Глава 16

— Ведь в школу рано ещё.

— Ну да вообще-то.

— Давайте куда-нибудь ещё съездим.

— Есть версии?

— Так ты не против?

Хейс тормозит.

— Ну, так куда поедем?

— Не знаю.

Марина смеётся.

— Ну, так зачем предлагаешь?

— Не знаю. Я просто редко куда-либо езжу.

— Тут озёра вроде недалеко, — вспоминает карту Марина. Ей тоже не больно-то возвращаться хочется.

— Там дорога не очень хорошая.

— Ты откуда знаешь?

— Ездила туда купаться. Не люблю бассейны, да и городские пляжи заодно.

— Ой, давайте туда поедем!

Дорога и в самом деле довольно ухабистая. Марина и не знала, что Хейс так лихо умеет водить. Когда остановились, спросила.

— Хейс, а у тебя права есть?

— Сдала недавно из принципа. До этого просто так ездила. С номерами МИДв никто не останавливает.

— Правда что ль?

— Ну да.

— А если нарушить.

— Я ничего не нарушаю.

— А если не ты за рулём?

— Эр, что тебя на мысли всякие неправильные тянет?

— Просто надоедает немного всё время правильной быть.

— Быть надо не абстрактно правильной, или неправильной, а самой собой.

— Всё хотела спросить, ты где так водить научилась?

— Фактически, дома. Память просто хорошая, мотоциклы у многих, ездят зачастую как ненормальные. Только на моей памяти разбилось двое. Мне всё интересно было. Парни веселились — девочка, а моторами интересуется. Но не гнали. Катали частенько, как и прочую мелкоту. Ну, а раз тут стали транспорт навязывать, взяла то, что попривычнее.

— Хейс, а вода холодная?

— Мне нормально, но учти, я позакалённее тебя.

Эр трогает воду. Никакого решения не принимает.

— Марина, что скажешь?

— Нормально!

— Но ты же там стоишь!

— Ну и что? Я в школьных озёрах плавала уже.

— Они мелкие. Прогрелись уже.

— Здесь не глубже, чем там, — замечает Хейс.

— Но ты там чуть не утонула.

— Так то когда было. И если ты не забыла, меня вытащили.

— Ну, а я по определению не утону. Я же морская всё-таки.

— Как ты любишь хвастаться, — капризно говорит Эр.

Марина в ответ демонстрирует кулак.

— Знаете, я всё-таки поплаваю немного, раз говоришь, что мелко.

Хейс усаживается под деревом. Достаёт сигареты. Зажигалка на этот раз самая обычная.

— Мне можно?

— Можно. Нельзя осуждать других за те недостатки, что сам имеешь.

— А раньше…

— То раньше было. Сейчас время такое — всё сместилось куда-то.

Марина садится рядом.

— Надо было с собой взять что-нибудь.

— Наверное. Мне в общем-то и так хорошо.

— Я вот не знаю, хорошо ли мне. Всё странно как-то.

— Ты просто взрослеешь. Вокруг ведь не сказка.

— Говорит человек, о звёздах мечтающий.

— Баллистическая ракета может вывести человека в космос. Может разрушить город. Первого ещё не было, второе происходит почти каждый день.

— Люди уже были в космосе.

— В том мире?

— Да.

— Обратную сторону Луны видели?

— Видели. У меня дома даже картинка где-то была.

— Хм. У них эта сторона такая же или другая?

— Другая. Хотя, морей тоже много. Рассчитываешь добраться?

— Кто знает… Если баллистические ракеты будут развиваться такими темпами, как сейчас, то до аппаратов, способных покинуть земную орбиту осталось лет двадцать-двадцать пять. Может, увижу их. Если доживу.

— Это-то с чего?

— С того, Марина. Ведь даже твой отец наверняка не знает, когда война кончится.

— Угу. Даже байка такая есть. Слышала?

— Нет. Расскажи.

— Ну, в общем захотели солдаты узнать, когда война кончится. Подговорили императорского водителя. Тот долго смелости набирался. Решился наконец. Только рот открыл. А император и говорит: «И когда же только эта война кончится?»

— Ну вот, сама всё понимаешь. Мне ещё родители писали. Родня-то все живы, хотя два брата уже каждый были по разу ранены. Сама знаешь — красная нашивка — не шутки.

— Угу. У мирренов за тяжёлые ранения вообще медаль дают. Притом, одну из высших. Сордар смеялся — у него мирренское есть почти всё, дадут ли эту после того, как навоюемся. У него ведь уже желтая и красная нашивки. Мол, несмотря ни на что, он всё равно ещё и мирренский принц. И, кажется, единственный за эту войну член Дома Льва, кто получил ранение. Шутки-шутками, но у нас с этим ситуация тоже не очень. Нынешние Еггты, из тех, кому возраст подошёл все как на подбор, работают на оборону сильно далеко от линии фронта. Так я им и поверила!

— Почему?

— Потому что ни у кого из них нету технического или медицинского образования. Интересно, как без него можно на оборону работать?

Хейс молчит. С одной стороны, в свете происхождения, она ещё не до конца избавилась от подспудного уважения к аристократии. До земельных реформ Саргона её предки были арендаторами на землях Еггтов. О тогдашних представителях великого рода, старики и сейчас отзывались с уважением. С другой стороны, в школе по отношению к аристократам развился определённый скептицизм. Как-никак, среди учеников прилично детей тех, кто сделал карьеру при Саргоне, и никак не был связан со старой аристократией. Хватало и таких как она, одарённых выходцев из самых разных слоёв населения. Тем более, кое-кто из знати мог только кичится происхождением да богатством, по сути являясь пустым местом. Ленн была далеко не худшим вариантом.

Но вот знакомство с Мариной, Софи и Эридой снова изменило мнение о Древних Домах. Пусть и понятно, все трое — не типичные представители определённой среды.

— Я не договорила, мне написали ещё… В общем, много убитых. Калеками вернулись двадцати-двадцати пятилетние. Налоги растут, с техникой и товарами всё не очень хорошо. Тяжело там сейчас жить.

— Не знала напрямую, но догадывалась в общем. Сордар о чём-то таком говорил. Только больше про ситуацию в приморских городах. Он же там больше времени, чем здесь, проводит.

— Наверное. Я вот могу ездить куда хочу только из-за МИДвовских номеров. Только владельцам этих номеров и, естественно, машинам с номерами МО отпускают бензин без ограничений. Для остальных уже карточки ввели.

— Хм. Ведь войну отчасти именно из-за нефти Центральных равнин и затеяли… А остальное — красивые слова во многом.

