Несчастный случай

Глава 7

Аня проснулась от запаха свежего кофе с гвоздикой, от тихого звона фарфора в кухне, от ощущения чужого присутствия в ее квартире.

В первую секунду она испугалась. В следующую — обрадовалась. Виктор, уверенный в себе и в том, что все загадки в этом мире поддаются расследованию, красавец Виктор, звезда телепередачи «Несчастный случай», остался ночевать у Ани в гостиной, как и в прошлую ночь.

Не потому, что этой ночью Ане что-то реально угрожало. А потому, что она вернулась неизвестно откуда напуганной, бледной, дрожащей. Потому что у нее поднялась температура и ее некому отпоить горячим чаем с молоком. Аня осталась довольна собой.

В окно бил яркий солнечный свет, за окном пели какие-то веселые зимние птицы, домашний запах отличного кофе плыл по квартире, и этот кофе Аня при желании могла получить в постель.

Все было хорошо и со вкусом продумано в этом гармоничном мире.

Один только фотохудожник Женя лежал сейчас в уродливой птичьей позе, со связанными руками, под грудой фотобумаги, в пустом доме, в заснеженном дачном поселке — в контейнере для мусора.

На душе стало тоскливо и гулко, как в пустом цинковом ведре. Что за странный тошнотворный сон ей приснился нынче ночью?

Аня пошевелила правой ступней. Неужели это она вчера выбила ногой стекло чужого автомобиля?

У Ани даже зубы заныли от тоски. Придется все рассказать Виктору. И самое неприятное, придется признаться, что присланная ей открытка в конверте из плотной коричневой бумаги — не просто вырванная страница из журнала. На фотографии изображена она сама.

Если не изучать фотографию детально, то понять это невозможно. Свет и тень падают так, что лица на фотографии не разобрать. Глаз на лице нет. Но это не отменяет того факта, что на фотографии изображена сама Аня. От стыда у нее мурашки забегали по спине.

В дверь спальни постучали.

— Входите, — сказала Аня, и Виктор внес горячий кофейник.

Был он свежим, бодрым и полным сил, и вообще Ане казалось, что выглядит Виктор все привлекательнее и привлекательнее — как распускающийся цветок мухоловки. Его работа, возня с клиенткой, даже такой сумасбродной, как Аня, прибавляли ему жизни.

Пока Аня делала маленькие глотки горячего напитка, она раздумывала, с чего бы начать. Но Виктор завел этот разговор первым.

— Аня, — спросил он, — вы по-прежнему хотите узнать, кто послал вам страницу, вырванную из журнала? Или вы все-таки полагаете, что кроме Евгения Рыкова это сделать было некому?

— Да, — выдохнула Аня.

— Вы думали, что я смогу убедиться в этом методом исключения, хотя сами подозревали фотографа и раньше.

— Это так. — Аня отвечала, не поднимая глаз от чашки с кофе. У нее появилось предчувствие, что ее сейчас будут отчитывать как провинившегося ребенка. И предчувствие оправдало себя.

— Вы же взрослый человек, — произнес Виктор назидательным тоном. — У вас ответственная работа, определенное положение в обществе. Как вы могли согласиться на такую съемку? Что вас заставило?

Аня вяло улыбнулась:

— Не разговаривайте со мной голосом господина Матросова, а то у меня кровь стынет в жилах.

Но Виктор ждал от нее ответа.

— Как давно вы узнали меня на этом снимке? — спросила она, чтобы оттянуть время.

— Как только получил в руки экземпляр секретарши Ирочки в редакции и рассмотрел страницу целой, неповрежденной. Меня не могло не интересовать, почему именно эту страницу прислали вам. Вы согласны?

— Конечно. Я должна была догадаться. Я как раз собиралась вам все рассказать вчера, но заснула.

— Не пытайтесь обманывать меня. Иначе наша с вами совместная деятельность лишается всякого смысла.

— Вы правы.

Аня рассказала Виктору, как познакомилась с Женей и очутилась у него на даче. Как, пока Женя был рядом, ее словно парализовало. Она выполняла все его желания и теряла с каждым днем представление о реальности, о своей собственной жизни. Женя лишил ее воли. В этом смысле он был настоящий художник.

— Вы читали что-нибудь о верованиях диких африканских племен? Они не позволяют себя фотографировать или изображать в любой форме, потому что изображение, копия отнимает у них часть их собственной жизни.

— Но вы-то не дикая африканка.

— И это очень жалко и скучно. Я и поехала-то на эту дачу в поисках приключений, чтобы развеять однообразие моей жизни.

