завтра. Давайте покончим с этой историей в старом году.

Виктор встал:

— Завтра тридцать первое. Вы никуда не уезжаете на праздники?

— Как — тридцать первое? Завтра тридцатое. Сегодня двадцать девятое. Вчера, двадцать восьмого, я прилетела из Амстердама.

— Ошибаетесь, — улыбнулся Виктор. — Сегодня тридцатое декабря. Завтра в полночь начинается новый год.

— Значит, я проспала двое суток? — Аня ошеломленно посмотрела на Виктора.

— Видите, Аня, вы уже начинаете выздоравливать. До завтра.

И Виктор ушел.

Аня собрала клочки бумаги со стола, распахнула окно и выпустила их.

Легкий ветер разметал ее несчастья, они вертелись в воздушном потоке, пока не скрылись из глаз, растворились на фоне белого зимнего неба.

Надо же, подумала Аня, какой дурой она была, когда позволила себя запугать до полусмерти какому-то сумасшедшему Мересьеву.

Потом она вспомнила похудевшее лицо Губина Анатолия Георгиевича, и ей впервые стало жаль его.

Но Аня не могла сегодня долго испытывать тяжелые чувства. У нее стало так легко на душе, словно все зло мира унеслось по ветру вместе с белыми клочками бумаги прочь от нее.