Николай I Освободитель. Книга 3

Интерлюдия 2

Фаддей Фаддевич Беллинсгаузен стоял на мостике своего флагманского фрегата «Минерва» и с замиранием сердца смотрел на приближающуюся полосу суши, которая была конечной целью его растянувшегося чуть ли не на год перехода через полмира. Не без приключений, но слава Богу — капитан-командор размашисто перекрестился — дошли. Дошли без потерь в вымпелах, что было особо приятно. Беллинсгаузен непроизвольно скосил глаза на свои эполеты, где в скором времени должны были появиться знаки различия контр-адмирала. Они были подготовлены еще до выхода из Кронштадта и даже был подписан соответствующий императорский приказ, оставалось только вставить правильную дату. Условием же присвоение очередного звания был именно благополучное окончание перехода из столицы в виднеющийся где-то там на горизонте Форт-Росс.

Караван судов из восьми единиц покинул Кронштадт 27 марта. 29 марта возле Риги они подхватили еще шесть судов с переселенцами и товарами для Американской колонии. 11 апреля весь караван из четырнадцати судов пришвартовался в Копенгагене, где догрузились свежей провизией и водой. Казалось бы, такое незначительное действо, распространенное, однако на множество кораблей, растянулось аж на два дня. Датские воды они покинули только 13 числа.

Следующей контрольной точкой на маршруте следования был Фалмут на Британских островах. Туда растянувшаяся эскадра прибыла 19 апреля, проскочив Ла-Манш почти без проблем. Пролив всегда считался коварным местом, где нашла свою кончину не одна сотня кораблей. Даже, наверное, не одна тысяча. Фаддей Фаддеевич вспоминал свой опыт прохождения этих вод во время экспедиции Крузенштерна, когда даже два шлюпа смогли потерять друг друга во время непогоды, и искренне радовался нынешней удаче. Тогда, правда, они шли осенью, в самый сезон штормов, но все же.

Из Англии караван судов, пополнившийся купленными на островах еще двумя транспортниками, двинул на юг, пересек Бискай и высадил в Бильбао посольство к испанскому королю Фердинанду. На Пиренеях, не смотря на окончание войны, было не спокойно, трон под вернувшимся из французского пленения монархом шатался только в путь. Самое время было договориться о возможном сотрудничестве в колониях западного полушария, когда еще вообще не понятно, получится ли эти колонии испанцам вообще удержать. Из Бильбао опять же догрузившись водой и провизией вышли 8 мая.

Дальше был переход через Атлантику с промежуточной остановкой на Канарских островах, шторм, раскидавший караван судов на десятки миль, месячная стоянка в порте Десто, что на острове Санта-Катарина, где суда вновь собирались в кучу и латали нанесенные непогодой повреждения.

Непривычные к местному климату русские крестьяне, плывущие в Америку в качестве переселенцев, жестоко страдали от жары, непривычных продуктов, плохой воды и не слишком здорового экваториального климата. Плюс двухмесячный переход через океан со всеми сопутствующими приключениями в целом дался всем не легко и людям нужен был отдых.

15 августа эскадра вновь подняла якоря и продолжила свое путешествие. Магелланов пролив прошли без особых приключений — благо заранее были подготовлены достаточно подробные лоции этих вод — и 18 сентября оказались в Тихом океане. Следующей промежуточной точкой, где предполагалось вновь пополнить запасы воды и провизии был порт Консепьсен. Южная Америка в эти времена вся кипела в буре войн за независимость, но этот участок побережья все еще контролировался правительственными войсками и был относительно безопасным. Тем более что именно вдоль побережья проходило холодное перуанское течение, которое изрядно ускорило движение эскадры. Без него плавание в добрых 8 тысяч морских миль могло затянуться еще на добрых полгода.

Трехмесячный переход вдоль западного побережья обеих Америк с несколькими короткими остановками дался всем очень тяжело. Люди даже привычные к морю, не говоря уж об обычных крестьянах, с большим трудом переносили тяготы морского путешествия, тяжелые бытовые условия, скученность и просто каждодневный однообразный вид простиравшийся на все четыре стороны куда только хватало взгляда. За эти три месяца по разным причинам погибло тридцать четыре человека, что, с какой стороны не посмотри, нужно было признать отличным результатом, достигнутым исключительно благодаря тому, что организаторы перехода не поскупились на закупку качественного продовольствия. И просто не поскупились.

Пару раз караван судов понемногу трепала непогода, смыв за борт несколько человек. Что при этом происходило в трюмах, где зеленеющие крестьяне цвета молодых весенних всходов пытались бороться с собственным вестибулярным аппаратом — словами описать невозможно. Да и не нужно, пожалуй.