— Значит, дело происходило на даче. Он работает на даче.

— Да.

— Постойте, я знаю, откуда вы вчера вернулись так поздно. Вы были уверены, что снимок вам прислал ваш знакомый, Евгений Рыков. И сломя голову помчались к нему на дачу выяснить отношения.

— Не сердитесь на меня, Виктор. Мне так не хотелось посвящать вас в эту дачную историю, неужели непонятно почему? Снимок послал Женя, обидевшись, что я устроила пожар в его лаборатории. Вышло очень глупо, потому что я сожгла какие-то другие пленки. Мои фотографии все равно всплыли. Я наказана, вы сами это видите.

Сказать о том, что Женя мертв, у Ани никак не поворачивался язык.

— Не все так просто, Анна. Когда вы вчера рассказывали мою же собственную историю с походом в редакцию и в мэрию, вы угадали почти все. Угадали даже про пожилую секретаршу, в которой проснулся материнский инстинкт. Но в одной детали вы ошиблись. Нужной нам страницы не хватает в экземпляре Василия Петровича Матросова. В коричневом конверте из плотной бумаги Матросов прислал вам свое очередное приглашение на ужин.

— Подождите, — перебила Аня, — но ведь секретарша сказала, что Матросов не прикасался к журналу.

Виктор уставился на Аню во все глаза. Казалось, он ушам своим не верит.

— Аня, да ведь это по вашей версии Матросов к журналу не прикасался.

— Ах, да. — Аня почувствовала, что краснеет.

— Пластиковый пакет, в который запечатывают номер для чиновника, был разорван. Задняя обложка вырвана с мясом. Хотите приложить вашу фотографию к экземпляру Матросова? Она вырвана именно из него.

— Не понимаю, зачем ему это понадобилось.

— Стареющие чиновники перед увольнением на пенсию могут оказаться такими авантюристами. Сам факт издания «Искусства для искусства» говорит о многом. И вообще, я встречал эксцентричных стариков чаще, чем молодых людей. Старикам терять уже почти нечего. Я однажды разыскивал по поручению одного клиента его несовершеннолетнюю дочь. Вы знаете, что такое сквот?

— Это по-английски? Кажется, это значит «поселяться», «заселять».

— Вот именно. Дом, выселенный под снос или капитальный ремонт, не сразу отключают от воды и электричества. И ремонтировать начинают тоже далеко не сразу. Такой пустой дом может пару лет простоять без дела. Просторные комнаты с высокими потолками и широкими окнами как нельзя лучше подходят для художественной мастерской. Никаких родственников или соседей, никакой платы за коммунальные услуги. Дом занимают, как правило, художники, музыканты, устраивают там свои выставки, вечеринки. Да и просто живут, старую и самую необходимую мебель всегда можно найти, побродив по дому. Кто захочет привести на новую квартиру старых коммунальных тараканов?

— И милицию эти сквоты не беспокоят?

— С милицией можно договориться, если речь не идет о торговле наркотиками или о чем-то похожем. Гораздо больше проблем бывает с фирмой, которая взялась ремонтировать дом. Торговцы недвижимостью в конце концов и разгоняют сквот, не пренебрегая в случае необходимости даже самыми рискованными методами. Так вот, в одном таком очаровательном сквоте я и нашел девочку в голубых клубах марихуанового дыма. Самое удивительное, что я там видел — это восьмидесятилетняя глуховатая старуха в белой балетной пачке, этакий умирающий лебедь. Старуха имела здесь собственную квартиру и не желала выселяться. Она рисовала и танцевала не менее охотно, чем молодые незаконные обитатели дома, и выглядела по-настоящему счастливой. Риэлтеры к ней на поклон каждый день ходили, но ничего не помогало. Я не удивлюсь, если ремонт там до сих пор не начался.

— Вот как, восьмидесятилетняя глухая старуха, — протянула Аня. Смутная догадка, мимолетное воспоминание проскользнуло у нее в мозгу и исчезло, растворилось без следа. — И что же нам теперь делать?

— Ничего особенного. Просто смириться с последствиями всего, что вы сами натворили.

— Так, значит, астарол здесь ни при чем?

— Астарол? — Виктор наморщил лоб, пытаясь вспомнить, о каком астароле речь.

— Лекарство от страха. — Аня не ожидала такой забывчивости от детектива. Он все еще сомневается, принимать ли ее всерьез. Он по-прежнему относится к ней, как к обманутой жене.

В Ане вновь проснулась бессильная обида.

