Нет, не призраки!

ДАЛЬНИЙ РЕЙД

Иссиня-черная туча, смахивающая очертаниями на австралийский материк, залегла над передним краем. Ее насквозь пронизала молния и вмиг рассыпалась веером синих зигзагов. Где-то высоко с грохотом перевернулся огромный ковш — сплошная звенящая завеса дождя заслонила немецкие траншеи, приземистые холмики дзотов, проволочные заграждения, минные поля…

Дождь быстро переметнулся на другую сторону. Окопчик стало заливать водой.

— Пошли отсюда, пока не промокли совсем! — забеспокоился майор Воронов.

— Подождем. — Добриченко из-под капюшона глянул на небо. — Ливень скоро пройдет. Авось что-либо и прояснится… Интересно, как немцы пережили омовение…

Лейтенант, приблизив к глазам бинокль, долго смотрел в одну точку, потом радостно позвал:

— Полюбуйтесь и вы, товарищ майор!

Воронов взял бинокль.

Заминированную ложбину между двумя высотками пересекали проволочные заграждения в шесть рядов. Под колючей проволокой, на самом дне котловины, бурлил и пенился весенний поток. Он ширился на глазах, размывая удобный лаз.

Ночью разведгруппа во главе с лейтенантом Добриченко воспользовалась этим лазом.

Первую линию обороны разведчики миновали один за другим, стараясь не потерять из виду впотьмах широкую спину Сомова, посланного в головной дозор. Последним шел Иванчук; он старательно «заметал» следы. Сегодня ему досталось много хлопот: разведчики пересекли узенькие полоски истоптанной ржи, низкорослого ячменя, реденького проса. Иванчук поднимал наклонившиеся стебли, печально гладил руками колосья. Па его родной Киевщине пшеница плескалась сплошным золотым океаном — глазом не окинешь… А здесь — жалкие полоски… На полтора года пришла на обездоленные земли Западной Украины желанная свобода. Только распрямились спины, исполосованные панскими кнутами, как в июне сорок первого года грянула новая беда, ободрала и разорила и без того бедного крестьянина, вернула к нищете — к узеньким полоскам, походившим на глубокие рубцы на теле украинской земли… «Ничего, — подумал Иванчук. — Пройдут тракторы, глубоко распашем эти полосы, и зашумит здесь не карликовый ячмень, а колосистые густые поля высокосортной пшеницы».

За вспаханным полем начинался луг. Кое-где из травы выглядывали гнилые пни, а вокруг них — редкая поросль ольшаника. Кусты ивняка спускались вниз; стала попадаться заросшая осокой топь. Зачавкала под ногами вода: группа приближалась к небольшой речке. Сомов притаился за кустом, рассматривая что-то в темноте. Группа остановилась. Не усмотрев никакой опасности, сибиряк отыскал в траве длинную палку и стал замерять глубину речушки. Пока он исследовал дно, Сорокин разбежался и одним махом перелетел на другой берег. За ним — остальные разведчики.

Вдали, слева, замелькали синие точки: фашисты на грузовиках подбрасывали что-то по шоссе к переднему краю. Добриченко провожал взглядом автоколонну до тех пор, пока огни подфарников не исчезли за пригорком.

Разведчики прошли прибрежный луг, редкий кустарник и добрались до леса. Лейтенант мысленно представил карту, быстро определил местонахождение группы и приказал двигаться на северо-запад. Где-то там, в конце маршрута, у Большого леса приютилась маленькая станция, которая очень интересовала штаб армии.

…Весь следующий день разведчики провели в наблюдениях за этой станцией, привокзальными постройками и шоссе. Удобно устроившись в густых зарослях леса, разведчики видели, как с самого утра вокруг военного эшелона бегали гитлеровцы. Они разгрузили двенадцать орудий, столько же тягачей, двадцать минометов. Артиллерию и тягачи кое-как замаскировали в лесу за переездом. Возможно, техника должна была дождаться особого распоряжения, а быть может, гитлеровцы просто не рискнули передвигаться днем.

Очень аккуратно снимали фашисты с платформ зеленые ребристые «сундуки». Около сотни этих загадочных «сундуков» нашли место под брезентовым навесом.

Затем пожилой железнодорожник отцепил два вагона в конце эшелона. Брюхатый немецкий паровоз, сорвав голос, тоненько пискнул и дернул состав. Порожняк отгромыхал колесами на стрелках и скрылся за семафором.

