Невидимые империи [Тайные общества старого и нового времени на Западе]

Фантасмагории

Антимасонская легенда, как уже говорилось, уходит своими корнями в легенду, созданную самими ложами, где она, естественно, обросла новыми подробностями и приобрела совершенно иной смысл.

В 1790 г. инквизиционное судилище в Риме занялось рассмотрением дела Калиостро. В свое время на процессе участников «дела об ожерелье королевы» в Париже, учтя снисходительное отношение к нему судей, «Великий кофт» неожиданно объявил себя новым воплощением Юлия Цезаря. На традиционный вопрос, признает ли он себя виновным, Калиостро ответил:

— В одном преступлении — да. Я убил Помпея.

— Я никогда не слышал об этом убийстве, — заявил обвинитель. — Оно, вероятно, относится ко времени другого прокурора— моего предшественника по должности.

Поскольку здесь, на процессе в Риме, можно было лишь усердным покаянием избежать смертного приговора, Калиостро старался изо всех сил. Он выражал полное раскаяние, твердил, что никогда не впутывал в свои дела дьявола, уверял, что он преданный сын католической церкви.¹ Инквизиторы настойчиво допытывались подробностей об учрежденных им ложах «египетского» масонства и вообще о нечестивых союзах. Удовлетворяя любопытство и хорошо поняв пожелания святых отцов, Калиостро сочинил сказку о заговоре против монархов, который составили 20 тыс. масонских лож, насчитывавших 180 тыс. членов. Себя же Калиостро представил главой секретного комплота…

Этой побасенке предстояла долгая и бурная жизнь.

Идея объявить французскую революцию результатом масонского заговора пришла в голову не только Калиостро, попавшему в цепкие лапы инквизиции. Кто знает, не направили ли мысли подсудимого в нужном направлении сами следователи Священного трибунала? Известно, что уже 6 января 1790 г., сразу же после ареста мага, кардинал де Берни, тогда еще посол французского короля Людовика XVI в Риме, сообщал: «Папские власти пытаются определить, не является ли он главой заговора, который имеет целью организацию тайных и масонских лож, повсеместно сеющих дух возмущения и мятежа против старинного образа правления». Правда, тогдашний министр иностранных дел Монморен имел достаточно благоразумия, чтобы хладнокровно ответить Берни: «Во Франции мистерии, порожденные франкмасонством, по-видимому, привели только к разорению нескольких одураченных»².

Впрочем, еще в 1782 г., за семь лет до взятия Бастилии, аббат Ф. Лефранк опубликовал книгу «Тайны революций, разоблаченные при помощи франкмасонства, и заговор против католической религии»³. Тем же аббатом Лефранком была высказана догадка, что уже Реформация являлась следствием «масонского заговора»⁴. Этот вымысел подхватил, например, глава роялистской разведки во время революции небезызвестный граф д'Антре ⁵. А по мере развития революции здравый смысл и хладнокровие были полностью утрачены эмигрантами-роялистами, которые, не желая слышать о подлинных социально-экономических причинах революции, предпочитали усматривать их в чем угодно, вплоть до запоздалого (почти на 500 лет!) «мщения тамплиеров», осуществляемого руками масонского ордена. Сие открытие сделал в 1792 г. один из офицеров эмигрантской армии принца Конде — Ла Токнай, ту же «глубокомысленную» гипотезу в 1794 г. повторил аббат д'Орибо, а вслед за ними и другие. Версия о «мщении тамплиеров» была разработана в книге бывшего масона Ш. Л. Каде де Гассикура (1769–1821) «Гробница Жака Моле». В ней повествуется, что Жак (Яков) Моле из своей тюрьмы (на месте будущей Бастилии) якобы основал четыре ложи, которым поручил отомстить за его смерть и роспуск ордена. После казни Великого магистра, разъяснял Кадеде Гассикур, шевалье Омон и семь тамплиеров, переодетые масонами, собрали пепел сожженных. Ложи дали клятву истребить всех королей династии Капетингов — потомков Филиппа Красивого, ликвидировать власть папы, проповедовать свободу народов и основать «вселенскую республику».

Масоны, согласно автору, еще в XIII в. завязали связи с ассассинами и от «горного старца» восприняли идею убийства монархов. В эту страшную тайну посвящены лишь подлинные тамплиеры — масоны 20 «скрытых» лож, находящихся в разных странах. Что касается легенды о Хираме, то она призвана утаить от непосвященных действительное происхождение ордена. Оказывается, «скрытые» ложи даже… основали Орден иезуитов, который организовал убийство Генриха IV и покушался на жизнь Людовика XV, поддерживали главу восстания в Неаполе Мозаньелло и Оливера Кромвеля. В иезуитских колледжах они обучили вождей 1789 г., убили шведского короля Густава III, чтобы заменить его масоном, спровоцировали штурм Бастилии — места заключения Моле. Главой заговора был герцог Орлеанский, и, хотя он был казнен в 1794 г. по приговору революционного трибунала, якобинский террор и движение санкюлотов были частями все той же всеобъемлющей конспирации. К числу виновных Каде де Гассикур отнес также иллюминатов, мистиков, алхимиков, именуя их всех скопом «тамплиерами-якобинцами». Каде де Гассикур изрекал: «Революция началась взятием Бастилии, потому что Бастилия была тюрьмой Жака Моле… Все статуи королей были низвергнуты, потому что надо было уничтожить статую Генриха IV, стоявшую на месте казни Жака Моле. Здесь тамплиеры должны были воздвигнуть Колосса, попирающего ногами короны и тиары». А разве главный предтеча революции — Руссо не звался Жан-Жаком?⁶

Из антимасонских сочинений читатель мог почерпнуть и массу других неожиданных сведений. Название главной революционной партии — якобинцы — было, оказывается, принято раньше, чем они стали заседать в библиотеке монастыря святого Якова. Оно восходит к имени казненного Великого магистра тамплиеров. Свергнутого с престола Людовика XVI сначала решили содержать в заключении в Люксембургском дворце, но тайная власть добилась, чтобы короля заключили в тюрьму Тампль — старинное здание тамплиеров, столетиями ожидавшее этого знаменательного часа. Когда в сентябре 1792 г. толпа расправилась с арестованными священниками, всюду появлялся таинственный старик с длинной седой бородой, который, убивая свои жертвы, приговаривал, что это месть за тамплиеров. После гильотинирования Людовика XVI незнакомец погрузил свои руки в королевскую кровь и окропил толпу, воскликнув: «Народ французский! Я крещу тебя во имя Якова и свободы!»

Эмигранты-роялисты Море де Понжибо и Мессей отыскали, оказывается, прямые намеки на революцию в предсказаниях Нострадамуса. Они считали, что столь точное предвидение Нострадамуса было попросту результатом его осведомленности. Он уже тогда, 200 лет назад, знал о подготовке секретного заговора, который и привел к революции.

«Предсказания» будущей революции пытались найти и в самих масонских (а также антимасонских) сочинениях XVIII в. К их числу относят появившийся в 1745 г. в Амстердаме анонимный трактат «Разоблачение масонского ордена», напечатанный там же (цитировавшийся выше) трактат аббата Лярюдана «Разгромленные франкмасоны» и даже изданную в 1770 г. социальную утопию — роман Луи-Себастьяна Мерсье «2440 год», в котором будто бы заранее точно описывалось взятие Бастилии. Сюда же зачисляют иногда и известное пророчество Казотта: ведь он тоже был членом тайного общества мартинистов, наверняка связанного с масонами.

Просветители не предполагали, что путь к ликвидации феодального строя вел через полосу кровавой борьбы, в которой трагическая судьба была уготована многим из тех, кто накануне революции мечтал об установлении строя гармонии взамен отжившего свой век монархического произвола и церковного фанатизма. «Пророчество Казотта», рассказанное французским академиком Лагарпом, пожалуй, наиболее ярко отразило это несоответствие ожиданий и суровой действительности. «Это было в начале 1788 г., — рассказывает Лагарп. — Мы были на ужине у одного из наших коллег по Академии, герцога де Нивернэ, важного вельможи и весьма умного человека. Общество было очень многочисленным и весьма разнообразным… Ужин был роскошным, как обыкновенно. За десертом мальвазия придала всеобщему веселью тот характер свободной распущенности, при котором не всегда сохраняется подобающий тон». Гости открыто выражали свое неверие, припоминали язвительные фразы из Вольтера или Дидро по адресу монархов и духовенства. «Все единогласно утверждали, что революция не замедлит свершиться; необходимо, чтобы суеверие и фанатизм уступили наконец место философии; начинали подсчитывать приблизительно возможное время наступления революции, а также кто из собравшегося здесь общества еще сможет увидеть царство разума…

Только один из гостей не принимал никакого участия в общем веселье и даже втихомолку «уронил» несколько сарказмов по поводу нашего наивного энтузиазма. Это был Казотт, человек весьма любезный и оригинальный. Он попросил слова и серьезно сказал:

— Господа! Вы будете удовлетворены. Вы увидите все эту великую, прекрасную революцию, которую так ожидаете. Вы ведь знаете, я немного пророк, и я повторяю вам: вы все увидите ее».

И далее Казотт предсказал своим недоверчивым, иронически настроенным слушателям — и будущему жирондисту Кондорсе, и будущему мэру Парижа Байи, вельможам и знатным дамам, что их ожидает в дни революционного террора. Когда прорицатель дошел до судьбы Людовика XVI, хозяин дома, встревоженный тем, что беседа принимает характер, компрометирующий собравшееся общество, попросил Казотта прекратить свою мрачную игру, зашедшую слишком далеко.

«Казотт, — повествует Лагарп, — ничего не отвечая, уже хотел было уйти, когда герцогиня де Грамоон, пытавшаяся обратить все в шутку, подошла к нему.

— Вы, господин пророк, предсказали всем нам наше будущее, но что же вы ничего не сказали о самом себе?

Несколько минут он стоял молча, с опущенными глазами.

— Читали ли вы про осаду Иерусалима у Иосифа Флавия?

— Разумеется. Кто же этого не читал? Не говорите, пожалуйста, так, будто мы этого не читали.

— Так вот, видите, во время этой осады один человек в течение семи дней ходил по стенам города на виду осажденных и осаждающих и восклицал: «Горе Иерусалиму! Горе мне!», пока не был сражен громадным камнем, пущенным из осадной машины.

Сказав это, Казотт поклонился и вышел».

(Во время революции Казотт, вступивший в секретную переписку с королем, был казнен по приговору революционного трибунала.)

В числе гостей, которым Казотт предсказал их участь, был Лагарп, которого испытания во время революции превратили из свободомыслящего в религиозного мистика.

Впоследствии, когда исследовали рукопись Лагарпа, опубликованную посмертно (кстати, она послужила основой для известного стихотворения Лермонтова «На буйном пиршестве задумчив он сидел»), выяснилось, что издатель опустил фразу, которой завершается рассказ. В ней говорилось, что «мнимое пророчество» призвано наиболее ярко продемонстрировать отношение Лагарпа к якобинскому террору. Аутентичность предсказания Казотта последовательно то оспаривалась, то «подтверждалась» в первой половине ХIХ в.⁷, когда еще были живы современники тех бурных событий. Как бы то ни было, легенда о масонском заговоре обогатилась еще одним «доказательством», притом далеко не последним.