— Ах, лекарство. Вот именно. Картинка из журнала — такая же злая шутка, как и звонки подружки вашего мужа, Ларисы. Как и ночной визит к вам мелкого грабителя Прохорова. Три этих события ничего не связывает, кроме того, что объект шуток один и тот же — вы.

— Я… — повторила Аня.

— Скажу вам еще одну вещь голосом, как вы выражаетесь, Василия Петровича. До определенного момента мы можем совершать самые дикие и невероятные с точки зрения здравого смысла поступки. И они безнаказанно сходят нам с рук. А потом вдруг словно вино из бокала переливается и течет через край. Даже невинная на первый взгляд шалость наказывается самым роковым образом, вызывает лавину неприятностей, вино заливает стол, обрушивается на пол и водопадом смывает тебя самого в пропасть. Универсальный закон причинноследственной связи. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да, пожалуй. — Аня была подавлена.

— Извините меня за эту громоздкую метафору с бокалом вина. Я знаю, о чем говорю. Случаи из моей практики позволяли мне много раз убеждаться, что я прав, — причина настойчиво тянет за собой упирающееся следствие, и наоборот. Подумайте об этом как-нибудь.

— Значит, вы полагаете, причина кроется во мне самой, в моем отношении к тому, что происходит. А если я подумаю и переменю отношение, мои неприятности кончатся, — сказала Аня, а про себя подумала: «В психоаналитики я тебя не нанимала, красавчик».

— Скорее всего. Хотите, я поставлю вам возле кровати кофейник? Мне надо идти.

— Вы уже уходите? — Аня собралась с духом. — Не хочу я никакого кофе. Не спешите, у меня для вас приготовлен еще один сюрприз.

Виктор обернулся и посмотрел на нее взглядом терпеливого родителя.

«На что это ты намекаешь? Может быть, ты еще думаешь, что я сама проделываю все эти штуки с фотографиями и скалолазами, чтобы привязать тебя к себе? Это ты называешь дикими сумасбродными поступками? Ничего, самоуверенный красавчик, сейчас я расстрою твое педагогическое настроение. Будешь знать, как поучать беспомощную женщину, попавшую в переплет», — со странным злорадством успела подумать Аня, а вслух выпалила:

— Вы не спросили меня, виделась ли я с фотографом, разговаривала ли с ним.

— А зачем? И так все ясно.

— Боюсь, что не все так ясно.

Виктор посмотрел на Аню долгим взглядом. Аня заговорила быстро, чтобы наконец отделаться от своей тайны, перевалить часть тяжести на Виктора и заставить его поверить в то, что она про себя назвала «контейнером для мусора».

— Когда я приехала на дачу, свет горел только в лаборатории. На стук никто не отзывался, и я вошла туда сама. Фотограф мертв. Возможно, его до сих пор не нашли, потому что поселок совершенно пуст, я не видела там ни одной живой души.

Виктор замер на месте от неожиданности.

— И вы молчали до сих пор?

— А вы не спрашивали. Пленки, которые висели для просушки, были еще влажными.

И Аня рассказала Виктору все, что приключилось с ней вчера.

— И вы трогали пленки голыми руками?

— А что? — не поняла Аня сарказма Виктора.

— Вы что-нибудь слышали об отпечатках пальцев? — Виктор снова сел на стул рядом с постелью своей беспечной не по возрасту клиентки.

— Да ладно вам с вашими формальностями. Они же не могут меня арестовать по подозрению в убийстве. Им просто в голову не придет. Никто, кроме моей подруги Наташи, не знает, что мы были знакомы с Женей.

— А фотографии?

— Ой, про них я и не подумала. Но с другой стороны — фотографий там миллион, я одна из множества, кого он фотографировал.

— Когда вы жили на даче, кто-нибудь приезжал к фотографу и мог вас увидеть.

— Никто не приезжал. А я не выходила за пределы сада. Сад за высоким дощатым забором. Снаружи видны только конек крыши и верхушки яблонь.

— И никто из местных вас не видел?

— Никто. Кроме старухи с козлом.

— С каким еще козлом?

— С черным. — Аня сохраняла невозмутимость, хотя в глубине ее души началось какое-то волнение.

Стараясь заглушить беспокойство, Аня разглаживала складки на цветном одеяле, которым укрывалась, чтобы выровнять рисунок и заставить маленьких красных жирафов мчаться по песчаной пустыне стройными рядами. Но складки возвращались на свое прежнее место, жирафы сбивались с пути и путались среди барханов.

