Несчастный случай

Глава 5

Ане приснился сон — человечество гибнет в с результате глобальной катастрофы. Это мог быть гигантский метеорит с Марса, нападение армии пришельцев — все что угодно. Во сне для Ани это не было важно.

Причиной катастрофы мог стать — первое, что приходит на ум — взрыв Александровской атомной станции, тем более что источник всеобщей гибели находился как раз в Александрово. Оттуда, как от неведомой чумы, жители Земли разбегались во все стороны, уезжали прочь на грузовиках, электричках, велосипедах, уходили быстрым шагом, с мешками и чемоданами. И оттуда, из Александрово, дул во все стороны холодный плотный ветер, подталкивая беглецов в спину.

Чемоданы у всех были старыми, картонными — времен последней мировой войны.

Одной Ане надо было в сторону, противоположную движению всего человечества, навстречу этому едва позволяющему отрывать ноги от земли ветру. Ей надо было повидать родителей. Узнать, как у них дела.

Ветер, беженцы, их чемоданы и локти не пускали Аню, но она упорно прорывала сопротивление. Она одна знала, что бегство бесполезно, что их жизнь обречена. Как и ее собственная. Но ей непременно нужно было навестить родителей. Иначе все вокруг обернется к Ане в сто раз худшей своей стороной.

Хотя куда уж хуже? История нелогичная, как это всегда бывает в снах. Сны о внезапно наступившем конце времен, о Страшном Суде порой снились Ане. Такие сны снятся всем — кому чаще, кому реже. Аня проснулась от сильного сердцебиения. Щеки ее были мокрыми.

Похожий сон может присниться любому, но мало кто будет так напуган, что начнет действовать в первую секунду после пробуждения. Аня и сама раньше думала, что не принадлежит к этому меньшинству.

Пасмурный рассвет застал Аню на пятидесятом километре Симферопольского шоссе. Она не смогла заснуть снова — неотвязное чувство тревоги не позволяло ей отключить сознание, а воображение в союзе с памятью рисовали ужасные картины всеобщего панического бегства, как только она закрывала глаза. Но сегодня Аня выспалась. Теперь ей необходимо было повидать родителей.

В семь утра Аня села в машину и, выехав за город, двинулась в сторону Александрово. Она не стала звонить родителям, предупреждать о своем приезде, чтобы не будить их слишком рано.

Александрово — небольшой городок на пятнадцать тысяч жителей в ста двадцати километрах к югу от Москвы. Город будущего, город-мечта, который строился вокруг первой атомной электростанции — для людей, обслуживающих электростанцию.

Анины родители перебрались в Александрово из Москвы еще в восемьдесят седьмом году, в разгар кампании против атомных электростанций, спровоцированной взрывом реактора в Чернобыле. Тогда люди уезжали из Александрово целыми семьями, бросали работу, жилье, напуганные газетными разоблачениями, в страхе за детей.

Отец Ани, ныне инженер-атомщик на пенсии, в свое время участвовал в разработке проекта Александровской станции и был в ней уверен, как в самом себе.

Отец говорил тогда:

— Здесь тихо, свежий воздух, зелень. Рядом лес. Мы будем жить в городе, который я сам построил, если он больше никому не нужен.

Аня понимала, что отговаривать отца бесполезно, но сама не поехала с ними. Она училась тогда на втором курсе университета.

В половине девятого Аня свернула с шоссе на местную дорогу. Слева от нее тянулся густой непролазный сосновый лес, справа — бескрайнее заснеженное поле. Снег сливался вдалеке с небом, границу между ними различить было невозможно. Снег и небо были одного, серого цвета.

Если убийце ничего не стоило достать ее мужа, думала Аня, нервно сжимая руль, и смерть мужа ничего не изменила в его планах, почему бы теперь убийце не испытать Аню на прочность, используя ее родителей.

Вдоль леса потянулась частая цепочка фонарей, которые горели, несмотря на то, что уже рассвело. Круги электрического света яичной желтизны плавали в сыром воздухе. В Александрово электричество не экономили, и Аня поняла, что город уже близко.

Из глубины леса вынырнул городской автобус и остановился у обочины. Человек пятьдесят пассажиров вышли из него и побрели в сторону неразличимой линии горизонта. Аня знала, что где-то там и находится атомная электростанция, а пассажиры — ее работники.

Сосны поредели, и Аня, как всегда, неожиданно для себя оказалась в центре городка, на площади Курчатова. Обогнула памятник мирному атому посреди площади, оставила справа от себя однотипные двухэтажные здания магазинов «Все для дома», «Сладкоежка», «Мужские сорочки».

Манекены в витрине «Мужских сорочек» стояли в одних сорочках — Аня впервые обратила на это внимание, и ей стало не по себе. Розовые пластиковые неживые колени манекенов полыхнули отраженным светом, когда Аня скользнула по ним фарами.

Город выглядел пустым, в спешке брошенным жителями. Ничего, кроме яичного света фонарей, не свидетельствовало о том, что в городе живут люди. Аня знала, что все — на атомной электростанции.

Она выключила фары, свернула на улицу Кюри, переехала по каменному мостику через взявшуюся непрочным льдом речку Александровку и затормозила у невысокого одноэтажного коттеджа под черепичной крышей.

У Ани отлегло от сердца, когда она увидела отца, который стоял во дворе, прижимая одной рукой красный пластмассовый таз к животу, а другой рукой пытаясь развешивать мокрые простыни.

Мама стояла на пороге, стягивая на груди концы шерстяной шали, и контролировала ситуацию:

— Прошу тебя, на четыре прищепки, а не на три.

Аня улыбнулась про себя и вышла из машины. Отец обернулся, услышав хлопок дверцы и чуть не выпустил мокрое белье из рук.

Аня бросилась к нему, распахнув калитку, и подхватила таз с простынями.

— Мама, вернись в дом, ты простудишься!

— Анечка! — обрадовалась мама. — Я же говорила, сначала белье, потом завтрак.

Через открытую форточку Аня слышала, как мама в кухне ставит чайник, достает тарелки. Теперь они могут позавтракать вместе.

— Что это вы — вдвоем стирали всю ночь? — спросила Аня у отца.

Тот хмыкнул, бросил короткий взгляд в сторону открытой форточки, но ничего не ответил.

— Ну как у вас дела? — задала Аня обычный вопрос.

— Все хорошо, — услышала она обычный ответ. — А у тебя как?

У отца всегда было все более или менее хорошо, как это часто бывает с хорошим человеком.

— Хорошо все, — ответила Аня.

Она забрасывала край мокрой простыни на веревку, а отец насаживал сверху прищепки. Анины руки быстро замерзли и онемели на ветру, но и таз с мокрым бельем почти опустел. Она готова была всю жизнь провести с мокрыми руками на морозе, лишь бы услышать от отца этот почти ничего не означающий ответ: «Все хорошо».

— Выглядишь, как загнанная лошадь, — сказал отец, не глядя на Аню. — Надеюсь, ты не собираешься уезжать сегодня? Погуляешь по лесу, отдохнешь.

— Работа, — пожала плечами Аня.

Отец пристально посмотрел на нее.

Она знала, что он сейчас думает и о ее работе, и об истории с Толиком, и о неустроенной личной жизни. Она никогда не могла убедить отца в том, что семейное счастье — не единственный вид счастья на земле, что одной ей лучше, спокойнее. Может быть, потому, что ее отцу исключительно повезло в семейной жизни.

Отец взял пустой таз, и они вошли в дом.

В доме пахло свежесваренным какао и пончиками. Мама ждала их в кухне, сидя за столом перед расставленными приборами.

Аня почувствовала, что проголодалась.

За завтраком они разговаривали о погоде, о соседях родителей, которые держат в доме петуха, начинающего петь в три часа утра. О том, что на Марсе, оказывается, миллионы лет назад была жизнь. О всякой ерунде, но эти разговоры были для Ани дороже многого на свете.

— Как прошла встреча выпускников? — спросила мама неожиданно.

— Каких выпускников? — удивилась Аня.

— Университетских. Неужели ты не ходила на нее?

