5

Одетая в черное женщина встретила его у ворот.

— Сегодня вечером ты сможешь пойти в конюшню, — сказала она, — это самое подходящее время.

Он кивнул, и они вместе направились к дому.

Навстречу им выбежала Биргитта, накинув на плечи большую шаль: она была так хороша, что щеки его тут же залил румянец.

— Милости просим, Микаел, — сказала она, протягивая ему обе руки. Она бегло поцеловала его в щеку, и его тут же бросило в жар. Его же спутницу она даже не удостоила взглядом. Та спокойно отошла в сторону, направилась к дому и исчезла, свернув на задний двор.

Ничего себе, вражда!

Биргитта повела его в гостиную, как и прежде, и на этот раз там был щенок. Он забился под диван, и она вытащила его оттуда.

— Взгляни, — с гордостью произнесла она, когда они сели, — какой он круглый!

Микаел взял у нее жалкое, маленькое тельце. Щенок свернулся у него на руках калачиком, все еще дрожа, как в лихорадке. Да, живот у него был круглый, как мячик, но ребра выпирали наружу, и Микаел видел, что собака была в крайне плачевном состоянии. Глаза слезились, раны гноились, с ушами тоже было не в порядке: щенок держал голову набок, то и дело встряхивая ею.

— Он скоро поправится, — сладким голосом произнесла Биргитта.

— Как его зовут?

Последовала неловкая пауза.

— Э-э… Мики. В честь тебя.

— Но разве у него не было клички до того, как я появился?

— Была, но я переименовала его, ведь это ты снова вернул его мне. Он улыбнулся.

— Привет, Мики, — ласково сказал он собаке, которая совершенно не реагировала на эту кличку. Уткнувшись мордой в сгиб его локтя, щенок почувствовал себя в безопасности и перестал дрожать. Пригревшись, он принялся вылизывать его руку. У Микаела комок стал в горле при виде такой нежности.

Кто-то наблюдал за ним с галереи: одетая в черное женщина предостерегающе качала ему головой. Микаела это вывело из себя. Он хотел побыть один с Биргиттой и не желал, чтобы им помыкали. Его охватило неодолимое желание проявить жестокость, указать на нее пальцем, но ее воля оказалась сильнее его воли. Она не произнесла ни слова, но ее присутствия оказалось достаточно, чтобы усмирить его.

Он решил игнорировать ее присутствие. Может быть, она была ревнивой? Нет, это была самонадеянная мысль: ревность была ей не свойственна. Она была выше этого, он знал это наверняка.

Черт бы ее побрал! Он сидел рядом с прекрасной Биргиттой и никак не мог сконцентрировать свое внимание на ней! На галерее стояла эта непостижимая женщина, на руках у него был щенок. А тут еще явились ее родители! Этого только и не хватало! Проклятие, проклятие!

Биргитта тоже была раздражена присутствием той, другой — и это согревало его сердце. Но вот женщина исчезла, ушла в свои потайные комнаты.

— А у вас тут холодно, — заметила графиня. — Если бы мы могли затопить печь!

Эти Стейерхорны были такими дружелюбными, они болтали с собакой, забившейся к нему под локоть, благодарили его за внимание к Биргитте. Микаел же чувствовал угрызения совести, посылая их к черту.

На один из его вопросов ответил фон Стейерхорн:

— Да, этот городишко входит в состав наших владений. Само собой разумеется, все крестьяне — наши крепостные. У этих жалких лоботрясов нет никакой собственности. Но мы предоставили им право жить в домах, за которыми они, конечно же, не следят. И] при малейшей опасности бегут кто куда. Неблагодарные невежды! Если правильно обращаться с русскими, это вполне сносный народ. Надолго ли Вы прибыли сюда, господин Микаел?

«Он и раньше спрашивал об этом», — подумал Микаел, нахмурив брови.

Заметив его раздражение, девушка торопливо заметила:

— Микаел надеется подольше пробыть в нашем маленьком городке. Мы с ним подружились.