…В октябре 1776 г. при обыске в доме активного участника Ордена иллюминатов Цвака были найдены многие бумаги ордена, а также переписка его руководителей Вейсхаупта, Книгге и др. Эти материалы, содержащие немало деклараций в «иезуитском духе», наряду со всякого рода мистической чепухой и утверждениями, призванными создать у принимаемых в орден крайне преувеличенное представление о его влиянии, послужили одним из главных источников для сочинителей легенды о масонах, с которыми иллюминаты организационно не были связаны. Сочинители антимасонских мифов утверждали, что созданные иллюминатами во Франции ложи были преобразованы в политические комитеты, к которым принадлежали лидеры революции Лафайет, Кондорсе, Петион, Мирабо, Томас Пейн, герцог Филипп Орлеанский и др.⁸ Масоны со своей стороны предпринимали оставшиеся в целом безуспешными усилия доказать отсутствие всякой связи между ними и конспирирующими против них иллюминатами⁹. Таким образом, легенда о «заговоре иллюминатов» как источнике всех зол возникла еще в канун Великой французской революции. Ее повторил Калиостро, разъясняя инквизиторам, что иллюминаты, оказывается, подписывали кровью клятвенное обязательство стремиться к умерщвлению всех монархов.

Первым объектом их ненависти была Франция, следующая на очереди — Италия, особенно Рим. Орден иллюминатов располагал огромными суммами в банках Амстердама, Роттердама, Лондона и Генуи. На эти деньги были наняты шпионы, действовавшие при всех дворах, готовились покушения на «тиранов». Сам Калиостро для этой цели тоже получал крупные суммы на собраниях иллюминатов в 1782 и 1785 гг., а также на съезде масонов во Франкфурте в том же 1785 г. Было решено предать смерти Людовика XVI. Напрасно бывший член ордена X. Боде в специальной брошюре «Калиостро — глава иллюминатов» пытался опровергнуть эти сказки. «Признание» Калиостро, придававшее им, так сказать, доказательную силу, явно отвечало социальному заказу дворянско-клерикальной реакции.

Превращению этой легенды в факт политического сознания значительной части социальных верхов во Франции и в ряде других стран во многом способствовало пятитомное сочинение бывшего иезуита (одно время состоявшего в масонском ордене), аббата Огюстена Баррюэля «Записки об истории якобинизма». Этот посредственный литератор, депутат Генеральных штатов от духовенства, неприсягнувший священник вскоре после падения монархии эмигрировал из Франции и обосновался в Лондоне. Пятитомные «Записки» Баррюэля были опубликованы в Гамбурге издателем Л. Ф. Фошем — братом и сотрудником одного из главарей роялистской разведки, Фош-Бореля. От издательства, в котором вышло сочинение Баррюэля, за версту несло английской секретной службой. Баррюэль уверял, что французская революция произошла в результате антихристианского заговора во главе с Вольтером, антимонархического заговора Монтескье[9] и Руссо и, наконец, заговора против всего общественного строя, подготовленного Орденом масонов и его филиалом — Орденом иллюминатов в Германии¹⁰. 15 февраля 1785 г. якобы происходило заседание комитета филатетов, в котором участвовали Калиостро, граф Сен-Жермен (на деле умерший еще за три года до этого!), Сен-Мартен и Мирабо. Калиостро, «выряженный в ленты и украшенный орденскими знаками, в ритуальном кожаном фартуке, указывал сверкающей шпагой на трон, который предстояло низвергнуть».

В действительности ни один из перечисленных персонажей не принимал участия в совещаниях филатетов, которые, впрочем, тоже, вероятно, относятся к области вымыслов, прежде всего к неистощимой фантазии графа Калиостро. В числе участников мрачного заговора уже с 1771 г. называют и герцога Шартрского, позднее ставшего герцогом Орлеанским, в период революции принявшего имя Филиппа Эгалитэ, голосовавшего в Конвенте за казнь Людовика XVI, а через год с небольшим, во время якобинской диктатуры, отправленного на гильотину. Согласно легенде, герцог Шартрский в 1771 г. пронзал булавкой «небольшую фигуру короля Людовика XVI». Однако в 1771 г. на троне восседал еще Людовик XV и ничто не предвещало его близкую кончину. Предполагать, что герцог Шартрский, эта двадцатичетырехлетняя никчемность, выступал организатором заговора против казавшегося всесильным, занимавшего полвека престол короля, — значит рассчитывать на безмерное легковерие читателей.

Если верить Баррюэлю, к организации заговоров приложили руку все враги Франции, включая русскую царицу Екатерину II, австрийского императора Иосифа II, Фридриха II Прусского (которых к моменту выхода книги уже не было в живых), герцога

Брауншвейгского и многих других. Легенда утверждает, что первая победа французской революционной армии над прусскими интервентами была достигнута благодаря тайному сговору масонов Дантона, Лебрена и Дюмурье с герцогом Брауншвейгским, который публично клялся не оставить камня на камне от мятежного Парижа, а в действительности сам являлся одним из масонских главарей заговорщиков. В сентябре 1792 г., когда прусская армия под командованием герцога Брауншвейгского двигалась на Париж, Дантон якобы передал генералу Дюмурье бриллианты и золото, «награбленные» у королевской семьи и аристократии, которые тот должен был вручить представителям прусских масонов. Драгоценности достались герцогу Брауншвейгскому, который смог уплатить свои многомиллионные долги. Взамен герцог сознательно упустил верную победу при Вальми¹¹.

Наполеон говорил на острове Св. Елены, что он никак не осмелился бы расположиться на позициях, избранных Дюмурье, «по крайней мере если он не вел секретных переговоров, которые остались нам неизвестными»¹². Здесь легенда покоится на той нерешительности, с какой вело себя командование армии интервентов. Союзники, как отмечал Ф. Энгельс, «ограничились смехотворной канонадой у Вальми, где во время боя, даже в момент самой атаки колоннами, союзные генералы несколько раз переходили от более решительной тактики к более робкой и наоборот. Обе атаки носили жалкий характер по количеству войск, по силе, по энергии, в чем вина ложилась отнюдь не на солдат, а на колебания командования. Это были скорее демонстрации, чем атаки»¹³. Причины этого следовало искать и в тогдашней организации прусской и австрийской армий, и в трениях между венским и берлинским кабинетами, и во многих других обстоятельствах, о которых не имели, да и не желали иметь понятия авторы легенды. Однако они упустили из виду одну немаловажную деталь.

В антимасонских сочинениях подразумевалось, что герцог Брауншвейгский — глава немецких лож «строгого послушания» и герцог Брауншвейгский — главнокомандующий войсками коалиции — одно и то же лицо. На деле же Великим магистром германских масонов был герцог Фердинанд Брауншвейгский, бывший фельдмаршал прусской службы, кстати скончавшийся 3 июля 1792 г., т. е. почти за три месяца до сражения при Вальми¹⁴. А интервентов возглавлял его племянник, правящий герцог Карл Вильгельм Фердинанд Брауншвейгский… Не зная этого, авторы легенды хотели бы уверить читателя, что роспуск масонского ордена герцогом Брауншвейгским в его владениях в 1796 г. являлся мнимым, ведь герцог говорил в своем манифесте лишь о «злоупотреблениях» и «ошибках», умалчивая о главной цели ордена, «скрытой от одураченных, и в особенности от государей, бессознательно являвшихся соучастниками и слепыми орудиями настоящих шефов, которые были настолько ловки, что заставляли монархов содействовать крушению их собственной власти»¹⁵.

Некоторые правые историки хотели увидеть смысл «заговора» 1792 г. не в том, что пруссаки не воспользовались возможностью одержать победу при Вальми, а в том, что им позволили отступить без поражения. Так, в одной из работ можно прочесть: секретные «переговоры, в которые ныне невозможно не поверить, проводились при посредстве высоких масонских сфер Клавьером (жирондистский министр финансов. — Е. Ч.) и другими революционными лидерами с прусским командиром, герцогом Брауншвейгским, сыном одного из главных руководителей иллюминатов (!) и… привели (иначе совершенно необъяснимо!) к беспрепятственному отступлению прусской армии, за которой последовали все остальные»¹⁶.

Под пером Баррюэля и его последователей многие известные исторические факты представали в совершенно новом свете. Оказывалось, например, что якобинские клубы, численность которых вначале достигала 600 тыс. человек, а потом еще больше, образовались из масонских лож. Не кто иной, как масоны, подготовили и неожиданный штурм Бастилии 14 июля 1789 г.; они же послали 10 августа 1792 г. ложный приказ швейцарцам прекратить сопротивление, в результате чего была свергнута монархия; ввели на заседание Конвента 14 подставных лиц, принявших участие в голосовании о судьбе короля и обеспечивших вынесение смертного приговора, будто бы одобренного большинством лишь в один голос (в действительности — 53). Словом, везде и во всем сказывались происки масонов.

Творцы легенд и позже брали из высказываний современников только то, что отвечало их целям. Так, например, пораженный решимостью и революционным энтузиазмом толпы при взятии Бастилии, один из популярных лидеров либерального крыла дворянства, маркиз Лафайет, писал 24 июля 1789 г.: «Невидимая рука руководила толпой». Это ли не лучшее доказательство того, что масоны были невидимыми зачинщиками и руководителями революции?

В начале XIX в. фантастическая история ордена продолжала обрастать все новыми «подробностями». При этом постоянно не только отождествлялись средневековые союзы каменщиков с масонскими ложами, но и изобретались эпизоды о преследовании «детей вдовы» во время гонений на христиан при римском императоре Диоклетиане (конец III в. н. э.), об их активности при Карле Мартелле (VIII в.), норманнском герцоге Вильгельме Завоевателе, подчинившем себе в 1066 г. Англию, и т. п.¹⁷

В Англии одновременно и независимо от «Записок» Баррюэля появился их двойник — трактат профессора Эдинбургского университета Робинзона «Доказательства заговора против всех религий и правительств Европы» (в последующих изданиях своего сочинения Робинзон прямо выражал согласие с Баррюэлем)¹⁸. Подобные же «истории» усердно сочинялись в Австрии, Пруссии и в других странах. Выдумки и подтасовки фактов, содержащиеся в работе Баррюэля послужили неисчерпаемым источником вдохновения для монархических и клерикальных публицистов.

Нельзя сказать, что все это не вызывало возражений. Современник революции, выступивший против нее после взятия Бастилии, Жан-Жозеф Мунье убедительно опровергал Баррюэля и Робинзона в изданной в 1801 г. книге «О влиянии на французскую революцию, приписываемом философам, иллюминатам и франкмасонам». Вместе с тем Мунье повторял тезис Бонвиля, что франкмасонство — это орудие иезуитов, и писал, что Хирам и трое его убийц символизируют католическую церковь, разрушенную Лютером, Кальвином и английским королем Генрихом VIII.

Утверждения Мунье вызвали сильное неудовольствие клерикальных авторов, упражнявшихся в еще более нелепых фантазиях²⁰. Поскольку не было таких масонских тайн, слов, жестов, ритуальных действий, которые не пересказывались бы в сочинениях противников ордена и в специальных исторических исследованиях, в антимасонской литературе упор делался на существующую, по мнению авторов этого направления, особо секретную деятельность ордена, неизвестную подавляющему большинству его членов и даже некоторым руководителям.

Легенды о роли масонов и других тайных обществ получили дальнейшее развитие в период Реставрации (1815–1830), в первую половину которого едва ли не во всех европейских столицах правительственные круги были убеждены, что находятся накануне революции. Герцог Веллингтон доверительно говорил царскому дипломату Поццо ди Борго в связи с намеченными репрессивными мерами против английских демократов: «Надо надеяться, что мир избегнет всеобщей революции, угрожающей всем нам»²¹. А министр иностранных дел Каслри поведал царскому послу Ливену, что наблюдается общая революционная тенденция в Европе, особенно в Англии, Италии и Испании²². Позднее, выступая в палате общин, тот же Каслри заявил: «Во всей Европе единая система подрывных действий и одна революция порождает другую революцию»²³. Руководители европейской реакции считали тайные общества всех толков, начиная с масонов, закулисными организаторами революционных выступлений: демократического движения в Англии, студенческих волнений в Германии, революций в Испании, Неаполе и Пьемонте в 1820–1823 гг. Ползли слухи о центре, который руководит действиями тайных обществ. Такой центр вряд ли существовал в действительности, хотя предпринимались попытки его создания как известным революционером Ф. Буонарроти^24-25,так и, возможно, испанским генералом Баллестеросом, главой тайного «Европейского общества». Если подобный центр или центры и были созданы, роль их была незначительной. А в сознании руководителей европейской реакции некий секретный комитет в Париже уже руководил всеми революционными движениями в Европе. Так прямо и заявлял вдохновитель «Священного союза» европейских монархов австрийский канцлер К. Меттерних²⁶. К этому мнению примкнул и царь Александр I, и уж конечно его вполне разделяли французские Бурбоны.