Возле вагонов с техникой снова засуетились солдаты. Толстый фельдфебель что-то прокричал. Из сторожевой будки выбежало около десяти давно не бритых, хмурых мужчин. «Бандеровцы», — сообразил Добриченко. Впервые он видел их так близко. С собачьей преданностью козыряли они каждому невзрачному фашистику, бережно носили карабины и за пакгаузом грузили их на подводы. Потом бандиты направились на Печеновку…

Ценные сведения собрал Сорокин, обнаружив в лесу небольшой, тщательно замаскированный полигон. Подслушав разговор двух офицеров, сержант понял, что через полчаса фашисты начнут проводить испытание нового реактивного оружия. Сорокин осмелился подползти близко к забору. В одной из досок он выковырнул сучок. Через отверстие разведчик разглядел, как из светло-кофейной трубки вырвалось жаркое пламя синего цвета. Шипящий снаряд, мотнув огненным хвостом, пробил восьмисантиметровую броню, как картон.

— Раздобыть такой снаряд можно? — нетерпеливо спросил лейтенант.

— Полигон охраняет рота автоматчиков. Десять пулеметов. Электрическая сигнализация…

«Итак, — сделал вывод Добриченко, — засекреченная зондеркоманда испытывает новое вооружение во фронтовых условиях и, кроме того, снабжает винтовками бандеровцев. Задержаться бы здесь еще хоть на сутки. Это небезопасно». Он полез в карман за папиросой, но портсигар, вырезанный из корня груши, оказался пустым.

Ротный толкнул Сорокина под локоть:

— Дай табачок, сержант! Говорят, чужой крепче…

— Какой же он чужой? Прислал дед Чуйкова. Как спирт! — Разведчик передал командиру кисет и сложенную в гармошку газету.

Добриченко оторвал ровный прямоугольничек, скрутил козью ножку и с наслаждением затянулся.

— Назад тронемся до наступления сумерек. Надо лес осмотреть.

Описав полукруг, в центре которого осталась станция, разведчики взяли курс на юг. Группу по-прежнему вел Сомов. Он пробирался сквозь чащу легко и уверенно, словно тут родился и вырос. И в самом деле, этот участок леса напоминал ему родную сибирскую тайгу. Сомкнутые вершины сосен и лохматых елей не пропускали свет, и люди двигались в зеленом полумраке. Черная земля пахла плесенью, подгнившей хвоей, влажным мхом. Иногда ноги натыкались на скользкие замшелые валуны. И вдруг под сапогами захлюпало болото.

Сомов остановился и, подождав лейтенанта, вопросительно посмотрел на него.

— Бери левее. — Добриченко пальцем сбил с плеча мокрицу. — Северная опушка леса, наверное, более интересна.

Сомов посмотрел на компас и свернул влево. Местность постепенно подымалась, стало сухо. Заросли отступили. Вышли на поляну, окруженную кустами шиповника. В высокой траве то тут, то там валялись выветренные плитки торфа.

Лейтенант поднял одну из них и стал внимательно рассматривать. Тем временем Сомов пересек поляну и поманил пальцем командира к себе. В лес вела просека, на которой возвышались две кучи торфа и опрокинутая вагонетка.

— Где-то неподалеку должна быть узкоколейка, — шепотом произнес Сомов.

Добриченко согласился.

Догадки подтвердились: за сто метров от просеки разведчики увидели однолинейное полотно. Лейтенант потрогал добротные, хорошо просмоленные шпалы:

— Ну вот и танкистам угодили. Пройдут, как на параде. Продвинемся еще на север. Теперь будьте осторожны: каждый ствол опасен.

И ротный не ошибся. Трижды разведгруппа пыталась достичь северной, опушки леса и трижды возвращалась обратно: всюду было много солдат. По-видимому, гитлеровское командование перебрасывало на фронт новые соединения.

К вечеру разведчики остановились у лесного ручейка.

— Товарищ лейтенант, — прошептал Сорокин, — может, задержимся на денек, выясним обстановку?

— Нет, — категорически возразил Добриченко. — Наших сведений уже ждут в штабе армии. Кроме того, днем здесь очень легко засыпаться: лес кишит немчурой.

Сорокин, облизав обветренные губы, зачерпнул немного воды.