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Куда я должна была пойти?

Мама бросила на отца немного растерянный взгляд.

— Твои однокурсники с факультета собираются раз в год, в последнее воскресенье октября. Ты никогда нам не говорила об этом.

— Потому что я сама не имею об этом понятия. И вообще терпеть не могу эти встречи выпускников — твоя соседка по парте все время списывает у тебя, а через пять лет одалживает у подружки бриллианты и пыжится в них, сидя за столиком в дешевом кафе, стараясь убедить тебя, насколько большего она в жизни достигла.

На лице отца появилось заинтересованное выражение, в уголках рта затаилась ироническая улыбка.

Мама принялась собирать посуду со стола.

— Посиди, мама. Я сама попозже вымою. С чего ты взяла, что я пойду на встречу выпускников? И откуда вообще ты об этих встречах знаешь?

Мама вернулась за стол.

— На этот раз они готовили для тебя специальный сюрприз. У тебя ведь совсем нет теперь друзей — ничего, кроме работы.

— У меня есть ты и отец. — Аня накрыла своей ладонью мамину сухую прохладную руку. — И о каком сюрпризе ты говоришь?

— Твой однокурсник, организатор встречи, приезжал сюда к нам, смотрел альбомы с твоими детскими фотографиями. Расспрашивал о студенческих увлечениях. Хотел знать, чем тебя по-настоящему можно удивить.

— Однокурсник? — Аня изумленно посмотрела на маму, потом на отца. — Кто это был? Как его зовут?

— Петр Иванов, — уверенно ответила мама. — Вы учились с ним в одной группе по английскому языку. Высокий такой, веселый. Сказал нам, что ты была в группе самой лучшей студенткой.

— Чем еще можно купить родителей, кроме как похвалой их детям, — ухмыльнулся отец.

В глазах его Аня увидела предчувствие, что история с однокурсником не так проста, как кажется на первый взгляд. Но у нее и у самой появилось такое предчувствие.

— Я не помню никакого Петра Иванова, — сказала Аня, разыскивая в памяти это имя и не находя его там.

— Неужели не помнишь? — улыбался отец, а взгляд его говорил: «Знаем мы этих однокурсников».

— А что за фотографии ты ему показывала? — спросила Аня у мамы. — Вот так любой проходимец может прийти к вам в дом, представившись моим однокурсником или сослуживцем, и будет разглядывать меня голую, затравленным взглядом смотрящую сквозь прутья решетки.

— Какой решетки? Тебе же там не больше полугола, Аня, — всплеснула мама руками.

Когда мама вышла из кухни, отец рассмеялся.

— Расскажи мне о нем, — попросил он.

— Я не знаю никакого Иванова! Вы что, разыгрываете меня?

— Не хочешь — не рассказывай, — отец спрятал улыбку в глубине глаз.

— Как он выглядел? — спросила Аня.

— Высокий такой… — повторила мама, возвращаясь в кухню с тяжелым альбомом для фотографий.

— Веселый, — добавила Аня и вздохнула. Какой еще вечер выпускников?

Мама положила альбом на стол и открыла его. На первой же странице Аня увидела свадебную фотографию родителей и пустое место прямо под ней. Место, которое всегда занимал тот самый снимок Ани в пятимесячном возрасте, где она испуганно глядит в объектив фотоаппарата сквозь прутья детской кроватки.

— А где же фотография? — смущенно сказала мама и перевернула страницу, затем другую. Почти на каждой странице один из снимков был вырван — остались только пятна старого клея на уголках.

Аня помнила последовательность фотоснимков почти наизусть.

Здесь не хватает фотографии, где она в тесных туфлях с растрепанным букетом астр шагает в первый класс. Туфли жмут, и она болезненно сморщилась. Там вырвана фотография, где она впервые заняла первое место на соревнованиях. Она помнит, как вспышка тогда ослепила ее, она покачнулась на пьедестале и чуть не рухнула с высоты первого места.

— Странно, — произнесла мама растерянно и посмотрела на Аню, словно ожидая от нее объяснений, которых та дать не могла. — Если бы он попросил, я бы сама выбрала для него фотографии.

— Почему ты не позвонила мне и не спросила, можно ли этого Иванова пускать в дом?

Мама перевела беспомощный взгляд на отца, потом снова взглянула на Аню.

— Но ведь он сказал, что это будет сюрприз. Просил ни за что не говорить тебе.

У Ани сжалось сердце. Что она делает со своими родителями? Зачем она так переполошила маму? Нужно было сразу притвориться, что она припоминает и Петра Иванова, и встречу выпускников. Она не имеет права расспрашивать у мамы подробности внешности самозванца.

— Ладно, не будем расстраиваться. Я разыщу кого-нибудь из наших, кто был на этой вечеринке, и верну фотографии. Все будет хорошо. Что тут у нас с посудой?

Аня встала и принялась складывать в раковину тарелки, чашки.

Она понимала, что разыскивать ей некого. Исключая Наталью, она не поддерживала связей с бывшими однокурсниками с тех пор, как получила на руки диплом и значок выпускника университета. Но ей необходимо было успокоить маму, сгладить насмешливую подозрительность отца.

Отец догадывался, что неведомый Ане высокий и веселый Петр Иванов не имеет отношения к ее студенческому прошлому. Отец полагал, что это Анин поклонник. Но сама Аня понятия не имела, кто он такой на самом деле. И какое отношение к мифическому Петру Иванову могут иметь все остальные ее неприятности. Аня боялась, что самое прямое.

А что, если она ошибается? Ее бывшие однокурсники решили встретиться спустя много лет, арендовать кафе, выпить, потанцевать. Похвастаться взятыми у подруги на один вечер драгоценностями. Наклеить на лист ватмана детские фотографии друг друга, подписать их дурацкими самодельными стишками и потом с хмельных глаз попытаться угадать, кто есть кто. Такая самодельная газета всегда является частью обязательной программы встреч выпускников. Может быть, зря она испугалась и встревожила маму?

Она позвонит Наташе и попробует что-нибудь узнать завтра же.

— Где бы нам встретиться? — Наташа помолчала, раздумывая.

— Где тебе удобнее, — Ане было все равно.

Аня сидела на разобранной кровати, прижимала телефонную трубку к уху и смотрела сквозь оконное стекло на тусклое зимнее небо. Погода не менялась, градусник замер на отметке «минус один». Достаточно тепло, чтобы прогуляться по улице.

— Слушай, — оживилась Наташа. Ей наконец пришла в голову идея. — Я уже несколько лет любуюсь с высоты своего этажа на жирафа, но вблизи ни разу его не видела. Что ты думаешь о жирафе?

Аня отвернулась от окна и встретилась взглядом со своим изображением в зеркале. Светлые волосы падали ей на лицо, закрывая правый глаз. Что, если перекраситься в жгучую брюнетку?

— У жирафа, если смотреть на него вблизи, такие маленькие изысканные рожки.

— Да ты что! — изумилась Наташа. — У жирафа нет рожек.

— А я говорю, есть. Тонкие, с шариками на конце, — настаивала Аня. — Я видела на ста картинках. Можем пойти и проверить.

Наташа засмеялась:

— Если никаких рожек нет, ты угощаешь меня мороженым. Согласна?

— Ты проиграла, — согласилась Аня.

— Давай подъезжай ко входу в зоопарк через час. Успеешь? — спросила Наташа.

Аня бросила взгляд на стенные часы.

— В пятнадцать ноль-ноль, — уточнила она и опустила трубку. Умыться, одеться, немного прогреть мотор.

Через час ровно Аня стояла под чугунными воротами зоопарка. К ней в своей обычной манере, перебегая улицу на красный свет, спешила Наташа.

Сегодня Аня впервые не спросила у подруги, как поживает Алик.

День выдался будний, поэтому в кассе они взяли билеты без всякой очереди.

— Ну что, сначала полюбуемся на обезьян? — спросила Наташа.

— Нет, — Аня была непреклонна, — прямиком к жирафам и к их очаровательным рожкам.