Разговорами о зловредной роли масонов и иллюминатов увлекался в долгие годы эмиграции и Людовик XVIII. Это стало любимым занятием князя Жюля Полиньяка, того самого, которого король Карл X назначил премьер-министром и которого посещали видения незадолго до того, как он насоветовал своему повелителю издать знаменитые ордонансы 25 июля 1830 г. Эти ордонансы, фактически отменявшие конституцию, послужили искрой, вызвавшей пожар революции.

В 1822 г. долголетний прусский первый министр Гаугвиц, который почти за полвека до этого был влиятельным масоном, представил меморандум²⁷ главам «Священного союза», собравшимся на конгресс в Вероне, о том, что невидимые, тайные главари ордена были вдохновителями и организаторами французской революции и казни Людовика XVI. Эту точку зрения разделял и прусский король Фридрих-Вильгельм III. Бывший член Ордена иллюминатов ландграф Карл Гессенский в 1833 г. заявил: «Из иллюминизма возник якобинизм, а из последнего — карбонаризм в Италии»²⁸. Масонскими стали называть в феодально-монархических кругах любые «разрушительные» воззрения.

Идейными истоками ордена антимасонская литература считала гностицизм, манихейство, ересь альбигойцев и «тайную религию» тамплиеров. Альбигойцы, оказывается, были повинны в убийствах и содомском грехе, как и тамплиеры. Сторонники мифа о масонах, целиком восприняв миф о тамплиерах, упражнялись в довольно комичных выражениях ненависти по отношению к ордену, уничтоженному за многие века до этого. «Тамплиеры — предатели расы!» — восклицал один из клерикалов. Ордену вменялось в вину, что он «предал» французского короля Людовика Святого, императора Фридриха II, вступил в союз с египетскими султанами из династии Фатимидов — «дуалистами и анархистами» — и, конечно, с ассассинами. Франкмасонов обвиняли в том, что они обеляют историю своих духовных «предшественников» — рыцарей Храма.

Церковниками в католических странах многократно повторялись выдумки о том, что протестантизм — детище ордена³¹. Утверждалось, например, что, поскольку некоторые кальвинистские проповедники второй половины XVI в. призывали к убийству католических монархов, а другие принимали псевдонимы вроде Филадельфа Космополита, которые совпадали с названием масонских лож XVIII в., речь, мол, идет о возрождении ранее существовавших организаций³². В связи с тем что Иоганн Валентин Андреэ являлся правнуком одного из соратников Лютера и основателем общества розенкрейцеров, которые-де были главными создателями масонского ордена, здесь якобы видна «непрерывная цепь, объединяющая Реформацию с франкмасонством». После так называемого уничтожения «тамплиерский орден франкмасонов» получил-де широкое распространение в Шотландии. Хотя английский парламент уже запретил франкмасонство в 1425 г., дальновидная Елизавета I подтвердила этот запрет. Кромвель — орудие ордена, посвященный во все его тайны, стал главой широкого заговора, приведшего к свержению монархии³⁴,

Следуя фантазиям ряда масонских авторов, клерикалы утверждали, что Кромвель принял в ряды своей армии главарей масонов и организовал с их помощью разветвленный заговор. Его участники, дававшие присягу верности, были разделены на три разряда, каждый из которых имел свои тайные знаки и эмблемы. Посвященные создавали многочисленные общества, участники которых становились слепым орудием заговора. Франкмасонство поэтому, мол, не только подготовило, но и способствовало успеху английской революции³⁵. Одним из результатов заговора Вольтера, д’Аламбера, Дидро, Гольбаха, Гельвеция и других во Франции было изгнание иезуитов из страны, на что должен был пойти «устрашившийся» Людовик XV³⁶. Как заявляли противники ордена, «это показывает, насколько могущественной является организация ордена, умеющего направлять к единой цели и такого скептика, как Вольтер, и такого мистика, как Сен-Мартен»³⁷.

Правые историки склонны были объяснять происками «масонской секты» даже борьбу внутри якобинского блока накануне контрреволюционного переворота 9 термидора (например, столкновение атеиста, «страшного брата», «известного масона» Вадье, бывшего руководителем Комитета общественной безопасности, и его единомышленников с Робеспьером, по предложению которого был утвержден культ Верховного существа)³⁸. В антимасонских сочинениях выдвигался следующий «неопровержимый» довод: раз масонство существовало и даже с равным пылом превозносило различные политические режимы во Франции начиная с 1789 г., значит, оно и было подлинной властью, стоявшей за всеми королями, императорами и республиканскими парламентами.

Со своей стороны масоны в XIX в. также продолжали умножать легенды, изыскивая доказательства якобы многовековой истории своего ордена. Масонские авторы ссылались на содержащееся в Новом завете Первое послание апостола Петра, в котором говорилось о высших священниках, строителях «духовного храма» (2, 4–5). Утверждалось также, что предшественницей ордена была секта эссенов, существовавшая в Палестине со II в. до н. э. по I в. н. э. Об этих мнимых «франкмасонах древнего мира» было известно из сочинений античных писателей Филона, Плиния Старшего, Иосифа Флавия. Теперь, после находок в 1947 г. и в последующие годы знаменитых «кумранских рукописей», оставшихся от общины

«Новый союз», как называли сами себя эссены, можно достовернее судить о фантастичности гипотезы, устанавливавшей связи этой секты с масонами. Некоторые масонские историки ордена (например, И. В. Кернинг) уверяли, что уже в 297 г. н. э. была создана Великая ложа под эгидой римского полководца Караузия, объявившего себя императором и занявшего Британию. Она была названа ложей св. Альбана по имени первого христианского мученика Британии, по преданию казненного 22 июня 286 г. во время гонений христиан при римском императоре Диоклетиане, который долгое время не признавал «узурпатора» Караузия. В IX в. король Альфред Великий якобы являлся членом этого древнего масонства, а в X в. король Ательстан вступил в шотландскую Великую ложу в Эдинбурге и взял под свое покровительство созданную в 936 г. Великую ложу Англии (к этой ложе якобы восходит так называемое масонство Йоркского обряда, широко распространенное ныне в США)[10]. Все эти псевдонаучные изыскания относятся к области вымыслов.

Представление о всемогущих таинственных орденах, иногда выступавших даже закулисными вершителями исторических судеб стран и народов, нашло широкое отражение в западноевропейской литературе. Бальзак начинает свою «Историю тринадцати» рассказом о союзе, заключенном энергичными, неустрашимыми людьми, поставившими себя превыше законов и подчинявшими общество. Он добавляет, что «все тринадцать остались неизвестными, хотя и добивались осуществления самых диковинных фантазий, порождаемых лишь тем необычным могуществом, какое вымысел приписывает Манфредам, Фаустам, Мельмотам». В повествование об этих тринадцати входит рассказ о Феррагусе — предводителе деворантов, «одной из общин подмастерьев, подчиненной некогда великому мистическому содружеству, организованному христианами-ремесленниками с целью восстановления Иерусалимского храма». Совсем не случайно (учитывая утвердившееся тогда представление о роли тайных обществ) «История тринадцати» вызвала широкий резонанс и даже породила подражания не только в литературе, но и в реальной жизни.

В 1839 г. в Петербурге существовал аристократический кружок «Шестнадцати», в который входил М. Ю. Лермонтов. Кружок вызвал недовольство царя Николая I, что, вероятно, имело прямое отношение к дальнейшей судьбе и трагической гибели гениального русского поэта⁴⁰.

Сюжетом романа Э. Сю «Агасфер», который приобрел шумную известность в 40-х годах XIX в. не только во Франции, но и в других странах, послужила сложная интрига Ордена иезуитов с целью завладеть огромным состоянием, которое должно было принадлежать потомкам гугенотской семьи, ставшей в XVII в. жертвой религиозных преследований. В этом романе иезуиты изображены мощной организованной силой, агенты которой действуют повсюду в европейских странах и даже в далекой Индии, по-прежнему с циничной изворотливостью и беспощадной злобой используют все средства — ложь, подлую клевету, подлоги, коварные ловушки, не останавливаются перед любыми преступлениями, если они ведут к цели. В «Агасфере» оружием иезуитов предстает и мрачный индийский «Союз душителей», о котором много писали тогда в Европе. Одним словом, в романе отражены широко распространенные в то время представления о тайных обществах. Отвечая на обвинения в разжигании ненависти своим романом, Сю писал об иезуитском ордене: «Мы выставили только членов этого общества, вполне проникнутых отвратительными правилами их теологических классиков и действующих по букве и духу этих отвратительных книг, являющихся их катехизисом. Мы только воплотили в образы живых людей эти отвратительные доктрины, не более и не менее»⁴¹.

В пользовавшемся наряду с «Агасфером» огромным успехом у современников романе Жорж Санд «Консуэло», точнее, в его продолжении — «Графиня Рудольштадт» большое место уделено Ордену невидимых — секретному союзу, руководившему действиями других тайных обществ, в том числе и масонами. Цель Невидимых — перестроить мир на началах истинной справедливости, равенства и подлинного христианства. Вот как рисует писательница обряд посвящения: «Наставники Невидимых, чьи лица были закрыты длинными красными покрывалами, а головы увенчаны такими же освященными обычаем эмблемами — листьями дуба и акации, стояли с протянутыми руками, как бы готовые принять новых братьев, проходивших мимо и склонявшихся перед ними. Эти наставники были величественны, как древние друиды, но их руки, не запятнанные кровью, умели только благословлять, и глубокое благоговение заменяло ныне в сердцах адептов фанатический страх религии минувшего. Приближаясь к высокому судилищу, посвященные снимали маски, чтобы с открытым лицом приветствовать этих величавых незнакомцев, со стороны которых они никогда не видели ничего, кроме милосердия, справедливости, отеческой любви и высокой мудрости. Верные данной клятве, далекие от сожалений и недоверия, они не пытались прочитать любопытным взором, кто скрывается под этими непроницаемыми покровами».

Как бы заранее отвергая отождествление Невидимых с иллюминатами, Ж. Санд рассказывает о связях, которые были у героев романа с руководителями этого ордена как совершенно другой организации. И далее добавляла, что не удалось «установить, в какой части Германии находилось заколдованное поме стье, где, под прикрытием шумных празднеств и охоты, некий вельможа, так и оставшийся безымянным в наших документах, являлся соединительным звеном и главным двигателем социального и философского заговора Невидимых»⁴³.

Много места занимали тайные союзы и в романах Александра Дюма. Замечательный рассказчик был переменчив в своих политических воззрениях, а поскольку дело касалось его исторических романов, он неизменно готов был пожертвовать своими взглядами ради построения эффектного сюжета. Он часто дарил свои симпатии тем, кто сыграл достаточно неприглядную роль в истории Франции. Если в цикле романов о религиозных войнах («Королева Марго» и др.) его симпатии на стороне Генриха IV, то в «Трех мушкетерах» они отдаются тем, кто противился продолжателю его дела, — кардиналу Ришелье и врагам английской революции.