Уже на широте Мехико от эскадры отделилось четыре корабля во главе с одним из фрегатов и двинулись в сторону Сандвичевых — тех которые Гавайи — островов. Одной из целей этой экспедиции было установление протектората над островами и организация там постоянно действующего русского поселения. Ну а фрегат должен был стать той дубиной, которой впоследствии подданные русского императора стали бы отгонять промышляющих в тех краях английских и американских пиратов, контрабандистов и нелегальных добытчиков зверя. Зачастую, что не было ни для кого секретом, это были одни и те же люди.

И вот наконец спустя девять месяцев, 21 декабря почти под новый 1817 год они наконец приблизились к цели.

Караван из двенадцати судов встречали в Форт-Россе с необычайной радостью. Люди, живущие в отрыве от цивилизации, на краю мира, окруженные с одной стороны воинственными индейцами, с другой — английскими разбойниками а с третьей — далеко не дружелюбными испанцами, которые, в общем-то справедливо, считали эти земли своими, рады были бы видеть даже одно новое православное лицо. А тут их пожаловало больше тысячи.

Не смотря на зимнее время — в Калифорнии температура даже зимой очень редко падает ниже нуля, держась днем на уровне около 10–14 градусов, а ночью опускаясь до 2–5 — новоприбывшие тут же развили бурную деятельность. Нужно было подготовить жилье для резко увеличившегося населения колонии, а также подобрать места для еще нескольких поселений южнее и севернее по берегу океана.

— Что скажете, Иван Александрович, — когда стихли торжества по поводу прибытия в пункт назначения, и жизнь вновь вошла в более-менее рабочее русло был собран общий совет колонии и новоприбывших. — Где лучше расположить новые поселения? Так чтобы по максимуму береговую линию за собой застолбить, чтобы оборонять место было удобно и чтоб базой для флота служить место могло.

С появлением в этих водах нескольких больших боевых кораблей, расстановка сил мгновенно изменилась. Теперь русским не нужно было бояться налетов недружественно настроенных разбойников, наоборот можно было самим открыть сезон охоты. Очень скоро, кто-то должен был почувствовать эти изменения на своей шкуре.

— Есть тут место, — ответил Кусков, который в вживую был совсем не похож на классического русского чиновника средней полосы. Окладистая борода, обветренное лицо, одежда, сшитая из шкур местных зверей, мозолистые руки рабочего человека. Очевидно, что ему работа на свежем воздухе была куда как более привычна, чем орудование пером и чернилами за столом в кабинете. — Очень удобное, верстах в восьмидесяти к югу, но там уже небольшое испанское поселение стоит.

Прозвучало двусмысленно. Видимо выражение «закон-тайга, прокурор-медведь», для этих диких мест было тоже более чем применимо.

— С испанцами ссориться не стоит, — обтекаемо ответил Беллинсгаузен, — мы через их территории еще поселенцев переправлять собирались.

— Ну если не стоит… — Кусков задумчиво глядя на карту почухал бороду. — Вот здесь место есть доброе. Сорок примерно верст к югу. Там в сушу врезается длинный узкий залив. Корабли от непогоды прятать удобно будет, лес по берегу растет, но его смотреть нужно, точно не знаю, на сколько он подходящий. Если поселение на полуострове основать, то и с суши будет его нелегко взять.

— Ладно, все посмотрим, — кивнул адмирал, когда они сообща прикинули несколько потенциальных мест в полосе сотни миль южнее и севернее Росса. Не лишенный простого человеческого тщеславия он уже перешил контр-адмиральские знаки различия себе на форму и теперь иногда неосознанно касался пальцами новеньких эполет. — А что по женскому вопросу? У меня на кораблях четыреста восемьдесят три мужских души списочного состава переселенцев. Мы предполагали набрать им жен из местных… Индианок.

— С этим проблем не будет, — расплывшись в довольной улыбке мотнул головой Кусков. — Два-три топора, нож, несколько ниток бус, отрез ткани. За такой калым, тут невест приведут целую толпу. Устанешь от желающих отбиваться.

Вообще отношение между русской колонией и индейцами были достаточно дружественными. Были конечно инциденты, да и равными себе краснокожих православные переселенцы не считали, это понятно. Но в отличии от обосновавшихся севернее протестантов, которые с легкостью уничтожали или обращали в рабство целые поселения, русские предпочитали торговать к выгоде обеих сторон.

Индейцы так же активно привлекались к работам внутри поселения, и часть из них со временем даже принимала православие и оседала в основанных русскими поселках по берегу океана. Собственно к моменту описываемых событий в «русских» поселениях на Американском континенте краснокожих зачастую жило уже больше нежели собственно белых людей из метрополии. Даже если к последним причислить немногочисленное пока потомство от смешанных браков.

