Невыносимый Дар

Глава 20

Каро

Мне так хорошо и уютно, как не было уже давно. То ли потому что здесь удивительно удобные подушка и кровать, то ли из-за того, что этой ночью я сплю в объятиях любимого мужчины. Просыпаюсь от поцелуя. Это так приятно, что на губах улыбка. Хочется мурлыкать кошкой и никуда не ходить, но такую роскошь я позволить себе не могу.

— Вставай, соня, а то мы рискуем опоздать в колледж, — говорит Дар и целует меня в нос. — Парень в домашнем. Спортивные штаны, футболка, которая, кажется, ему маловата, и взлохмаченные светлые волосы. Дару идет абсолютно все. Даже экзоскелет, который я воспринимаю частью его.

— Не рискуем! — отвечаю я и лениво потягиваюсь, заворачиваясь в покрывало. Как же не хочется вставать и выходить в этот жестокий и неприятный мир. В мышцах легкая тяжесть, как после хорошей тренировки. Мне нравится это ощущение. — Мы сегодня прогуливаем колледж. Так что можно сильно не спешить.

— Да? — удивляется парень. — Не то чтобы я против, но вчера ты переживала, что тебя выгонят, а сегодня хочешь прогулять? В этом есть какая-то логика?

— Я и сегодня переживаю, — лениво отвечаю я и рискую узоры пальцем чуть ниже закатанного рукава рубашки, старательно обводя пальцем изгибы проволоки экзоскелета. — Но ты сам сказал, Мара решит вопрос с директором, значит, переживать не о чем. По крайней мере, пока. А мне надо решить вопрос с маньяком. Маньяк мне видится на данный момент более важной задачей, нежели колледж.

— И как ты собираешься решить вопрос с маньяком?

— Не знаю пока. — Вздыхаю и снова падаю на подушки, тут безопасно и уютно. Хочу, чтобы так было всегда. И я сделаю для этого все возможное. — Но я точно знаю, мне необходимо поговорить с матерью. Если кто в курсе, то это она. Были ли у моего кошмара дети? Кто предложил ей подработку на приеме? Откуда взялась кукла в квартире? Я уверена, она знает ответы на эти вопросы и расскажет, если на нее надавить. Только вот до этого момента я сама не была уверена, что выдержу этот разговор. Давить бы не получилось. Слишком много эмоций вызывала у меня каждая встреча с ней.

— А сейчас выдержишь?

— Да. — Я отвечаю, немного подумав, потому что это не праздный вопрос. И после размышлений добавляю. — Если со мной поедешь ты. Ты ведь поедешь со мной, Дар? Одной мне будет справиться тяжелее.

— Конечно, — соглашается он. — Только давай не будем допускать прошлых ошибок и, если хотим вернуться к вечеру, возьмем магмобиль с водителем. Так будет эффективнее и проще.

— Как скажешь. — Я удовлетворенно киваю. — Если за рулем будешь не ты, даже лучше. Все твое внимание будет принадлежать мне, а дорога неблизкая.

— Понял, — парень усмехается. — Нам необходим магмобиль с перегородкой, которая отделяет салон от водителя.

— Это было бы неплохо, — говорю и я, откинув покрывало, поднимаюсь. Странно, но я не испытываю смущения, рассекая перед Даром обнаженной, скорее, мне это нравится. Впрочем, мне всегда нравилось его дразнить, даже когда мы не были вместе. Сейчас просто в нашей игре появились новые, намного более интересные грани.

Выезжаем часа через полтора, потому что пока я в душе, ко мне приходит Дар, и это новые грани наших отношений, очередное обнажение души. Неторопливые поцелуи в шею под теплыми, льющимися на нас струями воды, тихий шепот на ухо, от которого вспыхивают щеки и торопливые, рваные движения.

Наслаждение такое пронзительно острое, что требуется время, чтобы прийти в себя. Я плаваю в нирване, а Дар мягкими массирующими движениями наносит шампунь на мои волосы. Откидываю голову парню на плечо и прикрываю глаза, полностью отдаваясь во власть его нежных рук, которые с головы переносятся ниже и скользят по телу, рождая новую волну жара и желания.