Он взглянул на нее и понял, что что-то в нем умерло: кончилась его прошлая, не приносящая никакого удовлетворения жизнь. Никогда он не чувствовал такой общности с другим человеком! И в этот миг Микаел понял, что ему нужно нечто большее, чем просто восхищение Биргиттой: ему хотелось близости с ней, хотелось заключить ее в свои объятия, любить!

Он был в шоке, в ужасе. Дома у него была жена и маленький сын, а понятия о чести всегда были у него очень жесткими.

До этого он ни разу не стоял перед искушением. И он никогда не любил свою жену, не имея понятия о том, что такое любовь.

Но этого он не хотел! Это разрушало все его представления о порядочности.

«О, Господи, — думал он, — почему ты так жесток ко мне, так немилосерден? Почему ты с таким опозданием дал мне встретить ту, единственную? Неужели мне так и не суждено испытать счастья в жизни? Ведь у меня нет никакого права показывать Биргитте свою любовь!»

Но Биргитта видела это по его глазам. И она отвернулась, чтобы скрыть торжествующую улыбку.

Ее мать тоже заметила его слабость. Это она настояла на том, чтобы войти и нарушить их встречу с глазу на глаз. Любовная история, разворачивающаяся слишком быстро, не представляла для нее интереса. Самое лучшее — это было как следует помучить молодого шведа. Он был достаточно простодушным, чтобы выболтать военные планы, нужно было только сохранять мудрость и не форсировать события. Биргитта же была слишком юной, чтобы правильно маневрировать. Она охотно легла бы в постель с этим смазливым мальчишкой. Тогда он получил бы то, что хотел, и возможность узнать что-то большее сошла бы на нет.

Сердце Микаела мучительно сжималось. Он смотрел на маленькую ладонь Биргитты, лежащую на столе, такую белую на фоне темно-красной скатерти. Он видел мягкие линии шеи, пленительную округлость груди. Впервые в жизни он восхищался женщиной, — и это вызывало в нем такой жар, что сердце у него готово было выскочить наружу.

Он долго сидел и разговаривал. Он был свободен от вахты весь этот день, до следующего утра.

Наступили сумерки. Слуга сервировал изысканный обед на столе, покрытом красной скатертью. Большие серебряные канделябры с восковыми свечами освещали и согревали комнату, масляные светильники коптили, словно факелы, ярко освещая стены и балюстраду.

— Да, в доме достаточно еды, — самодовольно заметил фон Стейерхорн. — У нас нет нужды якшаться с вероломными крестьянами.

Вспомнив о встреченной утром старухе, Микаел почувствовал некоторую неприязнь к графу.

Дама в черном никогда не обедала вместе с ними. Наверняка, она отдельно вела домашнее хозяйство.

Щенок помочился на ковер и получил за это нагоняй. С тяжелым сердцем Микаел вынес его наружу, но тот уже сделал свои дела. Принеся щенка обратно, Микаел сказал, что ему пора идти.

Нет, нет, ему этого не позволят, они обидятся, если он уйдет!

Он, разумеется, не подозревал, что все они уже приготовили для него коварные вопросы.

Он ждал, когда же, наконец, уйдут родители. Огромные напольные часы пробили девять. Через час он должен был отправиться в конюшню и сделать там что-то, он и сам не знал что, для таинственной хозяйки имения.

Он изнемогал от любви к Биргитте, и в то же время совесть его была нечиста от сознания того, что у него не хватает мужества оставить ее.

Внезапно где-то с шумом хлопнула дверь. Струя холодного воздуха отбросила пламя светильников к стене, все свечи моментально погасли.

— Проклятие! — громко произнес граф. — Неужели нельзя как следует закрыть дверь на веранде? Опять она распахнулась настежь!

Он позвал слугу, который тут же закрыл на веранде дверь, а также входную дверь, через которую недавно проходил Микаел. Никто ни в чем не упрекал его, но он понял, что плохо закрыл замок.

Свечи снова зажгли. Слуга вышел.

И вот, наконец, граф нашел правильный вопрос, позволяющий раскрыть планы шведов относительно Польши и России.