— Как лед… Немного выше — родник. Прополощу рот!

За Сорокиным поплелся Сомов.

Лейтенант переобулся, мысленно прикинул обратный маршрут, а разведчики все еще не возвращались. «Как дети! — рассердился Добриченко. — Дорвались к воде, полощут рты…»

В темноте треснул сухой хворост. «Это, наверное, Сорокин отяжелел после водопоя… Ног поднять не может! — возмутился лейтенант. — Вот всыплю ему чертей!»

Из тьмы выплыл плечистый Сомов. За ним кто-то незнакомый лениво топтал валежник. Добриченко, прищурясь, рассмотрел гитлеровский мундир. Немец?! Сорокин — он шел третьим — шепотом доложил:

— Пил…

— Скорей отсюда! — оборвал его лейтенант.

Вдали уже потрескивал валежник: перепуганный голос звал Пауля.

…Допрашивали «языка» в зарослях кустарника, за узкоколейкой.

— Отвечайте тихо, — предупредил Добриченко. — Как вы попали в плен?

Сорокин вынул кляп. С опаской посматривая на огромного Сомова, немец залепетал:

— Герр офицер, на ужин нам дали селедку. После соленого захотелось пить, а фляга пустая. Слышу: вблизи журчит ручеек. Бояться нечего: под каждым деревом свои. Дай, думаю, наберу свежей воды… Стал на колени… Здесь меня и схватили, заткнули рот. Этот герр офицер, — пленный вежливо взглянул на Сорокина, — любезно поддерживал меня за локоть…

— Тогда продолжайте разговаривать с ним, а я послушаю. — Добриченко устало сел на кучу шпал.

— Ваша фамилия? — спросил у немца Сорокин.

— Пауль Шифф.

— Год рождения?

— Одна тысяча девятьсот двадцать седьмой.

— Войсковая часть?

— Девятнадцатая мотодивизия, сорок шестой полк.

— Когда и откуда прибыли?

— Позавчера. Из Саарской области.

— Много войсковых частей в лесу?

— Военных здесь много. Техники более чем достаточно: орудия, самоходки, танки… Кажется, восьмая танковая дивизия.

Пугливый взгляд немца все время перепрыгивал с Сорокина на Добриченко. По-видимому, пленный пытался установить, кто из них выше по званию.

А когда после допроса Сорокин вопросительно посмотрел на командира роты, немец все понял. Какое-то мгновение он стоял живым мертвецом, потом, жадно проглотив воздух, быстро-быстро заговорил, обращаясь к лейтенанту:

— Герр офицер, я не боюсь смерти… Нас у родителей было трое. Старшего брата, Густава, казнили в берлинской тюрьме, Плетцензее… Средний погиб под Севастополем… Я — последний. Мать не переживет…

За годы войны Добриченко видел около двухсот «языков». Это были разные люди — нахальные и льстивые, смелые и трусливые, умные и глупые, циничные подлецы и одураченные работяги. Разговаривая с ними, лейтенант научился почти безошибочно отличать, где правда, а где ложь. В словах пленного была правда. Лейтенант знал, кого бросали в подземелье самой ужасной тюрьмы рейха… В руках Добриченко была судьба третьего сына фрау Шифф, и ротный колебался…

Наконец лейтенант поднял голову:

— Вы, Пауль Шифф, верно оцениваете только свое положение и совсем не считаетесь с нашим. Если бы в ваши когти попал кто-нибудь из нас? Что бы вы сделали?

Рука лейтенанта вывела на животе немца крест.

— Но вы же — советские! — «Язык» дважды повторил последнее слово, как будто сознавал, что сейчас только оно возымеет силу.

— Да, мы — советские! — с гордостью подтвердил лейтенант. — Мы предоставим вам, Пауль Шифф, возможность доказать, что вы не из подонков.

— Я буду жить? Герр офицер, вы говорите правду?

— Правду. — Добриченко повернулся к пленному спиной, давая попять, что разговор окончен. — Верни ему кляп, Сомов! И возьми шефство, ясно?

Лейтенант «погадал» на звездах, дал знак двигаться. Группа вытянулась в цепочку. Добриченко постоял немного, прислушиваясь к лесным звукам, и догнал Сорокина:

— Передай, чтоб шли вдоль узкоколейки…

За несколько метров от восточной опушки леса узкоколейка оборвалась. По-видимому, ее намеревались или продолжить, пли отремонтировать, потому что вокруг лежали шпалы, груды щебня, ржавые рельсы.