Мы слишком долго сознательно избегали близости, с нашего знакомства, с того самого мига, когда между нами летали искры, которые мы старательно игнорировали, и сейчас не можем насытиться друг другом. Для меня все это в новинку, и хочется познавать его тело снова и снова, но, к сожалению, у нас нет возможности сбежать ото всех и насладиться обществом друг друга. По крайней мере, пока.

— Обещай, — шепчет мне Дар, снова проходясь губами по влажной шее. — Когда все закончится, мы сбежим с тобой в Монарко…

— Монарко… — тяну я, зажмурившись. — Это даже звучит как нечто очень жаркое…

— Монарко — это море, солнце и мы… тебе там понравится. Я научу тебя кататься на доске по волнам.

— А это… — хочу спросить возможно ли кататься на доске в экзоскелете, но не хочу рушить момент, но парень понимает и сам, поэтому отвечает жестко, но уверенно.

— Когда все закончится, на мне не будет экзоскелета, Каро. Вот увидишь…

Мне не нравится его повернутая упертость в этом вопросе, но я не спорю. С одной стороны — это бесполезно, с другой — не хочу ругаться, но обещаю себе вернуться к этому разговору. Мне страшно, что Дар со своей непробиваемой решимостью натворит глупостей. Моя задача — убедить его не спешить. Я знаю, мне это по силам. Главное, подобрать правильные слова.

Я вытираю волосы полотенцем, когда раздается стук в дверь. Напрягаюсь, но Дар успокаивающе машет рукой и идет открывать. Не удержавшись, выглядываю следом. Парню передают два больших пакета с логотипами известных брендов.

— Не люблю второй день надевать те же вещи, — поясняет парень. — К тому же, кто-то оторвал мне на рубашке пару пуговиц. Кстати, второй пакет для тебя, — добавляет он и протягивает его мне. Послушно принимаю из рук. С одной стороны — не хочу, чтобы он за меня платил — это смотрится как-то… ну, короче, мне не нравится, как это смотрится. С другой… я хочу чистую одежду. И второе желание сильнее.

Внутри нижнее белье, как я люблю — открытый лаконичный комплект и простое черное платье до середины икры, которое будет хорошо смотреться с моей спортивной обувью. Все из качественного материала, отлично сидящее. В этом платье я выгляжу утонченной, но не чувствую дискомфорта.

Когда выходим из дома, на парковке нас уже ждет длинный тонированный магмобиль. Пафосный, дорогой и комфортный. Действительно, водительскую и пассажирскую зону отделяет глухая перегородка. Внутри салона удобные кресла, столик между ними, белая кожа и прохлада. В мини баре холодное игристое. Когда Дар наливает мне бокал, вопросительно вздергиваю бровь.

— Не рано ли начинать пить?

— Игристое за завтраком — гарантия хорошего дня, — беспечно отзывается парень. — К тому же, дорога длинная, разговор предстоит тяжелый, поэтому просто расслабься и получай удовольствие.

Получать с Даром удовольствие невероятно легко. Он знает в этом толк. И я всю жизнь, проведя в ограничениях, сейчас учусь по новому воспринимать этот мир. Мир без преград, финансовых сложностей и неудобств.

Игристое в моем бокале не нагревается оно с легким привкусом чернослива и южного солнца. На тарелке маленькие бутербродики с красной рыбой, сыр с белой плесенью и какие-то экзотические фрукты, которых я не знаю. Мягкие кожаные кресла магмобиля удобные. В них совершенно не устаешь, и дорога воспринимается, как приятно приключение с красивым и будоражащим воображение парнем.

Дар нежный, внимательный, заботливый, и у меня от него сносит крышу. Бесконечная дорога, которая могла бы показаться скучной, пролетает в один миг. Потому что я дышу им. В этом есть еще один плюс: кроме обычного человеческого счастья, я не накручиваю себя перед разговором с матерью. Бабочки в животе, розовая вата в голове — лучшее средство, чтобы не загоняться из-за проблем, существующих в реальности.

