Николай I Освободитель

Глава 10

Сказать, что Александр был не в себе – не сказать ничего. Он метался по кабинету от стены к стене, преодолев за последний десяток минут расстояние в десяток метров раз тридцать. Я молча сидел в кресле и наблюдал за молодым человеком, испытывая при этом легкую тревогу. Помнится, в исторической литературе писали, что Александр был мнителен без меры, то обращаясь к религии, то впадая в откровенный мистицизм. А тут я ему дал неоспоримое – во всяком случае со стороны могло так показаться - подтверждение его духовным поискам, выдав пророчество, которое ко всему прочему еще и начало исполняться.

Ну не знал, я не знал, что Елена и Александра умрут так рано и так «удачно» после моих слов. Я до попадания сюда вообще про них не помнил, как и про остальных, детей Павла кроме старших сыновей как непосредственных участников исторических событий! Так и в самом дела можно поверить, что Александр своими действиями навлек беду на весь род, что совсем выходило за рамки моего материалистического взгляда на природу вещей.

- Чего ты молчишь?! – Император остановился и уставился на меня безумными глазами. Да, кажется, я действительно тогда переборщил, не уверен, что оно того стоило. – Отвечай!

- Что вы хотите от меня услышать, ваше величество? – Максимально спокойно спросил я, косясь на дверь кабинета. Мы с братом тут были только вдвоем и признаюсь, мне сильно не хватало молчаливой поддержки за спиной Воронцова, который присутствовал почти на всех моих «переговорах» с взрослыми. Надеюсь, если Александр сорвется с нарезов и бросится меня убивать – мало ли что у него в голове щелкнет – меня успеют спасти. Впрочем, это вряд ли. Вряд ли под дверью императорского кабинета ошивается много людей.

- Откуда ты узнал про смерть Елены?! А до этого Саши?!

- Я не знал, разве я тебе это говорил?

- Но ты же тогда, в марте первого года, сам сказал о том, что над родом теперь висит проклятье.

- Да, - еще раз чертыхнувшись за свою излишнюю инициативность, кивнул я, - это я говорил. Но предсказывать смерти членов нашей семьи я не могу, если ты это имеешь ввиду.

- «Опять соврал», - мысленной усмехнулся я, - «сроки жизни самого Александра, я помню очень хорошо, помню, что его жена пережила императора всего на год или два, помню что Константин был генерал-губернатором Польши во время восстания в начале тридцатых и что мамА еще лет пятнадцать протянет не меньше, но на этом, пожалуй, что и все».

В слух я конечно же этого не сказал, я же не самоубийца.

- Откуда ты это все берешь? – После еще одного короткого забега по кабинету задал новый вопрос Александр.

- Что все? – Опять включил дурочку я.

- Все! – Истерично выкрикнул император, - эти твои предложения в медицине, награду для солдат придумал, войска нового строя начал устраивать! Вот!

Александр подскочил к столу, дернул ящик стола и вытащил оттуда пузырек непрозрачного стекла, похожий на те, в которых аптекари свои порошки клиентам отпускают.

- Что это?

- Йод твой! Мне Севрегин передал третьего дня. Действительно открыл новый химический элемент, до того неизвестный науке. Сжигая морские водоросли! Кто бы мог подумать!

- Ух ты! – Обрадовался я, - это же прекрасно! Нужно срочно наладить его производство, делать спиртовой раствор и использовать! Хотя бы тому же Нестору Максимовичу отдать, он точно найдет этой штуке применение.

- Вот-вот, - Александр перестав метаться по кабинету тяжело опустился в кресло. – Откуда ты знал, что в водорослях содержится этот твой «йод» и как его можно использовать?

- Почему, ты решил, что я все знаю наперед? Это не так. Награды, согласись, для нижних чинов учредить нужно было, тем более что они уже есть у наших европейских соседей. Что касается большого доклада по демографии, то Семен Романович свидетель, я несколько месяцев над ним трудился. Ничего не берется само, я каждый раз много работаю, читаю книги, разговариваю с опытными специалистами!