В романах же о кануне Великой французской революции и времени самой революции симпатии Дюма уже целиком принадлежат реакционным силам Франции. В этих романах Дюма полностью в плену у аббата Баррюэля, легенды о масонском комплоте и об агенте заговорщиков, о повелевающем сверхъестественными силами Калиостро, который пророчески предрекает крушение французской монархии. По указанию таинственных «высших руководителей» Калиостро открывает путь для революционной стихии. Так, в прологе своего романа «Ожерелье королевы» Дюма описывает обед в 1784 г. у старого маршала Ришелье, во время которого Калиостро не только убеждает собравшихся, что он был знаком с героями Троянской войны или с египетской царицей Клеопатрой, но и предсказывает (подобно Казотту в рассказе Лагарпа) трагическую судьбу своих аристократических собеседников. А английский романист Уилки Коллинз, напротив, наделял зловещего персонажа своего романа «Женщина в белом» графа Фоско (который кроме прочих преступлений также шпионил за революционерами) титулом «гроссмейстера мальтийских масонов Месопотамии».

Масонские и антимасонские легенды XVIII и XIX вв. самым причудливым образом переплелись с мифами реакционного национализма, быстро набиравшего силу в европейских странах, причем как клерикально-феодальной, так и буржуазной его разновидности.

Козням масонства приписывали и снижение влияния религии и церкви, которую объявляли «душой нации», и утверждение идей республиканизма в ущерб интересам трона и алтаря, и мнимый подрыв национальных устоев, якобы проявлявшийся в интернационалистских принципах, которых придерживалось революционное рабочее движение, и неудачи и поражения, которые терпела «своя» страна в борьбе против соперничавших с нею государств на международной арене. Все новшества мифологии секретных обществ немедленно усваивались воинствующей националистической идеологией, и, наоборот, измышления пророков национализма тут же находили отзвук в постоянно модернизируемых, приспосабливаемых к меняющейся обстановке масонских и антимасонских мифах. При этом, щедро заимствуя многое из масонских легенд, националистические идеологи одновременно стали главными поставщиками антимасонских вымыслов. Глашатаи шовинизма находили в масонских легендах подходящий материал для доказательства восходящего к седой древности «превосходства» и «исключительности» собственной нации, а в антимасонских сочинениях обоснование необходимости разоблачения заговоров против нее, которые уже столетиями подготовлялись тайными орденами. Мифы плодили мистификации, порождавшие новые мифы.

…В июле 1867 г. парижский Институт (Академия наук) торжественно праздновал свое двухсотлетие. Один из наиболее видных ученых, автор многих работ по истории геометрии Шаль, подарил Академии по случаю юбилея автографы четырех неизвестных писем видного драматурга Жана Ротру, адресованные кардиналу Ришелье, многолетнему фактическому правителю Франции при короле Людовике XIII. Из этих писем выяснилось, что кардинал еще в начале XVII в. размышлял об объединении под одной крышей гуманитариев и естествоиспытателей. Дар Шаля был принят с большой благодарностью, тем более что до того времени никто не видел рукописей Ротру. А на следующем заседании Института собравшихся ждал сюрприз — Шаль познакомил их с двумя письмами и четырьмя другими документами, написанными самим Паскалем. Письма были адресованы знаменитому английскому химику Бойлю. Но это еще не все. На двух последующих заседаниях Шаль продемонстрировал письма Паскаля Ньютону, письма матери Ньютона Паскалю и еще много других таких же драгоценных документов. А содержание их было уже совсем сенсационным — из них явствовало, что не кто иной, как Паскаль, побудил одиннадцатилетнего Ньютона к занятию математикой и вдобавок изложил пытливому ребенку результаты своих прежних научных изысканий. В числе этих «результатов» был, оказывается, закон всемирного тяготения, впоследствии создавший Ньютону славу в веках!

Легко понять впечатление, какое произвели эти «письма Паскаля» на научный мир, какое это было торжество для всех занятых раздуванием националистических настроений в эти последние годы бонапартистской Второй империи, накануне ее позорного крушения. Правда, вскоре стали слышны аргументы скептиков, продиктованные чувством уязвленной национальной гордости. Физик Брюстер из Эдинбурга, биограф Ньютона, отметил, что в сохранившемся обширном архиве ученого нет ни одной строчки, в которой фигурировало бы имя Паскаля. Подлинность писем Паскаля, добавлял Брюстер, можно будет установить только после изучения их экспертами — хранителями ньютоновского архива. Подозрительным показалось Брюстеру, что мать Ньютона подписывалась Анной Эйскаф, а не Ханной Смит, как она именовалась после второго замужества. Директор астрономической обсерватории в Глазго Грант доказал, что сообщаемые в письме Паскаля цифровые данные о Солнце, Юпитере, Сатурне и Земле соответствуют цифрам, приводимым в издании трудов Ньютона, опубликованных в 1726 г. Французский исследователь Паскаля Проспер Фожер обратил внимание на то, что в письмах упомянут кофе. Паскаль умер в 1662 г., а кофе впервые был привезен в Париж турецким послом Солиман-агой только через семь лет, в 1669 году…

Шаль нисколько не был обескуражен этими возражениями и разоблачениями. У него имелся целый ворох доводов — и каких! Он представил Институту массу документов современников — сестры Паскаля, королей Людовика XIII и Людовика XIV, английского короля Якова II, поэта Мильтона и других, из которых явствовало, что Ньютон всегда завидовал Паскалю, а также Декарту, работы которых он присвоил. 7 октября 1867 г Шаль явился с еще одним пакетом документов — на этот раз письмами Галилея к Паскалю, из которых следовало, что французский ученый представил на рассмотрение своего прославленного итальянского собрата соображения по поводу закона всемирного тяготения. Астроном Грант тут же выявил в письмах две ошибки: в них упоминалось о спутнике Сатурна, открытом лишь много позднее, в 1655 г., голландцем Гюйгенсом, и явно не учитывалось, что Галилей ко времени «написания» им писем уже четыре года был слепым. Шаль сумел ответить и на эту британскую каверзу. Он представил новое письмо, из которого явствовало, что Галилей, потерявший зрение лишь частично, распространял сведения о своей слепоте с целью ослабить рвение преследовавших его инквизиторов. Он наблюдал Сатурн в подзорную трубу, которую завещал Паскалю, а тот Гюйгенсу.

Эти письма производили переворот в истории науки — она становилась именно такой, какой ее хотели бы видеть некоторые из наиболее горячих глашатаев галльского шовинизма. Подлинность писем признали весьма влиятельный член Института Тьер — бывший министр и будущий палач Парижской коммуны — и руководство Академии. И это несмотря на то, что Шаль отказывался назвать имя человека, доставившего ему эти бесценные сокровища, и даже предоставить для обозрения все находившиеся в его распоряжении манускрипты.

В апреле 1869 г. Шалю в печати было брошено обвинение в том, что значительная часть его «писем» и «заметок», якобы принадлежащих Паскалю, являются просто извлечением из

«Истории новой философии» А. Савериена, изданной в 1761 г. Шаль с негодованием ответил, что тот просто описал известные ему документы Паскаля. Ответ этот не был голословным: Шаль предъявил письмо Монтескье, записку всесильной фаворитки Людовика XV маркизы де Помпадур к Савериену и его ответное письмо с выражением благодарности за использованную драгоценную корреспонденцию. На это последовали новые обвинения в подделке, на сей раз уже писем современников Савериена, а также новые документы, призванные засвидетельствовать подлинность ранее доставленных писем и благовидные объяснения допущенных в них исторических неточностей.

Дело становилось все более щекотливым. Им пришлось заняться специальной комиссии, назначенной Академией. Фотокопии писем Галилея, посланные во Флоренцию, были сразу же признаны итальянскими учеными грубой фальшивкой. Шалю пришлось приносить публичные извинения и просить содействия полиции в возвращении большой суммы, уплаченной легковерным ученым за 3000 (три тысячи!) «писем» знаменитостей различных эпох. Поставщиком подделок был некий Врен-Люка, сын сельского учителя, не получивший систематического образования и занявшийся первоначально генеалогией дворянских семейств. От розысков благородных предков для своих заказчиков нетрудно было перейти к фабрикации нужных родословных, а потом и к письмам, подтверждавшим эти подлоги.

Все началось с того, что в 1861 г. Люка продал Шалю за 500 франков письмо Мольера. При этом он сообщил математику, что обладает коллекцией одного аристократа, графа Буажурдена, бежавшего в 1791 г. из революционной Франции в Америку. Корабль, на котором тот плыл, потерпел крушение, многое было поглощено морем. Последний представитель этого знатного рода поручил Люка распродать коллекцию, обещая 25 % комиссионных. За переданные ему бумаги Шаль заплатил Люка 140 тыс. франков и собирался приобретать новые ценные материалы. Среди них были совершенно сказочные по значению документы, включая письма Александра Македонского, Цицерона, Юлия Цезаря, Платона, Архимеда, Аристотеля, Евклида, царицы Клеопатры, римских императоров Августа и Нерона, поэтов Овидия и Виргилия, Сенеки, Плиния, Тацита, Плутарха, Данте, Петрарки, Гутенберга, Лютера, Макиавелли, Микеланджело, Шекспира и т. д. вплоть до Иуды Искариота, Марии Магдалины и Понтия Пилата. Особенно щедро были представлены в «коллекции» письма французских государственных деятелей, писателей и ученых — от Карла Великого до Ришелье, от Жанны дАрк до Вольтера и Руссо.

Надо сказать, Люка очень умело списывал из книг. Но все его собственные дополнения показывали, что ему никогда не удавалось почувствовать дух эпохи. Он мало заботился, чтобы придать своим подделкам вид подлинности: достаточно сказать, что письма Абеляра к Элоизе были написаны на бумаге с водяным знаком фабрики в Ангулеме. Впрочем, у Люка просто не было времени заниматься такими тонкостями. Во время его процесса в феврале 1870 г. было выяснено, что он подделал ни много ни мало 27 тыс. различных документов, притом действуя в одиночку, без сообщников! (Однажды его удалили из библиотеки, где он вырезал ножницами из старинных фолиантов чистые листы.) Суд приговорил Люка к двум годам тюрьмы⁴⁴

Надо заметить, что в рукописях, «открытых» Люка, преобладали сюжеты, связанные с французами и с Францией вообще. В них Александр Македонский разрешил своему учителю Аристотелю отправиться в Галлию, чтобы ознакомиться с мудростью друидов. «Вам, должно быть, известно, насколько высоко я ценю этот народ и среди них усматриваю тех, кто несет свет всему миру», — писал величайший полководец древности. А через три века такое же лестное мнение о друидах высказала и знаменитая египетская царица Клеопатра, желавшая отправить к ним в Марсель своего сына на обучение. Иисус Христос переписывался с галльским доктором Кастором. Воскрешенный Иисусом евангельский Лазарь и тот уведомлял апостола Петра, что друиды отказались от человеческих жертвоприношений. В этом была убеждена и Мария Магдалина, писавшая тому же Лазарю: «Не находите ли Вы, что эти галлы отнюдь не являются такими варварами, какими их нам изображали?»⁴⁵

В Англии в конце XIX в. появились уже упоминавшиеся выше книги о «тайном обществе Фрэнсиса Бэкона». Антимасонская мифология не могла не воспользоваться этим. Так, анонимный автор книги «Тайны франкмасонства» (его «открытия» сразу же были распространены российскими черносотенцами и в журнальных статьях, и в книге «Франкмасонство как орудие английской внешней политики») начинает издалека. Человеком, начертавшим планы английской секретной войны против народов мира, он считает Фрэнсиса Бэкона. Изложил же эти планы Бэкон в разных сочинениях, особенно в известной утопии «Новая Атлантида», ведь в ней рассказывается об острове Бенсалеме, управляемом монархом и парламентом, которые на деле подчиняются тайному ордену, добивающемуся для своего отечества всемирного владычества. Он стремится вытравить у других народов чувства чести, религии, патриотизма, что и является программой франкмасонства⁴⁶. В другом, написанном через четверть века антимасонском сочинении также объявляется, что «Новая Атлантида» Бэкона «излагает программу воинствующего масонства»⁴⁷.