Наташа пожала плечами, и они, минуя ворота, по пустынным дорожкам отправились в глубину парка. Указатель с нарисованным на нем силуэтом жирафа направил их прямо, затем налево. Они шагали быстро и молча, словно предметом их спора было что-то сверхважное, а от его исхода зависела как минимум жизнь на земле.

Добравшись до вольера с табличкой «Жираф», они остановились прямо перед прутьями решетки. Посмотрели друг на друга, снова заглянули внутрь. И расхохотались.

Вольер жирафа был пуст.

— Может быть, он спит? — предположила Аня. — Или вольер на ремонте.

Наташа прислонилась спиной к решетке и держалась за живот, изнемогая от смеха.

— Ты договорилась со смотрителями? — предположила Аня. — Чтобы они спрятали жирафа от меня. И обещала им за это долю. Я угадала?

— Ага, — с трудом выговорила сквозь смех Наташа, — половину порции мороженого.

— Ничего, отложим наш спор до лучших времен. А пока идем посмотрим на обезьян.

И они побрели по дорожкам парка наугад. Воздух здесь внутри казался теплее, чем в городе, ветра не было. Пахло влажной шерстью животных и продуктами их жизнедеятельности. Так пахнет в зоопарке, в цирке, на ферме. Это запах природы, которой человек отвел специально огороженное место.

Во многих вольерах было пусто — зимой теплолюбивые животные предпочитали спать в закрытых помещениях. Тигры, львы, слоны, носороги не высовывали из-за дверей носа. Зато целых две лошади Пржевальского — одна маленькая, вторая большая — замерли перед подругами, тыкаясь носами в прутья, протискивая морды сквозь них, когда Наташа достала из кармана сладкую булку.

— Животных кормить запрещено, — напомнила Аня Наташе, но та только махнула рукой.

— Посмотри, как они клянчат, бедные.

Наташа разломила булку пополам и просунула оба куска внутрь вольера.

Большая лошадь Пржевальского схватила оба куска и, не обращая внимания на маленькую подругу, собралась было уйти с добычей в пасти. Но Наташа выхватила часть булки, шлепнула жадину по морде и сунула отобранный кусок маленькой — восстановила справедливость.

— Вот так. — Наташа отряхнула руки и повернулась с довольным лицом к Ане.

Аня вспомнила о тайной цели этой встречи.

— Ты ходила на последнюю встречу выпускников нашего курса? — спросила она.

— Ни на последнюю, ни на предпоследнюю. А почему ты спрашиваешь?

Аня пожала плечами. Открывать карты перед Наташей она пока не собиралась.

— Просто перебирала старые фотоснимки, вспоминала разные смешные случаи.

— А ты вспоминала, что меня выгоняли раз десять — одну-единственную на весь курс? — В голосе Наташи зазвенела неожиданная обида. — Что я была кем-то вроде факультетской дурочки? Что я сдавала экзамены с третьего раза, на тройку, списывая с твоих шпаргалок. Я видеть не хочу всех этих великих химиков. Университет я закончила, диплом получила — родители мои остались довольны. А теперь я переводчик, гуманитарий. Мне с ними, знаешь ли, не о чем за рюмкой дешевой водки болтать.

— А я, по-твоему, кто? — опешила Аня. — Хоть я и не пью дешевой водки.

— Однако ты не очень-то часто посещаешь эту вечеринку в первую субботу февраля.

Наташа раскраснелась, ускорила шаг. Аня не могла и предположить, какую чувствительную струну задела. Никогда раньше Наташа не признавалась, что ненавидит свои студенческие годы и все, что с ними связано.

— Извини, — попробовала успокоить ее Аня, — я не знала, что тебе так неприятны наши общие воспоминания.

Но Наташа была права хотя бы в том, что Аня и сама не выказывает жажды встретиться со свидетелями своей ранней юности. Но здесь было все просто — прошлое всегда казалось Ане хуже настоящего и будущего. Прошлое приходило к ней только в виде ошибок, поражений, неловких фраз, двусмысленных ситуаций.

Такая странная особенность была у Аниной памяти. Она могла бы назвать себя злопамятной — плохое она помнила дольше, хорошее забывала быстрее. Но не по злому специальному умыслу — воспоминания о плохом мучили ее, изводили. Теряя над собой контроль и рискуя привлечь праздное любопытство соседей по лифту или вагону метро, Аня могла застонать в общественном месте, чтобы избавиться от какого-нибудь глупого, случайного, бессмысленного диалога, навязчиво всплывшего в памяти.

Например, ссоры с Толиком. Аня прокручивала их в голове по сотне раз, подыскивая более удачные, обидные, злые варианты своих ответов. Пока не спохватывалась и не краснела от стыда.

Аня хотела что-то переспросить у Наташи, что-то уточнить, но вопрос ускользнул. Чтобы позже всплыть в памяти изнуряюще неприятной подробностью.

— Извини, — еще раз попросила она прощения.

Но Наташа уже успокоилась, румянец спал, голос перестал дрожать. Ее взгляд был прикован к паре тюленей, которые в бирюзового цвета воде сновали как заведенные — вперед-назад, вперед-назад. Они метались по узкому неглубокому бассейну как загнанные тигры.

— Похоже на дзэн-буддийский тренажер для концентрации внимания, правда? — спросила Наташа, не отрывая глаз от тюленей.

— Правда, — согласилась Аня равнодушно.

Звери перестали интересовать ее после того, как смутная тревога, дурное предчувствие опять протиснулись ей в сердце. Наташа ничем не смогла ей помочь, она не знала, куда пропали фотоснимки из семейного альбома.

— К тому же, — совершенно спокойно закончила Наташа, — на первую субботу февраля у меня всегда выпадал аврал в издательстве. Встречи выпускников не для меня даже по техническим причинам.

— Первая суббота февраля… — пробормотала Аня себе под нос.

— Что-что? — переспросила Наташа.

— Ничего.

Тюлени надоели и Наташе, и они обе направились к выходу из парка. Аня все-таки купила им обоим по мороженому — черничному, с лесными орехами.

— Кстати, — произнесла Наташа, вытирая руки носовым платком, когда они оказались за пределами парка, — когда я смогу получить твой автограф?

— Какой автограф?

— Под твоей фотографией на журнальной обложке.

Аня напряглась.

— Откуда ты знаешь? — едва слышно вымолвила она.

Неужели журнальчик, издаваемый Матросовым, добрался до Наташи? Но как? Ане не хотелось ни за что, чтобы тот дурацкий снимок разглядывали близкие ей люди.

— Так и знай, — сказала Наташа, широко улыбаясь, — половина хорошего в их статье о тебе сказано мной. А то и две трети. Так что первый автограф — мой.

— В чьей статье?

— Как в чьей? В статье корреспондента журнала «Деловая женщина», который приходил ко мне и расспрашивал о твоей юности.

— «Деловая женщина»?

У Ани отлегло бы от сердца — «Деловая женщина» не «Искусство для искусства», — если бы она понимала, о чем идет речь.

— О моей юности, — повторила она вслед за Наташей. — Зачем нужна журналу моя юность?

— Так ведь ты у них женщина ноября. Твой снимок на обложке, интервью с тобой, история твоей аптеки. Не стесняйся, видишь, я целиком в курсе дела.

«Хорошо бы и меня ввести в курс этого дела», — подумала Аня. На обложку «Деловой женщины» ее не фотографировали — это точно. Интервью не брали. Что же было нужно корреспонденту журнала от Наташи? Может быть, журнал передумал. Или чиновники из мэрии убедили их передумать.

— Моя аптека… Вряд ли бы журналу позволили такую широкую рекламу ночной аптеки. Легальные наркотики — сама посуди, какие толпы любопытных начнут осаждать аптеку. Даже на вывеске у меня не сказано, что аптека специализированная. Об этом знает только тот, кто в ней нуждается.

Аня произнесла все это тихо, как будто разговаривала сама с собой, убеждала себя, что все в порядке. Но Наташа не обратила внимания на замешательство подруги.

Она беспечно пожала плечами:

— Не расстраивайся. Значит, будешь девушкой декабря. В году месяцев много.