— Не знаю. Но для кого-то эти равнины — дом. Те места, где я жила раньше — они ведь во вполне исторические времена завоёваны грэдами. Нашими отдалёнными предками. Теперь это Родина. Моя, моей семьи. Мы когда-то пришли на эти земли. Теперь они наши. Кто знает, как центральные равнины будут восприниматься через полсотни лет?

— Ты о чём это?

— Ни о чём. О жизни просто.

Подбегает Эр плюхается рядом.

— Сигаретку можно?

Хейс машинально протягивает пачку. Потом зажигалку. Эр пытается затянутся. Закашливается, выронив сигарету.

— Ты же не куришь на самом деле.

— Так вы-то курите.

— Ну и что? Ничего не надо делать из обезьяньего инстинкта.

— Да что вы обе такие унылые? Не выспались что ль?

— Жизнь просто не слишком весёлая штука.

— Ага. Особенно, у принцессы.

— Принцесса тоже, знаешь ли, живой человек.

— Какая же ты, Марина, зануда временами.

— Есть такое. Ты вот, наоборот, не пойми от чего, весёлая слишком часто.

— Что, есть повод грустить? — не поймёшь, истинное непонимание, или намеренно напускает на себя весёлость? Сводки ведь и читает, и слушает гораздо чаще многих, выглядящих далеко не столь беззаботными, как она. Марина всё чаще ловит себя на мысли — в последнее время Эр понять всё сложнее и сложнее. Неужели до такой степени приноровилась сказки писать, путать уже начинает, где вымышленный мир, а где — реальность? Кто её знает…

— Ну, так некоторые основания для грусти специально выискивают. Типа «Всё плохо, меня никто не любит и тому подобное».

— Да знаю я таких, они иногда даже о красивой смерти думают. Но ты ведь не такая.

— Это с возрастом не всегда проходит. С парой таких уже после школы познакомилась. Как правило, у них слишком много свободного времени. Плюс пресловутые недостатки среды. Некоторых популярных авторов читать просто вредно.

Марина ухмыляется. Хейс задумчиво продолжает.

— Там всё-таки виден куда более широкий срез нашего общества.

— Как так? У нас же вон из каких краёв люди учатся. Хоть с равнин Дальнего Севера, хоть с джунглей Юга.

— Справедливости ради стоит упомянуть, что всё-таки не совсем с джунглей, а те, кто в приморских городах живут. Лесные, хотя и имеют гражданство, всё-таки считаются регионом с культурной автономией.

— Да знаю я, что там за «автономия». Нормальную границу в этих лесах не проведёшь, вот и дали племенам гражданство, чтобы хоть как-то джунгли стерегли. Прежде всего, от племён, что мирреннские медальки «Союзник Империи» таскают. Сами-то миррены туда не особо лезут — дохнут от местных болезней. Нашим южанам куда как легче.

— Пусть так. Так догадываешься, почему в Университете представлен более широкий срез общества?

— В общих чертах. Но твою версию услышать интереснее.

— Критерии отбора. В школу могут попасть лишь те, у кого что-то есть в голове. Отцовские деньги или связи тут роли не играют.

— Точно! — встревает в разговор Эрида, — Мне папа говорил, когда поступать захотела. Он попросит Его Величество зачислить меня без экзаменов. Правда, сказал, чтобы я всё равно готовилась. Принципиальность Императора в этом вопросе уже стала поговоркой. Ему отказали. Но я сама справилась!

— Я, между прочим, тоже. Он даже для нас исключения не сделал. И правильно поступил, как я считаю.

— Об этом я, собственно, и говорю, — продолжает Хейс, — в «Сордаровке» места ни за какие деньги не купишь. Знания иметь надо. В Университете ситуация не такая безоблачная. Знаешь, наверное, набирающие высокий бал при поступлении и на экзаменах от оплаты учёбы освобождаются. Кто в общем-то успевает, платят относительно невысокую цену. Проблема в том, что не выгоняют и совсем глупых — с них поступает неплохой доход. Ещё есть «жертвователи» так сказать — их родственники переводили на счета Университета крупные суммы в обмен на понятно какие ответные услуги. Кроме того, без экзаменов могут поступать и бесплатно, или за символическую сумму, учиться потомки ряда старинных родов. Вы обе в том числе — Первые Еггты как-никак, основатели, а твоё родство с ними Эр, для поступления считается не таким уж отдалённым. Ну, вот и получается, что в Университете куда более причудливая смесь народа, нежели в школе.

— Ну, а ты-то к каким относишься? Не платишь, или просто прогуливаешь сордаровские денежки, благо имеешь на это полное право?

— Знаешь, я давно уже не удивляюсь, почему в школе была настоящая очередь желающих тебя поколотить.

— Заметь, никому по-настоящему это так и не удалось!

— Ключевое слово «пока».

Марина в ответ показывает язык.

— Нет, я ничего не плачу. Всё-таки отлично знаю, чего хочу. Поэтому, и учусь соответственно. Я же чистый технарь по складу ума. На технических факультетах богатеньких бездельников и нет почти. В инженерах сейчас потребность куда выше, чем в адвокатах. Как-то нужнее сейчас те, кто умеют плавить сталь и проектировать двигатели, чем болтуны.

— Что тебе адвокаты такого адвокаты сделали?

— Того, что развелось их больно много, равно как и философов. Всяких филологов да историков тоже немало, но всё-таки поменьше. Процентов девяносто всяких привилегированных тупиц сосредоточенно на этих факультетах. Зачем стране столько философов да адвокатов?

— Льготы по призыву, — мрачно бурчит Марина, — на войну из Университета попасть практически невозможно. Типа сохранение будущей элиты нации. Они и из консерватории не призывают никого. Хотя, зачем эта музыка нужна? Кошек наловить, банок к хвостам привязать да по жести выпустить бегать — всё тоже самое получится.

— Марина, ты в своём репертуаре.

— Ага, стараюсь!

— На технических факультетах ситуация несколько иная. Там большинство либо фанатики вроде меня, либо те, кто обучаются за счёт предприятий. Те, кто в большинстве своём на самом деле будут работать на оборону. Кстати, некоторые пошли добровольцами, хотя имели бронь.

Лицо Марины скривилось.

— Спорим, среди них нет ни одного представителя Великих Домов.

— Я тебе и без спора скажу: ты проиграла. Не надо думать о людях слишком уж плохо.

— И кто у нас такие красивые?

Хейс называет имена. Марина мрачнеет. Действительно, родовитые фамилии. Притом кое-кого она помнит по Дворцу Грёз и не помнит по Загородному. Не перевелись ещё белые вороны. Хотя, с другой стороны, предки этих ворон славу и титулы добыли на полях сражений. Иные ещё во времена Великих Еггтов.

