Николай I Освободитель. Книга 3

Глава 16

В Варну мы прибыли только восьмого марта. До празднования международного женского дня тут пока еще никто не додумался, поэтому этот весенний день в сущности ничем не отличался от любого другого. Городок представлял собой редкостную дыру, набитую русскими войсками буквально до отказа. Своего населения тут было в лучшем случае тысяч десять, — в основном крымские татары, уехавшие сюда после присоединения полуострова к России — и конкретно сейчас оно за счет «туристов» увеличилось как бы не вчетверо. Естественно это не добавляло Варне красоты удобства и чистоты. Лишь только наличие рядом моря кое-как сглаживало негативное впечатление. Что ни говори, а Черное море гораздо приятнее чем Балтийское. Даже в марте.

Поселили нас в доме богатого греческого торговца Маноласа, который от такой чести — впрочем заплаченное золото тоже явно имело своей вес — поначалу жутко смущался, а потом немного освоился и сам начал задирать нос. Было от чего, в конце концов, не каждый день у тебя останавливается наследник Российской империи со свитой.

Кроме вместительного и светлого дома грек мог похвастаться большим выводком дочерей, над которыми купец трясся как над самой главной в жизни ценностью. Как я понял, сына ему боги не дали, и теперь Манолас разрывался между желанием максимально оберегать девочек от всего на свете и выдать их удачно замуж. Переживать ему, надо признать, было за что: не знаю, что уж там намешалось в их крови, но дочери у грека получились все как на подбор миловидные и фигуристые.

— Итак, Николай Павлович, — утром 13 марта за завтраком Пален решил еще раз проговорить основные наши переговорные позиции. Вообще-то предполагалось, что вести непосредственные переговоры будет сам дипломат, однако и мне не хотелось присутствовать на мероприятии бессловесным болванчиком, о чем я сразу ему и сообщил. — Давайте еще раз пробежимся по тем позициям, которые для нас принципиальны.

На столе, застеленном белоснежной накрахмаленной до хруста скатертью был подан традиционный, достаточно нехитрый завтрак. Хлеб, масло, сыр, яйца, свежая зелень. Ну и местное легкое белое вино, которое тут пили почти как воду.

— Крепости на восточном берегу Черного моря, — я пожал плечами, — но тут и обсуждать, мне кажется, нечего, с ними и раньше у турок не было сухопутной связи, а уж теперь-то.

Мимо прошла одна из дочерей Маноласа держа в руках кувшин с вином и достаточно соблазнительно покачивая своими округлостями. Заметив мой взгляд, она только поощрительно улыбнулась и жестами предложила налить содержимого своей тары. Отказаться я естественно не смог.

— Ваше высочество! — Окликнул меня Пален, которому по возрасту женские прелести были уже малоинтересны. — Кроме этого признание наших завоеваний на Кавказе, отказ от претензий на Черкессию и подтверждение автономии дунайских княжеств.

— Зачем?

— Что зачем? — Петр Алексеевич, сбитый с толку моим вопросом застыл, не донеся до рта кусочек сыра.

— Зачем нам признание Османами наших завоеваний? На что это вообще повлияет? Какое нам дело до Дунайских княжеств, автономия которых в любом случае — полнейшая фикция. Почему бы не забрать что-то более существенное.

— Например?

— Например Варну, — я сделал круговое движение пальцем имея в виду местность, где мы сейчас находились. — Карс. Контрибуцию в конце концов наложить посолиднее. Хотя бы, чтобы затраты на войну отбить.

Надо сказать, что ко всем этим братушкам и прочим единоверцам у меня не было пиетета совершенно. Все следующие две сотни лет Россия только и делала, что спасала их задницы, в ответ получая только бесконечные плевки в лицо. На самом деле сложно даже вспомнить хоть один момент, когда помощь балканским славянам в итоге принесла нашей стране хоть какую-то пользу. А вот наоборот… Перечислять замучаешься, причем если участие той же Болгарии в обеих мировых войнах на стороне противников России было историей и мною воспринималось без особых эмоций, то вот поведение греков в двадцатых годах двадцать первого века можно было просто относить в палату мер и весов.

Сначала эллины выступали такими себе ястребами, поплевывая в Россию, а потом, когда их в 27 году прижали турки и начали нещадно бомбить, то единоверцы почему-то бросились не к союзникам по НАТО — те, нагруженные своими проблемами по самую пробку предпочли небольшой войны на юго-востоке Европы просто не заметить — а именно к русским. Как же эллины удивились, когда Москва не только предложила грекам разгребать свое дерьмо самостоятельно, но еще и продала туркам — те уже лет как десять пытались разжиться самолетами в США, но американцы усиленно своих союзников динамили — три десятка новеньких «Сушек».