Дар предлагает хорошее решение, чтобы не травмировать меня еще сильнее. Мне идея встретиться с матерью на нейтральной территории кажется очень удачной, и я пишу ей сообщение, назначая встречу в одном из небольших кафе в центре города. Там всегда тихо. Но находится оно в самом центре, с одной стороны, там можно спокойно поговорить, с другой — там всегда люди, и нет болезненных воспоминаний, которые накрывают меня в нашем дворе. Действительно, лишний раз себя травмировать нет смысла. Мне нравится, что рядом есть тот, чей взгляд не такой, как у меня. Некоторые решения, которые предлагает Дар, такие простые и очевидные, что удивительно, как я могла сама их не видеть.

Мать удивлена. Я никогда сама ей не писала, а когда писала она, чаще всего игнорировала сообщения. Не отвечала, если она пыталась связаться со мной голосом, поэтому сейчас не сомневаюсь — она бросит все дела и примчится. Слишком долго она ждала, чтобы я сделала хотя бы маленький шажочек ей навстречу. И мне немного не по себе от того, что мое желание поговорить не имеет ничего общего с родственными отношениями. Я не простила ее, и вряд ли прощу, как бы она того не ждала. Поэтому я и не общалась с ней. Не хотела давать ложную надежду. Сегодня — это исключение. Жаль, что придется это ей сказать, но иначе я не могу.

Мой расчет оказывается верен. На встречу она соглашается практически молниеносно, даже не уточнив, что мне нужно и это хорошо. Не приходится вступать в диалог, который мне совершенно неинтересен. Главное, что она будет в условленном месте к нужному времени. После того как приходит ответ, начинает немного потряхивать, потому что пути назад нет, и именно сейчас меня накрывает полным пониманием, на что я иду. Первый наш полноценный разговор с тех пор, как я узнала, что все то время, пока маньяк меня держал взаперти, моя мать продолжала жить с ним в соседнем доме и даже ничего не заподозрила.

Мы въезжаем в город ближе к пяти вечера, когда солнце начинает скрываться в зависших над горизонтом тяжелых облаках. Мрачная серость пасмурного вечера навевает тоску, как и предстоящий разговор, но из головы еще не выветрились пузырьки игристого, а за талию меня обнимает самый красивый парень на земле, поэтому я продолжаю улыбаться.

Выходим из магмобиля, держась за руки, и в кафе — весьма уютном и симпатичном — оказываемся раньше матери минут на сорок. Я успеваю осмотреться. Здесь все изменилось с того времени, как я тут бывала еще ребенком. Оказывается, в этом месте вполне приличная кухня и почти отличный кофе, который я заказываю себе во время ожидания. Не хочется ничего девчачьего, поэтому пью обжигающе горячий, крепкий и черный, как смоль. Обычно я подобный не очень люблю, предпочитая более мягкие, молочные вкусы, но сегодня мне нужно максимально взбодриться и выплыть из этой ленивой неги, в которую меня вогнала ночь с Даром. Я сейчас слишком благодушна для разговора с матерью, могу оказаться чересчур слабой и мягкой для того, чтобы ее дожать.

Столик в нише как нельзя лучше подходит для конфиденциального разговора. Руки слегка дрожат. Дар чувствует мое волнение и осторожно сжимает холодную ладонь, согревая и успокаивая.

— Не дергайся, — тихо говорит он мне. — Все будет отлично. Вот увидишь. А на обратную дорогу у нас еще одна бутылка игристого.

— Так и спиться можно, — вымученно улыбаюсь я, а парень тихо смеется. — Тебе это не грозит, ты постоянно на спортивном режиме.

— Если меня не выгонит шэх за поведение на соревнованиях. Психовала, продула, не вышла на награждение, а потом и вовсе исчезла больше, чем на сутки...не удивлюсь, если мой шкафчик уже кому-то отдали, а меня вычеркнули из жизни клуба.

— Каро… — мягко тянет парень, и я снова плыву от его низкого, бархатистого голоса. — Ты ведь знаешь, что шэх так не сделает. Тебя ценят и одна осечка… это просто одна осечка. Все прекрасно понимают, ты соберешься и всех порвешь.

— Спасибо, — шепчу я. — Ты не представляешь, насколько мне важны твои слова. Особенно сейчас.

Мать появляется за пять минут до назначенного срока. Едва вижу ее на улице за стеклянными дверями кафе, как вся моя уверенность рассыпается. Хочу сбежать, но некуда, мать влетает в кафе так, словно чувствует, что я могу уйти, и стремительно направляется к нашему столику.