- Ну да, а йод? А медицинские знания? Тоже в книге прочитал?! Покажи мне эту книгу, из которой ты это черпаешь, очень мне хочется тоже припасть к источнику чистого незамутненного знания!

- Просто, - я сделал самое невинное выражение лица из всех имеющихся в моем арсенале, ну просто маленький ангелочек! – Просто иногда я знаю, чем закончится то или иное дело и как нужно поступить, чтобы получилось… Правильно. Это приходит ко мне, когда я молюсь в церкви.

- И как часто с тобой такое случается?

- Иногда, - я вновь неопределенно пожал плечами. Не смотря на все произошедшее воспринимать меня как взрослого, как условно равного себе император не мог, и я беззастенчиво этим пользовался. Будь мне не семь, а тридцать семь, спрашивали бы меня, вероятно совсем по-другому не глядя на родственные связи и мнение остальной семьи. А так – что возьмешь с маленького ребенка, удобная, черт побери, позиция. – Редко… По-разному бывает.

Я сделал вид, что окончательно запутался в словах и смущенно замолчал. Это был как раз тот случай, когда любое слово могло быть обращено против меня, и лучше жевать чем говорить.

- И что ты… Видишь?

- Я не вижу… Просто знаю… Иногда…

- Например?

- Например, мне навеяло что в морских водорослях может содержаться новый полезный элемент, - я на секунду замолчал, пытаясь понять, как мне соскочить с опасной темы, после чего сам пошел в словесное наступление. – Все что мне… Спускается свыше, я тут же тебе передаю, что ты еще от меня хочешь? Я не всеведущ, не господь Бог и даже не новый пророк! А то что я тебе реформу орфографии предложил, так для этого никакими высшими знаниями обладать не нужно!

Император, кажется, совсем прибитый к спинке кресла моим криком, растекся в нем и некоторое время сидел без движения тупо глядя в стену перед собой, после чего вдруг подобрался и уже осмысленно посмотрев мне в глаза произнес, — значит так, с сегодняшнего дня будем делать по-другому. Ни с кем, вообще ни с кем, о своих озарениях разговаривать не будешь. Рядом с тобой при любом выезде из Зимнего будет находится Воронцов и четверка гвардейцев. Все интересные мысли будешь излагать письменно и передавать мне курьером или лично. Понятно?

- Понятно, - я тяжело вздохнул, кажется моей свободе приходил конец. – Чего уж тут непонятного.

- Дальше, - Александр задумчиво постучал пальцами по столешнице, - первый этап твоей задумки с родильным госпиталем спустя почти год его существования можно признать успешным. Соответственно можно переходить ко второму – к обучению персонала для госпиталей других российских городов.

- Да, я как раз хотел… - начал было я.

- Вот письменно все свои предложения и изложишь.

- А как же мой егерский взвод?

- А что с ним? Играйся, я не против, до смерти только господ офицеров не загоняй. Посмотрим, что из твоей задумки получится.

В общем, следующие месяцы стали для меня крайне сложными в первую очередь в психологическом плане. Стенки прозрачной клетки вокруг меня буквально на глазах стали толще, выпускать из Зимнего меня начали – по личному распоряжению императора – только под натуральным конвоем из десятка бойцов. Сначала это были измайловцы, однако мои подшефные они все же являлись пехотным полком и в качестве конвоя не годились, потому вскоре были заменены на специально отобранных для этого дела солдат конного гвардейского полка. И это при том, что сам Александр личную охрану часто-густо вообще игнорировал – непростительная легкомысленность на мой взгляд, впрочем, я-то знал будущее - и порой выходил гулять в город совершенно без какой-либо охраны. Получается, что меня охраняли куда более строго чем императора, и естественно это изрядно давило мне на психику.

Во-вторых, у меня появился штатный секретарь и пара посыльных. И вообще меня, я так понял опять же по инициативе брата, очень аккуратно отрезали от всех практических действий, оставив только генерацию идей и дистанционный контроль. Единственное место, куда меня стали стабильно выпускать – это на службы в Петропавловский собор внутри одноименной крепости. Такой вот ироничный выверт от самой жизни – не веришь, будешь посещать церковь чаще.