И они распрощались.

Во время своего второго визита в детективное агентство Ане не пришлось сидеть в холле. Она заранее, еще вчера, позвонила Виктору с работы, он ждал ее и поднялся навстречу, протягивая руку, как только Аня появилась в дверях. Выглядел он не менее эффектно, чем в первое их свидание. Не хватало только свежей фиалки в петлице.

— Знаете, у меня пропала собака, — сообщила Аня, едва села в кресло напротив Виктора.

— Собака? — улыбнулся он. — Собак я еще не разыскивал.

— И не станете?

— Если я откажусь, эта очаровательная женщина встанет и я навсегда потеряю ее из виду.

Виктор держался своего игривого тона. Но за его игрой вполне мог быть скрыт серьезный и ответственный подход к делу.

— У меня доберман. У него редкий нюх и оригинальное чувство юмора. Он любит притаиться за углом, чтобы с лаем наброситься, повалить свою жертву и обслюнявить все лицо. Приятно, что у нас с вами есть общие интересы и привязанности.

— Собаки — это прекрасно, но пропавший сеттер — не мой, а моей подруги.

— Хорошо. Расскажите, как он пропал. Сбежал во время прогулки? Его могли подманить и увести.

— Это долгая история, — вздохнула Аня и начала рассказывать с самого начала, с того момента, как в ее аптеке появилась карнавальная фигура «безумного профессора» и его мрачного телохранителя.

Виктор слушал ее очень внимательно и не прерывал. Аня пыталась проследить по выражению его лица, верит ли Виктор ей и не поднимет ли на смех, как это произошло в милиции. Но Виктор только изредка делал пометки в блокноте. Черты его лица не выражали ничего, кроме профессионального интереса сыщика.

Аня проговорила не меньше получаса. В ней словно прорвало плотину молчания. Под конец она даже устала. Все, что она пыталась восстановить в памяти вплоть до мельчайших подробностей, нельзя было отнести к приятным воспоминаниям. Но как только Аня закончила свой рассказ, ее напряжение сразу же спало. Остались только усталость и легкое опасение на самом дне души, что ее примут за ненормальную с манией преследования.

— Очень странная история, — подвел итог Виктор и предложил Ане чаю.

Она с благодарностью согласилась. От волнения и долгого рассказа в горле ее было сухо, но горячий чай с лимоном подбодрил Аню.

— Мужчина в мокром пальто — с чего вы взяли, что он из Лавки, а не из органов внутренних дел? Он представился, дал вам это понять?

— Даже не поздоровался. Но я так заключила — из его собственного поведения и из той ревности, неприязни и опасения, что сквозили в интонациях милиционера, к которому я вначале обратилась. Человек, сеющий неприятности. После нашей с ним беседы милиционер вернулся ко мне потеплевшим — словно мы теперь товарищи по несчастью.

— Если вы правы, я бы подумал на вашем месте, стоит ли затевать какое-либо расследование. Лавка и без нас с вами разберется с астаролом. У них для этого больше технических возможностей и больше компетенции. Как вы думаете? Полагаю, что вас прослушивают именно они. Но если вы ни при чем, то вам ничего с их стороны не угрожает.

Аня пожала плечами.

— Парень в мокром пальто — свидетельство того, что работа идет. Насколько я знаю их нравы, они скорее перебдят, чем недобдят.

— А собака?

— А собаку мы вам найдем. Начнем с осмотра места происшествия.

Виктор встал из-за стола. За ним поднялась Аня.

У нее сегодня были еще дела по службе. Они распрощались у выхода из высотного здания, на втором этаже которого размещалось агентство «Алад». Каждый сел в свою машину и поехал в нужном ему направлении. Аня в аптеку, а Виктор в сторону ее дома.

За бухгалтерскими ведомостями Аня не заметила, как подступило утро.

Аня вспомнила, как в детстве она запоем читала приключенческие романы, переживая за кровожадного одноногого Сильвера из «Острова сокровищ» и за коварного Степлтона из «Собаки Баскервилей» больше, чем за всех положительных героев, вместе взятых. Почему-то в злодеях, разбойниках и интриганках из тех детских романов всегда было больше жизни, больше обаяния. И потом, они всегда погибали в конце. Как это произошло с ее мужем Толиком.

А теперь отчетность стала Аниными приключенческими романами. Она погружалась в бумаги с тем же трепетом перед неизвестным и таинственным. Но концы с концами всегда сходились, точно так же, как в детских романах хороший побеждал плохого.

Закончив с бумагами и оторвав голову от стола, Аня замечала в окне все то же белесое небо приближающегося рассвета, что и в детстве. И ей становилось грустно, как будто жизнь кончалась одновременно с окончанием романа. Раньше Аня откладывала книжку и засыпала, а теперь прятала бумаги в сейф и ехала домой — спать.

Дома Аня оказалась в начале восьмого утра. Свет ей не хотелось включать, чтобы еще немного продлить эту ночь. Есть тоже не хотелось. Она сбросила одежду, ополоснулась под душем, задернула плотные шторы, чтобы будущее солнце, если вдруг оно надумает выглянуть, не било в глаза, и рухнула на кровать.

Тишину, разлившуюся по квартире, нарушал один и тот же тихий звук снаружи.

Это могла поскрипывать форточка, если она неплотно закрыта. Или ветви деревьев царапаются в стекла. Но квартира Ани располагалась на восьмом, предпоследнем, этаже, а облетевшие на зиму тополя у ее подъезда едва достигали до четвертого.

Аня постаралась отвлечься, подумать о маленьких пушистых овечках, строго по порядку перескакивающих через плетень. Овечек набралось восемь или девять, не более. Смертельно хотелось спать, но странное возбуждение и странные звуки уснуть не позволяли.

Она отбросила одеяло и подошла к окну, которое оказалось плотно закрытым. Форточка не хлопала, а новые плотные рамы поскрипывать не могли. Сквозь иней на стекле никакого вида Ане не открылось. Либо рамы рассохлись, либо нервы. Аня снова легла.

Вот она лежит и не знает, что какой-то немыслимый, жуткий человек-паук подкрался по стене к ее окну. Он крался тихо, но Аня все же расслышала его быстрое и ловкое движение. Он дышит на стекло, чтобы протаяло окошко, и смотрит сквозь это окошко на нее. На лице его написаны кровожадные намерения.

Аня рассмеялась, но напугать саму себя ей все же удалось. Сердце ее сейчас выпрыгнет из груди. А ведь даже в раннем детстве она не боялась темноты, одиночества, чужих людей и насекомых.

Неожиданно раздавшийся телефонный звонок заставил Аню подпрыгнуть на постели. Она сняла трубку и с облегчением узнала голос Виктора.

— Извините, что разбудил вас.

— Нет, я не спала.

— Скажите, ваш дом часто используют альпинисты для утренних тренировок?

— Что-что? — не поняла Аня.

— Два человека в альпинистском снаряжении болтаются неподалеку от окна вашей спальни на веревках, спущенных с крыши.

— Вы хотите сказать, просто болтаются и все?

— Они чем-то заняты, но мне отсюда не видно, чем именно.

— А где вы?

— Да здесь рядышком. На чердаке дома напротив.

— Но что вы сами там делаете? У вас с собой веревки?

— Наоборот, у меня с собой термос с кофе и мощный бинокль. Я ведь вас охраняю. Забыли?

— Ах да. — Аня смутилась. Первое, что ей пришло в голову — попытаться вспомнить, были ли задернуты шторы, когда она раздевалась. Вспомнила и успокоилась — свет она не включала.

— Я слежу за подъездом и окрестностями, — развеял ее подозрения Виктор. В его тоне Аня различила какую-то нарочитую, смущенную развязность. Так разговаривают юноши на первых свиданиях. — Тем не менее не беспокойтесь, меня не нужно стесняться. Секреты от священников, врачей и частных детективов только вредят. Хорошо, если редко испытываешь настоящую потребность обращаться к нам, но уж если обратился… Ладно, сотовая связь не для философских бесед. Мы не решили, что делать с этими двумя трюкачами.