— Как говорится, юношеский максимализм по полной программе, — подытоживает Марина.

— Весь вопрос в том, у кого… — неожиданно заключает Эр.

— Интересно, у кого ты ехидничать научилась?

Хейс усмехается.

— По-моему, я обеих знаю.

Марина демонстрирует кулак.

— Хоть вы не ссорьтесь. Мне с универа скандалов хватит.

— Ты что, и там староста?

— Нет. Просто устала от политических дискуссий. Привычка вечно во всё ввязываться начинает откровенно мешать. Сделать вот ничего не могу.

— Хм. С собой не можешь — сделай с другими. Нет человека — нет проблемы.

— Я про твою доброту много раз говорила уже.

Марина гримасничает в ответ.

— Просто, полно народу, особенно с юридического и философского, рассуждающих о необходимости изменения государственного устройства. Нарушаются у нас понимаешь, «Основные законы». Да и сами законы эти нуждаются в реформировании. Особенно в части перераспределения военных расходов и расширения культурных автономий.

— Им что, чего-то не хватает? Нет, я понимаю раньше крестьянские восстания были из-за больших налогов и не слишком умных аграрных реформ. Или там городские бунты из-за денежных реформ. Но этим-то что надо?

— Примерно это я у них и спросила. Особенно, интересно было узнать, какие именно законы не соблюдаются. Знаешь ли, привыкла чаще сталкиваться с соблюдением. Тут же стали мне лапшу на уши вешать о необходимости принятия какого-то закона об альтернативной гражданской службе. Мол, нынешнее законодательство, порождённое тиранией направлено на насилие на личностью. Мол, людям, признающим только мирные средства протеста следует разрешить не служить в армии и не брать в руки оружия. Я им только пальцем у виска покрутила, мол всё с вами ясно. Мне сказали, что у меня глаза затуманены деньгами кровавого режима. Так прямо и сказали.

— О как! А ты что?

— Я с мечом была. Коротким. Руку на оружие положила. И сказала, что за клевету могу и спросить. Этот тип заявил, что он пацифист, никогда не пойдёт служить в армию и вообще не возьмёт в руки оружия, особенно, для разрешения конфликтов. Я тогда в рубашке была, плечами пожала и стала рукава засучивать. Не то, чтобы драчунья такая. Но этого типа пожалуй, Эр бы запросто отколотила.

— Я люблю делать людям больно.

— Иногда они к другому языку невосприимчивы. Мне тогда ещё сказали: «жаль, что такой высокий интеллект не принадлежит к нашему миру. Вам лучше отказаться от устаревших взглядов».

Марина хохочет, колотя кулаком по земле.

— Не, во загнули: не принадлежащая к нашему миру. Может, это они ни к чему не принадлежат?

— Марин, тебе не кажется, что человек сам осознанно выбирает, по какой системе ценностей жить?

— Ну, миры-то иногда не по своей воле меняешь.

— Это экстремальный вариант, так сказать. Зачастую твои взгляды означают принадлежность к определённой группе. Хотя и не входишь официально в их состав. Учти, в определённой среде Солдат Империи — тягчайшее оскорбление.

— И что?

— Скорее всего, тебе среди этих людей предстоит жить. Только и всего. Университет не зря зовётся вторым парламентом. Весь спектр существующих у нас политических течений представлен там в наиболее ярком виде. Во всей красе, так сказать. Школьная рознь между, допустим, старыми и новыми аристократами — так, цветочки. Мне никогда не хотелось причинять вред Ленн. Просто получилось, как получилось.

Здесь же попадаться стали настолько чуждые моим представлениям о мире люди… Некоторых мне банально охота убить. Мир без них будет чище. Дышать будет легче. Только, проблема в том, что это не выход. Тут надо поступать по-другому. Но я не знаю, как.

— За что же ты их так прибить захотела? Вроде же не особо злобная.

— Дурак зачастую опаснее врага. С мирренами понятно — они хотят либо уничтожить наше государство, либо низвести нас на положение второстепенной державы. Я, так понимаю, ты по-прежнему читаешь в основном фронтовые сводки, считая столичные новости чем-то малозначительным?

— Ну, где-то так в общем. Отца и соправителей в столице нет, от Генштаба только здание стоит. Кэрдин, правда, вроде в городе, но всё время то здесь, то там. Что ещё быть может, если даже из парламента убрали особо буйных?

— Хм. О мирных акциях протеста против нарушения основных законов ты ничего не слышала?

Марина пожимает плечами. Не признаваться же, что и в самом деле почти ничего.

— Знаешь, читала где-то, в человеческом обществе процента три-четыре имеют различные психические отклонения. То есть, с миллиона где-то тридцать-сорок тысяч. В столице народу уже под, а то и вовсе за десять. Далее, математика уровня начальной школы. Ну и не все из них от общества изолированы. Некоторые вполне могут по улицам бегать.

Хейс невесело усмехается.

— Значит, всё-таки знаешь что-то. Ну, хоть про указ, снижающий призывной возраст слышала?

— Конечно. Сордар говорил, да я и сама читала.

Хейс смотрит как-то непонятно.

— И что думаешь?

Марина снова пожимает плечами.

— Вполне логичная при такой войне вещь.

— Ну, а коснись указ этот через несколько лет непосредственно тебя? Что скажешь?

— Да ничего. Возьму меч и пойду за винтовкой.

— Ты считаешь, так правильно?

— Хм. А разве может быть по-другому? Собственно, за этим я длинным мечом и владею.

— Призыва для женщин у нас нет.

— Есть призыв определённых специальностей. Плюс, запретить мне банально никто не может. Страна во многом создана мечами Великих Еггтов.

— Скорее, уж грохотом их пушек. Да и «Кодекс» Кэретты забывать не стоит.

— Это ничего не меняет.

— Пусть так. Только ты ведь не обязана поступать, как собираешься. Всё дело только в твоей принципиальности.

— Это плохо? — интонация — как в драку собирается.

— Нет. Но не все так считают. Особенно, довольно высокий процент столичных жителей, имеющих право на длинный меч.

— Ну, я в этом и не сомневалась особо. Насмотрелась уже на таких во Дворце Грёз да и других местах.

— Ну, так им тот указ не понравился. С него и началось.

— Что началось? — Марина чувствует себя довольно глупо, но спрашивает всё равно. Открывается ещё одна грань этого не пойми какой формы кристалла под названием «жизнь». Об этой грани знать просто необходимо.

— Или, указ просто как повод использовали. Мол, указ принят в нарушении Основных законов.

— Можно подумать, они что-то из себя представляют, протестуны эти.

— Тоже так сначала думала. Пока этой толпы не увидела.

— Какой толпы?

