Нисхождение

Глава 24

В семь часов Ингхэм отправился на поиски Ины. Он поспал пару часов, искупался и заставил себя написать три страницы, чтобы создать у себя ощущение, будто этот день ничем не отличается от любого другого. Однако ему было не по себе, и он так и не пришел к заключению, как вести себя с Иной, если ее решение будет тем или иным. Ее пристрастие к церкви тоже вызывало у него беспокойство. Насколько серьезно она обратилась к вере? Это не столь важно сейчас, но может иметь большое значение в будущем, когда они могут перестать понимать друг друга, потому что окажется, что они из совершенно разных миров.

Ингхэм позвонил в номер Ины, и она, голосом свидетельствовавшим о ее хорошем настроении, ответила, что спустится через десять минут. Ингхэм присел на диван в холле и стал просматривать газеты.

Ина спустилась в бледно-розовом платье, держа в руке белый шифоновый шарф.

— Ты чудесно выглядишь, — сказал ей Ингхэм.

— Шарф на тот случай, если мы надумаем прогуляться. Ветрено.

— Ты рассчитываешь на ветерок? — Вдыхать запах ее духов, как всегда, доставляло ему удовольствие. Он казался куда загадочнее, чем запах жасмина. — Ты хочешь пойти в какое-то определенное место или тебе все равно?

— Звонил Фрэнсис и приглашал к себе выпить. Ты не против?

— Нет. — Они сели в его машину. — Что нового у Джои?

— Ничего особенного. Рисует. Луиза заходит почти каждый день.

— Она ведь живет рядом. Я забыл.

Машина въехала на ближайшую тихую песчаную аллею, изгибавшуюся прямо к бунгало Адамса. На террасе горел свет, и хозяин встретил их в дверях еще до того, как они постучались в дверь.

— Добро пожаловать! Я мог бы предложить вам остаться на террасе, но внутри гораздо прохладнее. Ха-ха! Заходите, увидите сами!

Терраса Адамса, на которой стояли стол и стулья, выходила на залив. В гостиной их ждали канапе с сыром и черные оливки.

Ингхэм надеялся, что Адамс не увяжется с ними ужинать. Но потом подумал, что, может, было бы лучше, если бы он пошел с ними. Интересно, почему так весела Ина? Ингхэм терялся в догадках, чем это можно объяснить. Решила бросить его? Или «поняла» его и решила сказать ему об этом? Но что бы она ни сказала сегодня вечером, подумал Ингхэм, он задаст ей еще один вопрос о Джоне Кастлвуде: любила ли она его только потому, что он был влюблен в нее? Его признание было для нее как снег на голову, писала она. Ингхэму казалось, что женщины зачастую влюбляются в мужчин, которые уже влюблены в них, в таких мужчин, которых они в другом случае просто не заметили бы.

Адамс развлекал Ину рассказами об арабской культуре, о которой знал очень многое. Он поведал ей о том, что магометане ждут второго пришествия своего пророка, рожденного от человека, отсюда и их обычай носить короткие шаровары в знак этого ожидания. Потом разговор зашел об арабских беженцах с западного берега Иордана, и они удивлялись, сколько бед принесла война, длившаяся всего шесть дней.

— Надеюсь, вам удастся продлить свой отпуск, Ина, — обратился к ней Адамс, наполняя ее бокал из серебряного шейкера. Он предложил им «Дайкири» (любимый коктейль Джека Кеннеди), который приготовил заранее и поставил в холодильник до их прихода.

— Да, я уже сегодня дала телеграмму. Уверена, мне дадут еще неделю, поскольку я пообещала приехать сразу же, как только появится что-то срочное.

Улыбка НОЖа перекочевала на Ингхэма; он буквально изливал благодать на них обоих.

— Кажется, Говард, вы поговаривали о поездке в Париж?

«Неужели?»

— Только если закончу свою книгу.

— А я уже давно мечтаю об этом, — заметила Ина.

— С Говардом? Прекрасно. Мне кажется, он становится беспокойным, — заявил НОЖ.

Интересно, с чего он взял? Во время беседы Адамс то и дело переводил взгляд с одного на другого, словно пытался разгадать, что они «решили» между собой, как сильно влюблены в друг друга, счастливы или не очень? Однако Ингхэм чувствовал, как все сильнее отдаляется от Ины. Здесь, в этой гостиной, где они так часто сидели и по-дружески беседовали с НОЖем, он пытался настроить себя на разрыв с Иной, поскольку предполагал, что именно это она собирается ему предложить. Насколько больно его это заденет? Что пострадает сильнее — гордость или сердце? Ина смотрела на него, слегка улыбаясь, и он догадывался, что ей немного скучно, как и ему самому.