— Подождите, а при чем здесь мы с вами?

Виктор замолчал.

— Алло, — забеспокоилась Аня, — куда вы пропали?

— Ладно, — произнес Виктор, — обсудим этот вопрос при встрече.

Аня вспомнила, где она раньше видела Виктора и почему он казался ей знакомым едва ли не лично. Телевизионное шоу «Несчастный случай», уверенная усмешка и добрые пожелания держаться подальше от ситуаций, которые влекут за собой обращение в детективные агентства. Вот откуда эта легкость, эта иллюзия, что общаешься со старым другом.

— Что же мне делать? А вдруг они вломятся ко мне?

— Я увижу это через свой бинокль и буду тут как тут.

— Может быть, это обычные квартирные воры? Я позвоню в милицию.

— А может быть, это ваш знакомый в мокром пальто? — Виктор избегал употреблять слово «Лавка» по телефону. — Или торговцы астаролом? Не нужна здесь милиция, она только все усложнит и спутает мои планы. Вы платите деньги мне, а не милиции. Я справлюсь сам. Можете ложиться спать, если уснете, конечно.

— Подождите… — Аня не хотела снова остаться наедине с неведомой опасностью. — Приходите прямо сейчас. Я сделаю вам свежий кофе.

— Я не должен мешать вам жить своей обычной жизнью. А напротив, должен помогать, и как можно незаметнее. И потом, здесь точка обзора намного выгоднее.

— Да бросьте вы, сами же позвонили, — Ане надоели их препирательства, — мне страшно одной.

Виктор помолчал, делая вид, что принимает решение. Аня знала, что он согласится.

— Ладно. При условии, что кофе сварю сам.

— Да вы шантажист. Варите, если иначе нельзя.

— Буду через пять минут. Звонить не буду, постучу. Никому другому не открывайте. К окну не подходите и не прикасайтесь к выключателю.

Виктор отсоединился.

Ане очень хотелось выглянуть в окно и хотя бы краем глаза посмотреть, где эти двое людей-пауков и чем они заняты. Когда раздался условный стук в дверь, Аня спохватилась, что по-прежнему не одета. Она завернулась в простыню и открыла. Вошел Виктор.

— Древнеримское собрание? — ухмыльнулся он. — Я не опоздал?

— В каком смысле? — переспросила Аня, но поняла, что выглядит действительно глуповато. Не включая света, Виктор уверенно прошел в кухню и захлопал там ящичками, загремел чашками.

«Смотри-ка, — подумала Аня, — какой хозяйственный мужчина. Прямо как Толик — чуть появился и сразу в кухню, дверцами хлопать, крышками звенеть».

Аня разозлилась на себя, потому что раскисла, растаяла под напором Виктора — в его присутствии она теряла волю, сердце на тонкой нити болталось где-то пониже солнечного сплетения.

Конечно, Виктор — не Толик. Но и никто другой ей не был нужен на место Толика, пока у нее не пропала собака. Нет, пока ей не начала звонить с нелепыми угрозами Лариса. Или может быть, это произошло еще раньше?

Аня на ощупь разыскала что-то из одежды в шкафу. Ей попались очень кстати свободные травяной зелени брюки из мягкого кашемира и белый короткий пуловер-букле. Прошлась массажной щеткой по волосам.

Сочетание белого с зеленым особенно шло ее волосам, коже, глазам. Ее руки бессознательно сделали наилучший выбор.

Аня быстро оделась и прошла в кухню, где полумрак начал сменяться скудным светом позднего осеннего утра и где ее ждал Виктор.

Кофе уже дымился в двух чашках и распространял свой бодрящий аромат. Виктор окинул Аню быстрым и цепким взглядом, и ей показалось, что он остался доволен.

«Да что же я веду себя, как лошадь на сельскохозяйственной выставке: понравлюсь — не понравлюсь, купят — не купят!»

Аня чуть не вскочила, чтобы пойти переодеться во что-нибудь попроще. Но вышло бы еще глупее. Она сделала глоток кофе и обожгла язык. Но успела понять, что кофе сварен отменно.

«О чем я думаю, ко мне, может быть, уже убийцы лезут, а я свитерками занята».

Виктор молча пил обжигающий кофе. Вот он уж точно думал о деле. Он был собран, весь его облик говорил о том, что он на службе.

— А где же бинокль и термос? — спросила Аня требовательным тоном.

— Что? — не понял Виктор. — Ах да, забыты на посту.

Шорохи и поскрипывания, которые не давали Ане уснуть, прекратились. Когда Виктор наполнил себе вторую чашку, тишину нарушил звук хлопнувшей дверцы автомобиля. Тотчас заурчал мотор. Виктор встал, скользнул к окну и немного отодвинул муслиновую оранжевую с небывалыми голубыми ромашками занавеску.

Он осторожно высунулся наружу и убедился, что скалолазы исчезли.

— Белый крытый фургон, — пробормотал он себе под нос. — По бокам фургона надпись «Мослифт». И телефон — двести сорок три…

— Что там? — спросила Аня. Ей тоже хотелось увидеть, но Виктор, как ребенка, отстранил ее от окна и закрыл его. В блокноте появилась новая запись. Виктор вернулся на место, к своему кофе и Ане.

— Трудно поверить, — сказал он задумчиво, — что на вас одну брошены такие силы. Что такого драгоценного вы украли у них?

— Изволите говорить загадками?

— Это ваша жизнь остается для меня загадкой. Зачем к вам лезли скалолазы, как вы полагаете? Полюбоваться с улицы видом вашей спальни?

— Это как-то неправдоподобно, — пожала плечами Аня.

— Вот именно, — согласился Виктор. — Скалолазы на веревках, парень в мокром пальто, еще один богатырь, который таскается за вами по всем магазинам парфюмерии и дамского белья. Вы уверены, что никого, кроме меня, не нанимали заботиться о вас?

— Постойте, Виктор, какой еще богатырь? Это что-то новенькое.

Виктор закатил глаза и напомнил Ане манеру выражаться охранника аптеки Анатолия Георгиевича.

— Выправка военная. Высокий, сухощавый. Немного лысоват. Подробнее мой помощник Сева не мог его разглядеть. Не хотел дать ему понять, что засек его.

— И давно он за мной… таскается?

— Мой помощник Сева видел его три раза. Первый раз мужчина сидел у барной стойки в кафе недалеко от аптеки, где вы обедали, сидя за столиком. Второй раз он сопровождал вас на расстоянии пятидесяти метров, когда вы брели по Никольской и заходили во все подряд магазины, а он ждал вас у выхода. В третий раз его заметили на детской площадке под вашим подъездом — он испытывал на прочность довольно скрипучие качели. За стойкой он сидел спиной, два оставшихся эпизода происходили вечером, в сумерках. Так что Сева не мог его сфотографировать.

— А почему ваш помощник Сева за ним не проследил?

— Потому что у него были другие инструкции.

Аня помотала головой:

— Постойте. Кто еще, кроме этих двоих, следит за мной?

— Напрасно вы возмущаетесь, Аня. Это общее правило. Я должен хорошо представлять себе, на кого собираюсь работать. Для этих целей существует расторопный, сообразительный и неболтливый человек — Сева. Он мой помощник. И если я помогаю вам, он помогает мне помогать вам. Если бы не Сева, мы бы ничего не знали об этом парне, что ходит за вами.

— Понятия не имею, кто это может быть.

— Я бы сказал, что он ведет себя как тайный поклонник, а не как профессионал. Или как профессионал, у которого нет относительно вас каких-то специальных подозрений. Так, профилактика. — Виктор помолчал. — Тем не менее все, что я перечислил выше, плюс «жучок» в телефоне — уверен, что у вас на работе стоит такой же, — психопат с приклеенными усами и лекарство от страха, о котором не прочтешь ни в одном справочнике, — Виктор изложил свой перечень претензий к правдоподобию Аниной истории. — Можно подумать, что вы — Джеймс Бонд какой-нибудь. Только Джеймс Бонд — это кино, а не реальность. Вы представляете себе разницу?