Хотя Бэкон, как известно, неоднократно называет дом Соломона орденом, однако это особый орден, число полноправных членов которого составляет всего 36 человек; ¹/₃ из них — «купцы света» — посещают другие страны; остальные ²/₃ разбиты на восемь групп, каждая из которых имеет свою сферу деятельности (новые научные эксперименты, систематизация имеющихся опытных данных, выведение общих законов, заботы об использовании в практике полученных результатов). Наряду с наукой дом Соломона руководит такими важными отраслями экономики, как добыча и обработка металлов, производство стекла, тканей, — оружия, опытные сельскохозяйственные угодья и т. д. В его ведении находится здравоохранение. Помимо полноправных членов орден включал также многочисленных помощников и слуг⁴⁸. Дом Соломона, его структура, принцип и характер деятельности полностью согласуются с бэконовской программой развития научных знаний, овладения тайнами «всех вещей» и расширения в результате возможностей человека, его власти над природой. Двенадцати членам дома Соломона поручалось объезжать другие страны, разузнавая о всех полезных открытиях и совершенствованиях, привозить книги и образцы новых инструментов. Другим же жителям острова запрещалось посещать иностранные государства, а чужеземцам — Бенсалем, чтобы не выдать тайну местонахождения этой счастливой страны. Таким образом, ни масоны, ни планы всемирного владычества здесь явно ни при чем.

Иезуит Герман Грубер, писавший под псевдонимом Г. Гербер, пытался в книге «Ядовитая суть или подлинные устремления франкмасонов» найти связь между орденом и существовавшими тысячелетия китайскими тайными обществами. При этом он, в частности, ссылался на свидетельство некоего Цин Цуняна, который был в 1864 г. в Париже принят в ложу «Иерусалим и юдоль египетская»⁵⁰. Такое же сходство обрядов масонов и тайных обществ в Японии и Индии отмечали и другие авторы. Доставалось, конечно, и «союзнику» иллюминатов и масонов — Ордену мартинистов как последователю не только Сен-Мартена, но и Калиостро и тамплиеров. По словам российского распространителя мифа, крайнего реакционера Шмакова, переписывавшего своих французских коллег, оказывается, что «мартинизм ради освобождения личности исключает всякую власть, патриотизм и семью. Согласно с этим, он принимал чрезвычайное участие в самом замысле о революции во Франции, а затем, естественно, разыграл, как и следовало ожидать, кровавую роль в дни террора»⁵¹.

В воспаленном воображении воинствующих католических мракобесов вроде Флавиана Бренье, писавшего в конце XIX — начале XX в. (их верными последователями сделались наиболее отпетые черносотенцы в царской России), плодом «заговора» являлись не только эти и другие средневековые ереси, но и вся эпоха Ренессанса и вся Реформация. «Этот заговор германских гуманистов накануне Реформации, — читаем мы в одном таком «трактате», — имеет очень много общего с заговором французских энциклопедистов с Вольтером во главе накануне Великой французской революции… Среди них были люди без определенных занятий, бездомные бродяги и паразиты, разносившие обрывки либеральных мыслей по большим дорогам, по мелким городам и селам вместе со своими мошенничествами, струпьями и насекомыми. Были народные ораторы и писатели, повторявшие грязные анекдоты, почерпнутые из солдатских кабаков и из лакейских больших господ, анекдоты, высмеивавшие клир и монашество, осквернявшие отношение к женщине и к супружеской верности… Последним словом литературы такого рода были «Письма темных людей»»⁵². Расправившись таким образом с этим выдающимся памятником Возрождения, автор разъясняет, что сами гуманисты, а также Лютер были лишь «орудием тайной организации, враждебной церкви». Та же организация направляла и развитие философской и общественной мысли в XVI и XVII вв., не говоря уж о деятельности секретных обществ вроде Ордена розенкрейцеров. Интересно отметить, что легенда о тайных обществах как о скрытой пружине важнейших политических событий, получившая широкое распространение в годы Реставрации, прочно утвердилась в середине и во второй половине XIX в., когда она лишилась буквально всякого основания. Причиной здесь была не только сила инерции. Если с помощью этой теории феодально-монархические круги по-прежнему старались объяснить торжество буржуазно-парламентских порядков, то сама буржуазия стала прибегать к теории заговора, чтобы найти «приемлемое» объяснение причин возникновения революционного рабочего движения. Это было проявлением столь характерного тогда для буржуазной мысли стремления видеть в марксизме нечто вроде «вредной секты»⁵³. Обе эти тенденции отчетливо отразила книга Вермута и Штибера «Коммунистические заговоры девятнадцатого столетия» Это, по справедливому определению Ф. Энгельса, «лживая, изобилующая сознательными подлогами стряпня двух подлейших полицейских негодяев нашего столетия»⁵⁴.

Антимасонские авторы уверяли, будто учение, которого придерживается масонский орден, ведет к уничтожению основ права собственности, что «социализм и коммунизм с необходимостью вытекают из принципов франкмасонства»⁵⁵.

В конце XIX и в начале XX в. антимасонский миф набирал силу. Ироническую реплику на него найдем у А. Франса в романе «Восстание ангелов». Рассказывая о таинственном исчезновении книг из богатейшей библиотеки семейства д'Эпарвье (их похищал «ангел-хранитель» Аркадий), автор замечает, что, не находя вора, стали «подумывать о франкмасонах… Г-н аббат Патуль считал их способными на самые черные злодейства и полагал, что вкупе с евреями они замышляют гибель всего христианского мира.

Достигнув к этому времени пределов могущества, они господствовали во всех государственных органах, руководили парламентом, имели пять представителей среди министров, занимали Елисейский дворец. Они уже умертвили одного президента республики за его патриотизм и затем скрыли сообщников и свидетелей своего гнусного деяния. И дня не проходило, чтобы охваченный ужасом Париж не узнавал о каком-либо таинственном убийстве, подготовленном в Ложах… Но каким образом франкмасоны проникали в библиотеку?. Глубокий мрак покрывал это ужасающее посягательство. Архивариус, правоверный католик, чувствуя, что око сынов Хирама устремлено на него, захворал со страха»⁵⁷. Нужно ли что-либо прибавлять к этим словам, написанным со всем блеском и силой франсовской иронии? Разве потому, что в них, отлично передающих настроения антимасонски и антисемитски настроенных католических кругов, упоминается об «умерщвлении» президента республики: речь идет о смерти президента Феликса Фора, скоропостижно скончавшегося, когда он уединился с одной дамой из парижского полусвета.

К числу самых рьяных руководителей разнузданной погромной кампании в те годы принадлежал Эдуард Дрюмон, издатель черносотенной газеты «Либр пароль». Это, впрочем, не помешало в атмосфере сознательно нагнетаемой истерии аббату Шарлю Рено выпустить книгу⁵⁸, где утверждалось, что сам Дрюмон являлся одним из вождей секретных обществ и всякий раз, когда он пишет слово «Христос», то подразумевает нечестивый масонский трибунал. Да и вообще Дрюмон состоит в тайной организации розенкрейцеров, которая склоняет к занятию проституцией женщин, вовлеченных в этот изуверский союз…

Вот взятые наудачу названия некоторых антимасонских сочинений: П. Розен. «Враг общества. Документированная история слов, фактов и деяний франкмасонства с 1717 по 1890 г.», П. Копен-Албанселло. «Масонская драма. Тайная власть против Франции»; А. Тайльмер. «Франкмасонство и французская революция»; Л. Дат. «Мария-Антуанетта и масонский заговор»; Де Ланной. «Революция, подготовленная франкмасонством»; А. Гранел. «Масонский спрут»; архиепископ Леон Мерэн. «Франкмасонство — синагога Сатаны»; Ж. Котска (Дэнель). «Разоблаченный Люцифер» и т. д. Последние в этом списке работы, впрочем, непосредственно подводят к тому знаменитому скандалу, который разразился 19 апреля 1897 г., как раз через столетие после начала публикации сочинений Каде де Гассикура и аббата Баррюэля.

Речь идет о знаменитой «мистификации века», как она без особой скромности была названа самим ее автором Лео Таксилем. Под этим именем в 70-х и в начале 80-х годов прошлого века писатель Габриель-Антуан Жоган-Пажес (в молодости получивший выучку в иезуитском колледже) выступал со своими остроумными антиклерикальными сочинениями, доводившими церковников до исступленной ярости.

И вот вдруг произошло чудо — Савл превратился в Павла. Раскаявшись в своих прежних заблуждениях, Таксиль просил снова принять его в лоно церкви. Исповедовавшим новообращенного иезуитам он признался, что повинен в преднамеренном убийстве (обстоятельства дела были заимствованы из старой газеты, в которой рассказывалось об одном оставшемся нераскрытым преступлении). Заслужив прощение, Таксиль отблагодарил церковь публикацией своих многочисленных сочинений, направленных против масонства, которое незадолго до этого римский папа объявил армией сатаны. У Таксиля были предшественники. В 1874 г. монсеньор Луи-Гастон де Сегюр издал труд, разъяснявший, что масоны служат «черную мессу» и предаются необузданным оргиям. Этот опус за пять лет выдержал 35 изданий. Д в 1880 г. монсеньор Бом опубликовал сочинение «Разоблачение мистерий дьявола», в котором разъяснял, что посвящение ф_ранкмасонов состоит в гнусном глумлении над святым причастием⁵⁹.

Чего только не было в сочинениях Таксиля! Масонам приписывались планы полного порабощения Франции, Европы, всего мира и установления царства сатаны; над этим, оказывается, трудятся тысячи, нет, миллионы масонов во всех странах, прерывающие свою коварную деятельность лишь зловещими мистериями и отвратительными оргиями. Скала Гибралтара, на которой расположена английская крепость, оказывается, внутри пуста, там устроены громадные мастерские, где на адском огне люди-монстры готовят все предметы, необходимые для проклятого палладистского культа. Во главе этого кровожадного сообщества стоит американский масон Пайк — «первый папа люциферова культа, высший вождь всех франкмасонов, проводящий регулярно каждую пятницу в три часа дня совещания лично с мессиром Люцифером». В городе Чарлстоне, где проживает Пайк, находится главный храм палладистов — поклонников дьявола, а в нем хранится книга «Апандо», написанная самим сатаной зелеными чернилами. Сатана нередко является своим поклонникам в храме Чарлстона, где для Люцифера установлено специальное золотое кресло. Масонство, разъяснял Таксиль, — это лишь прикрытие Ордена палладизма.

Любопытно, что такой орден действительно был основан в Париже в 1837 г. Точно так же Орден древнего и принятого (шотландского) обряда имел штаб-квартиру в городе Чарлстоне в США Одним из его руководителей действительно был Альберт Пайк, написавший книгу «Мораль и догмы древнего и принятого (шотландского) обряда». Другой руководитель ордена, Макей, объявлял, что он есть новое перевоплощение магистра тамплиеров Жака Моле. Макей и Пайк держали у себя изображение Бафомета и череп Жака Моле, будто привезенный некогда каким-то масоном из Европы в США.