— Той самой. Ну, на похоронах.

— Я газеты эти дни не читала. Да и радио не слушала.

— Это и не озвучивали особо. Они сначала митинг организовали. Требовали отмены указа. Многие пришли в дурацких костюмах. Сначала всё было мирно. Потом одного из ряженных застрелил полицейский.

— Из-за чего? Я читала ведомственную инструкцию. Там не так много случаев, когда можно сразу открывать огонь на поражение.

— Так он с автоматом был.

— О как! Глупый вопрос «зачем?»

— Так на митинге поднимались и требования «реформирования полиции». Вот этот придурок и решил продемонстрировать гражданскую позицию. Полиция не эффективна, терроризирует мирных граждан, взятки берёт. А потенциальные злоумышленники могут ходить по городу с оружием и их никто не остановит. Так его остановили и предложили предъявить лицензию. Он отказался. Его и застрелили. Оказалось, у идиота массо-габаритный макет был. Снимки на следующий день были во многих газетах. Не пойму, почему так криво сработала цензура. Плюс в университете появились листовки с призывом прийти на похороны и почтить память жертвы кровавого режима.

— А что Безопасность?

— Так ничего и не поняла? Хотя, я сама только вчера и то не сразу догадалась. Эти, что вечно против в жизненных вопросах овощи редкостные. Да ещё с гнильцой. Этот Проспект они натурально изгадили сами фактом существования. Но зато и искать их не надо. Они от своих привычек отказаться не могут. Модная ночная жизнь всё равно должна продолжаться. Ведь власть показала слабину, похороны эти овощи объявили своей победой, тем более обошлось без эксцессов. Решили празднование устроить. Тут им и устроили облаву на дезертиров. У меня внешний вид слишком хорошо указывает на род занятий. Вот и прицепились.

— Ты же не можешь от призыва уклоняться! — только и смогла сказать поражённая Марина. Опять на деле всё не так выглядит, как сначала показалось.

— Думаю, они попутно ловили всех потенциальных бунтовщиков.

— Да что вы обе такое говорите?! — недоумевает Эр.

— Город, и особенно, некоторые люди в нём внутри не такие, как снаружи. Надеюсь, сегодня всё кончится. Несколько минут моего страха — не слишком высокая цена за спокойную жизнь всех остальных.

— Вчера ты так не думала. Я всегда после ночи лучше соображаю.

— Помнится, раньше ты обожала решения сразу принимать…

— Тут масштаб проблемы несколько отличается. Не обо мне речь. И даже не о вас. О стране. Тут подумать надо, а не орать, что пусть… имя/название любое можно назвать уйдёт и всё сразу наладится. Если уж задумал менять — реши, что и как именно. Как именно брать власть — этим заканчивать надо, а не начинать.

— Иногда вот понять не могу, ты за них или против?

Хейс снова лезет за сигаретами. Затягивается.

— Честно говоря, я сомневалась одно время. Много уж очень всякого красивого сказано было. Но я считать слишком хорошо умею. Поговорила с кое-кем из этих, кто хотя бы пацифизмом не страдает.

«Вот вы тут обещаете повышение социальных выплат. Дело, конечно, нужное. Только за счёт чего?»

«Перераспределение доходов и расходов».

«Инт-тересно. Самая большая расходная статья у нас — военная. Сократишь — на фронте станет намного меньше снарядов. К каким последствиям может привести, объяснить? Или, ты поражанец?»

«Нет».

«Что там ещё интересного? Всеобщая амнистия. Это как? Убийц и насильников тоже?»

«Но ведь много инспирированных для выполнения показателей, дел!»

«Я процент не высчитывала, ты тоже. Но вот у нас в соседнем городке несколько лет назад случай был. Завёлся любитель маленьких девочек. Попался на четвёртом случае. Внешне таким благообразным выглядел! Получил двадцать лет на севере. По вашим идейкам, его отпустить надо. Только вот у меня, знаешь ли, младшие сёстры есть».

Ответа не последовало.

«Что там ещё? Реформирование полиции. Кадры где возьмёшь? Или сам служить жаждешь? Вижу, что нет».

«Ты тоже, смотрю, не рвешься».

«Ну, так я работой нынешней вполне удовлетворена».

«Но это же цепные псы режима!»

«И что? У любого режима есть кое-какое имущество, нуждающееся в защите. Да и граждан не мешает защищать в том числе и друг от друга».

«Ты сама рассуждаешь…»

«Как кто? Чего молчишь, договаривай уж».

«Ты же сама от режима зависишь».

«Сказал сын первого секретаря замминистра горнодобывающей промышленности. Тебе ведь отец обучение оплачивает. Ему режим жалование платит. Так кто тут больше от режима зависит?»

Видела бы ты его физиономию! Они, протестуны эти все в большинстве такие — либо живут за родительский счёт, либо пристроены папой-мамой на непыльную работёнку мелким чином в министерстве. Либо вообще живёт не пойми за счёт чего или кого — сама знаешь, хватает в столице любителей молоденьких обоего пола.

Эр хихикает. Марина мрачнеет.

— Притом, все обожают похваляться друг пред другом независимостью и самостоятельностью. Хватает и тех, кто принципиально не работает, за счёт стишков, статеек, да переводов живут. Раньше-то они довольно сносно жили — газетёнок ни пойми о чём много было. Но с началом войны какие сами разорились, какие цензура поприкрывала.

— Ты считаешь, стихи пишут только совсем никчёмные люди? — теперь Эр задумчива.

— Не знаю. Мне последнее время «везёт» на приверженцев всяких модных направлений. То слова новые выдумывать начнут, то, наоборот, писать начинают словами из тех, что на каждом заборе. Мне как-то тех слов, что в языке есть, для общения вполне хватает. Те, что на заборах, для написания стихов просто не предназначены.

— Софи говорила, ты в поэзии разбираешься.

— Разбираюсь. Просто считаю, вершины грэдская поэзия уже достигла. Всё лучшее уже написано. Золотой век уже был. Да и серебряный тоже… Сейчас же… — щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить.

— Век упадка или увядания, — подсказывает Эр, — Или смерти и осени.

— Спасибо, слышала я такие названия. Подзабыла. Мне другие, в свете моей невозвышенной натуры, — Марина хрюкает от смеха, Хейс невозмутимо продолжает, — сильно нравяться. Век поросячьего золотца или тухлого серебра. Знаете, что это такое?

— Вроде бы. Прозвища каких-то совсем бесполезных руд. Блестят вроде похоже, но ни тем, ни другим не являются. Совсем негодные, их даже фальшивомонетчики в свои сплавы не добавляли. Хотя, им, бывало, их сплавы в глотки заливали.

