Николай Петров

У меня трясутся руки, а желудок сводит. Но облегчение от того, что я могу остаться на ночь, неизмеримо.

Комната немного больше и роскошнее моей, но здесь уютно. Рядом находится большая ванная комната, в которой я сбрасываю сумку с плеча на пол.

Мне удалось сбежать.

Даже если это всего на одну ночь, я в безопасности от нее и головорезов, которых она содержит.

Грусть закрадывается в мысли, когда думаю об отце, но он давным-давно потерял ко мне всякую любовь.

Может быть, мистер Петров поможет мне сбежать. Пряный аромат его одеколона все еще витает в воздухе. Он того же возраста, что и мой отец, но выглядит гораздо моложе и здоровее.

Глядя на него ясными глазами, я бы никогда не догадалась, что ему за пятьдесят, если бы не седина в бороде.

Дрожь в руках привлекает мое внимание в зеркале, когда я убираю волосы с лица. Почему я так нервничаю? Я должна чувствовать облегчение.

Но сердце словно выскакивает из груди, а по конечностям будто ползают муравьи.

Наверное, нервы.

Вечерние процедуры в ванной не занимают много времени, после чего я снимаю темную тяжелую толстовку и бросаю ее на стул возле кровати. Брюки цвета хаки падают на пол, прежде чем забираюсь в постель в одних трусиках и футболке.

Прохладные шелковые простыни касаются разгоряченной кожи, и на мгновение мне становится комфортно.

Они вскоре пропитываются потом. Сбрасываю с ног прилипшую ткань, я ощущаю, как темнота становится удушающей.

Прикроватная лампа заливает комнату мягким светом, который начинает жечь глаза.

Задыхаясь, пытаясь справиться с головокружением, я прикрываю лицо руками.

Мне удаётся на мгновение расслабиться, и, кажется, я засыпаю.

Пока сковывающая боль не пронзает мой желудок, сгибая меня пополам. Сильная, колющая боль сменяется накатывающей тошнотой.

Едва удерживаясь на дрожащих ногах, я добираюсь до ванной, где меня выворачивает наизнанку над унитазом.

Сегодня я уже дважды оказывалась перед фарфоровым троном. Но на этот раз без маленьких таблеток.

Впервые за целую вечность у меня ночь без наркотического сна.

Неудивительно, что я чувствую себя ужасно. Чищу зубы, чтобы избавиться от отвратительного привкуса, я изо всех сил стараюсь не вызвать рвотный рефлекс.

Мои ноги настолько ослабли, что подкашиваются, и я падаю на пол возле края кровати. Холодный пот прилипает к ткани футболки на спине и неловко расползается по ребрам.

Цепляясь за скользкие простыни, мне удается забраться обратно на матрас.

Измученная, я засыпаю, но вскоре резкая боль по всему телу заставляет меня проснуться. Едва понимая, где нахожусь, вскакиваю с кровати и распахиваю дверь.

Я не уверена, в какую сторону идти.

Коридор слева кажется бесконечным. Направо всего несколько шагов до больших двустворчатых дверей, за которыми, как я знаю, находится комната мистера Петрова.

Опираясь на гладкую стену для поддержки, я с трудом переставляю правую ногу, которая отказывается работать.

Шаг за шагом медленно направляюсь к его комнате. Огонь пробегает по конечностям. Мне стоит огромных усилий, чтобы не сорвать липкую футболку с тела.

Дверь бесшумно открывается в темную комнату.

— Мистер Петров? — не знаю, насколько громко говорю. В голове словно играет оркестр.

В комнате темно, но когда глаза привыкают, бледный свет из окна освещает огромную кровать с четырьмя столбами.

Оторвавшись от стены, я сгибаюсь пополам от пронзительной боли, когда, пошатываясь, иду на тихие звуки его дыхания.

Слабый крик срывается с моих губ, прежде чем я падаю на него, прямо край кровати.

С рычанием его рука снова находит мое горло, и он переворачивает меня, пока не оказывается верхом, прижимая своим весом к мягкому матрасу.

Я не могу дышать.

— Что за черт? — обнаженная грудь прижимается к моему животу. Горячее дыхание касается кожи, когда его нос почти касается моего. — Почему ты здесь?

Я пытаюсь освободиться от его пальцев, борясь с потемнением в глазах. Бедра прижимаются к нему, пока пытаюсь вдохнуть хоть немного воздуха сквозь железную хватку.