Я даже не могу заставить себя быть вежливой, а грубить не хочу, поэтому просто замираю, чувствуя, как сводит судорогой мышцы на лице, прекращая его в восковую маску. Пусть она уйдет быстрее. Не могу ее видеть!

Чувствуя напряжение, Дар накрывает мою руку своей. Выдыхаю, и смотрю матери в глаза, пытаясь прогнать весь негатив и вспомнить, зачем мы проделали такой путь.

— Каро, девочка моя… — начинает она дрожащим голосом. Черные, как и у меня волосы, собраны в небрежный пучок. На висках несколько седых прядей, которые она даже не потрудилась закрасить. Мама могла бы быть красива, если не жила всю жизнь с маньяком в нищете. А так на ее лице следы усталости, кожа потускнела, появились морщины. На лбу слишком глубокая для ее возраста. — Я знала, что однажды ты пойдешь на контакт со мной.

— Я приехала по делу, не обольщайся, — отрезаю я и указываю головой на стул напротив. — Присаживайся.

Она послушно садится и складывает на стол перед собой руки с пересушенной кожей, похожей на пергамент. Длинные пальцы без маникюра теребят старую, потрепанную замшевую сумку. Я помню ее еще из своего детства. Впервые промелькивает что-то типа жалости к этой уставшей, несчастной женщины. Но она сама выбрала этот путь. Ее никто не заставлял.

— Знай, я всегда рада тебя видеть, и неважно, что тебя привело тебя ко мне…

— Даже так? — Агрессию подавить не получается. — Так, может быть, всю эту травлю организовала ты? Ты ведь неплохо знала все, что со мной произошло. У тебя в доступе были все материалы дела, его рассказы. Он ведь рассказывал тебя, что делал со мной в подвале? Про то, как отращивал волосы, заставлял играть с мертвыми подружками, запирал в шкафу? Ты ведь обо всем этом знала!

Она опускает глаза, а я чувствую, как меня трясет.

— Мы не говорили о тебе… это сложная и скользкая тема. — Наконец, она отвечает очень тихо и испуганно, и это служит для меня триггером.

— А! Вы даже не говорили обо мне! А о чем? О цветочках? О погоде?… О чем ты говорила столько лет с человеком, который хотел меня убить и не сделал этого лишь потому, что я не отвечала на сто процентов его пониманию красоты?

— Каро...я ведь не знала… я и представить не могла, что ты у него. Он так меня поддерживал, он позволил мне пережить мое горе…

Меня корежит от ее слов. Ей помогли пережить ее горе, а мое горе? О нем она думает? Впрочем, мне давно известен ответ — нет.

— Сейчас я не говорю о том времени, когда ты не знала, сейчас я говорю о ситуации после… после того, как ты узнала, но продолжала, как верная жена, ухаживать за ним в лечебнице.

— Но… ему ведь нужна была моя помощь… я не могла оставить его.

Качаю головой и понимаю, что разговор продолжать не могу, поэтому порываюсь встать, но Дар, который так и не отпустил мою руку мягко, но настойчиво ее сжимает, не позволяя уйти.

— Каро, ты приехала не ругаться. Ты приехала узнать конкретные вещи. Спрашивай.

Хочется психануть и послать куда подальше, и его, и мать, и вообще, весь этот гребанный мир, но потом я вспоминаю, что обещала себе быть сильной. Выдыхаю, и спрашиваю в лоб.

— Кто снова терроризирует меня, мама? Скажи. Ты ведь знаешь? Это ты или ты кому-то помогаешь?

Она смотрит на меня испуганно, и губы начинают дрожать. Я совершенно права, а она нет. Так почему же у меня впечатление, будто я обидела ребенка? Дурацкое чувство и совершенно сейчас неуместное. Когда в душе смешивается старая обида и жалость, становится особенно гадко. Даже дышать тяжело.

— Нет, Каро! Нет! Я бы… я бы никогда… — задыхаясь, начинает она. И столько в ее словах экспрессии из-за якобы несправедливых обвинений, что меня коробит.

— Не ври, — отрезаю я. — Про «никогда» не ври. Мама, я сбежала от него к тебе, я рассказала, что произошло, а ты…

Сглатываю, потому что душат слезы, а я очень не хочу разрыдаться при ней. Ни за что.