— Думаю, дня за два я все закончу, — сказал Ингхэм, отвечая на вопрос Адамса о книге.

— Тогда вы должны устроить себе настоящие каникулы с переменой обстановки. Да, Париж. Почему бы и нет? — Адамс покачивался на каблуках, словно уже и в самом деле видел их медовый месяц в Париже в его блаженном, классическом варианте.

Выпив по две порции коктейля, они ушли. НОЖ не высказал желания присоединиться к ним.

— Он просто ангел, разве нет? — улыбнулась Ина. — И очень привязан к тебе. Но ты сегодня какой-то молчаливый.

— Извини. Это все жара. Думаю, мы можем съездить в «Дю Гольф».

Ресторан отеля, в который Ингхэм столько раз заглядывал в ожидании так и не пришедших писем — от Джона и Ины, — был почти заполнен, однако им удалось отыскать удобный столик на двоих.

— Итак, дорогая, — начал Ингхэм, — ты подумала над тем, о чем мы говорили сегодня днем?

— Конечно думала. Да. Я понимаю, что здесь все совсем по-другому. Наверное, я пыталась сделать из мухи слона. На самом деле я вовсе не собиралась учить тебя, как тебе следует быть.

Именно это Ингхэм и надеялся от нее услышать.

— Если это не беспокоит тебя, то так тому и быть, — добавила Ина.

Это намек, что должно беспокоить? Ингхэм усмехнулся:

— Тогда больше не будем об этом говорить.

— Тебе все еще хочется поехать в Париж? На следующей неделе?

Ингхэм понимал, что это означает. Она принимала его обратно, принимала таким, какой он есть. Поехать с ней и потом, возможно, вернуться в Хаммамет? Однако он знал, что она не это имела в виду.

— Ты хочешь сказать, чтобы оттуда лететь в Нью-Йорк?

— Да. — Ина выглядела спокойной, уверенной в себе. Неожиданно она улыбнулась. — По-моему, ты не слишком горишь энтузиазмом.

— Я считал, что первым делом мне нужно закончить книгу, а потом уже куда-то ехать.

— Разве она почти не закончена?

Так оно и есть, он сам не раз говорил ей об этом, но ему хотелось закончить работу непременно здесь, в этой убогой комнатке, где он спал по соседству с Иенсеном и его картинами. И отказ ехать с нею в Париж совсем не обязательно означал потерю Ины.

— Если бы ты могла остаться здесь — я имею в виду, если бы ты смогла вытерпеть эту жару, — то я постарался бы закончить книгу менее чем за неделю.

Ина снова засмеялась, однако ее глаза оставались ласковыми.

— Не думаю, что ты управишься за неделю. Но возможно, тебе просто не хочется ехать в Париж.

— А тебе хочется в Париж, вместо того чтобы остаться здесь, насколько я понимаю.

— Сколько еще ты собираешься торчать здесь, милый?

Официант показал им блюдо с двумя сырыми белыми рыбинами. Ничего не понимая в рыбе, Ингхэм одобрительно кивнул. Ина, вероятно, ничего не заметила, поскольку наблюдала за ним.

— Мне хотелось бы остаться здесь до тех пор, пока я все не закончу. Правда.

— Ну хорошо, тогда оставайся.

Повисло неловкое молчание.

— Значит, в следующий раз увидимся в Нью-Йорке? — проронил Ингхэм. — Это совсем скоро.

— Надеюсь, что это не будет долго.

— Не будет.

Ингхэм понимал, что ему стоило найти более ласковые слова, которые она ждала от него. Неожиданно он ощутил неуверенность в своих чувствах. Он догадывался, что это сидит глубоко у него внутри. «Ничего, разберемся с этим позднее, — сказал он себе. — Просто сейчас трудный момент». Его неуверенность сменилась чувством вины и какого-то непонятного замешательства. Ему вспомнился тот день, когда он жил в бунгало и ему вдруг страшно захотелось почитать что-нибудь из прозы Генри Джеймса. У него возникло чувство, что ему не прожить без этого до конца дня. Тогда он поехал в Тунис и купил единственное, что смог найти, — сборник «Библиотеки современной литературы», в который вошли «Поворот шурупа» и «Урок мастера». Ему почему-то захотелось рассказать об этом Ине, хотя какое это имело отношение к сегодняшнему вечеру?