Аня не ожидала от Виктора такого поворота и сникла. Она хорошо представляла себе разницу между жизнью и искусством, бодрствованием и сном, но ничего не могла поделать с той неведомой силой, которая решила в ее жизни эту границу разрушить.

— А вы-то сами, — попробовала пошутить она, — с биноклем и термосом, ночью, на чужом чердаке… Ну чем не Джеймс Бонд?

— Да пошутил я, — раздраженно махнул рукой Виктор, — не было никакого термоса и чердака. Просто случайно проезжал мимо и решил посмотреть здесь, как идут дела. Надеялся встретить вас по дороге с работы.

Если бы Аня не следила за своей мимикой, у нее бы отвисла нижняя челюсть. Виктор хочет сказать, что просто искал встречи с ней? А какой еще смысл можно придать высказыванию, которое начинается со слов «просто случайно проезжал мимо»? Уточнять Аня не стала.

— Если я вас не устраиваю как клиент, если вам не нравится или вызывает недоверие то, что я говорю, — можем перестать встречаться. Но только все, что я рассказала, — правда. Я не заманиваю вас под надуманными предлогами в свои женские сети. Понятно?

— Хорошо, не сердитесь. Извините, если обидел вас. Я не хотел. Я найду вашу собаку и попробую прояснить все остальное. Но боюсь, как бы эта ясность не огорчила вас еще больше.

— Что вы хотите сказать этим?

— Например, телефонное прослушивание. Вы не наивная девушка и должны понимать, что доверять наркотики первому встречному власти не станут.

— Понимаю.

— Прежде чем выбрать именно вашу аптеку, вас проверили в Лавке сто раз. И проверять не перестанут. А самый простой способ держать вас под контролем — это подслушивать и подглядывать. Вам приятно узнать об этом?

— Не особенно.

— Вот именно. Если я прав, а убедиться в этом мне будет достаточно сложно — Лавка таких секретов добровольно не выдает, — так вот, если я прав и вас просто контролируют государственные структуры, — живите, как жили раньше, и не подавайте виду, что вы в курсе наблюдения. Или бросьте все это, если хотите тайны личной жизни. Бросьте свою аптеку, поезжайте на время куда-нибудь. Поживите для себя, а не для галочки в городском отчете перед голландцами, которая наверняка нужна для получения какого-нибудь выгодного кредита от этих голландцев.

— Вот бы удивились и обрадовались мои голландцы, если бы узнали о телефонном прослушивании, — пробормотала Аня себе под нос.

— А почему вы думаете, что этот метод контроля над ситуацией является нашим отечественным изобретением? — Виктор ухмыльнулся.

— Такие методы, если я правильно понимаю, не афишируются? Чувствовала я, что не следует связываться с наркотиками. Увлек эксперимент.

— А ваш астарол — чем не эксперимент?

— Да не мой он. — Аня отмахнулась, чтобы отогнать от себя мысль, что Виктор в определенном смысле прав.

Виктор поднялся и ополоснул под краном Анину и свою чашки.

— Мне пора. — Он взял со стула свое большое темно-синее пальто и замшевые перчатки. Блокнот был спрятан в нагрудный карман пальто.

— Куда же вы? — спросила Аня.

— Работать.

Ане так не хотелось расставаться с единственным человеком, которому она доверилась.

С врачом иначе, Виктор ошибается. Краснея и запинаясь, выложишь врачу свои тайны и подозрения, он тебя осмотрит, сделает анализы и разочарует: «Нет, милая, все у вас в норме, идите домой». И хочется бежать от этого врача куда глаза глядят, никогда больше с ним не встречаться и выбросить его из головы.

В памяти Ани так и не утратила своей свежести омерзительная история, как Толик якобы «заразился» сифилисом от чужого полотенца в гараже. Стыдно вспомнить, но Аня, медицинский, можно сказать, работник, поверила, испугалась и побежала к врачу. Однако расчет Толика был совсем иной — под предлогом лечения ему, как обычно, нужны были деньги. Невероятная, дикая история, как, впрочем, и сам Толик с его фантазиями и претензиями.

С врачом совсем не так.

Желая побыть с Виктором еще немного, Аня некстати вспомнила о «Несчастном случае»:

— А я вас видела по телевизору.

Виктор нахмурился:

— А я автографов не даю. Если что-то случится, звоните мне в контору.

Не прощаясь, он толкнул дверь, вышел и скрылся в глубине лестничного пролета.

Вечером Виктор позвонил Ане на работу.

— Я побывал в вашем жэке, где имел очень содержательную беседу с вашим слесарем. Его фамилия Троекуров. Троекуров Григорий, тайну своего отчества он мне не раскрыл, но я не стал настаивать. Я не ошибаюсь?

— Понятия не имею, как его фамилия, — разнервничалась Аня. — Я просто узнала, сколько он возьмет за новый замок и за руку его привела. Сам он был в таком состоянии, что адреса не мог записать.

— Потрепанный длинноволосый блондин с жидкой бородкой, но без бровей и ресниц. Похож на рыбу лет тридцати пяти. Верно?

— Рыбы так долго не живут. — Аня рассмеялась.

— Даже какие-нибудь особенные, глубоководные? — притворно огорчился Виктор.

— Да, — ответила Аня. — Это он. — Слесарь Троекуров действительно напоминал глубоководных пучеглазых рыбок со щупальцами и фонариками, которых Аня видела в аквариуме зоопарка.

— В бортовом журнале у него все записано — и адрес ваш, и род выполненных работ.

— А почему в бортовом?

— Он бывший матрос торгового флота, на тыльной стороне правой ладони у него вытатуирован якорь. Да и сейчас, я думаю, он ушел в плавание. Без бутылки он бы не стал со мной разговаривать.

— И что он рассказал? Что-нибудь важное?

— О да. История, как будто списанная из «Тысячи и одной ночи».

— Подождите минутку, я закрою дверь кабинета.

Аня положила телефонную трубку на стол и прикрыла дверь, избавившись от пристального взгляда Анатолия Георгиевича. В последнее время этот человек с его тягостным любопытством стал надоедать ей. Мысль об увольнении Анатолия Георгиевича посещала Аню все чаще.

— Я слушаю вас. Подождите, а ничего, что мы… — Аня имела в виду, что телефон прослушивается, но не знала, стоит ли тех, кто ее слушает, ставить в известность о том, что ей известно, что ее слушают.

— Ничего, все в порядке.

— Тогда продолжайте.

— Значит, так. В квартире, расположенной прямо под вами, на седьмом этаже, проживает некто Прохоров Иван Васильевич. Помните пивную на углу, через один дом от вашего? Называется «Родничок».

— Не знаю, я ни разу не была там.

— И не стоит. Я там сегодня побывал. Заведение самого низкого пошиба. Водка запивается пивом и закусывается плавленым сырком. Все это стоя, если не на ходу. Красные шеи. Драки разнимает уборщица, размахивая шваброй. Закрывается «Родничок» не раньше двух ночи.

— Я думала, таких кафе в Москве и нет больше.

— Напрасно. Все как в старые добрые времена. Так вот, нашего Иван Васильича здесь все знают и любят.

— Дальше.

— Будет и дальше. Жена у Прохорова в «Родничке» работает продавщицей и заодно заведующей. На зарплату не жалуется. Шуба из норки, новый «форд». Если бы не манера выражаться и не цвет лица, сошла бы за мелкую аристократку. Одна проблема — муж пьет. Она его выгоняла много раз, но он или в «Родничке» толчется или в коридоре под ее дверью спит. С другой стороны, муж вещь тоже в хозяйстве полезная — для респектабельности нужен муж. Это она мне пыталась объяснить свои мотивы, я не очень в них разобрался. Пусть даже она его просто любит или жалеет. Теперь она держит мужа взаперти и лечит по каким-то новейшим методикам.

Пока Виктор рассказывал, Аня придирчиво оглядывала свои гиацинты на подоконнике и не находила в них ни одного изъяна. Розовые с белыми прожилками лепестки источали яркий душный запах весенней тропической ночи. Пробиравшиеся сквозь щелки в рамах сквозняки волнами гнали запах на Аню.