А вот мать начинает рыдать. Ничего нового. По щекам текут слезы, и она промокает их рукавом заношенной кофты, пока Дар молча не протягивает ей салфетку.

— Я не могла представить, что он способен на подобное! Правда, дочка! Тебя не было два года, я думала, ты повредилась умом.

— Я буквально приползла к тебе с переломанными ногами, так как сбегала от этого урода по крышам, и пришлось прыгать, я была почти с выезженным даром и пониманием, что впервые в жизни искалечила человека, и мне как-то надо научиться существовать с этим знанием и не сломаться… хорошо, пусть я покалечила не совсем человека и сделала это, защищая собственную жизнь, но ты не поверила мне! Ты сбежала помогать ему, смотреть, как там твой драгоценный, а меня просто укрыла одеялом и велела приходить в себя! Вдумайся, переломанного, искалеченного ребенка ты просто положила полежать после того, как два года ребенок провел в плену. Это в твоем понимании нормально?

Ее начинает трясти. Меня тоже. Я словно снова возвращаюсь в тот день, когда боль, жар и спутанное сознание стало моей вселенной, в которой я не понимала, спаслась я или нет. И если я все же спаслась, то почему на свободе мне хуже, чем в плену.

— Каро, я не знала… — шепчет она.

— Что ты не знала? Я пришла к тебе. Ты видела, в каком я состоянии…

— Ты пришла, — продолжает оправдываться мама, заламывая руки. Ее сумка падает на пол, но она не обращает на это внимания. — Сама пришла. Я не думала, что все так серьезно. Но я вызвала лекарей…

— Сначала ему… — припечатываю я. — Ты бросила меня тут и пошла спасать его.

— Я думала, он нашел тебя, спас, а ты испугалась и не смогла контролировать свой дар… именно об этом я подумала, когда ты вернулась. Я не поняла, что тебе плохо… ты же шла. Со сломанными ногами не ходят.

— Магия, шок, нечеловеческая воля… мне лекари сказали так. А вызвала ты их, лишь когда вернулась и обнаружила меня без сознания. Если бы я умерла, там у тебя на кровати, было бы еще хуже.

— Не говори так! Я, правда, переживала!

— Дело прошлое. — Я выдыхаю, понимая, что ничего не добьюсь. Не хочу развивать эту тему. Я пришла за другим. — Просто после всего этого не говори мне, на что ты способна, а на что нет.

— Ты никогда меня не простишь, да?

— Я не хочу об этом говорить. Я хочу просто узнать, если это не ты, и если ты никому не помогаешь, кто мог еще знать о том, что со мной произошло в деталях. У меня есть ощущение, будто меня изводит именно он… но ведь он умер, мама?

— Он умер… — Она утирает слезы, и не похоже, что врет. — И я никак не причастна к охоте за тобой. Правда.

— Тогда вспоминай, кто у него был, кроме тебя и его мертвых кукол?

Мама рыдает, обхватив себя руками и, кажется, не реагирует на внешние раздражители. Мне уже начинает казаться, что этот разговор бесполезен, но она тихо говорит.

— Ребенок…

— Что ребенок?

— У него был ребенок. Он любил… но бывшая она отдала в приемную семью…

— Кто его бывшая? — напрягаюсь я. — Его ребенок? Как их найти.

Мама пожимает плечами.

— Не знаю… она умерла. Давно умерла, еще до того, как ты вернулась. Он собирался забрать ребенка себе, чтобы мы жили вместе. Любил…

— Но?

— Но ты спаслась. Ребенок остался в другой семье.

— Что за ребенок, мама? Ты его видела?

— Нет… — Она качает головой. — Он называл «ребенок»… и все. Я не вникала, мне было хорошо с ним без детей.

Я прикрываю глаза и массирую виски.

— Вот есть хоть кто-то, на кого тебе не насрать, кроме себя? Раньше я думала, что любовь к уроду застилала тебе глаза и ты перестала любить меня, собственную дочь. Но правда в том, что и его ты не любила! Ребенок… это все, что ты знала, и все, что тебя интересовало! Его ты тоже не любила. Ты всегда любила только себя и никого больше! Это хоть мальчик или девочка?

— Не знаю… — всхлипывает она. — Прости меня, я правда не знаю…