— Вот видите, Аня, вас видели сразу двое. А вы говорите, никто.

— Вы еще шутите, — собралась было обидеться Аня, но передумала, потому что новый вопрос отвлек ее. — Как бы там ни было, почему должны подозревать именно меня?

— Попытаюсь вам объяснить, насколько безрассудный поступок вы совершили. Вы говорите, что, когда вышли из дома, снегопад прекратился.

— Да.

— Это значит, что на снегу остались следы вашей машины и ваших ног.

Аня вспомнила, как в ночь пропажи одного из Наташиных сеттеров она вышла на улицу и увидела белую, абсолютно гладкую поверхность только что выпавшего снега. А затем четкие следы лап Братца.

— Но я то все равно не убивала фотографа, они не могут заподозрить меня, — уже не так уверенно возразила она. Упрямые жирафы на цветном одеяле начали злить ее, и Аня бросила их на произвол судьбы.

— Вы были на месте преступления и не сообщили об убийстве в милицию. Это самая подозрительная оплошность из всех, которые вы совершили вчера, начиная с самой поездки в одиночку на эту злосчастную дачу. Для милиции это будет аргумент номер один, а уж свежие отпечатки пальцев на пленке — просто новогодний подарок.

— Что же мне теперь делать, как вы думаете? — задала Аня свой любимый вопрос. «Реплика сезона», — подумала она про себя.

— Теперь, дорогая моя, если вы хотите выпутаться, будете во всем слушать меня. И ни шагу без моего ведома. Вы согласны?

Аня молчала и думала. Хотя думать особенно было не о чем. Оставалось вцепиться в руку Виктора как утопающий и надеяться, что он ее вытащит.

— Вы, должно быть, очень испугались вчера там, на даче? — расценив молчание Ани как согласие, Виктор сменил энергичный тон на участливый.

— Вы же не хотите, чтобы я вам сейчас рассказывала, как у меня дрожали коленки, струился холодный пот по спине и пропал дар речи? — съязвила Аня.

Виктор хмыкнул и снова встал.

— Вы куда? — спросила Аня.

— Дайте мне адрес, по которому вы вчера ездили. Мне нужно разведать, как обстоят дела на данный момент. Если тело еще не обнаружено, я вызову милицию.

— А как вы объясните свою причастность к этому делу? — спросила Аня на прощание.

— Пусть вас это не беспокоит.

И Виктор исчез, захлопнув за собой дверь.

Аня чувствовала себя отлично. Температура ее была в норме, и чтобы убедиться в этом, ей не нужен был никакой градусник.

Она сбросила одеяло с капризными жирафами и заперлась в ванной. Стоя на прохладном кафельном полу, еще раз пошевелила правой ногой. Сустав больше не болел.

В зеркале Аня увидела отражение отлично выспавшейся, ухоженной, но также и одаренной красотой от природы молодой женщины. Если сейчас полежать минут десять в теплой ванне, растворив в воде немного морской соли, тонус Ани достигнет своего пика.

Она включила воду, подобрала себе самую приятную температуру и заткнула пробку. Ванна быстро наполнилась, и Аня погрузилась в воду.

«Вот он каков, Василий Петрович Матросов. Отвергнутый, мстительный Дон Жуан в преддверии пенсии, — думала Аня, намыливая губку. — Хорошо же. Хотел ужин — ты его получишь. И заплатишь за него как следует».

Творческие планы переполняли Аню. Она не стала дожидаться, пока истечет указанный на этикетке срок благотворного воздействия на кожу морской соли, вынырнула из воды и насухо вытерлась.

Записная книжка сама открылась на номере Василия Петровича.

— Приемная Матросова, — сняла трубку секретарша.

— Могу я поговорить с ним? — спросила Аня. Ее охватил азарт.

— К сожалению, он сейчас занят. У него совещание. Позвоните, пожалуйста, попозже или оставьте информацию и номер телефона. Он перезвонит вам.

«Знаем мы твои совещания, — думала Аня, — небось очередную открыточку надписываешь. На память о прекрасном знакомстве».

— Это очень важно. Передайте, пожалуйста, ему, что звонит Анна Снежкова. Он возьмет трубку.

— Вы так полагаете? — удивилась секретарша.

«Я в этом уверена, и ты не сомневайся».

— Ну что ж, я попробую, — согласилась секретарша после паузы. — Если это так важно…

«Давай, красавица, попробуй. Это так важно, что ты даже представить себе не можешь. Это не уложится в твоей головке под крашеными кудряшками». — От нетерпения Аня постукивала пальцами по столешнице и следила глазами за секундной стрелкой настенных часов.