— Хорошо, а то через год прибудет новая партия переселенцев, нужно будет к тому времени всех обустроить и приставить к делу.

Кусков в ответ на такое заявление только покачал головой. Прожив на этих берегах два десятка лет, он привык, что далекой власти империи в Санкт-Петербурге эти дикие места совершенно не интересны. Что-то, видимо, там резко изменилось, раз к ним проявляют такое внимание.

В течение нескольких следующих месяцев было сделана целая куча мелких, но оттого не менее важных дел. Было основано три новых поселения, одно из которых Александров-Тихоокеанский, заложенное именно в указанном Кусковым заливе в сорока верстах к северу от Сан-Франциско, должно было стать будущим центром русского судостроения на Тихом океане. Во всяком случае уже в марте там заложили две пока еще совсем небольших, пригодных только для каботажного плавания и связи между русскими поселками парусных ладьи. В крепости Росс был заложен полноценный каменный храм, поскольку раньше тут обходились небольшой деревянной церквушкой, которая совсем не тянула на центр православия Русской Америки. Были разбиты огороды, засеяны поля, подготовлены помещения для немоногочисленной привезенной из России племенной живности, отправленной «за три моря» для улучшения породы местных коров и лошадей.

Часть кораблей и сотня поселенцев ушла севернее на Аляску, где так же чувствовалось жесткая нехватка белого православного населения, боевые же корабли вышли на патрулирования вдоль берегов Американского Континента. Уже спустя несколько месяцев — а также десяток потопленных и запризованных кораблей — всем в округе стало ясно, что с русскими теперь нужно считаться. Для этого пришлось совершить несколько карательных рейдов, сжечь пяток поселений принадлежавших раннее черствевших тут себя хозяевами англичанам, повесить несколько десятков особо отъявленных мерзавцев. Вообще межгосударственные взаимоотношения в этих водах напоминали таковые в Карибском море века эдак шестнадцатого-семнадцатого. Не важно какие отношения у вас там в Европе — здесь любой встречный корабль под чужим флагом становился законной добычей, а напасть и ограбить соседа считалось делом чуть ли не обыденным.

Одновременно с активно развернувшейся деятельностью непосредственно на Американском побережье, появление русских кораблей на Гавайях сдвинуло с мертвой точки проект присоединения этих островов к Российской империи. Еще в 1816 году тут во всю развернулся барон Егор Николаевич Шеффер, сумевший уговорить короля Камеамеа I принять покровительство далекой северной империи. При этом не имея значительной военной силы, барон был вынужден постоянно лавировать в отношениях с гавайцами и считавшими эти земли своими американцами. Приход же сорокапушечного фрегата и сотни русских поселенцев, мгновенно полностью изменил расклад сил. Так попытка пиратского набега, совершенная уже в 1817 году американцами на четырех кораблях, была жестко отбита появившимся на Гавайях русским флотом. Два корабля утопили, один взяли в качестве приза, а последний только Божьим попустительством сумел удрать, бросив товарищей на произвол судьбы.

Видя такие дела и гавайский король, начавший было сомневаться в силах своих новых покровителей, мгновенно стал абсолютно покладистым. Официально Гавайское королевство вошло в состав Российской империи в качестве протектората в только 1820 году, когда с очередной партией переселенцев на острова прибыл назначенный Александром генерал-губернатор, а на Большом острове была заложена будущая столица губернии — Порт-Ушаков. В честь недавно скончавшегося русского адмирала и флотоводца Федора Федоровича Ушакова.

Что же касается самого короля Камеамеая, то его пока никто смещать или каким-либо образом ущемлять в правах не собирался. Согласно подписанного с гавайцами договору, в ведении островных властей оставалась вся внутренняя политика, а генерал-губернатор должен был лишь ведать военными и таможенными делами расположенных в стратегическом месте островов.

Откровенно говоря в начале 19 века польза от затерянного посреди Тихого океана архипелага была для большинства современников одного попаданца совсем не очевидна. Для понимания того что из этого места в будущем можно будет контролировать весь север Тихого океана, нужно знать о скором вытеснении паруса паровой машиной. Да и возможность прохождения через эти воды важнейших торговых трасс тоже выглядела более чем фантастично. С кем тут торговать-то? Китайцам практически ничего ненужно, японцы и вовсе закрылись на своих островах и носа не кажут, а население всей Океании даже включая в нее Австралию вряд ли превышало пару миллионов человек. Поэтому установление протектората над Гавайями прошло в международных отношениях практически незамеченным.

История колонизации Тихого океана окончательно выпрыгнула из проторенной колеи и двинулась по неизведанному ранее маршруту. Каким он будет теперь уже не мог предсказать никто.