Он шевелит большим пальцем, и поток свежего воздуха устремляется в мои легкие.

— Не нужно было пробираться в мою комнату, если ты хотела потрахаться со мной, маленькая птичка. Все, что тебе нужно сделать, это просто попросить.

Он двигает ногой, и что-то твердое и длинное прижимается к моему бедру.

Он голый.

Это его…?

— Ты меня возбуждаешь. Ты здесь из-за моего члена? Если ты не скажешь сейчас же, я подумаю, что это все, чего ты хочешь.

Он отстраняется, прежде чем снова прижать свой твердый член к моим трусикам.

— Что-то не так, — бормочу я.

— Хмм, да, действительно. Из-за тебя очень сложно не трахнуть дочь лучшего друга, — мускулистое тело обрамляет меня, когда большой палец медленно скользит по моему подбородку.

Жар пронизывает меня насквозь от этого ощущения. Ощущение его члена между моими ногами отвлекает приятными вспышками молний, разливающимися по телу.

Но затем острая боль пронзает мой живот, и я непроизвольно морщусь.

— Со мной что-то не так. Я чувствую тошноту, слабость. Я не знаю, что происходит, — мои пальцы все еще сжимают его запястье, но я не дергаю его за руку. Есть что-то странно успокаивающее в том, что его рука обхватывает мое горло, в его близости, в его… желании.

Меня хотели, но никогда не брали.

Именно поэтому Светлана накачивала меня наркотиками, чтобы убедиться, что я невинна для ее брата.

Он что-то ворчит себе под нос, и жар тела исчезает. Холодный пот и очередная вспышка боли пронзают меня, заставляя свернуться калачиком на смятом пуховом одеяле.

При свете из ванной видно, как он, закутанный в темный халат, стоит рядом с мини-баром в углу огромной комнаты.

На стойке из темного дерева стоят два бокала. Он наполняет один янтарной жидкостью, а другой прозрачной.

Когда возвращается босиком, его широкая грудь обнажена, демонстрируя татуировки и темные волосы с сединой. Я не могу не заметить, как черный бархат халата выпирает на талии. Если бы я не чувствовала себя так паршиво, мне, возможно, было бы более любопытно увидеть, что скрывается под ним.

— Вот. Пей, — говорит он, пододвигая ко мне бокал с прозрачной жидкостью, а сам одним глотком осушает второй бокал.

Резкий запах водки ударяет мне в нос, и желудок тут же начинает протестовать.

— Я не могу это пить, меня снова вырвет, — пытаюсь вернуть ему бокал, но он прищуривает глаза.

— Нет, выпей. У тебя ломка от наркотиков. Это поможет. Ты сможешь разобраться с алкоголем, когда закончится ломка, — мягкая ткань его халата касается моей ноги, и по спине пробегают мурашки.

— Откуда ты знаешь, что это сработает? — я действительно не хочу, чтобы меня снова рвало, но медленно сажусь и свешиваю ноги с края кровати.

На самом деле мне это было не нужно, но какая-то часть меня тянется к его теплу.

— Я всю свою жизнь имел дело с наркотиками.

Кровать прогибается под его весом, когда он наклоняется ко мне, лицо оказывается всего в нескольких сантиметрах от моего.

Мелкие морщинки у уголков его карих глаз становятся глубже, когда он внимательно меня изучает.

— Не заставляй меня шлепать тебя за непослушание и недоверие.

Я не понимаю, серьезен он или шутит. Так или иначе, это вызывает во мне странное волнение.

С широко раскрытыми глазами, я выпиваю обжигающий алкоголь. Не могу припомнить, чтобы когда-нибудь пила водку, несмотря на русские корни отца.

Теперь я понимаю почему. Это обжигает, как кислота, опускаясь по горлу.

Он отходит и смеется глубоким бархатным смехом.

— Ты хорошо принимаешь напиток Родины, маленькая птичка. Есть надежда на тебя, — он забирает бокал и ставит его на тумбочку рядом с кроватью.

Щеки заливает жаром. Никто никогда так со мной не разговаривал.

Мой желудок сжимается в узел, застонав, я сворачиваюсь калачиком на кровати. Озноб сотрясает, заставляя мои колени поджиматься к груди.

Погружаясь в боль, я почти забываю, где нахожусь.