Между деревьями время от времени вспыхивали немецкие ракеты. За холмом лениво стучал крупнокалиберный пулемет.

Движением руки Добриченко остановил группу, внимательно посмотрел на «языка». Шифф, словно защищаясь от смерти, качнулся.

— Вы, кажется, не из пугливых, — насмешливо прошептал лейтенант по-немецки. — Сейчас вам развяжут руки. Делайте все, что прикажут. Это — фронт. Спасая вас, мы рискуем собственной жизнью…

Возвращаться из тыла врага всегда труднее, чем переходить линию фронта, отправляясь на боевое задание. Остался на сучке, пеньке или колючей проволоке кусочек материи от маскировочного костюма, кто-то не замаскировал окурок или по рассеянности бросил спичку на лесную просеку, оставил на влажной земле след сапога — и наблюдательный враг, который умеет хорошо ориентироваться и анализировать мелочи, легко поймет, что в тылу орудуют советские разведчики.

Тут же по радио передадут сигналы зондертревоги, и целые отряды станут прочесывать лес автоматными очередями, будут рваться с поводков овчарки, притаятся всюду «секреты» и засады, на переднем крае удвоят посты… Для разведгруппы, действия которой сковывает «язык» со свободными руками и ногами, опасность увеличивается втрое.

Короткими перебежками разведгруппа миновала кустарник, проползла открытую местность и замерла под пригорком. Добриченко и Сорокин поднялись на склон, поросший терновыми кустами. Отсюда уже близко к немецкой траншее. Из-за высотки взлетела ракета. Ослепляюще-холодпый фонарик повис над передним краем.

— Вот это номер! — Сорокин показал на проход, который так хорошо послужил разведчикам.

Возле проволочного заграждения ротный увидел четыре серо-зеленые фигуры. Трое фашистов лежали в воронке, четвертый устанавливал ручной пулемет. Наверное, вчера гитлеровцы заметили лаз под заграждением и устроили засаду. Разведгруппа попала в ловушку…

Сорокин заметил, как изменилось лицо лейтенанта: глаза сузились, стали совсем маленькими, морщины над переносицей углубились. Опершись подбородком на кулак, Добриченко неотрывно наблюдал за немцами.

— Беда, — вырвалось у Сорокина.

— Они ожидают наших с нейтральной, — спокойно заметил Добриченко. — А мы — у них в тылу. Сообразил?

— Но их четверо! Если не спят, только чудо…

— Возьми троих разведчиков и действуй, только без шума. Я буду наготове.

— Слушаюсь! — Сорокин скатился в долину.

Добриченко еще раз окинул взглядом траншею. Слева ударил трассирующими пулями пулемет. Его поддержал другой — с соседней высотки. Сократились интервалы между вспышками ракет. Неужели фашисты что-то заподозрили?

Секундная стрелка на часах завершила девятый круг. «Где же ребята? — забеспокоился ротный. — Каждая секунда дорога. Пора бы переползти им холм…»

Сзади тихо зашелестела трава. «Это Сомов «языка» переправляет поближе, — сообразил Добриченко. Правильно, пускай и немец осмыслит». Лейтенант посмотрел вправо, поднял руку.

Теперь все взгляды были прикованы к четырем фигурам, которые ползли по дну ложбины. «Слишком медленно— до утра не доползут…»

В зарослях конского щавеля голосисто застрекотал сверчок. Пулеметчик шевельнулся. Солдат стало восемь человек. Что за оказия?.. Нет, это просто устали глаза, двоится…

Рядом с гитлеровцами замерли четыре разведчика. Добриченко и Сомов затаили дыхание.

Под кустом можжевельника взмахнула крылом сонная птица. Горным обвалом прокатился этот звук над ложбиной. Конец? Нет, часовой возле пулемета еще ниже склонил голову: предательски страшен тяжелый предутренний сон!

Что это? Проснулся? Потягивается… Разводит руками… Хотя бы не оглянулся… Уже не успеет!..

Холодный блеск ножа…

Добриченко слышит за спиной всхлипывания и оглядывается. «Язык» обеими руками закрыл глаза.

Тишина.

Сорокин сигналит пилоткой: путь свободен!

Только сейчас лейтенант ощущает нервный озноб…