После еды они выпили бренди. Вечер, по крайней мере внешне, развивался успешно. Неловких моментов больше не возникало. Однако Ингхэм по-прежнему чувствовал себя удрученным. Фразы, брошенные НОЖем, будоражили мозг и раздражали его. Кроме того, в его памяти всплывали счастливые моменты, когда они с Иной занимались любовью. Ингхэм воображал себя женатым на Ине, живущим в удобной квартире в Нью-Йорке с прислугой, которая облегчит жизнь им обоим, принимающим у себя интересных людей (им с Иной нравятся одни и те же) и, возможно, имеющим ребенка, а то и двух. Он был уверен, что Ина захочет иметь детей. Он представлял, как успешно ему работается в такой уютной обстановке. Так почему же он не хватается за этот шанс обеими руками?

Он просто никак не мог сделать это сегодня.

Однако он поднялся в номер к Ине вместе с ней. Она пригласила его сама, и он пошел.

Было уже три часа ночи, когда Ингхэм вернулся домой. Ему хотелось немного поразмышлять, но он почти моментально заснул. Они, как всегда, чудесно провели время в постели.

Неожиданно Ингхэм проснулся в полной темноте. Ему показалось, что он услышал за входной дверью какой-то звук, однако, прислушавшись, ничего не уловил. Ингхэм зажег спичку и посмотрел на часы. Четыре семнадцать. Он снова лег, встревоженный и напряженный. Как сильно любит его Ина? Не будет ли это выглядеть свинством с его стороны, если он сейчас решится порвать с ней отношения? Но он никак не мог позабыть о Джоне Кастлвуде, возникшем на сцене после его отъезда, хотя само собой разумелось, что он и Ина вскоре поженятся. Сегодня он все же спросил Ину о Джоне, когда остался у нее в номере. Он спросил, насколько серьезным было ее чувство к нему. Однако единственное, чего он добился от нее, так это то, что им лучше обойтись без таких разговоров. Джон Кастлвуд любил ее без ума, и, возможно, это было правдой. Однако сейчас ответ Ины показался ему слишком уклончивым. Его мысли перескочили с этой проблемы, и он стал размышлять над той ненормальной ситуацией, в которой он здесь оказался, удивляясь, как же все это получилось. Сначала предложение Кастлвуда. Потом НОЖ с его невероятными трансляциями, за которые ему платят деньги! Как-то случайно Ингхэм заметил в мусорном ведре Адамса конверт со швейцарской маркой. НОЖ говорил, что деньги пересылаются через Швейцарию. Обратный адрес банка не выдавал никаких намеков на личность посылавшего. А вдруг, осенило Ингхэма, НОЖ все это выдумал, выдумал встречу с русским, который оплачивает ему подобного рода услуги? А может, он просто обманывал сам себя, заставляя считать, что собственные дивиденды, возможно поступающие к нему из Швейцарии, являются платой за его передачи? Что здесь правда, а что вымысел? Долгое пребывание Ингхэма в Тунисе стерло грань между этими понятиями. Эта неопределенность и смещение понятий усугублялись еще и появлением Ины. Ингхэму стало казаться, что им не стоит вступать в брак, и эти сомнения были для него равносильны признанию, что он не слишком любит Ину, и, возможно, она не слишком любит его, и что, возможно, Ина не «совсем та», и что, возможно, «та самая» для него просто не существует. И не обязан ли он этими сомнениями поразительной способности Туниса искажать все и вся, словно кривое зеркало или линза, неузнаваемо изменяющая образ, или он все же в этом твердо уверен? Ингхэм закурил сигарету.

И еще Иенсен. У Иенсена твердый характер, свое прошлое, которое Ингхэму не известно и которое он никогда до конца не узнает. Но он знал его вполне достаточно, чтобы полюбить. Ингхэму вспомнился один вечер, когда он зашел в кафе под названием «Лез Аркад» и едва не привел с собой домой молодого араба. Парень подсел к нему за столик, и Ингхэм угостил его пивом. В тот вечер он чувствовал себя крайне одиноким и сексуально возбужденным одновременно, и единственное, что заставило его удержаться, было то, что он понятия не имел, что делать в постели с мальчиком, и ему не хотелось оказаться в глупом положении. (Едва ли это можно было считать моральной причиной для воздержания.) Ингхэма окружало целое море арабов, до сих пор остававшихся для него загадкой, за исключением разве что Мокты и приветливого Мелика, добродушного человека с открытой душой.