Эр ойкнула.

— Марина, ты в своём репертуаре. Но если серьёзно, кой с кем из видных и не очень деятелей этого упадочного (термин относится исключительно к некоторым жанрам литературы) века я бы поступила как с фальшивомонетчиками. Заслужили! Чтобы пасти разинуть не могли! — неожиданно зло заканчивает.

Херктерент смотрит очень внимательно. Взгляд у Хейс сейчас такой… Её отец, наверное, так смотрел, поднимаясь в штыки.

— Страшно мне иногда становится, от того, как ты говоришь. Никогда раньше не пугала меня.

— Я и сейчас не собиралась. Извини, если так получилось. Просто, сначала промолчать хотела, что в городе последнее время не очень. Потом всё-таки решила выговориться. Ты, Марина, всё равно через пару дней раскопала бы всё. Эр всё чаще будет тут появляться. Знать надо, тут всё не так, как на картинках. Тут сильно по-разному всё. Высказала свой взгляд на происходящее. Не знаю, правильный ли он. Но мой. Сам выбрала врагов, или они просто нашли меня. Не знаю.

— Ты очень редко говоришь «не знаю».

— Боюсь, с каждым днём так придётся говорить всё чаще. Вопросов становится всё больше… Знаешь, почему я окончательно решила, что с ними мне не по пути. Частично, сказала уже — протест ради протеста, при отсутствии вменяемой программы дальнейших действий. И не менее, а даже, более важное — отсутствие лидера. Лидер должен быть один. Всем известный. Сильный. Знаю, дальнейшее почти из разряда фантастики, но… Готовый отвечать за свои слова и дела. Способный принимать решения. Решения могут приниматься коллегиально. Но лидер, называй его Императором, Верховным или как-то по другому, должен быть один. Я хочу видеть не абстрактную массу, а конкретного человека, выражающего интересы этой массы.

Вроде как могла быть с ними. Отец не любил об этом говорить. В ту войну… В него стреляли солдаты в чужой форме. Но стреляли и те, кто в своей. Солдатские бунты. Слышали?

— Да. — неожиданно первой отвечает Эр, — Папа говорил. Он прекратил несколько. Словно предупреждал о чём-то.

— Там, наверное, всё-таки несколько другое, — Хейс задумчива, — между бунтом сходящих с ума от обжорства людей, и бунтом тех, кто не хочет умирать, разница огромна. Помню, как отец с дядькой по-пьяни спорили. Не знали, или забыли, что я их слышу. Дядька ведь не с земли жил. Его по ранению демобилизовали. Тот бой на десятки лет стал символом нашего флота. Сама знаешь, как наградили участников. Его в том числе. К тому, что все получили ещё и флотская звезда.

— Хм. А это за что? Её ведь редко дают.

— Он комендором был на флагманском броненосце первого отряда, — Хейс вспоминает, рассказывала о дядьке старшей, а не младшей Херктерент, — Звезду дали з меткую стрельбу. К тому же, он ранен был.

— Тогда понятно.

— Его мать, говорят, не сразу признала, когда он пришёл в офицерской форме, при кортике, хотя и без ноги. Ему за заслуги очень хорошая пенсия вышла. Семейному, может, и мало бы, а ему одному хватало. Свою долю поля отдал отцу. Просто так. Но спорили братья жестоко.

«Ты, как офицером стал, забыл с чего мы живём. По тебе, видать, свои из пулемётов не лупили, когда людям надоело кучами под чужими пулями да снарядами ложиться. Власть-то тебя обласкала. А нам опять налог подняли».

«Мне-то хоть не ври, как налоги тяжелы. Думаешь, не знаю, что ты один из первых хозяев в округе?»

«Так сам же всё добыл! Не власть мне дала, как тебе подачку!»

«Кредит на покупку поля у реки тебе кто дал? Власть! Под такой процент малый да на такой срок из-за чего получил? Из-за того, что солдатом был, да льготу имел. Без того кредита ты бы сейчас куда как беднее был. Власть ему не нравится. Хотя получил ты с неё побольше моего. Что помирать не хотел, так это понятно. Но меня там не стояло, что там у вас было, не видел. Стрелять мог начать один дурак случайно, а остальные продолжили. Тогда виноваты все. И не виноват никто. Говорил же народ, Соправитель Первый тогда по фронтам ездил. Не ты ведь один тогда бунтовал. Что-то там, где он был, до стрельбы не доходило».

«Это да, про него за тот год плохого сказать ничего не могу. Может, до нас не доехал просто. Могло и по-другому быть. Только и при нём могло всё по-старому быть».

— Он и мне говорил, что на грани всё было. На такой, за которую просто страшно заглядывать.

— Вообще не думала, что он с тобой о таких вещах говорил, — замечает Марина. Эрида с фальшивым весельем показывает язык.

— Сколько раз сама говорила, как вредно думать за других.

— Я и не думаю. Я просто знаю про эти бунты. Там при подавлении, ну о тех, кто погиб, сообщали домой «умер от ран». Когда судили, смертные приговоры выносили. Не могу сказать, надо было их выносить больше или меньше… Бунтовавшие части не расформировывали. Меняли часть офицеров. Переводили на другие, более спокойные участки фронта. То наступление… Оно не столько выдохлось, сколько было сознательно приостановлено… Да и миррены особо в контратаки не рвались. Те дни могли стать днями начала конца империй. И той, и другой.

— Только люди ведь остались те же. Не только на памятниках, в сердцах отпечаталось «Помни войну!» Всё завертелось вновь.

— Слушай, спросить вот хотела. Эти протестуны нынешние как относятся к путчистам прошлого года? Я удивилась, когда узнала, что там почти все были пусть из столичной, но всё-таки, армейской среды. Хотя, по мне пеньки ещё те, — свергать императора. Когда его нет в столице рассчитывая, что кто-то поддержит их временного верховного… Глупо. Возможно, правда, я не всё знаю.

— Отношение двоякое С одной стороны, убитые при подавлении мятежа и казнённые — безусловные идолы для многих университетских. С другой стороны, армейская и университетская среда — абсолютно разны, практически не пересекающиеся, миры. Более того, частично враждебные друг другу. Знаешь, пацифисты костюм свой придумали, знак изобрели, длинные волосы многие носят. Так их молодые офицеры ловить стали. Бить и брить. Полиция с армейскими связываться боится. Комендатура сквозь пальцы смотрит.

— Не самое плохое из павлиньих развлечений.

— Павлиньих?

— Не знала, разве, что так армейские офицеры гвардейцев и вообще, солдат столичного гарнизона. Зовут?

— Не знала. У меня из знакомых офицеров только Сордар есть.