На деле выглядело это так: придумал что-то напиши, передай кому надо, там сделают и отчитаются. Тоже в письменном виде. А сам ходить куда-то, кем-то руководить, что объяснять лично – ни-ни. Постепенно пришло понимание, что Александр боится не столько «за меня», сколько «меня», боится, чтобы я где-нибудь чего-то не ляпнул лишнего и не подставил таким образом весь императорский дом и лично императора. С одной стороны осуждать его за такую осторожность сложно, с другой – мне-то от этого было не легче.

Формирование опытного егерского взвода закончилось к новому году. Уже к середине ноября отсеялись все, кто посчитал это начинание слишком сложным или бесперспективным для себя, - «в деле» осталось семьдесят девять кандидатов из первоначальных трех сотен - и дальше пришлось заниматься выбраковкой уже самостоятельно. Так, например четырнадцать человек отсеяли по итогу трехсоткилометрового марша по маршруту Петербург – Великий Новгород – Петербург, с которым, чтобы получить зачет нужно было справиться за пять дней. Получилось это не у всех.

Дальше были тесты по общефизической подготовке, стрельбе и фехтованию. Постепенно количество претендентов уменьшалось, пока в двадцатых числах декабря – как раз перед Рождеством, что я счел добрым предзнаменованием - я не получил заветное число тридцать четыре. Три отделения по десять человек, с командирами отделений и командир взвода.

После новогодних праздников уже постоянному составу офицерской части выдали новую форму и принялись учить еще более активно. Я хотел в своих подопечных впихнуть как можно больше полезных в будущем знаний, поскольку общее их образование откровенно хромало на обе ноги.

При всем этом мое непосредственное участие в процессе было сведено к минимуму. Так, например, я высказал пожелание, чтобы егерям дали кое-какие основы рукопашного боя: предложение передали по инстанции, бюрократический механизм крутанулся и откуда-то возникла пара донских казаков, видимо неплохо смыслящих в соответствующей области. Тоже самое было когда я возжелал дать бедующим офицерам егерского полка кое-какие полезные, как мне показалось знания в медицине. Тут был вызван Нестор Максимович и несколько его врачей, уже год трудящихся под руководством светила российского акушерства и офицерам был прочитан курс лекций о первой помощи при ранениях, о самых распространённых в войсках болезнях и о мерах, которые необходимо принимать для сохранения здоровья своего и подчиненных солдат. О важности чистоты, кипячения воды и мытья рук с мылом.

Кстати, о медицине. Как-то так неожиданно получилось, что именно это направление стало основным в моей «работе» зимой-весной 1804 года. Для начала я предложил учредить отдельное министерство здравоохранения, поскольку резоны вхождения медицинской коллегии, учрежденной еще при Екатерине, в структуру министерства внутренних дел мне казались крайне сомнительными. Это решение, однако, по заведенной у нас традиции ничего не делать быстро, зависло на неопределенный срок.

Втором делом – по счету, а не по важности – стало составление доклада об английском опыте вакцинации с использованием коровьей оспы. Естественно, в двадцать первом веке я знал о единственной болезни, уносящей ранее тысячи и десятки тысяч жизней, которую человечеству удалось искоренить полностью. Вот только когда именно были проведены первые опыты с использованием коровьей оспы я точно не помнил: где-то на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков.

Однако, если знаешь, что искать, и даже – где искать, найти искомое оказалось не так сложно. Оказалось, что Дженнер уже не только провел свой первый эксперимент в этой области – это случилось в год моего рождения, -но даже успел накопить кое-какой опыт в этом направлении.

Узнав об этом, я тут же написал Александру о срочнейшей необходимости вводить поголовную вакцинацию в России. Понятно, что ближайшие годи ни ста ни даже семидесяти процентов населения мы охватить не сможем – банально врачей у нас столько нет – однако двигаться в этом направлении просто обязаны.