Однако все это лишь дало толчок для фантазий Таксиля, который заявил, что некий Орден нового, реформированного и палладического обряда — это космополитическая ассоциация поклонников сатаны, что они, контролируя все масонские общества, превратили их в подрывные организации⁶⁰. Да что там Чарлстон! Как «доказал» в своем двухтомном (две тысячи страниц книги крупного формата!) сочинении «Дьявол в XIX веке» доктор Батай (под этим псевдонимом скрывались Таксиль и его приятель, судовой врач Жюль Хакс), в самой Франции случались вещи и почище этого: на некоторые масонские сборища Люцифер являлся в образе крылатого крокодила, который играл на рояле и лишал чести своих восторженных почитательниц… «Дьявол в XIX веке» произвел сенсацию. Книга выдержала несколько изданий. Вдогонку Таксиль в 1890 г. обрушил на публику новый опус— «Антихрист, или Происхождение франкмасонства и разъяснение его целей».

Успеху «Дьявола в XIX веке» немало способствовала ставшая известной трогательная история папессы из Чарлстона и жрицы люциферова культа Дианы Воген. О ней имелись самые точные сведения: «среднего роста, приятного вида хорошенькая брюнетка с прической под мальчика, мадемуазель Воген с легкостью носит мужской костюм. Отнюдь не лишенная кокетства, она любит украшения; скромно, но элегантно одетая, она ограничивается порой только браслетом или булавкой в косынке и никогда не носит серьги. Прямота характера соединяется у нее с добрым и веселым нравом». В 1895 г. появилась книга ученого-теолога доктора М. Германуса, написанная на основе материалов, любезно предоставленных Л. Таксилем. В книге под названием «Тайны ада, или Мисс Диана Воген» рассказывалось о том, что Диана — потомок оксфордского алхимика, розенкрейцера Томаса Вогена (о котором уже упоминалось выше). Диана имела копию письменного договора, заключенного 25 марта 1645 г. ее предком с дьяволом Битру, а сама вышла замуж за беса Асмодея и отправилась с ним повеселиться на Марс.

Однако еще большую сенсацию произвело покаяние Дианы Воген. Поскольку она усомнилась в непогрешимости Иуды Искариота, бесы подвергли ее невыносимым пыткам. Сами они в точности напоминали тех, которых использовала церковь для изгнания бесов из одержимых злыми духами. Диана Воген была отравлена соперницей — поклонницей сатаны Софьей Вальдер на заседании одной тайной ложи. Грешницу спасла мольба, с которой она обратилась, находясь в агонии, к Жанне дАрк. В дальнейшем в борьбе с Софьей Вальдер Диана использовала святую воду Лурдского источника. Однажды она накапала несколько капель этой воды в лимонад Софьи, причинив бесовке невыразимые страдания. Затем Диана, раскаявшись, ушла в монастырь, предала анафеме свое бесовское происхождение, стала верной дочерью католической церкви и повела решительную борьбу с масонами. Об этом радостном событии торжествующе поведала парижская католическая газета «Круа» в номере от 12 июня 1895 г.: «Наши читатели должны помнить о письме, напечатанном в «Круа», в котором мы просили соединить наши молитвы, адресованные Жанне д'Арк, чтобы добиться обращения мисс Дианы Воген… Мы узнали из абсолютно достоверного источника, что мисс Диана Воген решительно порвала с палладизмом». По случаю столь радостного триумфа церкви монсеньор Лазарески отслужил даже специальную обедню в одном из римских соборов⁶¹. А музыку, якобы сочиненную Дианой Воген, во время католических праздников повсеместно исполняли наряду с церковными гимнами (для пущего издевательства Таксиль уверял, что, мол, на деле эта музыка была написана одним из его друзей, дирижером оркестра марокканского султана Абдул Азиса, и предназначалась для исполнения в гареме…).

В мистификацию включился еще один приятель Таксиля, итальянец Д. Маржиотта, написавший книгу «Палладизм»⁶², в которой доказывалось, что Люцифер руководит всем революционным движением в мире. Книга была снабжена предисловием гренобльского епископа, а ее автор награжден церковным орденом.

Таксиль подробно писал и о том, что франкмасоны стоят за всеми явными и тайными политическими убийствами, происходящими в мире. Когда же франкмасоны не умерщвляют государственных деятелей, которые их обличают и отказывают им в покровительстве, разъяснял Таксиль, они убивают простых людей, спасая таким образом своих сторонников, виновных в совершении уголовных преступлений…⁶³

Так продолжалось двенадцать лет. Каждый год выходили все новые пухлые антимасонские сочинения Таксиля⁶⁴ и его сотрудников. Эти «труды» восторженно расхваливала католическая пресса, они переводились на немецкий, итальянский, испанский и многие другие языки, выходили в богато иллюстрированных изданиях в разных странах. Таксиль был восторженно встречен на созванном клерикалами международном антимасонском конгрессе в Тренто, в котором участвовало 1500 делегатов из Франции, Австрии, Германии, Бельгии, Голландии и американских государств. Толпа вопила: «Это святой, святой!» Мистификатор посетил в Ватикане самого папу.

— Чего вы хотите, сын мой? — ласково спросил его Лев XIII.

— Умереть у ваших ног, и это мгновение будет для меня наивысшим счастьем! — отвечал Таксиль.

В церковных кругах раздавались призывы причислить Диану Воген к лику блаженных, а неутомимый мистификатор, подогревая энтузиазм, послал отцам иезуитам в качестве вещественного доказательства существования «палладизма»… кусок хвоста беса Молоха⁶⁵.

Холодец, который бесцеремонный повар приготовил из копыта дьявола, настолько пришелся по вкусу клерикальной компании, что она лишь с большим запозданием сообразила, что к чему[11]. 19 апреля 1897 г. на заседании в Большом зале Географического общества в Париже Таксиль сам с большой помпой раскрыл мистификацию. В частности, он сообщил, что, когда была изобретена Диана Воген, разыгрывать ее роль было поручено специально нанятой для этого секретарше — американке, которая одновременно являлась торговым агентом нью-йоркской фирмы по продаже пишущих машинок. Началось с того, что она восемь дней прожила за счет Таксиля в отеле под именем Дианы Воген, а потом за 150 франков в месяц писала на машинке под его диктовку многочисленные письма епископам и кардиналам о черных планах «палладистов», получая отеческие поощрения и благодарности от высших сановников церкви…

Да не посетует на нас читатель за небольшое отступление от темы.

Изучение архива М. А. Булгакова позволило установить, что главным источником для «демонической» сферы его замечательного сатирико-фантастического романа «Мастер и Маргарита» послужила вышедшая в начале века книга М. А. Орлова «История сношений человека с дьяволом». Из нее были взяты многие подробности махинаций нечистой силы — детали описания бала Сатаны и птичья лапа одного из подручных дьявола, полет на черных конях и грязная рубаха, в которую был облачен притворявшийся больным Воланд⁶⁶. А сам Орлов заимствовал все это из сочинений XVI и начала XVII в.: из трактата Мартина Дельрио «Контраверсы и магические изыскания» (1611 г.), из книги Бороже «Удрученное благочестие» и других демонологических опусов⁶⁷. Из работы Орлова[12] была извлечена и такая красочная «подробность» сеанса Воланда, как, например, черный кот вскочил на голову конферансье Жоржа Бенгальского. Урча, пухлыми лапами он вцепился в жидкую шевелюру и, дико взвыв, в два поворота сорвал эту голову с полной шеи. Потом по приказу Воланда кот нахлобучил голову на шею, и она точно села на свое место, будто никогда и не отрывалась. Ну а у Орлова некто Бордон, поносивший помощницу Сатаны, в самом патетическом месте своей речи «вдруг взревел благим матом, и в тот же миг его голова повернулась на своей оси ровно на 180°»⁶⁸.

Но самое интересное здесь — это, конечно, имя приспешницы дьявола. Звали ее Диана Воген, и весь отрывок взят Орловым из объемистого сочинения доктора Батая «Дьявол в ХГХ веке». В нем сказано, что Диана Воген простила Бордона и вернула его голову в прежнее положение. При этом доктор Батай нравоучительно добавлял: «Урок оказался суровым для Бордона, ему с тех пор опротивели привычные интриги и заговоры и даже сам палладизм. Через четыре дня после избавления от ревматических болей в шее он подал в отставку»⁶⁹.

Орлов подробно изложил двухтомную фантазию Таксиля и Хакса, уделив ей целых 80 страниц, почти 1/4 своей книги, но нигде не обмолвившись, что речь идет о разоблаченной несколько лет назад мистификации. И это несмотря на то, что к моменту выхода работы Орлова минуло уже семь лет со дня достопамятного заседания в зале Географического общества во французской столице. К скрыто пародийному «Дьяволу в XIX веке» восходят и другие, если так можно выразиться, «реалии» демонической линии булгаковского романа, написанного как иносказание о тревогах и нравственных исканиях, о мучительных раздумьях над сплетенными в тугой узел сложными проблемами совсем другого времени.

Сближение «высокого», «потустороннего» и «низкого», приземленно-бытового — давний прием антицерковной сатиры (достаточно вспомнить Вольтера и Гольбаха или, чтобы быть хронологически ближе к концу XIX и началу XX в., Твена и Гашека). Авторы «Дьявола в XIX веке», не блиставшие литературными талантами, в своей пародии довели до крайних пределов этот прием, вместе с тем сохраняя видимость того, что повествуют о самых доподлинных происшествиях. Как же, однако, могло произойти, что глумливые несуразности и фантасмагории «доктора Батая» привлекли особое внимание писателя среди всего прочего материала, собранного в работе Орлова? Почему ехидная подделка «Дьявол в XIX веке» могла стать источником для булгаковского «романа о дьяволе» в XX столетии? Как случилось, что лишь слегка завуалированная издевательская насмешка оказалась пригодной не только для сатирических его страниц, но и для засверкавших, когда к ним прикоснулась кисть художника, красок «демонической» линии «Мастера и Маргариты»? Исчерпывающий ответ на это — дело специального литературоведческого (и, в частности, текстологического) анализа. Здесь же стоит обратить внимание на то, что Таксиль и Хакс как бы «модернизировали» традиционные рассказы о происках князя Преисподней, перенесли на почву современного города, снабдили «бытовыми» приметами представления о проявлениях дьявольского могущества в обыден ном, прозаическом мире. Вобрав в себя в утрированном, доведенном до абсурда виде мрачные фантазии, порожденные атмосферой длительных идеологических и политических конфликтов былых столетий, «Дьявол в ХIХ веке» создавал готовую канву, содержал «набор деталей» для темы о вторжении потусторонней силы в запутанный клубок противоречий современной жизни.

Но вернемся к Таксилю. Назавтра после памятного собрания в зале Географического общества, 20 апреля 1897 г., газета «Матэн» сокрушалась: «Вести 12 лет игру с церковью, высмеивать священников, епископов, насмехаться над кардиналами и заставить самого святого отца (римского папу. — Е. Ч.) благословлять это надувательство — таковы предосудительные забавы, которыми занимался Лео Таксиль». Но одновременно взрыв хохота прокатился по всей некатолической печати, задавались каверзные вопросы насчет того, как быть теперь с догмами о непогрешимости римского первосвященника. Аббат Гарнье заявлял: «Мы верили в это, потому что и папа в это верил»⁷⁰. Клерикальные журналы и газеты старались разъяснить, что, мол, папа никогда не доверял Таксилю. Возможно, что это и так, но римский первосвященник молчал все годы, пока длилась мистификация, и его примеру Ватикан предписал следовать немногочисленным скептикам из католического лагеря. После разоблачения мистификации католическая пресса, изрыгавшая потоки хулы и поношений на «негодяя Таксиля», пыталась исподтишка внушить мысль, что тот, мол, использовал подлинные документы о масонах, а теперь, подкупленный ими, это отрицает, что, может быть, подлинного Таксиля похитили и заменили другим лицом из верных палладистов и т. д.