Через четыре минуты ровно в трубке раздался знакомый покровительственный бас Василия Петровича Матросова. Аня торжествующе улыбнулась своему отражению в зеркальной дверце шкафа.

— Алло, Матросов у телефона.

— Здравствуйте, Василий Петрович. Как поживаете? — Анины слова потекли как свежий мед. — Как семья, дети? Успехи на работе?

— Спасибо, Анна, очень хорошо. Как приятно, что вы сами мне позвонили. А вы как поживаете? Какие-нибудь проблемы с аптекой?

— О нет. Я звоню совсем по другому поводу. Помните, вы как-то приглашали меня поужинать?

— Прекрасно помню, и не один раз, — засмеялся Матросов, и Аня представила себе, как он потирает руки, — но вы все на занятость жалуетесь. Пренебрегаете стариком.

— Как раз выдался свободный вечер, и я сразу же вспомнила о вас.

— Это очень лестно. И когда же у вас этот свободный вечер?

— Сегодня, Василий Петрович, сегодня.

— Ах ты… — Матросов выругался и тут же извинился. — Сегодня никак не могу. Обещал жене внуков в цирк сводить. Уже и билеты взяли.

«Ах ты, старый извращенец. Да тебя к внукам ближе чем на сто метров подпускать нельзя», — думала Аня, молча выжидая.

— Никак не могу… Если б завтра, — с надеждой произнес Матросов.

— Извините, завтра я никак не могу.

Василий Петрович с сожалением попрощался и опустил трубку.

Аня продолжала сидеть, держа телефон на коленях и наблюдая за стрелками часов.

Прошло еще четыре минуты, и ее телефон зазвонил. Аня посчитала пять звонков и сняла трубку.

— Слушаю.

— Это вы, Анна? Говорит Матросов.

— Передумали, Василий Петрович? — Расчет Ани оказался верным.

— Да я тут позвонил жене. Планы, оказывается, изменились.

— Ну и замечательно. Жду вас у себя в аптеке в двадцать один ноль-ноль. Встретимся и решим, куда мы отправимся. Договорились?

— Девять вечера? А это не поздно?

— А куда нам спешить? У вас ведь сегодня важное совещание, а затем инспекция участников проекта «Ночной город». Верно?

— Да, действительно. — Матросов захихикал. — Как я мог забыть?!

Аня победила. Теперь Матросов в ее руках, и она его не выпустит, пока он не откроет ей одну тайну.

Все обещания, данные Виктору, все эти «ни шагу без моего ведома» были забыты в пылу сборов на свидание с ответственным работником Матросовым. Ответственным, возможно, за кое-какие Анины неприятности.

Из мстительных побуждений Аня решила приложить максимальные усилия, чтобы выглядеть эффектно. Пусть чиновник поглотает слюни, прежде чем она прижмет его к стенке.

Вечерний макияж занял у Ани около часа. Она воспользовалась самой яркой из своих помад и самой объемной тушью. Глаза засверкали, как звездная ночь.

В старые времена продажные женщины закапывали себе в глаза едкую настойку белладонны, чтобы зрачки расширились и глаза обрели магический блеск. Анины зрачки и без белладонны были сейчас нечеловеческой величины.

Челку гладко уложила при помощи геля, волосы завила, и они светлыми локонами легли по плечам. Плечи открывало маленькое черное платье с рукавами, которые вверху, чуть выше локтя, обрывались, а платье держалось на тонких бретельках.

Поверх платья Аня пока что надела строгий пиджак, чтобы не смущать своих подчиненных. Черные чулки. Сапоги «змеиная кожа».

Своим изображением в зеркале Аня осталась довольна. Может быть, она ошибалась, но ей показалось, что примерно так выглядят дорогие «девочки по вызову». Ей понравилась эта игра в женщину, которая может многое себе позволить в личной жизни.

За окнами стемнело, время подвигалось к девяти. Куда именно они отправятся с Матросовым, Аня не решила. Пусть сам напрягается. Ане было даже интересно, какие рестораны предпочитают птицы подобного полета.

По дороге и в аптеке сердце у Ани билось как боевой барабан.

Охранник Анатолий Георгиевич мог бы проводить Аню и Матросова долгим взглядом. Аня назвала бы этот взгляд ревнивым, если бы только могла заподозрить в охраннике подобные живые чувства. Она передернула плечами, стряхнула с себя воспоминание о чужом мутном взгляде и забыла о нем. Анатолий Георгиевич еще не явился на работу.