— Ха! Я от него это слово и узнала. Вот значит. Чем павлины занимаются, когда другие кровь проливают… Хотя, в этой истории и не знаешь, кто хуже. Павлины — мудаки, но наши мудаки. Пацифисты же — мудаки злостные.

— Что-то, чересчур весело у нас в городе стало… — с непонятной интонацией замечает Марина.

— Ничего не начинается просто так. Я не понимаю, зачем мутить воду во время войны. Слишком отличается жизнь в столице и других местах. Они словно не понимают. Не знаю, не могу лучше придумать. Но от таких действий может начаться такое — Войны Верховных покажутся детской забавой.

— Не мы те войны начали.

— Я тоже так думаю. Но сейчас так модно во всём сомневаться. Мол, это так современно и пора отбросить устаревшие представления о этих жестоких людях.

— Хм. И кого же из тех времён предлагают почитать? Эрендорнов с Безглазым что ль?

— Нет, не их. У них с Еггтами по сути, только в гербе и разница. Такие же кровожадные убийцы, только менее удачливые.

— Хм. Кого же тогда?

— Тех, кого они разбили.

— Племенных вождей? Так о них толком мало что известно. Только имена в основном.

— Если чего-то нет, то вполне можно придумать. Есть несколько обществ «Изучения древнего наследия». Пишут о «великих древних героях». Выискивают у себя примесь крови «свободных народов лесов и равнин». Вообще-то, выискивать особо не надо. Пол страны, наверное, такую примесь имеют. По именам и особенно, фамилиям, заметно. Только, что это значит? Язык у нас давно уже один. Всё остальное — тоже. Потомки жителей равнин есть среди генералов и соправителей. Идти надо вперёд, а не смотреть назад. Тем более, эти… Наследие изучающие не столько изучают, сколько глупости разные придумывают. Большинство из них даже элементарных фактов по архелогии степей не знают.

— Ты сама, насколько я помню, особо раскопками не занималась, — с лёгкой обидой замечает Марина. Она периодически просматривает в библиотеке многотомное и ещё не завершённое издание «Археология Империи». Справедливости ради, не столько читает, язык уж больно сухой, сколько картинки разглядывает. Всё-таки, во всех этих черепках, частях оружия, конской сбруи, украшениях, древних погребениях и руинах давным-давно исчезнувших поселениях есть какое-то своеобразное обаяние. Тянет к ним почему-то.

— Понимаешь, мне достаточно было прочесть пару университетских учебников, чтобы понять — в этих «Обществах» хорошо, если один из двадцати пяти знает больше, чем в учебниках написано. И не они там тон задают. Их больше черепки всякие интересуют. Эти о многолетней оккупации и геноциде древней культуры рассуждают. Требуют памятники разбитым Еггтами древним героям поставить. Даже деньги собирают на памятник этому… Ну что в бою при Кэреттограде был убит. Голову ещё Дине II на щите поднесли.

— Я поняла, о ком ты. Имя сама забыла. Титул у него был «Меч Божий». Если памятник ставить дадут, будет с чего лепить. Голова эта и сейчас цела, лежит заспиртованная в запасниках Исторического музея «Замок Ведьм». Я её видела. Там ещё и другие головы есть. Тех, кому в той войне не повезло.

— Они эти головы себе требуют.

— Зачем?

— Как правопреемники. Намереваются провести торжественные похороны с последующей сооружением пышного памятника. Деньги должны быть выделены государством с принесением официальных извинений.

— Они, что, совсем с ума посходили? Перед кем извиняться? Полупьяными студентами? За что? За создание страны, где они живут? Они, что, думают, будто объединение племён, даже не создавшее письменности, смогло бы когда-нибудь открыть Университет?

— За уничтожение древней культуры, нарушение каких-то там полумифических прав и свобод. — с кривой ухмылкой отвечает Хейс, — Ещё считают, что хранение этих голов — надругательство над национальной памятью.

— Дались им эти головы! Военный трофей, как военный трофей. Память национальная! Где они её взяли? Языки этих народов давным-давно мертвы. Сами их представители. Мать нашей общей любимицы Ленн как раз происходит из тех, кто на нашу сторону перешли, когда Дина Меча разгромила. Грэдская стерва до мозга костей. Теперь же, наверняка, во всех этих обществах состоит.

— Не состоит. Я точно знаю.

— Откуда?

— Я с ней помирилась. Друзьями с ней не стать, но и враждовать больше ни к чему.

— Что-то в этом мире становится не так. И я не знаю, что.

— Она вызвала на бой человека, клеветавшего на тебя. Её могли убить. Сама знаешь, какая из неё фехтовальщица.

— Плохая. На кого хоть она полезла?

Хейс называет имя. Марина криво ухмыляется.

— Ну, от неё-то вполне ожидала подобного. Софи знает? Это же вроде её подружка была.

— Знает. Ты не всегда справедливо оцениваешь людей, Марина. Софи о девушке с двумя гербами на клинке очень нелестно отозвалась. За подругу больше не считает. Скорее, наоборот.

— Хм. Она же, вроде, старается ни с кем отношений не портить.

— Отношения вообще-то другая сторона испортила. Клеветой. Она сказала, давно знает, что ты — наркоманка.

— Хе. Нечто новенькое про мою скромную персону. Хотя, вполне ожидаемое. Там слишком много народу было. Естественно, слухи поползли. Только с этой фифой я совсем не общалась. Чем я ей, интересно, так насолила?

— Тебе лучше знать. Кстати, в Университете некоторые просто жаждали завести со мной знакомство, узнав на кого я имею выход. Очень прозрачно намекали, что хотят быть представленными кому-либо из вас троих. Так же, считай, прямым текстом говорили, что согласны на очень серьёзные материальные подарки в мой адрес, если я обеспечу выход на кого-то из вас.

— Хитрозадые какие! Ну, а ты что сказала?

— Я дружбой не торгую. Кстати, знаете, как меня за глаза зовут?

— Ну и как?

— Принцесса.

— Ну, в принципе похоже.

— Притом, почти все думают, что это так и есть. Я, якобы, бастард императорской крови.

— Ты что-то подобное говорила уже.

— Наверное. Но они раскопали, что в полном имени Сордара есть Ректорн. Решили, что Рект — сокращённая форма фамилии, что он мне дал.

Марина смеётся.

— Ректорн вообще-то досталось ему от матери. Но рост у тебя подходящий, чтобы его дочерью быть.

— Меня как-то собственные родители вполне устраивают.

— Угу. Особенно тем, что ты сейчас живёшь сильно далеко от них.