Церковная пресса утверждала, что мистификация была инспирирована самим масонством. Аббат Бесони, автор сочинения «Разоблаченное франкмасонство», заявил, что он имеет неопровержимые доказательства существования Дианы Воген, но ему запрещено их разглашать. Припертый к стене, он признался, что этими доказательствами была посылка Дианой Воген милостыни для раздачи больным беднякам, предпринимавшим паломничество к Лурдскому источнику с его «святой водой»…⁷¹ Позднее один из «истинных» разоблачителей масонства, оттесненный на задний план Таксилем, с горечью писал, что католики слушали с доверием его ничем не доказанные истории. «Слишком немногие даже среди наиболее просвещенных антимасонов не попались в ловушку. Духовные лица особенно поддались на удочку мистификации. Потребовались циничные декларации самого Таксиля, чтобы избавить их от иллюзии. Когда доказательства стали неопровержимыми, католическое антимасонство потеряло почву под ногами. Оно себя чувствовало подавленным насмешками, от которых спешило скрыться. Прошло несколько лет, в течение которых никто не осмеливался заниматься вопросом о масонстве». Констатируя эти факты, бывший соперник Таксиля добавлял: «Это было как раз то, чего желали тайные главари секты»⁷². В этой фразе суть тактики, к которой прибегли клерикалы, — объявить «дело Таксиля» ловкой провокацией самих масонов и тем самым притупить острие его разоблачений. С другой стороны, монсеньор Жуэн и его единомышленники отказались признать разоблачения Таксиля мистификацией и на этой «идейной основе» создали специальный журнал «Международное обозрение секретных обществ», издававшийся еще в начале второй мировой войны.

Каковы были политические следствия «мистификации века»? Она несомненно усилила антиклерикальные настроения, особенно среди франкмасонов, способствовала в последующие годы проведению законов против церковных конгрегаций. Но мистификация рикошетом попала и в само франкмасонство. Могла же католическая печать, явно плагируя Таксиля, всерьез обвинять премьер-министра Комба, проводившего законы против конгрегаций, в том, что он присутствовал на «черной мессе». А это, как известно, часто является лишь другим названием бесовского шабаша… Немалое число «палладистских» вымыслов Таксиля осталось в сознании верующих католиков в качестве не подлежащей сомнению истины и усилило недоброжелательство, переходящее в ненависть против безбожных прислужников сатаны.

И в наши дни, спустя много десятилетий после скандала, католические авторы вновь и вновь пытаются найти ему удобное объяснение. «Единственная важная сторона этого жалкого дела, — читаем мы в официальном церковном журнале, — состоит в том, что Лео Таксиль мог заставить поверить в него антиклерикалов, когда он тупо клеветал на церковь, и католиков в период их вражды к масонам»⁷³. Вера в то, что рассказывалось в антиклерикальных произведениях Таксиля, метко, на основе массы исторических фактов высмеивавших церковников и изобличавших их преступления, отождествляется с верой в «палладические» фантазии, целью которых было разоблачение тех же клерикальных сил. Более того, антиклерикальные сочинения писателя объявляются при этом «тупой клеветой». А масонские авторы и поныне ставят на одну доску мистификацию Таксиля и антимасонские сочинения церковников вроде упомянутого выше опуса архиепископа Мерэна «Франкмасонство — синагога сатаны».

…Если не вдаваться в детали, то картина мира вырисовывается в следующем виде: Люциферу «непосредственно подчинены три верховных дьявола: мужского пола — Баол-Зебуб, или Бафомет, Астарот, или Молох, а также верховная ведьма Астарта, жена Астарота… Среди придворных Люцифера первыми чинами значатся: Дагон — великий хлебодарь и Бегемот— великий виночерпий; демон же Сюхор-Бенот состоит главнокомандующим над дьяволицами, ведьмами и чертовками… Засим в преисподней насчитывается 6666 легионов, а в каждом из них — по 6666 демонов мужского и женского пола… Таким образом, общее количество демонов обоих полов — 44 435 556».

Четко и ясно. Все это сообщается в пухлом труде, озаглавленном «Международное тайное правительство» и представляющем собой, как значится на обложке, «исследование по схеме речи, произнесенной на VII съезде объединенных дворянских обществ А. С. Шмаковым как уполномоченным московского дворянства. Издано в Москве в 1912 году»⁷⁴.

Может лишь возникнуть вопрос: откуда Шмаков раздобыл эти цифры? Автор оставляет читателя в неизвестности на сей счет. Но достаточно заглянуть в сочинения Таксиля, чтобы обнаружить источник столь точной осведомленности «уполномоченного московского дворянства». Рассказывая, как масоны для избрания очередного антипапы собрались во дворце Боргезе в Риме и их заправила Адриано Лемми «перестарался до того, что необходимые места приказал устроить над домашней часовней, да еще таким образом, чтобы из сточных труб отбросы падали на престол», и тому подобные занятные вещи, Шмаков дает ссылку на «исследования» Д. Марджиотты (сотрудника Таксиля) о палладизме и еще на одно сочинение того же автора — «Адриано Лемми — высший глава масонов»⁷⁵.

Антимасонская мифология фигурировала в различных вариантах у националистов разных стран и изменялась в зависимости от международной обстановки. Во Франции обличители масонства спекулировали на получившем широкое распространение культе Наполеона. Надо напомнить, что в это время наполеоновская легенда уже полностью утратила отдельные демократические черты, присущие ей, когда она в период Реставрации была формой протеста против восторжествовавшей феодально-монархической реакции и превратилась в составную часть идеологии французского шовинизма. Авторы антимасонских сочинений еще в конце ХГХ в. инкриминировали ордену «измену императору»⁷⁶. При этом особенно обыгрывался тот факт, что два наиболее влиятельных и умных министра Наполеона — Талейран и Фуше, совершенно беспринципные и бессовестные карьеристы, видя пагубность безудержной завоевательной политики Наполеона, действительно интриговали против него, не останавливаясь перед тайными связями с иностранными правительствами. А ведь и Тайлеран и Фуше были масонами! Огюст Карион в 1888 г. опубликовал книгу «Правда о старом режиме и революции», в которой именовал Талейрана и Фуше «двумя ветеранами масонского заговора». А через полвека, в годы второй мировой войны, та же версия стала усердно раздуваться вишийцами, которые старались, апеллируя к Наполеону, традиционному кумиру французского национализма, прикрыть свою политику национального предательства.

Разрабатывая эту «золотую жилу», Шарль де Флао в книге «Франкмасоны — могильщики первой империи» (1943) разъяснял, что Наполеон мало-помалу отдалялся от масонов и намеревался их окончательно уничтожить. «С этой целью он сделался покровителем ордена и направил в ложи своих людей, чтобы наблюдать за «братьями». Стремясь отвести подозрения ордена, он в течение некоторого времени осуществлял его указания. Но вместо основания правления франкмасонства император учредил для самого себя и своей семьи абсолютные наследственные монархии. Он настолько умело маскировал свою игру, что ложи поняли ее только через несколько лет. В 1808–1809 гг. франкмасонство повсюду выбросило лозунг «Война Наполеону». Любопытно, что повсюду на пути императора внезапно возникли различные препятствия»⁷⁷.

Хорошо известно, что во время «Ста дней», 16 июня 1815 г., в битве при Линьи Наполеон, одержав победу, не разгромил окончательно прусскую армию под командованием Блюхера. Чтобы не допустить соединения отступившей прусской армии с англо-голландскими войсками Веллингтона, Наполеон направил для преследования Блюхера 33-тысячный отряд маршала Груши. У Наполеона не было выбора. «Что Груши не герой, не стратег, а только человек положительный, верный, храбрый и трезвый, Наполеону хорошо известно… — писал, рассказывая об этом «роковом мгновении» истории, знаменитый писатель С. Цвейг. — 17 июня в одиннадцать часов утра — день после победы у Линьи, день перед Ватерлоо — Наполеон впервые поручает маршалу Груши самостоятельное командование». Назавтра завязывается сражение при Ватерлоо, исход которого определяется тем, к какой из сражающихся сторон быстрее придет подкрепление: к Наполеону отряд Груши или к Веллингтону прусские полки Блюхера. Но Груши никак не осмеливается нарушить прямой приказ императора — двигаться вслед ускользнувшей от преследования прусской армии. «Если Груши решится, если будет смел, ослушается приказа, доверяя себе и видимой необходимости, — Франция спасена». Но Груши не осмелился… Появление на поле боя прусской армии приводит к сокрушительному поражению Наполеона. «Так страшно мстит эта великая секунда, которая редко предстает смертному, тому, кто призван ошибочно, кто использовать ее не может, — отмечал Цвейг. — Все обыденные добродетели, удовлетворяющие требованиям скромной повседневности, — предусмотрительность, повиновение, усердие, осторожность — все они беспомощно плавятся в пламени решающей судьбу минуты; только гению открывается она и дает ему бессмертие»?⁸. Вовсе не нужно создавать культ героев, к чему склоняется здесь Цвейг, чтобы оценить действительную трагичность ситуации, обрисованной с такой яркостью замечательным писателем. А вот авторы антимасонских «исследований» попытались по-своему обыграть драматизм «рокового мгновения», уверяя, будто выбор Груши был продиктован его тайным соглашением с Блюхером, заключенным под эгидой франкмасонов (французский историк Ж. Буасон в книге «Был ли Наполеон франкмасоном?»⁷⁸ показал беспочвенность этой легенды).

Французские реакционеры, ранее именовавшие масонский орден агентурой Англии, в начале XX в. объявили его орудием Гогенцоллернов. По их утверждениям, Пруссия (когда-то, в первой половине XIX столетия) стала «вассалом» масонов, которые потому-де ей и покровительствовали. Поражение Франции в войне 1870–1871 гг. они объясняли предательством членов французских лож, которые были связаны с прусским масонским «агентством». (Кстати, в годы второй мировой войны французские прислужники немецко-фашистских оккупантов снова пытались взвалить вину на масонов, называя их агентурой коварного Альбиона.)

В 1914–1918 гг. германские шовинисты, в свою очередь обвиняя масонство, утверждали, что оно, поставив себя на службу Англии и ее планам утверждения своего мирового господства, стремилось к низвержению монархических режимов в Германии и союзных с нею странах⁸¹. Как рассказывает один современник, пастор Карл Фогль, со слов популярного тогда писателя Густава Мейринка, последнего пригласили в июле 1917 г. в германское министерство иностранных дел и попытались «заказать» ему роман, в котором вина за развязывание мировой войны возлагалась бы на французских и итальянских масонов. Роман этот предполагалось издать на английском языке тиражом в полмиллиона экземпляров⁸². (Вероятно, чиновников кайзеровского внешнеполитического ведомства навели на эту мысль различного рода тайны и мистические явления, которых предостаточно в произведениях Мейринка и в которые легко вписывался бы и масонский заговор.)

Черносотенцы в царской России обвиняли масонов в том, что они предавали престол и отечество кайзеру Вильгельму. А когда немалое число деятелей монархической эмиграции пошло на службу к гитлеровцам накануне второй мировой войны, возникла прямо противоположная версия: министр Витте, который, «весьма вероятно, был масоном», Сазонов и посол в Париже Извольский, принадлежавший к французскому масонству, вое препятствовали-де взаимопониманию между Германией и Россией, которого «при дружественных отношениях царя Николая и кайзера Вильгельма II довольно легко было достигнуть»⁸³. Одному из главарей российской контрреволюции, адмиралу Колчаку, летом 1919 г. всюду мерещились козни масонов, в число которых он зачислял и членов свергнутой им эсеровской директории, и лиц из собственного окружения, и представителей дипломатических миссий стран Антанты⁸⁴.