Василий Петрович Матросов старался быть любезным изо всех своих чиновничьих сил. Он подавал Ане руку и открывал двери, но она, словно бы в рассеянии, обслуживала себя сама. Держаться с Матросовым за руки — удовольствие не из первой десятки.

Ничем особенным Матросов не удивил Аню. Его шофер отвез их в «Арагви» — самый популярный ресторан начала семидесятых годов. Должно быть, здесь прошла буйная молодость Василия Петровича. И приведя сюда Аню, он решил оживить приятные воспоминания.

Даже в не очень ярком освещении ресторана Матросов выглядел отталкивающе. Кустистые брови, седые волосы, торчащие даже из ушей. Двойной подбородок, складки на мясистом лице. Однако он был преисполнен важности и собственной значительности.

Аня отказывалась от всех блюд, которые он ей предлагал, читая меню подряд, одно название за другим. По чиновничьей привычке доверить выбор самой Ане ему не приходило в голову.

В конце концов Аня согласилась на овощной салат и осетрину, запеченную в каком-то особом соусе. Кроме минеральной воды, ничего пить она не собиралась. Аня следила, как быстро напивался Матросов. Мечтательная улыбка озаряла его лицо. Взгляд блуждал. Матросов надувался армянским коньяком. Самым дорогим армянским коньяком, который он смог обнаружить в карте вин.

Аня знала, что их шутливая перепалка во время заказа — только прелюдия. Она решила дать человеку поесть — с работы все-таки.

Матросов быстро опустошил свои тарелки и истощил запас вопросов типа «как дела на работе?» и «как здоровье родителей?».

Затем они обсудили внезапно наступившую зиму и неизмеримую пользу, которую приносит человечеству деятельность Матросова на ниве управления городом.

Завистники под него, естественно, копали, размахивали чемоданами компромата, но ничего поделать не могли. Потому что доказать ничего нельзя.

Тут Матросов осекся и смешно завертел большой кустистой головой по сторонам — не сболтнул ли он лишнего. После чего перешел к намекам, что пора бы им где-нибудь уединиться. Он все время порывался накрыть Анину руку своей влажной холодной ладонью, но Аня повторяла «не сейчас» и улыбалась многообещающе.

Принесли десерт — мороженое и фрукты. И еще одну порцию коньяка для Матросова.

— Ну что, по маленькой? — он в десятый раз повторил свой вопрос, выдающий привычки тихого алкоголика. И не дожидаясь Аниного ответа, выпил.

«Когда же?» — говорили Ане его глаза. «Сейчас», — решила Аня.

Она открыла сумочку и извлекла оттуда листок бумаги.

— Как вы полагаете, что это такое? — спросила она, нежно улыбаясь разомлевшему чиновнику.

Матросов повертел листок в руках.

— Как что! Да это же моя к вам записка насчет двух голландцев, которые приезжали осматривать вашу аптеку два месяца назад.

— Не два, чуть меньше, — уточнила Аня.

— Ну хорошо, полтора. — Матросов продолжал улыбаться, немного покачиваясь на стуле от выпитого спиртного и приятного волнения.

«Что, интересно, он собирался предпринять, уединившись со мной? — недоумевала Аня. — Он ведь на ногах еле держится. А если прибавить к этому его возраст…»

— Вы сами ее писали?

— Ну конечно сам, Анечка. Разве я посмел бы обращаться к такой красивой женщине через секретаршу. И потом, мы же с вами как родня — одно дело делаем.

— Отлично, дорогой родственник. А теперь посмотрите вот на этот почерк. Он ведь тоже ваш, не так ли?

Аня протянула ему второй листок.

Матросов вцепился в листок бумаги. Лицо его побледнело, улыбка сползла. Важность и хмель слетели.

— Нет, — пробормотал он, — не мой…

— Мне все-таки кажется, что ваш. Чтобы не ошибиться, я отнесу оба листка в милицию и попрошу проверить. Вы не против?

— В милицию… — прошептал Матросов.

— Кроме того, и подчиненным, и начальству вашему, а может быть, даже и жене, будет интересно полистать журнал, который вы издаете, и узнать, на какие именно деньги.

Матросов посерел.

— Но это только маленькое хобби. Это мое личное дело, я ведь ничего не имею с этого издания.

— Кроме удовлетворенного тщеславия, — заметила Аня.

— Пусть так. Кто из нас без маленьких недостатков? Но… Откуда вы узнали?