— Марина, ты в своём репертуаре. Но если серьёзно, этот факт весьма немаловажен. Будь я дома, меня бы сейчас всеми силами старались бы выпихнуть замуж. Я по деревенским представлениям в девушках, считай, засиделась. К тому же, в тех краях считается не слишком хорошим, если младшая сестра выходит замуж вперёд старшей. На такой старшей вообще вряд ли кто женится. Браки там заключаются скорее по экономическим, нежели романтическим причинам.

— Может, ты здесь кого-нибудь нашла? Ну, там принца какого-нибудь. Хотя, в наше время качества большинства принцев не очень.

— Вы бы знали. Я ведь во многом самая настоящая книжная девочка. Где-то циничная, но ещё верящая в любовь. Не нашла я пока никого, хотя, если честно, и не искала особо.

— Хе-хе. Ты к Пантере загляни. Она точно всех перспективных столичных женихов знает. Заодно разбирается, кто чего стоит во всех смыслах слова.

Хейс смеётся.

— Всякого от тебя ожидала, Марина, только не того, что ты захочешь моей свахой быть.

Марина в ответ язык показывает.

— Бе! Я вообще, многогранная личность.

— Думаешь, мне это неизвестно?

— Я за других вообще не думаю. Исключительно за себя.

— Сама с той же целью, что мне советовала по указанному адресу прогуляться не думаешь?

— Если и надумаю, то я сперва к Старшей Ягр прогуляюсь. Она более ценную информацию предоставить может.

Смеются все трое. Потом Эр совершенно не весело заявляет.

— Почему, вас слушать примерно как фронтовые сводки? Вы обе словно на войне живёте.

— Вообще-то, это так и есть, — флегматично замечает Марина, не договорив, соображая, опять что-то не то ляпнула. Постоянно забывает, дочка соправителя, конечно, умница, но её процесс мышления по отношению к Марининому, перпендикулярен. При этом, присутствует умение словно невзначай, подмечать то, что Марина пропускает мимо глаз, ибо смотрит на мир под другим углом зрения.

— Эр, ты, как всегда, и права, и не права одновременно! — смеётся Хейс.

Эрида смешно дуется в ответ. Не то, чтобы злится, в чистом виде этому так и не научилась. Просто, как и большинство людей, не любит, когда даже на мнимую неправоту указывают.

— Ты на той же войне живёшь, — с непонятной интонацией замечает Марина.

— Живу. Только ведь никто меня не спросил, хочу ли я так.

— А что, должны были?

— Да. Должны были спросить. Меня, тебя, Хейс, Ленн, вообще всех. Кто всё это устроили, дрались бы между собой, а не заставляли бы других убивать друг друга.

Опять ответ в фирменном стиле, где не поймёшь, права она или нет.

— Твой отец, между прочим, тоже имеет отношение к тому, кто всё это устроил! — Марина начинает по-настоящему злиться, так с ней всегда бывает, когда разумных аргументов в споре не подобрать. Бывает так редко.

— Твой тоже. Я просто, считаю, если человек сделал что-то не так, то за свои дела он должен отвечать независимо от занимаемого положения. Но почему-то, во всём мире, чем человек выше, тем безнаказаннее. Всё с рук сходит. Так ведь быть не должно. Это неправильно.

Опять не знаешь, что ей сказать.

— Политика — дело грязное. Однако, кто-то ей должен заниматься. Не ты же со своими рассуждениями фактически пацифиста.

— Не я, — вздыхает Эрида, — чтобы такие дела делать надо слишком уж людей не любить. Кто-то, может, такого отношения и заслуживает. Я не знаю. Вот ты, к примеру, часто говоришь: «зло рождает только зло». Права, как обычно. Мне вот хочется остановить эту страшную круговерть. Только не знаю я, как. Я не пацифист. Нельзя бросить оружие, пока его не бросил враг, а он не бросит, ибо точно также хочет жить, и ждёт, что оружие первым бросишь ты. Получается замкнутый круг. Его надо разомкнуть. Только не знаю я, как. Мы не сможем убить всех мирренов, как и они не смогут убить всех нас. Да и, даже если такое страшное чудо случится, боюсь и победителям лучше не станет. Велик шанс, что они достаточно быстро начнут драться друг с другом. Вспомним Войны Верховных. Они ведь начались фактически при отсутствии внешних врагов.

— Первую войну спровоцировали. Сама знаешь кто.

Эр усмехается. Впервые в жизни от её улыбки становится слегка не по себе. Был ли среди её предков знаменитый в том числе и жестокостью, генерал Рэндэрд, сейчас точно не скажешь. Но вот человек, кого свои же прозвали «Живодёром», прямым предком дочери соправителя был. Начинаешь тут в дурную наследственность верить. Хотя, справедливости ради, генералом «Живодёр» был талантливым. Не щадил никого. Себя в первую очередь.

— Пусть спровоцировали. Могли эти. Мог другой кто-то. Камушек, спускающий с горы лавину. Условия сложились до того, как камушек упал. Война Верховных как раз лучшая иллюстрация. Если отбросить религиозную мишуру, о которой к нашему времени только историки и помнят, это в первую очередь был конфликт между столичной и провинциальной, военной в первую очередь, аристократией. Они банально хотели больше денег. И они их, в итоге, получили. Сама знаешь, источники и твоего, и моего богатства происходят с тех войн.

Всё течёт, все изменяется. Мне всё страшнее. Среди моих предков были неплохие стратеги. Люди, умеющие рассчитывать, что произойдёт на следующий день, или спустя несколько лет. Мне кажется, сама могу что-то такое.

Я боюсь новой Войны Верховных. Напрасно люди думают, что я ничего не замечаю. Ведь вижу, как подавляющее большинство людей смотрит на таких, как мы с тобой. Мы ведь слишком хорошо, даже замечательно, живём. У меня полно вещей, что стоят как годовая зарплата нескольких десятков человек. Понимаете, это неправильно. Просто неправильно, так быть не должно. Я это понимаю, но понимают и они. Люди, сейчас смотрящие смерти в лицо. Что будет, когда они пойдут по домам и обнаружат, что жизнь стала ещё хуже, чем была? Не захотят ли они взять винтовки опять? И пойти устанавливать справедливость? Начав, к примеру с того, что отберут лишнее у меня. Я ведь не умею защищаться. Но есть те, кто умеют. Как ты. Или Сордар. Вражда бедных и богатых. Я знаю, она вечная. Но сейчас опять пахнет временем, когда у одних слишком всего много, а у других, считай, совсем ничего нет. Они не без оснований считают, что мы присвоили принадлежащее им. Ещё один страшный замкнутый круг. Его надо разомкнуть. Иначе, будет страшно. Очень!