— Надеюсь, Швеция придет в Краков раньше России, — сказал он со вздохом. — Мы ведь…

Графиня Стейерхорн вскочила с месте, нюхая воздух.

— Запах дыма!

— Чепуха! Дымом пахнет потому, что только что зажгли свечи!

— Нет, нет, все гораздо хуже. Остальные тоже стали принюхиваться. Да, сомнений не было.

— Где? — сухо спросил граф фон Стейерхорн.

И тут они услышали устрашающий треск и шуршанье. Совсем близко. На галерее. Должно быть, искры попали на что-то легковоспламеняемое.

Все вскочили с места. Графиня, сидевшая ближе всех к выходу, побежала в прихожую. Биргитта бросилась за ней следом, но наступила на щенка. Выругавшись, она отшвырнула его пинком к стене так, что тот испуганно завыл.

Шокированный этим, Микаел поднял его: тот по-прежнему душераздирающе кричал. Микаел принялся успокаивать его. Теперь он понял, откуда у щенка раны.

Его пылкая любовь к Биргитте умерла раз и навсегда.

У родителей не было времени думать о каком-то щенке, но Биргитта заметила, что рискует потерять своего меланхоличного, а в общем-то привлекательного рыцаря — привлекательного именно в силу своей меланхолической подавленности.

— Ах, что я надела, я не видела, что здесь щенок, мне показалось, что это башмак, я…

— Поторапливайтесь! — крикнула ее мать, поднявшись на галерею. — Здесь горит пол…

Вместе со своим мужем она пыталась затоптать ногами огонь, и тут… И тут случилось нечто неслыханное, ужасное.

Стоящие внизу молодые люди с ужасом увидели, как галерея падает. Прямо перед ними провалился пол — в том месте, где стояли столбы, подпирающие галерею. Или, вернее, столбы провалились в отверстие в полу. Они зловеще и медленно опускались вниз, пол качался под ногами Микаела, Стейерхорны отчаянно вопили наверху — и медленно, ужасающе медленно балюстрада и вся галерея оседали на пол, столбы трещали, все рушилось. К счастью, во время падения светильники на балюстраде погасли, иначе мог бы случиться пожар.

Держа на руках щенка, Микаел схватил Биргитту за руку и потащил в другой конец комнаты — там на них не могло уже ничего свалиться. В ушах у них все еще стояли крики несчастных, хотя теперь уже никто не кричал.

Когда грохот затих и пыль осела, они увидели в деревянном полу огромную дыру, поглотившую столбы и балки. В другом конце комнаты стоял слуга, с ужасом взирая на происходящее.

И тут Биргитта закричала.

У Микаела не было времени, чтобы заниматься ею. Положив на пол испуганно барахтающегося щенка, он принялся разбирать упавшие брусья и планки. Очнувшись от оцепенения, слуга бросился ему на помощь. Биргитта же, напротив, была в истерике, никакой помощи от нее нельзя было ожидать.

— Надо соблюдать осторожность, — сказал слуга, — чтобы не провалиться в подвал. Пол осел в нескольких местах.

— Да, — пробормотал Микаел, и ни один мускул на его лице не дрогнул, — я вижу, там торчит рука…

Он почувствовал тяжесть в груди: ему не хотелось вспоминать о подвале.

Ценой большого напряжения, в лихорадочной спешке они высвободили сначала графа, а потом графиню. К счастью, на них обрушилась не такая большая тяжесть, оба были живы, хотя графиня была ранена.

Они положили их на диваны в рыцарском зале. Граф быстро пришел в себя, обоим была оказана помощь.

— Пол здесь всегда был непрочным, — сказал слуга, — и мы обычно подпирали столбы балками в подвале.

Микаел отвернулся, чувствуя, что лицо его страшно побледнело.

Часы в рыцарском зале пробили десять.

— Будет лучше, если мы вызовем доктора, — сказал Микаел.

— В городе нет ни одного врача, — озабоченно произнес граф.