— Чудовищное, невероятное совпадение, Василий Петрович. С обратной стороны страницы, которую вы мне прислали в своем служебном конверте, я прочла выходные данные журнала.

— Не может быть! — всплеснул Матросов руками и едва не опрокинул свою пустую рюмку.

— Я бы посоветовала вам в следующий раз быть повнимательнее, если бы не была уверена, что следующего раза не будет.

— Почему? — не понял Матросов.

— За эту бумажку я подам на вас в суд. — Аня помахала у него перед носом ксерокопией надписи на обратной стороне фотографии, где у нее были выколоты глаза. — Мой адвокат придумает что-нибудь увлекательное для журналистов, в чем вас можно будет обвинить. Не думаю, что вас засадят, да и не хочу этого. Но возможность и охоту рассылать такие листовки вы потеряете раз и навсегда.

— Вы не посмеете, вы не сделаете этого, — заговорил Матросов неожиданно тонким хнычущим голосом. Он никак не хотел поверить, что это происходит именно с ним, что он попался, его загнали в угол. — Вы не сделаете, ведь это ваша фотография.

— Сделаю. Не вы один способны на отчаянные поступки. — Аня выжидательно смотрела на Матросова. Он расплывался, таял, как снеговик с первыми лучами весеннего солнца. Вот-вот вывалится морковка и ведро шлепнется на землю. Еще минут пять, и он будет готов.

Чтобы не смотреть в увлажнившиеся глаза Матросова, она перевела взгляд на его галстук в черную и желтую полоску. Нарядный галстук в честь торжественного случая, который Матросов, вероятно, долго выбирал перед зеркалом, запершись у себя в кабинете.

Ане стало жалко Матросова и противно от его страха за собственную шкуру. Мстительные чувства улетучились. Но дело следовало завершить.

— Представляете, какой шум поднимется, дорогой родственник. Ваши завистники будут довольны, потому что появятся доказательства.

— Вы злая, бессердечная женщина. Эгоистичная, черствая, — заговорил Матросов словами Аниного бывшего мужа. — Судьба накажет вас.

«А это уже Лариса», — узнала Аня и усмехнулась.

— Но сначала вас.

— Вы заманили меня в этот гнусный ресторан, — продолжал хныкать Матросов.

— Что?! — Аня расхохоталась. — А вы — вспомните свои чувства, когда я позвонила вам и согласилась на ваши надоевшие приглашения, — вы небось торжествовали. Ваша магия подействовала. Я получила послание и тотчас согласилась. Признайтесь, что вы подумали это.

— Ну, подумал. — Матросов понурил голову, и его полосатый галстук скрылся за подбородками.

Аня оглянулась. Официант у стойки бара наблюдал за ними. На лице его была написана вся мудрость мира.

— Пожалуйста, — попробовал Матросов поправить положение, — давайте что-нибудь придумаем. Может быть, некоторая сумма…

— Вы решили, что я буду шантажировать вас?

Матросов поднял голову. Влага стояла в его покрасневших склеротических глазах.

— Вы правы, — ответила за него Аня. — Старый добрый шантаж. Но речь пойдет не о деньгах.

— О чем же? — оживился Матросов и даже налил себе новую порцию коньяка.

— Вы должны будете мне рассказать, откуда завелись «жучки» в телефоне у меня дома и на работе.

— Какие еще «жучки»? — пробормотал Матросов, весь напрягшись.

— Я вижу, вы отлично знаете какие. — Аня мысленно поздравила себя с верной догадкой. Она могла рассчитать действия Матросова на пять-десять ходов вперед. Своей головой Матросов пользовался как шляпной болванкой, только вместо шитья шляп он наращивал подбородки.

Матросов тяжело вздохнул и помолчал. Было видно, что он принимает решение.

— А как вы о них узнали? — Он смотрел в свою наполовину пустую вазочку с мороженым. Мороженое давно растаяло, должно быть, от напряженности ситуации.

— Не важно.

— Да-а… — протянул Матросов, наконец смирившись. — Вы и сами должны понимать, что за наркотиками нужен глаз да глаз.

— Вы должны были меня предупредить, прежде чем навязывать эту программу с наркотиками. Я не желаю, чтобы мои частные разговоры прослушивались.

— Я предупредил бы вас, вы — газетчиков и голландцев. Голландцы бы отказали нам в кредите. Вся чудесная и прогрессивная затея бы рухнула. Вы думаете, что вы одна распоряжаетесь этими наркотиками?

— Что-что? — не поняла Аня.