Ингхэм отдавал себе отчет, что должен прийти к определенному решению и сообщить его Ине до ее отъезда в Париж, куда она собиралась дней через пять, если не раньше. Не явится ли разрыв с Иной глупостью с его стороны? Он на миг представил себе, как она, если он расстанется с ней, очень скоро выйдет замуж за кого-то другого. И тогда он точно об этом пожалеет. Но разве он не настоящий подонок, если может спокойно рассуждать об этом? Ему стало страшно, что за месяцы, проведенные в Тунисе, его характер или, точнее, принципы полностью изменились, если не исчезли совсем. Что он теперь? Видимо, просто некто с набором определенных позиций, на которых строилось его поведение. Они формировали характер. Однако сейчас Ингхэм не считал, что его жизнь зависела от его характера, от единственного принципа, в соответствии с которым он жил. Разве то, что он спал с Иной, не являлось формой обмана? Однако он ничуть не винил себя в этом. И не являлась ли тогда вся его прошлая жизнь ложью? Или это сегодняшняя жизнь — только обман? Ингхэм неожиданно покрылся потом, но не нашел в себе сил пойти и окатиться ведром воды на террасе.

Внимание Ингхэма привлекло царапанье и повизгивание за дверьми на улицу. Наверно, Иенсен выбросил свой мусор, который обычно привлекал котов. Царапанье не прекращалось. Раздражение заставило Ингхэма вскочить с постели. Он зажег свет и взял свой фонарик. Приготовившись турнуть кота, который, вероятно, пытался протащить под дверью банку из-под сардин, Ингхэм спустился по ступенькам лестницы.

За дверью на него угрожающе зарычала собака.

— Хассо! Не может быть!

Но это был он. Пес выглядел ужасно, но это был Хассо, и он узнал Ингхэма — по крайней мере, он не набросился на него.

— Андерс! — закричал Ингхэм, его голос сорвался. — Андерс, Хассо вернулся!

Пес на дрожащих лапах пополз вверх по ступенькам к комнате Иенсена.

— Что? — Иенсен высунулся из окна.

В горле Ингхэма застрял нервный смех. Иенсен упал на колени на верхней ступеньке и обнял собаку. Ингхэм, сам не зная почему, зажег в доме весь свет. Даже на террасе. Налив в миску концентрированного молока, он разбавил его водой, чтобы не было слишком густым, и поднялся наверх, к Иенсену.

Стоя на коленях, Иенсен разглядывал пса.

— Vand!

— Что?

— Воды!

Ингхэм направился за ней к раковине Иенсена.

— У меня есть сардины. И сосиски.

— Посмотри на него! Он будет жить. Все кости целы. — Это было последнее, что в течение нескольких последующих минут смог разобрать Ингхэм. Остальное шло по-датски.

Пес напился воды и жадно проглотил несколько сардин, затем неожиданно оставил миску с едой. Он слишком изголодался, чтобы съесть много за один раз. Старый коричневый ошейник с обрывком цепи болтался на его шее. Ингхэм подивился, как пес смог оборвать или перегрызть цепь, однако крайние звенья выглядели такими тонкими и истертыми, что догадаться не представлялось возможным. Должно быть, пес добирался сюда многие мили.

— На нем нет ран, — удивился Ингхэм, — разве это не чудо?

— Да. Кроме этого шрама.

У самого уха Хассо виднелась тонкая залысина. Наверное, его ударили по голове, когда ловили или пытались надеть ошейник. Иенсен осмотрел зубы Хассо и его израненные кровоточащие лапы. Несколько пятен на шкуре оказались не лишаями, а просто засохшими ошметками жира и грязи.

Ингхэм спустился к себе за скотчем, прихватив заодно и остатки концентрированного молока. Иенсен подогрел воды и вымыл собаке лапы.

Потом они уселись и долго разговаривали.

Наступил рассвет. Пес спал на одеяле, постеленном для него Иенсеном.

— Ты заметил, он так измучен, что даже не в силах вильнуть хвостом.

Время тянулось, наполненное бессвязными замечаниями, однако оба, и Иенсен и Ингхэм, чувствовали себя совершенно счастливыми. Иенсен строил догадки, как все могло случиться. Видимо, кто-то увез Хассо далеко отсюда и пытался держать его на цепи. Должно быть, им пришлось бросать ему еду, потому что Хассо никого не подпустил бы к себе. Но каким образом им удалось поймать его? Оглушили палкой? Воспользовались хлороформом? Не похоже. Однако Ингхэм считал, что все это совершенно не важно, кроме самого возвращения Хассо, казавшегося ему настоящим чудом. Теперь он точно знал, что должен поговорить с Иной завтра, точнее, уже сегодня. И он скажет Ине, что не может жениться на ней. Так будет правильнее всего. А дня через три он закончит свою книгу, это уж точно. Ингхэм сообщил об этом Иенсену, но тот вряд ли его услышал.

К семи утра виски привело их обоих в расслабленное, блаженное состояние. Иенсен был явно пьян. И они оба отправились спать по своим постелям.