— Тогда я пришлю сюда военного врача и несколько солдат.

Графиня тоже очнулась. Она пыталась было встать в знак протеста, но безуспешно.

— Мы и так справимся, — сердито произнесла она. — Мои ранения поверхностные: царапины на голове и на груди. Это, конечно, плохо, но…

— Мы справимся, — почти прошептал граф. — Нам не нужна помощь.

— Состояние ваше неважное, должен вам сказать, — заметил Микаел.

Повернувшись к слуге, он спросил:

— Вы последите за тем, чтобы у них было все необходимое? Я скоро приду и принесу перевязочный материал и лекарства. Но сначала мне нужно встретиться с одной персоной…

Говоря это, он почувствовал горечь.

Как только он вышел, граф поднялся.

— Он не должен приводить сюда шведов! Нам здесь не нужны посторонние. Как ты себя чувствуешь? — спросил он жену.

— У меня был просто шок. Но я тоже считаю, что мы сможем пережить это. Не все же так простодушны и доверчивы, как Микаел. Здесь могут оказаться и шпионы! А нам это не нужно! — она со стоном снова опустилась на диван. — Как все это могло случиться, не понимаю!

Микаел быстро шел через двор к строению, которое, скорее всего, и было каретником. Издали он увидел стройную, черную фигуру.

Он весь дрожал от возмущения.

— Как Вы решились на такое? — укоризненно произнес он. — Вы чуть не сделали меня виновником убийства! И то, что они остались живы, не Ваша заслуга!

Она улыбнулась. Терпеливой, проницательной улыбкой.

— Они слишком тяжелые, — коротко заметила она. — Им не следовало подниматься на галерею.

Микаел вспомнил, что незадолго до этого она стояла на том же самом месте! Конечно, она была намного легче их, в этом она была права. Но все-таки!

— Это была запланированная попытка убийства! — с возмущением произнес он. — Вы прекрасно понимаете, что я могу доложить об этом губернатору Риги!

— Ты так и сделай, — задиристо произнесла она, словно именно этого и желала. — Не выломаешь ли ты дверь, о которой я говорила?

— Нет, — ответил Микаел. — Я больше не желаю участвовать в Вашей дьявольщине!

— Мы не должны терять времени, — сказала она, будто бы не слыша его слов. — Давай же, поскорее!

— Нет, я…

Женщина посмотрела на него. Глядя в ее удивительные глаза, Микаел почувствовал странную слабость. Кожа на ее лице была такой тонкой, что веки отливали голубизной. На губах у нее играла улыбка, и эта улыбка не предвещала ничего хорошего. Эта улыбка была преисполнена сознанием волевого превосходства.

С яростью выдохнув, он повернулся и вошел в каретник. Он презирал себя за слабость, но все его желания теперь сводились к тому, чтобы покончить с этим домом и навсегда покинуть его. Ему осталось только принести лекарства раненым — и это все! Он так решил.

Дверь в углу каретника была заперта очень прочно. Никакие ключи не подходили. Он обернулся, чтобы спросить что-то у дамы, но та уже ушла. Он различал в темноте лишь стоящие в ряд кареты.

Яростно фыркнув, Микаел схватил стоящий у стены топор. Одним ударом он сбил замок: его собственная ярость дала ему силы. Замок разлетелся на куски, и он рванул на себя испорченную дверь.

Перед ним было небольшое, темное помещение, заваленное сбруями, упряжью и прочим старым хламом. Сначала он почти ничего не видел, но, потерев прихваченный с собой трут, увидел такое, от чего ему пришлось зажмуриться.

На полу лежало двое связанных мужчин, каждый в своем углу, крепко прикрученных веревками к деревянным балкам. Судя по их виду, они были при смерти.

— Господи, что это? — произнес он, бросившись к одному из них. Ему удалось разрезать ножом веревки.

Оба были почти без сознания, не могли двигаться и только лежали, вытянувшись, на полу. Микаел огляделся по сторонам. Проходя по двору, он заметил колодец, а тут стояло ведро. Ведро это было достаточно чистым, им можно было пользоваться.