Каждая из вариаций антимасонской легенды служила определенным классовым целям, причем неизменно антинародным и шовинистическим, хотя они и маскировались, как это вообще свойственно реакционному национализму, фальшивой заботой о национальных интересах. В то же время пропагандируемые крайними реакционерами антимасонские легенды отнюдь не исключали реакционной позиции самого масонского ордена. В XX в. это чаще свидетельствовало о столкновениях в лагере феодально-монархической и буржуазной реакции, чем о разногласиях этого лагеря с либеральной буржуазией. Масонские ложи во все большей мере приобретали характер организаций консервативной буржуазии, которые благодаря своим международным связям могли способствовать объединению сил, выступающих против социализма, стремящихся любыми средствами предотвратить пролетарскую революцию.

Несовместимость франкмасонства и социализма считалась общепринятой даже в большинстве партий II Интернационала (исключение в 1914 г. масонов из рядов Итальянской социалистической партии способствовало тому, что в ней более сильные позиции, чем в других западноевропейских социал-демократических партиях, заняли противники участия в империалистической войне). А монархические и клерикальные круги продолжали распространять басню о том, что масоны — покровители и вдохновители революции. Известно, что в ряде стран они готовы были пожертвовать национальными интересами, чтобы не допустить победы революции, а крайние шовинисты-черносотенцы распространяли вымыслы, будто ложи совершают национальную измену своей «подготовкой революции» для ниспровержения трона и алтаря. Получалось, что черносотенная легенда о масонах, нелепость которой была очевидной, объективно была на руку масонам, приукрашивая их облик в глазах широкой общественности. Черносотенец Бостунич, например, имевший много единомышленников среди белогвардейской эмиграции, приписывал масонам даже… подготовку и свершение Октябрьской революции. Во время гражданской войны в России Бостунич в книге «Масонство и русская революция» стал разъяснять, что страну погубили бутылки из-под шампанского, помеченные печатью дьявола — масонскими пентаграммами, да еще вечные перья Ватермана. «Чрезвычайно характерно, — писал Г. Бостунич через несколько лет, — что известная фирма наливных перьев Ватермана по случаю первой сессии Лиги наций издала изображенную рядом картонную листовку-рекламу как своей фабрики, так и Лиги нации».

Из четырех пентаграмм, помещенных на картонке, — три явно сатанинские. К кому их отнести — к Ватерману или к «Лиге народов» — вот о чем мучительно размышлял присяжный борец с масонством. Фигура этого фашистского прихвостня достаточно колоритна. Мелкотравчатый журналист, подвизавшиися в дореволюционной русской печати, автор дешевых мелодрам, он в начале первой мировой войны ратовал за «выключение немцев за скобки цивилизованного мира, отречение, и полное отречение, от мира тевтонских висельников». В одном из своих сочинений Бостунич заставлял Пушкина, Байрона и Гюго обличать… Шиллера и Гёте за то, что те якобы защищали право Германии быть победительницей. Все это сопровождалось славословием по адресу Николая II. Однако после февральской революции последний русский царь в новых драматических опусах Бостунича фигурировал уже как «Гольштейн Готторп (по старому лжеименованию Романов)».

После Октября 1917 г. Бостунич «прозрел». Цель масонского ордена, утверждал он, — завоевание мира и разделение его на масонские провинции. А чтобы подчинить себе мир, надо прежде всего завоевать Россию, одну шестую мира, что масоны и сделали… вызвав революцию⁸⁹. Как разъяснял далее Бостунич, «марксистским движением» тайно руководят масонские ложи, что якобы давно доказал француз Гелло в книге «Масонство и рабочий»⁹⁰. Читатель узнавал также, что бесчинства масонов, «породивших» в России революцию, вызвали гнев божий, который проявился в землетрясении в Крыму в 1927 г., «предсказанном» в прежних трудах его, Бостунича. Но, перебравшись в Германию, бывший борец с тевтонством объявил себя учеником расистского проповедника Ланца (о нем ниже) и начал примерно с 1925 г. «работать» сначала на Розенберга, а потом на Гиммлера. «Шварц-Бостунич», как стал себя именовать проходимец, продолжал свои обличения франкмасонства теперь уже от имени «германского народного духа», не забывая пролить горькую слезу и по поводу участи последнего российского самодержца. «Победа принадлежит не масонской пентаграмме, а свастике»⁹¹,— заключал Бостунич свой очередной опус, изданный уже в гитлеровской «третьей империи».

Впрочем, белогвардейцы вроде царского генерал-майора графа А. Череп-Спиридовича продолжали именовать Бостунича «блестящим славянским автором» («знаменитый монархист сербского происхождения»⁹²—так аттестовал Череп-Спиридовича Бостунич в виде ответного комплимента). Надо сказать, что у этих «блестящих» авторов возникали некоторые мало их смущающие расхождения. Череп-Спиридович в годы первой мировой войны полагал, что все немцы — простые агенты всемирного масонского заговора. А обретаясь в эмиграции, бывший генерал, продолжавший рассматривать себя как посланца небес, напечатал в США «труд», где уверял, что все происходившее с бедным человечеством— результат заговора дьявола и его слуг — масонов, которому героически пытались противодействовать «рыцарственные» российские императоры от Павла I до Николая II, и что в случае осуществления планов сатаны «Форды, Рокфеллеры, Меллоны и другие богатые христиане должны быть убиты и ограблены»⁹³.

Именно этого Череп-Спиридовича президент «Бритиш эмпайрс пресс» Р. Дональд еще в 1919 г.⁹⁴ горячо рекомендовал как пророка, «имеющего очень определенные идеи насчет того, что нужно делать для спасения мира от большевизма». Да что там Спиридович! Ведь одновременно с ним такую «теорию» развивал не кто иной, как Уинстон Черчилль. В своей редко цитируемой ныне статье, которая была опубликована в феврале 1920 г. в еженедельнике «Лондон иллюстрейтед санди гералд», он писал: «Все более расширяется всемирный заговор с целью низвержения цивилизации и перестройки общества на основах замедленного развития, завистливой злобы и невозможного равенства». А начало этому заговору, по мнению Черчилля, положил все тот же главарь иллюминатов Вейсхаупт!

Н. Уэбстер, довольно известная «разоблачительница» масонства, в книге, вышедшей в свет в 1924 г. и потом многократно переиздававшейся, уверяла, что существует тайная оккультная сила, стремящаяся ко всемирному господству, — «настоящая сила тьмы в ее вечном конфликте с силами света»⁹⁵. В книге уточнялось, что, строго говоря, имеется пять сил, участвующих во всемирном заговоре, а именно: «масонство «Великого Востока», теософия, пангерманизм, международные финансы и социальная революция» Читателю преподносилось также, что «мировая революция не только основывалась на доктринах пронизанного иллюминатством франкмасонства, но и восприняла ту же систему организации» ⁹⁶.

Кайзеровский генерал Э. Людендорф, ставший в 20-х годах одним из главарей фашизма, писал, что масонами с помощью лозунга «Свобода, равенство и братство» были порабощены многие народы. Он уверял, что масонство стремилось по указке Англии закабалить немецкий народ, истребить в нем «зов крови и национальное чувство». По разъяснению Людендорфа, «мировое масонство еще до войны решило вести войну против Германии, а германское масонство бездействовало и не дало знать об этом немецкому народу». Масоны якобы похитили и передали Англии секреты немецкого генерального штаба, из-за чего Германия и проиграла первую мировую войну⁹⁸. Бывший кайзер Германии Вильгельм II тоже приписывал возникновение первой мировой войны козням масонских лож во Франции, Англии и Италии.

Нацистский «теоретик» Альфред Розенберг в книге «Мировая политика франкмасонов в свете критического исследования» накануне прихода гитлеровцев к власти писал: «Все немецкое масонство защищало иностранное франкмасонство и несет свою долю вины в усыплении немецкого народа… В ряде случаев выглядит доказанным факт чистейшей государственной измены»⁹⁹. Позднее эти утверждения приобрели еще более безапелляционный характер. Гиммлер, обращаясь к эсэсовцам, разъяснял, что их задача — борьба против извечной дьявольской конспирации, которая посредством «франкмасонской французской революции… толкает мир к большевизму». Члены семьи Гиммлера прямо заявляли, что он рассматривал СС как союз, соперничающий с враждебной силой франкмасонства

Нацисты переиздавали старую антимасонскую литературу, начиная от аббата Баррюэля, за исключением разве что «палладистских» произведений Таксиля. В антимасонской и фашистской пропаганде, между прочим, продолжал фигурировать и вымысел об «Атлантиде» Ф. Бэкона как выражении масонской программы. Однако нацисты не просто пересказывали старые антимасонские мифы. Они пытались приспособить их к собственным нуждам. Авторы прежних мифов были прежде всего представителями клерикально-монархических кругов, обвинявших масонов в покушении на святость престола и христианскую религию. Отсюда, например, постоянное упоминание о мнимой связи масонов с такими носителями зловредной ереси и язычества, как гностики, манихейцы или катары. Напротив, у нацистов с их скрыто враждебным отношением к христианству как религии весьма сомнительной из-за неарийского происхождения ее основателя некоторые из обличаемых прежних еретических предшественников масонства были зачислены чуть ли не в ранг хранителей нордических традиций. В частности, такой чести (довольно-таки неожиданно!) удостоились катары, наследниками которых сочли себя… Гиммлер и другие теоретики СС. Но об этом ниже.

А одновременно в Англии некий майор Дуглас опубликовал книги, в которых, развивая тему масонского заговора, разъяснял, что Гитлер — внук незаконной дочери Ротшильда и что под эгидой ордена объединились Уолл-стрит, нацисты и… коммунисты!¹⁰¹ Но даже и этот мрачный шизофренический бред был превзойден разными империалистическими «ультра», снова взявшимися за старую легенду. К этому нам еще придется вернуться.

При всех их расхождениях и различиях фашизм и масонство никак нельзя считать идеологическими антиподами. Напротив, фашизм унаследовал немало из масонского наследия, хотя усваивал его, получая из вторых и даже третьих рук. Легенды масонства (особенно его тамплиерской, оккультистской «ветви») были одним из основных источников антимасонской мифологии, из которой широко черпали свои идеи и немецкие расисты конца XIX — начала XX в., и их выученики-нацисты. Другая линия проходит через немецкий реакционный романтизм, влияние на который тамплиерского масонства совершенно бесспорно (хотя и крайне недостаточно изучено) и который, по словам Томаса Манна, выродился в «безумие расизма».

Масонскому ордену принадлежит определенное место в истории, но не то, которое ему часто приписывали. Масоны не были ни революционерами, как их рисовали монархисты и клерикалы, ни «тайной властью», стоявшей за официальными правительствами. Ими не управляли «потаенные ложи». Но это отнюдь не означает, что масоны не являлись значительной силой, что они не участвовали в закулисных политических интригах, не приложили руку к тайной дипломатии, в частности, в годы первой мировой войны[13]. Разумеется, нет ничего невероятного в том, что некоторые ложи или тем более отдельные масоны могли быть связаны с разведками воюющих государств. Действительная роль масонских лож определялась их классовым характером как организаций преимущественно буржуазии разных стран, позицией, которую она занимала в социальных битвах XIX и XX столетий. Масоны могли играть определенную прогрессивную роль, когда в центре стояла борьба против феодально-монархической реакции, за общедемократические цели, за национальное освобождение. Но даже в эти лучшие годы своей деятельности ложи являлись выразителями взглядов и интересов эксплуататорского класса.

Маркс писал, что «капиталисты, обнаруживая столь мало братских чувств при взаимной конкуренции друг с другом, составляют в то же время поистине масонское братство в борьбе с рабочим классом как целым»¹⁰². Используя это известное сравнение, можно сказать, что масонство (численность которого достигла 2,5 млн. человек в 1919 г.)¹⁰³, несмотря на противоречия между ложами различных стран, невзирая на борьбу в нем различных направлений, обнаруживало поистине братское единение в своей враждебности к революционному рабочему движению.