- «Лучшим примером тут была смерть Петра 2. Если уж даже императоры умирают от этой хвори, то естественно, наша Богом посланная», – ссылка на Бога никогда лишней не будет в таком деле. Я старательно орудовал гусиным пером, выводя строчки на листе очередного доклада императору – «обязанность, искоренять ее всеми доступными способами».

- Твою мать! – Выругался я, посадив на документ кляксу. Писать перьями, да еще и по местной бумаге, на поверхности которой местами попадались ощутимые включения недостаточно качественно перемолотого сырья, было настоящей мукой. – А ладно, хрен с ним, там перепишут…

В таком режиме ограничения свободы прошел весь 1804 год. Сначала – первые полгода – я жутко бесился от нехватки впечатлений и информации, а потом как-то привык смотреть на мир сквозь сухие строчки отчетов.

Все мои попытки как-то вырваться из этой клетки полностью провалились: Александр оставался глух к моим просьбам и на все жалобы отвечал только, что я еще слишком мал для осознания всей ситуации и классическое: «вырастешь сам поймешь». Самое грустное, что и винить мне было, по сути, некого, сам загнал себя в такое положение неумением сдерживать свои эмоции. Вот что стоило придержать свои прогрессорские порывы до того момента, когда Николаю предоставят большую самостоятельность и мои действия не будут столь уж вопиюще заметны на фоне других детей.

Единственным светлым моментом в тот абсолютно серый подстать традиционной питерской погоде стал выход монографии Василия Михайловича Севергина, посвященной открытию нового химического элемента и основным его свойствам, экспериментально определенным автором работы. Мое имя, естественно, в работе не упоминалось, что с одной стороны было немного обидно, а с другой абсолютно естественно. Было бы странно привлекать внимание всего научного мира ко мне в тот момент, когда Александр всеми силами меня пытался спрятать.

Что же касается уже начатых проектов, то они даже без меня – как это не печально осознавать - постепенно продвигались вперед. Еще в конце осени 1803 года на обучение в госпитальное училище был набран первый курс будущих акушерок. Вот только полу они были самого что ни на есть мужского. Идею привлечения к организации народного здравоохранения молодых девушек мне полностью, совершеннейше зарезали, мотивировав это тем, что невместно молодых девиц привлекать к бабичьему делу. Мол не может женщина работать одна без мужского пригляда, в серьез ее никто воспринимать не будет, да и кто их тогда замуж возьмет? Что сказать… Дикие времена, патриархальные взгляды, почему-то считается что буквально любое появление молодой неженатой девушки мгновенно ведет к разврату и попранию общественной морали.

А ведь я планировал на этой же базе впоследствии готовить медсестер и санитарок для нужд армии, чтобы любая рана на поле боя не означала смерть или ампутацию, как это происходит сейчас. Однако простив системы, даже такой ущербной не попрёшь. Впрочем, может быть местным действительно виднее

Мой экспериментальный взвод спустя год наконец вышел на те показатели, которых я от молодых офицеров и хотел добиться. За это время «курсанты», как я их мысленно называл, приобрели физические кондиции, для этого времени считавшиеся ранее просто немыслимы. Они бегали по лесу как лоси, нагруженные здоровенными рюкзаками, отлично стреляли – егерей я вооружил штуцерами, посчитав что меткость и дальность стрельбы для них важнее чем скорострельность – прилично научились фехтовать и драться без оружия. А уж сколько всяких полезных знаний в них впихнули за этот год и вовсе не счесть. Но самое главное даже не это. За год была более-менее отработана методология подготовки будущих егерей и это значит, что можно было переходить ко второму этапу.

Теперь каждый из оставшихся во взводе офицеров – за год по состоянию здоровья или по собственному желаю сошли с дистанции еще шесть человек – должен был найти себе пять будущих подчиненных. Да, экспериментальный взвод с благословления императора разворачивали в экспериментальную роту, численность которой должна была составить почти две сотни штыков. Предполагалось, что к тридцати офицерам добавятся полторы сотни сержантов и унтеров, а потом – если Бог даст и все пройдет гладко – еще через год три-четыре сотни рядовых и капралов, что уже даст полноценный легкопехотный батальон. Впрочем, до этого нужно было еще дожить.