В итоге Турки тогда смогли забрать несколько островов, Россия неплохо заработать на продаже оружия, и только греки, как обычно выбравшие не того союзника, оказались в полном пролете.

Все это Палену рассказать я конечно не мог, однако свое мнение о необходимости защиты угнетенных народов донес.

Сами переговоры проходили в специально устроенном для этого дела большом шатре, выстроенном близ города — в самой Варне подходящих помещений просто не нашлось, — благо к середине марта в этих местах температура уже уверенно держалась выше десяти градусов по цельсию, и такое размещение никаких неудобств не приносило.

Моя надежда на то, что дело завершится быстро, разрушилась в первый же день, когда в составе делегации от османов на переговоры заявились представители Англии и Франции. Сволочи, не смотря на длящуюся два десятилетия войну между своими странами в вопросе удержания России от выхода к проливам были совершенно единодушны. Тут, впрочем, им пришлось обломиться, поскольку никаких сверх жестких требований наша делегация выдвигать не стала, потребовав все, что мы уже захватили и еще столько же из расчёта потом от этих хотелок отказаться.

Совсем другая ситуация была у австрияков. Аппетит пришел к ним, что называется, во время еды: если изначально по договоренности с нами Австрийская империя должна была забрать себе Боснию, а в Сербии получить режим схожий с русским в Молдавии и Валахии, то теперь Меттерних привез требования об аннексии Сербии и получения «совместной опеки» над Дунайскими княжествами. Плюс контрибуцию в три миллиона утрехтских дукатов, что в пересчете на золото составляло примерно десять тонн золота. Не много ни мало. Это уже стало неприятным сюрпризом для нас.

Тут уж всполошились «союзники». Англия и Франция совсем не желали усиления Австрии. При этом, самое смешное, что Франция рассматривала Австрияков как потенциальных врагов и соперников на континенте, а островитяне, соответственно, как союзников против Наполеона. Но при этом откусывать столь жирный кусок австриякам не хотели позволять ни те ни другие. Феерия!

В таких условиях переговоры быстро зашли в тупик. Ничего не добившись за полных две недели переговоров, Австрияки начали намекать на возможность продолжения войны, однако их сдерживала позиция России. Мы же заводить всю шарманку по новой — часть войск уже была выведена за Дунай для облегчения их снабжения — не желали категорически.

В такой тупиковой по своей сути ситуации, меня на приватную беседу пригласил Меттерних. Общаться с австрийским послом, который по косвенным признакам был причастен к попытке переворота пятнадцатого года, желания не было совершенно, однако меня на сей подвиг все же «благословил» Пален.

— Отправляйтесь, ваше высочество, — старик помолчал немного и объяснил свою мысль, — поговорить, оно никогда лишним не будет. Вы за интересы России стоите крепко, тут я не переживаю, а Меттерниху давно стоит указать его место. Зарываться стал, шельма.

К австрийскому посланнику я отправился пешком в сопровождении десятка гвардейцев. Благо идти было всего пять минут, да и никакой угрозы в переполненном русскими войсками городе я не чувствовал.

Меттерних встретил меня прямо на пороге и вообще попытался создать образ максимально радушного хозяина. Я же наоборот решил включить «дурочку» и делать вид, что вообще не понимаю намеков. При этом, самое смешное, что и я прекрасно понимал игру австрияка и он в свою очередь, уверен, понимал, что русский наследник совсем не дурак. Такие вот дипломатические танцы во всей своей красе.

— Очень приятно видеть столь талантливого наследника российского престола у себя в гостях, ваше императорское высочество. Много о вас слышал. Вас описывают как исключительно талантливого молодого человека, — как любой дипломат Меттерних не забывал приправлять свою речь добрячей порцией комплиментов. Тут, впрочем, он изрядно промахнулся, поскольку дешёвая лесть меня бесила еще больше чем открытое хамство. — К сожалению, раньше нам не довелось так близко познакомиться, я заметил, что на переговорах вы по большей части предпочитаете молчать.

— Есть такое расхожее выражение, что когда молчишь, можешь сойти как за умного, так и за глупого, а излишняя болтливость быстро ставит в этом вопросе все точки над «i», — отмахнулся я.