Марина и Хейс удивлённо молчат. Сказать нечего. Умеет дочь соправителя удивлять. Но не таким образом. Получается, прахом все усилия Херта пошли. Разноцветный взгляд принадлежит слишком умному человеку. Она знает, по каким причинам может начаться лесной пожар, но девочка не из тех, кто может встать у огня на пути или не допустить возникновения.

Да и Сордар говорил довольно страшные вещи о ситуации в стране. Марина знает, многие награды Кэрдин получены за подавление различных беспорядков. Пусть, это было не вчера. Но… Марина вспоминает вчерашнюю встречу. Всесильный министр по-настоящему устала. Устала страшно и мастерски прячет это. Иначе нельзя. Отец в последнее время становится всё более раздражительным. Всего на одну большую войну не спишешь. Бестия бывает у императора чаще всех. Так продолжается уже несколько лет. Последнее время Марина не часто бывает в Загородном. Но когда там, всегда видит Ягр или её машину.

Теперь вот Эр так заговорила. Её на самом деле, страшит ближайшее будущее.

— Ты, словно маленькая, боишься того чего нет, — не слишком умно, но надо же с чего-то начинать. Хотя, на деле, это напоминает действия в излюбленном стиле Рыжей Ведьмы — ввязаться в драку, а там поглядим. Чем всё кончилось, общеизвестно.

— Я боюсь того, что вполне может стать реальностью, — речь неожиданно тверда, напоминает отцовскую, — такого допускать нельзя.

— Если до такого додумалась ты, то наверняка о том же думают те, кто знают больше нашего. Неужели, ты думаешь твой отец допустит, чтобы тебя постигла беда?

— Он не всесилен. Есть вещи могущественнее его.

— Так он же не один. Мой отец, Кэрдин, другие. Вместе они не допустят беды.

— Ты уверена, что они на самом деле так едины как на картинках? Ведь даже там Кэрдин почти всегда стоит чуть в стороне.

— Да! — с честными глазами врёт Марина, прекрасно знающая о трениях в грэдской верхушке. Их характер неизвестен, но что есть, то есть. И как раз между Саргоном и Бестией больше всего.

— Ты на самом деле так думаешь?

— Конечно. Ты сомневаешься?

— Именно, что да, Марина. Я слишком хорошо тебя знаю. Есть очень много вещей, какие ты можешь делать хорошо. Но есть и то, что у тебя получается плохо. Ты честная, и стараешься говорить правду. Но… Ты в чём-то не была уверена, говоря мне да.

— Почему? Я во всём уверена абсолютно. Они справятся.

— Может быть, — Хейс задумчива, — было в какой-то книге. Старик провожая сыновей на войну, сказал: «В тот раз мы не смогли победить. Теперь — их черёд!»


Марина, только сама себе и признается, всё больше и больше запутывается в происходящем. Путч, протесты эти, непонятные процессы среди тех, кто по идее, должен быть всем доволен. Война, похоже, лишь ускорила то, что накапливалось как бы не с времён той войны, а то как бы не раньше.

И ведь, непонятно, что делать. Общество расколото изнутри. Она даже не знает, в силу естественных процессов или злого умысла. Может, играет роль причудливая комбинация всех этих факторов?

Ей-то самой к кому примкнуть? Раз уж даже Хейс колеблется.

Эр, пожалуй, права. Новая Война Верховных — именно то, чего стоит опасаться. Слишком уж богатый опыт у грэдов разрешения внутренних конфликтах путём ожесточённой драки друг с другом. Пусть, то было сотни лет назад. Но и сейчас в журнальных статьях нет-нет, да и мелькнёт. «Твои предки за кого были? За Север? Или за Юг?» Спрашивают зачастую так, будто где-то недалеко солдаты Дины или наёмники Безглазого собираются в поход.

Многие хорошо помнят, за кого сражались их предки. Иные считают, выбор был сделан в корне неверно. Приходилось читать — неправы были обе стороны. Надо было поддержать третью силу — государство Меча, или какое-нибудь объединение степных племён. Мол, они бы внесли в дряхлеющий организм некую гармонию.

Интересно, интересно, особенно, про дряхлость организма, благополучно существующего по сегодняшний день, и недавно выпустившего юбилейную монету как раз в память о очередной годовщине Великого Степного похода Чёрных Еггтов.

Какую можно предложить альтернативу? Что, есть что-то совершеннее раскинувшейся на трёх континентах Империи? Кучка мелких государств, отчаянно делящих земли и ресурсы? Какие-то, никогда не существовавшие в реальности «самоуправляющиеся общины»? Почему бы не оставить всё как есть?

Несправедлив слишком сложившийся порядок по отношению очень ко многим. Вот потому он и не может оставаться неизменным. Только ведь, менять — совсем не значит разрушать. Или всё-таки, значит? Марина не знает. Вопросы, на которые очень трудно, может и вовсе невозможно найти однозначный ответ.

Искать придётся. В том числе, и Марине. Девочка чётко теперь знает. Другого пути просто нет и быть не может. Ведь если не она, Еггт Императорской крови, то кто же? Если считаешь себя лучшим, то и ответственности несёшь больше всех. Будь готов держать ответ за слова и дела. Иначе, зачем кичиться знатностью и гербами, не тобой на клинки полученными?

С другой стороны, сейчас главное — война. Коснулась в той или иной степени практически всех. Дальше вряд ли будет лучше. Практически равны силы сражающихся гигантов. Победить можно только неожиданно применив на всех фронтах какую-нибудь новинку. Но в не слишком давние времена массовое применение химического оружия, танков и самолётов так и не позволило ни одной из сторон обрушить фронт. Более того, аналогичные конструкции почти сразу появлялись и у врага.

Даже на море только-только появившиеся линкоры не смогли переломить ход великого противостояния. Мирренский флот снизил активность. Даже не поймёшь, что сыграло главную роль — недавний разгром, или новые корабли грэдов. Уцелевшие броненосцы и достраивающиеся линкоры отстаивались, укрытые рядами минных полей и батареями. Потом уже выяснилось — миррены за полгода выставили больше мин чем обе стороны за несколько лет войны до этого.

В итоге, сами миррены после войны потратили много сил и средств на ликвидацию заграждений. Некоторые стояли у самых южных портов, куда не забирались даже самые нахальные грэдские рейдеры и подводные лодки.

Опасное соревнование продолжилось после войны, с началом новой только войдя в новую фазу. Конца не предвидется. Миррены потерпели поражение, но и у победителей хватает потопленных кораблей. Да что говорить, «Владыка морей» стоит на ремонте в отгроханном специально для него доке. И, как Марина поняла из письма Сордара, возникли некие технические проблемы, затягивающие ремонт ещё на несколько месяцев.

Загрузка...