Выйдя во двор, он стал искать глазами женщину, но ее нигде не было. Микаел мысленно обругал ее, ведь теперь ему требовалась ее помощь.

Что за странный она человек! Сначала устраивает убийство, потом спасает двоих — и все это с его помощью.

Или, возможно, между этими двумя событиями была какая-то связь? Что если Стейерхорн запер этих двоих, а женщина стала на их сторону?

Набрав немного воды из колодца, он вернулся в каретник. Одному из мужчин удалось сесть, привалившись спиной к стене. Он с благодарностью выпил ледяную воду.

Напоить другого было труднее, но в конце концов он тоже очнулся и смог разговаривать.

— Кто Вы? — спросил он на языке, которого Микаел дословно не понимал, хотя смысл вопроса был ему ясен. Он понял, что это местный язык. Второй мужчина был одет попроще, что-то подсказывало Микаелу, что перед ним господин и слуга.

Более знатный мужчина, совсем еще молодой, совершенно измученный, сказал по-немецки:

— Кем бы Вы ни были, спасибо Вам! Огромное спасибо! Мы здесь больше не выдержали бы!

Представившись, Микаел спросил, кто они.

— Разве Вы не знаете? Я граф фон Стейерхорн, владелец этого поместья, а это мой слуга.

Значит, старуха была все же права: хозяин был молодым. «Хороший парень», — сказала про него старуха.

— Но… — растерянно произнес Микаел, — кто же тогда те, что живут теперь в доме? Супруги с дочерью Биргиттой…

На лице графа появилась гримаса.

— Воры и мошенники! Да, они носят имя фон Стейерхорнов, но это дальние родственники, им здесь ничего не принадлежит. Они случайно оказались здесь, Бог знает, почему. И когда пришло известие о том, что сюда двигается царская армия, а жители покинули город, они воспользовались случаем. Они связали нас и прибрали имение к своим рукам, управляясь в нем с помощью того жалкого слуги, который раньше служил у меня, а потом изменил мне. Их план состоял в том, чтобы оставить нас здесь умирать. Спасибо Вам, молодой человек!

— Благодарите не меня, а…

И тут он увидел стоящую в дверях женщину. Она энергично качала головой, и он тут же замолчал.

«Загадочная, окаянная баба! — раздраженно подумал он. — Что она, собственно, хочет?»

Он рассказал им про несчастье на галерее, но ни словом не упомянул о своем участии в этом: этого бы ему никто не простил.

— Значит, они ранены, — сурово произнес настоящий граф. — Что ж, это нам на руку. Молодой человек, в домике, что расположен рядом, есть ружье. Принесите его, и мы втроем направимся в дом… Нет, нет, стрелять мы не будем! Мы только прогоним этих паразитов. За дело!

Микаел выполнил его просьбу. Он решил, что женщина была его женой, по возрасту они подходили друг другу. Но он не понимал, почему она осталась за дверью. Он решил, что они сами решат свои супружеские проблемы, он устал от всего и хотел поскорее уйти отсюда.

Когда он вернулся, оба были уже на ногах. И они втроем направились к главному зданию: Микаел и двое опиравшихся на него мужчин.

Только теперь, пересекая двор, Микаел заметил, что идет снег, и он шел уже давно, а Микаел в своем возбуждении не обратил на это внимания.

Щенок вышел наружу, ему явно не хватало Микаела. Он плелся через двор, свесив набок больное ухо. Увидев Микаела, он бросился к его ногам, так что тот остановился. Наклонившись к собаке, он спросил с нежностью в голосе:

— Кому принадлежит это жалкое существо? Это Ваш щенок?.

— О, да, — неохотно произнес законный граф. — Он все еще жив? Это неудачный экземпляр, он не должен был выжить.

— Но это же прекрасная маленькая душа, — возразил Микаел.

— Душа? Весьма странное выражение применительно к собаке. Нет, он не представляет собой никакой ценности, мы как раз собирались его убить, но нас самих схватили.