До этого момента с австрийским министром мы почти не пересекались. Прошлый раз, когда он приезжал в Питер договариваться о свадьбе сестры, меня на переговорах не было, поэтому вот так с глазу на глаз мы смогли переговорить впервые.

— Да? Удивительно, а с виду и не скажешь.

— Я в дипломатической работе не силен, предпочитаю полагаться в этом нелегком деле на опытных сподвижников.

Называть Палена сподвижником было не слишком приятно. После его участия в убийстве Павла…

— Вы считаете графа опытным дипломатом, на которого можно всецело положиться? — Меттерних вопросительно приподнял бровь.

— Ну, в России к сожалению человека вашего калибра не нашлось, а некоторые, на кого ранее возлагались надежды… Хм… Эти надежды не оправдали, — намек был более чем прозрачен. Нессельроде, которого многие пророчили на министерство иностранных дел был к Меттерниху достаточно близок. Слишком близок, учитывая контекст.

— Кхм… Ну что поделать… Как вам рыба?

— Выше всяческих похвал, как и вино. Передавайте благодарность повару.

— Непременно, — австрияк принял похвалу как должное.

Подобная пустая переброска обернутыми в лесть колкостями продолжалась добрых полчаса, пока мне все это не надоело. Я в отличии от кадрового дипломата, который в подобном ключе с легкостью мог провести весь вечер, достаточно быстро от такого бессмысленного разговора устал.

Я отложил столовые приборы в сторону, промокнул салфеткой губы — что ни говори, а повара у австрияка действительно были отменные — и резко свернул к сути.

— Что вы хотели обсудить, приглашая меня на ужин сегодня?

— Вот так прямо, ваше высочество? — Удивился дипломат.

— Именно, — я кивнул, — или вы имеете что-то против?

— Хм… собственно — нет, — австриец тоже отложил столовые приборы и на секунду задумался как бы подбирая правильные слова. — Я хотел с вами согласовать переговорные позиции.

— Интересно, — я вздернул бровь, — мне казалось, у нас была согласованная позиция, которую мы с вами выработали еще до начала войны. Но едва почуяв возможность ободрать турок покрепче, ты тут же от нее отступили.

— В этом нет ничего странного, жизнь идет, обстоятельства меняются, — Меттерних кажется совершенно не бы смущен моим мелким наездом. — Нужно уметь подстраиваться и успевать использовать внешнюю конъюнктуру себе на пользу.

— А что вы скажете о таком изменении конъюнктуры? Завтра мы сеператно договариваемся с турками. Забираем себе крепости на Черноморском побережье и дельту Дуная, а все остальное отдаем обратно. Ну и дальше вы останетесь с ними наедине. Вернее, не наедине, там еще англичане с французами будут.

— Это было бы… Неприятно, — признал австрияк. — Но думаю, что мы бы справились.

— О! — Я обрадованно откинулся на спинку стула, — без сомнения. Только сколько это будет вам стоить. Хватит ли вам денег после этого на участие в следующей войне. Мы же с вами понимаем, что все это — лишь прелюдия.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — теперь уже австрийский дипломат изобразил дурачка. Понятно, что ссориться с французами ему пока смысла нет.

— Скажем так… — Я очень аккуратно принялся подбирать слова, — если говорить о моем мнении, как о мнении частного лица… Я не был бы против присоединения к Австрии североитальянских земель при условии, что Вена на будет требовать от Баварии возврата к границам до 1809 года.

Я б собственно был бы не против включения в состав империи даже Боснии с Сербией. Чем больше австрияки наберут территорий, населенных иными нациями, тем быстрее страна у них развалится. Уже сейчас немцы — как бы титульная нация — составляли в империи всего около 30%. Если туда вкорячить еще и сербов с итальянцами, то этот процент опустится до 20. Очевидно, что этого для скрепления «лоскутной империи» совершенно недостаточно.

— Очень интересно, — оживился Меттерних, — а что вы думаете о возможных завоеваниях Пруссии.

Тут уже нужно было говорить аккуратнее, все же с пруссаками у нас пока отношения были наиболее тесными из всех европейских стран.

— Думаю, королю Фридриху Вильгельму стоило бы в первую очередь заняться освоением уже полученных ранее территорий.

На несколько минут в столовой повисла напряженная тишина. Австрияк обдумывал мою позицию по расстановке сил в Европе.