Она не очень понимала, куда клонит Виктор и зачем ей нужно знать подробности из жизни соседей, с которыми ее общение ограничивается приветствиями в лифте. Аня и представляла-то себе с большим трудом, как выглядят герои рассказа Виктора.

— Как вам это нравится? — спросил Виктор.

— А… что? Извините, я отвлеклась. Сегодня был трудный день. — Аня провела рукой по волосам.

— Напрасно вы пренебрегаете моим даром рассказчика, — съязвил Виктор. — Глядишь, что-нибудь полезное для себя почерпнете.

— Извините, — повторила Аня.

— Похожий на рыбу сантехник Троекуров заменил ей замок на новый…

«Кому заменил?» — спросила себя Аня, пытаясь сосредоточиться.

— …который может быть открыт только снаружи. Жена Прохорова…

«Ах да, жена Прохорова». Тропический запах отвлекал Аню. Она отвернулась от окна и стала смотреть на дверь, сквозь желтое узорчатое стекло которой различала склоненную над книгой фигуру Анатолия Георгиевича. Что такое он все время читает?

— …уходит на работу, — рассказывал Виктор, — а Троекуров открывает своим дубликатом дверь и выпускает милого друга наружу. Согласитесь, просто и гениально.

— Согласна.

— До двух ночи два товарища успевают сделать все свои немудреные дела, проспаться и вернуться домой. В общем, вполне невинные шалости алкоголиков.

— Ничего не понимаю, детский сад какой-то. А при чем здесь я? — не выдержала Аня. Слишком эта история была похожа на ее собственную. И развивалась параллельно в квартире прямо под ней.

— У алкоголика представления о дозволенном и недозволенном смещены. Гениальный план Троекурова был логически развит впоследствии: он бродит по этажам вверенных ему домов под видом слесаря — это не так уж сложно, потому что он и есть слесарь. Испортить замок ему — нечего делать. Замок испорчен, жилец бежит к слесарю, тот ставит новый, сохраняя себе дубликат. Чуть только у Троекурова и Прохорова не хватает на бутылку… дальше понятно? Уверен, что в местном отделении милиции хранится целая коллекция жалоб на мелкие пропажи. А поскольку это действительно мелочь — тут наша парочка держит себя в руках — и следы взлома отсутствуют, до этих краж руки у милиции пока не дошли.

— Так просто? — изумилась Аня. Смысл рассказа Виктора наконец стал ей понятен. — Так и вижу следователя вроде моего, которому через неделю в отпуск: «Лучше приглядывайте за своими домочадцами».

— Вот именно. Зная, что вы по ночам работаете, Прохоров с приятелем не ожидали никаких сюрпризов.

— И они ни разу не попались?

— Только однажды. Хозяева оказались дома и распахнули дверь, как только услышали, что с замком кто-то возится. На руки им упал перепуганный Прохоров. А Прохорова кто не знает в вашем дворе!

— Все знают, — согласилась Аня, припоминая этого увальня в собачьей шапке-ушанке и перегар, который он всегда распространял вокруг себя в лифте. Собачья шапка! — вздрогнула она.

— Все знают, и многие сочувствуют. Жизнь человека заела, жена замучила.

— Очень хорошо понимаю, — подхватила было Аня, но осеклась, вспомнив о Толике — непризнанном гении, которого она погубила.

— Кто заподозрит вечного пьяницу в преступных намерениях? Спутал дом, этаж, дверь — вот и все. Иди, Прохорыч, отдыхай. Еще и сам хозяин квартиры — большой гуманист — в нужный подъезд отвел.

— Какой у нас народ чуткий.

— Совершенно верно. Если будете менять замки, не обращайтесь больше к Троекурову.

— Не буду.

— Но самое важное, — продолжал Виктор, — ваш сеттер, кажется, нашелся. Он увязался за Прохоровым, и тот спрятал его у себя в квартире, сразу решив продать. Чтобы как-то компенсировать моральный ущерб от неудавшейся вылазки и собачьих укусов.

— Где собака? — призрак собачьей шапки встал у Ани перед глазами.

— Я сейчас еду туда. Троекуров его к своей подружке отвез, на сохранение. После того как собака изгрызла все полотенца в ванной, куда Прохоров ее запер.

Жевать полотенца — любимое занятие Братишки.

— Я хочу поехать с вами. — Аня была полна решимости.

Виктор, видимо, понял это и согласился. Через полчаса он заехал за ней в аптеку, и они помчались в направлении Юго-Запада.

На частые продолжительные звонки в дверь долго никто не отвечал. Аня слышала шумное собачье дыхание и стук лап по полу, но боялась ошибиться. Наконец детский голос за дверью спросил:

— Кто там?

Аня посмотрела на Виктора.

— Есть кто-нибудь из взрослых? — спросил Виктор.

— Есть, — ответил голос, — я взрослая.

Замок щелкнул, и дверь отворилась. На пороге стояла невысокая худенькая девушка лет двадцати. На ней была вытянутая до колен майка с портретом великого покойника Джима Моррисона. Глаза у портрета были вырезаны ножницами, и сквозь дырки проглядывало голое тело. Волосы ее были растрепаны, под глазами круги. Взгляд был полусонный, исподлобья он лениво изучал пространство перед собой.

Девушка напомнила Ане типичную посетительницу ее аптеки. Выверни ей руку и на внутренней стороне увидишь неровную цвета запекшейся крови дорожку — следы уколов.

Но главное, из-за ее ног на Аню и Виктора изумленно взирал Братишка. Секунду помедлив, он бросился к Ане и стал облизывать ей руки.

— Я взрослая, — повторила девушка. — А вы по какому случаю?

— А это наша собака, — ответила Аня, не отрывая радостного взгляда от Братишки, словно боялась снова потерять его из виду.

— Правда? — девушка расцвела и широко распахнула дверь. — Проходите же. Вы прочитали объявление? Гриша говорит — «ничья, ничья». А я вижу, что такая умная и ухоженная собака не может быть ничьей. Объявления расклеила на всех остановках. А вы все не идете и не идете. Я теперь вижу, что это ваша собака.

Желая заверить девушку, что все так и есть, Братишка вилял хвостом и заглядывал Ане в глаза.

— Да-да, — ответил Виктор, не желая отягощать такую милую девушку неприятными подробностями из профессиональной деятельности Гриши.

— Хотите чего-нибудь выпить? — предложила девушка, перекидывая длинные волосы за спину.

— Нет-нет, спасибо. Мы пойдем, — отказалась Аня.

— Я понимаю, вам хочется побыть с ним. Ну отлично. — И девушка также неожиданно исчезла за дверью, как и появилась на пороге. Дверь закрылась.

— Как хотите, Виктор, но это нужно отпраздновать. Я звоню Наташе с Аликом, и мы идем ужинать.

Виктор легко согласился.

Наташа появилась из такси, бросилась к Братишке и тут же залилась счастливыми слезами. Алик, как всегда, был сдержан, но по его глазам Аня читала, как он рад. На время Братишку заперли в машине Виктора и вошли в ресторан с грузинским труднопроизносимым названием.

Наташа щебетала, забывая о еде, Алик уплетал жареное мясо за обе щеки и смотрел на жену глазами молодого влюбленного. Странно, но было похоже, что возвращение Братишки действительно стало тем событием, после которого жизнь Алика и Наташи снова пошла на лад.

Не стесняясь, Наташа рассматривала Виктора, и на лице ее не было и следа того хмурого выражения, которое она обычно готовила для Толика.

Все, казалось, снова встало на свои естественные места. Посреди ужина Аня вспомнила о скалолазах. Но спросить о них Виктора сейчас не было никакой возможности. Пусть этот вечер продлится сколько возможно. И Аня выкинула на время скалолазов из головы.

Виктор воздерживался от спиртного, так как был за рулем. Аня делала маленькие глотки молодого красного грузинского вина, и оно кружило ей голову. Наташа, кажется, делала вид, что пьет — уровень жидкости в ее бокале не менялся. Алик осушал один бокал за другим и становился все веселее, но при этом не пьянел.