— Вы так наивны? Полагаете, что морфин, который большими партиями поступает с фармацевтических заводов, а потом бесплатно, а вернее, за счет голландского гуманитарного фонда выдается по справке из милиции, интересует только этих сопливых мальчишек и девчонок — рядовых наркоманов?

— Подождите. Вы хотите сказать, что мной могут интересоваться не только ребята из Лавки, но еще какие-то наркомафиози?

Матросов тяжело вздохнул на бис.

— Откровенно говоря, я сам этого знать не хочу. Я их удостоверения с данными компьютера не сличал. Мне достаточно ежемесячно получать премию за то, что курирую вашу аптеку и держу язык за зубами насчет прослушивания. Надеюсь, вы не лишите меня этого куска хлеба?

— Ну вы даете, ребята. — Аня откинулась на спинку стула. — Даже представить себе не могла, что попаду с вами в подобную историю. Ладно, прослушивать телефонные разговоры — это я еще могу понять. Но зачем таскаться за мной? Ваш человек — он и сейчас за нами наблюдает?

— Какой человек?

— Ну да, — хмыкнула Аня, — вопрос «какие «жучки»?» вы уже задавали.

— Я ничего не знаю о слежке за вами. Могу чем угодно поклясться, — разгорячился Матросов.

— Даже своей должностью? — съязвила Аня. — Если узнают о вашем журнале, вы лишитесь ее.

— Я говорю вам правду, Аня, поверьте мне!

Матросов потянулся к Ане через весь стол, чтобы снова попытаться поймать ее ладонь. Она отдернула руку.

— Они ведь не подозревают вас, доверяют вам. Вы ни в чем таком не замешаны. Изредка послушают для профилактики, на всякий случай, и все. Они мне сами говорили. И с отчетностью у вас все в порядке, я им регулярно докладываю. Зачем им за вами следить?

Матросов говорил быстро, захлебываясь. Волнуясь, что слова его звучат неубедительно. Аня видела, что он не врет.

— Так, значит, вы допускаете мысль, что моя аптека при определенной постановке дела может служить перевалочным пунктом. — Аня пристально посмотрела на Матросова.

Матросов пожал плечами:

— Разве что дело ставилось где-то повыше меня.

— Ладно, с аптекой я еще подумаю, как мне быть.

— А со мной, Аня, со мной? — затрепетал Матросов.

— Живите как хотите, — махнула рукой Аня. — Только не донимайте меня больше вашими приглашениями.

Матросов рассмеялся с облегчением:

— О, конечно, больше никогда, клянусь. Я так вам благодарен, Анна! Анна, не хотите пойти со мной в цирк? Я поменял билеты на завтра, но с удовольствием сводил бы вас, а не внуков. С внуками успеется. Еще нанянчусь, когда выйду на пенсию.

— Василий Петрович! Вы только что поклялись.

— Ах да! — Василий Петрович хлопнул себя по лбу. Подбородки задрожали от удара.

Аня сделала знак официанту. Тот мгновенно оказался у их столика.

Аня расплатилась за себя, одним жестом прервав возражения Матросова. Когда она уже поднималась, чтобы уйти, Матросов посмотрел на нее умоляющими глазами из глубины складок лица.

— А как же… Аня! Вы не вернете мне эту злополучную картинку, ну… мою неумную шутку?.. Мне хочется быть уверенным…

— Я сожгу ее, обещаю вам. Поверьте мне, как я поверила вам.

Матросов послушно закивал головой.

Аня встала и направилась к выходу из зала. Неожиданно грянул оркестр, так что сердце ее подскочило к самому горлу. Пары бросились танцевать, словно по выстрелу стартового пистолета.

Аня на мгновение замерла. Она вспомнила, что Женя — один из ведущих фотографов матросовского журнала — убит. Милиции понадобится не так много времени, чтобы докопаться до издателя журнала. Скандала так или иначе Василию Петровичу не миновать.

Она обернулась, пытаясь разглядеть за танцующими своего куратора. Он наливал себе в рюмку коньяк. Должно быть, чтобы снять напряжение после трудного дня.

Ане больше не было жаль его. Она отвернулась и пошла в гардероб.

Спустя десять минут она уже ехала в теплом, прокуренном такси назад на работу.

Диктор «Авторадио» пересказывал подробности вчерашней автокатастрофы, которая произошла в час пик на одном из оживленных перекрестков Москвы. Переполненный троллейбус столкнулся с хлебным фургоном. Свежий, еще горячий, только что из пекарни хлеб из перевернутого грузовика растащили до того, как «скорая» увезла пострадавших.