— Я думаю, ваше императорское высочество, мы с вами сможем найти общий язык, — ответил он наконец, видимо придя к какому-то выводу.

Тут нужно сделать небольшое отступление и рассказать о взглядах самого министра иностранных дел Австрии, на которых я попытался сыграть и на геополитической почве, из которой эти взгляды произрастали. Меттерних был последовательным противником построения государств на основе национальности проживающих там жителей. Он считал, что такой подход приведет к бунтам, беспорядкам и разрухе. Это приводило влиятельного министра к парадоксальной идее, что Австрийской империи земли, населенные не немцами территории интереснее чем земли, населенные немцами. С позиции человека из 21 века звучало полным бредом, однако сама возможность построения национального государства а начале 19 века была местным не очевидна. Последние две тысячи лет своих от чужих чаще всего отделяли по тому, какому богу они молятся, а национальность… Что это вообще такое? Вот почему мое предложение было принято так благосклонно и быстро.

Что же касается именно Австрийской империи то тут все было еще более прозаично. Построение национального немецкого государства — не важно на основе австрийских земель или вокруг любого другого немецкого королевства — неизбежно вело к распаду империи, поскольку живущие в ней немцы будут инстинктивно тянуться к своим.

Так что при всей своей неприязни к Меттерниху в его лице я обретал верного союзника в деле недопущения объединения немецких земель под единым правлением.

В целом ужин, можно сказать, прошел достаточно продуктивно. Мы более-менее поняли друг друга и договорились в дальнейшем на переговорах не тянуть каждый в свою сторону, а выступать единым фронтом.

Ну а по возвращении в дом купца Маноласа уже ночью ко мне пробралась одна из его дочерей. Видимо, грек не зря над ними трясся, знал горячую южную женскую натуру. Девушка не знала ни русского, ни французского, а я соответственно — ни греческого ни турецкого, поэтому коммуникация была определенным образом затруднена. Впрочем, бывают моменты, когда все и так понятно без слов, более того — слова совершенно точно лишние.

Варнский мирный договор был подписан 5 апреля 1820 года. Мы получили все что хотели плюс символическую контрибуцию, австрияки забрали Боснию, а в Сербии получили такой же режим как Россия в Молдавии и Валахии.

Такой исход удовлетворил всех. В том числе, как это не странно, турецкого султана, который получил в руки прекрасный повод разогнать наконец янычарский корпус и начать реформировать армию.

В обратный путь я собрался ближе к началу мая, устроив себе после окончания переговоров небольшой двухнедельный отпуск. В море лезть не решился — все же вода в конце апреля была еще мягко говоря не горячей, а отсутствие нормальных лекарств заставляло относиться к своему здоровью более ответственно — но и так нашлось чем заняться.

Дорогу домой совместил с неожиданной инспекцией переселенческих областей Причерноморья. Заехал в Крым, посетил базу черноморского флота в пока еще не Севастополе. Пользуясь случаем побывал на паре сахарных заводов близ Екатеринослава. Эта отрасль промышленности в империи развивалась крайне бурными темпами, сахарные заводы росли как грибы после дождя.

За пятнадцать лет количество сахарных заводов в империи увеличилось в восемь раз! А их суммарная мощность благодаря внедрению новых технологий и того больше. В 1821 году России суммарно было произведено 200тыс пудов сахара, который быстро стал важным экспортным товаром. Ну и плюс к этому сахарные заводы вырабатывали спирт, который, если говорить совсем честно, часто и был главным продуктом производства. Просто потому что заработать на алкоголе было проще.

В целом, инспекция южных губерний прошла гладко. Понятное дело не обошлось и без отдельных отправленных на каторгу чиновников, которые вдали от столицы считали, что могут класть себе в карман больше среднего «дозволенного» по стране. Опять же реноме нужно было поддерживать, а реноме беспощадного борца с казнокрадством порой работало даже эффективнее чем сами репрессивные методы, так что глупо было бы пренебрегать таким бонусом.

Однако глобально, было видно, что так называемая Новороссия — процветающий регион, где активно растет население и, что особенно приятно, — благосостояние этого населения. Не зря из соседнего Молдавского княжества на левый берег Прута за последние десять лет в поисках лучшей жизни переселилось больше восьмидесяти тысяч человек.

Ну а в середине июня я погрузился на присланную за мной в Екатеринослав паровую речную барку и отправился по Днепру вверх. Что ни говори, а плыть по воде гораздо приятнее чем трястись в карете.