Микаел был совершенно подавлен его словами.

Справиться с Биргиттой и слугой оказалось делом нетрудным — стоило лишь пригрозить им ружьем. Двое других в счет не шли. Микаелу было поручено привести шведского офицера и двух солдат, чтобы те охраняли пленников.

— Как мне отблагодарить Вас, молодой человек? — спросил хозяин имения, уже достаточно твердо стоя на ногах.

Микаел устал от всего. Ему не хотелось видеть Биргитту, единственную девушку, к которой он испытывал влечение. Теперь с этим чувством было покончено, оно развеялось, как пыль на ветру.

— Мне ничего не нужно. Помиритесь с Вашей женой, и я буду этому рад.

— С моей… с кем?

— Не знаю, кем она Вам приходится. С хозяйкой этого имения.

Граф наморщил лоб. И тут Биргитта воскликнула:

— Но, Микаел, любимый, ты не можешь так поступить! Я не виновата, разве ты не видишь? Я ничего не знала, ни о чем не подозревала!

Он бросил на нее последний взгляд. Страсть его уже умерла, ее ничто уже не могло вернуть к жизни. И это была всего лишь страсть, теперь он это понял. Он стремился к ней так, как самец по весне ищет себе самку. И это он называл любовью!

Микаел был не первым в истории человечества, кто спутал эти два понятия.

Отвесив короткий поклон графу, он вышел. Скорее, как можно скорее отсюда!

В прихожей, прижавшись к стене, сидел щенок и смотрел на него большими, ничего не понимающими глазами.

— Будь здоров, дружок, — прошептал он, ощущая комок в горле, и направился дальше.

Но потом он все же обернулся, снова вошел в прихожую и взял щенка за холку.

— Мы нужны друг другу, ты и я, — шепнул он. И щенок положил ему голову на плечо, словно это была самая естественная вещь в мире.

Конечно, в казарме не разрешалось держать собак. Но его это не беспокоило. Он поступил так, как ему хотелось, будучи в ярости на весь человеческий род!

Он не удивился, заметив стоящую у ворот женщину. Один ее вид вызывал в нем агрессивность, он не мог простить ей мероприятия в подвале.

Она улыбалась ему.

— Наши пути расходятся, Микаел.

— И прекрасно! — грубо отрезал он. — Насколько я понимаю, Вам от меня больше нет никакой пользы?

— Слабая и хрупкая женщина может иногда просить о помощи, чтобы защитить себя. А ты спас людям жизнь, не так ли?

Да, он мог с этим согласиться, хотя двух других он чуть не убил.

Она мечтательно посмотрела на него.

— Если бы я знала, кто ты такой, чудесный Микаел! Я никогда не встречала таких, как ты!

— Во мне нет ничего особенного.

— Нет, есть! И гораздо больше, чем ты думаешь. Прощай же! И поезжай домой, мой юный друг! Как можно скорее!

— Прощайте… — сдержанно произнес он.

Она невесомо коснулась его руки, повернулась и пошла к дому, возвышавшемуся на фоне серого неба.

Микаел запрокинул голову. Дикие гуси?

Нет, это был характерный, жалобный звук, льющийся с неба, который он и раньше слышал в этом маленьком городишке, затерянном среди бескрайней равнины. Он не знал, откуда идет этот звук, было ли это отдаленным эхом или шумом ветра в кронах деревьев… В этом звучании слышалась какая-то грусть, вызывающая в нем меланхолию, оставляющая в его душе отзвук долгих, замирающих аккордов…

Ничего подобного он нигде и никогда не слышал. Это звучание жило здесь и только здесь, среди этих заболоченных равнин, вблизи Чудского озера.

Щенок возился и хотел на землю, и Микаел посадил его на снег, желая посмотреть, пойдет ли он за ним следом.

Руки его закоченели от холода, сердце болезненно стучало. Он смотрел на снег. И страх пронзил его своими холодными стрелами: женщина ушла на задний двор и исчезла, но на свежевыпавшем снегу был только один след.

Его собственный.

Загрузка...