Через два столика от них гуляла небольшая свадьба. Молодожены были совсем юными. Жених выглядел еще более смущенным, чем невеста. Аня с замирающим от горечи сердцем бросала на них короткие взгляды, вспоминая свои бестолковые браки.

Вокруг жениха и невесты суетился упитанный бородач, манипулируя бутылками и тостами. Он был одет в латиноамериканском стиле — алый кушак обхватывал его не влезающий в черные блестящие брюки живот. Алый галстук-бабочка соперничал по яркости с цветом лица. Маленькие помпоны весело болтались, свисая с широких полей шляпы-сомбреро. Не хватало только гитары.

Отсутствие гитары и комплекция не мешали бородачу веселиться. Он был заметно во хмелю и шумел громче всей свадьбы, вместе взятой. От полноты чувств он приставал ко всем окружающим с намерением напоить их за здоровье молодых. Сомбреро то и дело сваливалось ему на глаза.

Подскочив к столику Ани и ее друзей, бородач ловко выдернул из-за спины бутылку и стал размахивать ею перед носом у Виктора.

Алик не долго думая выпил, чокнувшись с бутылкой бородача.

Виктор пить отказался, но бородач не желал с этим мириться. Виктор благодарил, бородач настаивал, поправляя наползавшую на глаза шляпу. Аня поняла, что он из тех зануд, которым легче покориться, чем объяснить, почему ты не хочешь этого делать. Интонации становились все напряженнее. Перепалка разгоралась.

Внезапно в электрическом свете блеснул металл, бородач выхватил из заднего кармана брюк маленький тупоносый револьвер и направил его Виктору в грудь.

— Пей или умрешь, — произнес бородач торжественным тоном театрального злодея. Его мексиканский костюм был тут как нельзя кстати.

Мгновение, и пистолет, выбитый из его рук, заскользил по полу и замер у ног охнувшей официантки. Бородач с заломленными руками лежал на полу, а Виктор сверху прижимал его к полу коленом.

Бородач постанывал от боли и смеха:

— Я же пошутил. Это не пистолет, зажигалка. Ребята, да вы шуток не понимаете.

Официантка осторожно подняла пистолет и нажала на маленький, невидимый Ане с ее места курок. Из дула выпорхнуло пламя зажигалки.

Виктор встал. Бородач, довольный своей незамысловатой шуткой, отправился дальше разыгрывать нервных посетителей ресторана. Он веселился как ребенок.

— Выпивка или смерть! — донеслось до Ани из дальнего угла обеденного зала.

Лицо Виктора было белым от тихой ярости.

«Милый мой, — подумала Аня, — да ты боишься оказаться в смешном положении».

Весь оставшийся вечер Виктор молчал.

Отвозя Аню домой, он так и не проронил ни слова. Огни мелькали за стеклом превышающего скорость автомобиля, сливаясь в непрерывные сверкающие полосы. Аня пыталась представить себе прошлое Виктора.

В детстве он, конечно же, был хрупким мальчиком. Собирал марки и увлекался книжками о животных. А еще, чего доброго, родители учили его игре на фортепиано. Сверстники, естественно, дразнили его. И он дал себе слово вырасти большим и сильным и стать кем-нибудь вроде космонавта. Но от страха быть осмеянным он так и не избавился.

Или наоборот — рос на улице, учился на двойки. Сверстники смеялись, когда учитель цитировал нелепицы из его сочинений. И он дал себе слово вырасти умным и талантливым. Но от страха оказаться в дураках… — и так далее по той же схеме.

— Спасибо, что проводили, — поблагодарила Аня, заходя в свой подъезд.

— Еще нет, — сухо произнес Виктор. — Попрощаемся возле вашей входной двери. Я хочу убедиться, что вы как следует запрете ее.

Аня пожала плечами. Она не знала, как его утешить.

Из почтового ящика выпало несколько рекламных проспектов. На всех было изображено одно и то же — в гору, помогая себе ледорубом, карабкался человек с рюкзаком за плечами, за человеком тянулась веревка. Веревка свивалась в замысловатые узлы и петли и образовывала текст. Текст гласил: «Фасадные работы. Профессиональные альпинисты заделают наружные швы вашей квартиры. Экономия тепла — 60 %».

— Посмотрите, — протянула Аня листки Виктору.

Он хмуро повертел их в руках:

— Что-то подобное я и предполагал. Станешь с вами мнительным идиотом.

Повисла тягостная пауза.

Аня растерянно рассматривала большой конверт из плотной коричневой бумаги, который также достала из почтового ящика. Такими конвертами пользуются госучреждения для деловой переписки.

— Собака ваша нашлась, — наконец произнес Виктор. — Замок вы сменили. Угрозы по телефону прекратились. У альпинистов к вам претензий нет. Кажется, у вас больше нет никаких проблем.

— Подождите, — опешила Аня. — А «жучки»?

— С «жучками» в вашей жизни придется смириться — я уже говорил.

— А как же мой муж… Его убили!

— Я так не думаю. — Виктор опустил глаза. — Я был в милиции, в ГАИ. Нет никаких намеков на то, что это не обычный несчастный случай.

— Вы не верите мне? Не верите в то, что ко мне приходили два фармацевтических маньяка. Что в их в руках настоящее оружие, которое способно свести с ума любого уравновешенного человека. Даже такого, как вы. — Аня задыхалась от обиды. — И никто об этом не знает.

— Один из них был одет в костюм Пьеро, а второй представлял Арлекина? Посмотрите сами, что бы странного ни случилось с вами, все находит себе нормальное человеческое объяснение.

— Все мои несчастья начались ровно после того, как в моей жизни появились двое торговцев астаролом. До этого все было хорошо, — настаивала Аня, и ничто не могло поколебать ее уверенности.

— Очнитесь — никто вас не преследует! Никакой опасности нет. А если вы будете жить, ожидая каждую минуту несчастья, — вы просто притянете его.

Мимо них прошел сосед с черным пуделем на руках, укутанным в детскую курточку — Микки Маусы по голубому полю. Сосед, пудель и Микки Маусы внимательно посмотрели на Аню одинаковыми черными блестящими глазами.

Виктор мял в руках черные замшевые перчатки с широкими отворотами. «Шикарная вещица», — подумал кто-то внутри Ани помимо ее воли.

— Уходите, — тихо, но твердо произнесла Аня.

Виктор впервые за последние полчаса поднял на нее глаза. Анино лицо горело, губы кривила горькая усмешка. Он смутился.

— Простите, я не хотел. Сегодня был такой тяжелый, неприятный день. Эта дурацкая шутка в ресторане выбила меня из колеи. — Виктор попытался улыбнуться.

— Уходите, пожалуйста, — повторила Аня и направилась к лифту.

На ходу она разорвала плотный коричневый конверт. В конверте лежала страница из журнала.

На фото была изображена полуобнаженная девушка в неестественной и приковывающей взгляд позе. Руки ее были обвиты веревками, волосы разметались, рот полуоткрыт, мука и сладость на лице. Но глаза девушки были выколоты, вместо глаз — две дыры в бумаге, проделанные каким-то острым предметом. Девушка была точно в той позе, которую Аня принимала сама, когда ее фотографировал Женя — настоящий художник. И эта девушка была сама Аня.

Аня охнула и прислонилась к стене. В это время вызванный ею лифт наконец приехал.

Виктор осторожно подтолкнул Аню внутрь лифта, вошел сам и взял у нее из рук картинку.

— Посмотрите, здесь надпись. — Виктор перевернул картинку.

«Угощай или напугаю», — было написано на обратной стороне этой отвратительной открытки. Вместо подписи изображена беззубая голова-тыква.

«Поздновато для Хэллоуина», — механически подумала Аня. Арбуз-убийца, парочка вампиров, вставший из гроба Максим Горький и беспрерывно потеющий пожилой милиционер. Не затянулся ли этот потрясающий розыгрыш?

Лифт помчался вверх со скоростью надвигающегося кошмара.