Но и я

47

Включив телевизор, Но садится рядом со мной, предварительно выудив из-под кровати бутылку водки. Уютно устроившись на диване, мы смотрим финал «Фабрики звезд», и Но делает вид, что интересуется комментариями жюри, но заметно, что на самом деле ей плевать — и на передачу, и на все остальное. Ей все безразлично.

Мои родители в театре, они разрешили мне остаться допоздна у Лукаса, на обратном пути они сами за мной заедут. Я принесла киш, приготовленный мамой, по дороге купила личи и манго — Но их обожает. Сегодня вечером у нее выходной и она дома.

Мы ждем Лукаса. По четвергам у него урок гитары. Препод звонил его матери и жаловался, что Лукас пропускает слишком много занятий, так что теперь он ходит туда регулярно, чтобы избежать неприятностей. Он еще не вернулся. Время идет, я говорю себе, что не может урок длиться так долго. Время идет, и я все настойчивее думаю о вечеринке у Леа, на которую я так и не пошла. Может, они назначили друг другу свидание, пошли в кафе, может, Леа надела свой суперобтягивающий черный пуловер с V-образным вырезом и тугие джинсы. Может, Лукасу тоже все надоело.

Чтобы проголосовать за Осеан, нужно набрать 1, за Томаса — 2. Я бы проголосовала за Томаса, потому что он похож на Лукаса, только более худой и глаза у него меньше, у Лукаса глаза огромные и черные, а Но предпочитает Осеан.

У всех, кого мы видим по телевизору, очень белые зубы. Я спросила у Но — почему. На ее взгляд, это из-за специфического освещения, или, может быть, им дают специальную зубную пасту, или перед эфиром они покрывают зубы специальным лаком.

— Я не знаю, Лу, почему это так, ты задаешь слишком много вопросов, смотри, как бы у тебя мозги не перегорели.

Она не в настроении. Лежит, свернувшись калачиком. Я наблюдаю за ней исподтишка. Она так же худа, как и в начале нашего знакомства, можно подумать, что она не спала несколько недель подряд, у нее лихорадочно блестят глаза, как при температуре. В таком состоянии у нее просто не хватит сил добраться до Ирландии. У нее трясутся руки, и она почти не держится на ногах. И водки в бутылке осталось на донышке. Спиртное ее защищает, объясняет Но, и в то же время она категорически не хочет, чтобы я попробовала хотя бы каплю. Я бы тоже хотела, чтобы меня что-нибудь защищало, чтобы кто-нибудь мне сказал: все устроится, все образуется, не плачь.

Все задают себе вопросы, пытаются понять, что творится вокруг. И я делаю так же.

Во время рекламной паузы я стараюсь ее разговорить.

— А ты знаешь, что в Ирландии есть старинные усадьбы, поместья, замки, холмы, скалы и даже лагуны?

— Неужели? Так ты поедешь со мной?

Это не праздный вопрос. Не риторический. Ведь Но ждет ответа. Может, в Ирландии жизнь похожа на рекламные щиты, которые мы видим в метро? Может, там зеленее трава, а небо такое огромное, что видна бесконечность? Может, в Ирландии легче жизнь? Может, я спасу ее тем, что уеду с ней? Уже поздно, а Лукас так и не вернулся.

— Не знаю, может быть…

Лоис работает в одном из баров в Вексфорде и живет в большом деревенском доме, в обществе собак и кошек. В доме множество комнат, огромная кухня, к Лоису часто приходят друзья, они жарят дичь на вертеле, жгут костры в саду, поют старые песни, играют на гитарах, спят на свежем воздухе, завернувшись в одеяла. Он хорошо зарабатывает и тратит без счета. Он хотел устроить дом для Но, прислал ей кучу фотографий, она видела высоченные деревья, и этот неописуемый свет, и кровать, на которой они будут спать. У Лоиса тонкие длинные пальцы, вьющиеся волосы, он носит перстни с черепами и длинное черное пальто. Так говорит Но. Она написала ему, чтобы предупредить, что она скоро приедет, вот только еще поднакопит денег.

Осеан победила. По ее щекам текут слезы, она улыбается всеми своими белоснежными зубами. Красивая. Но заснула. Она допила свою водку. Я опять смотрю на часы. Мне хочется узнать, сколько уже накопилось в ее конверте. Мне хочется вытянуться рядом с ней, закрыть глаза и ждать чего-нибудь, похожего на далекую музыку, чего-нибудь убаюкивающего.

Я не слышала, как вернулся Лукас, он стоит рядом. Мне хочется крикнуть — так вот во сколько ты возвращаешься, спросить строгим голосом, где он был, встать перед ним, руки в боки, и потребовать объяснений. Мне хочется быть выше сантиметров на двадцать и уметь сердиться.

Отец звонит предупредить, что они выходят из театра, значит, через полчаса будут здесь. Телефонный звонок разбудил Но, она открывает глаза, спрашивает, кто победил. У нее совершенно белое лицо, она говорит — меня сейчас стошнит, скорее, Лукас, скорее. Он подхватывает ее под мышки, волочет в туалет, поддерживает все время, пока она корчится над унитазом. Из заднего кармана ее джинсов торчат смятые купюры по пятьдесят евро, их много, я без единого слова хватаю Лукаса за плечо и пальцем показываю ему на деньги. Он вдруг впадает в бешенство, прижимает Но к стене, орет, он вне себя, я его никогда таким не видела, он орет: «Что же ты делаешь, Но, что же ты делаешь», трясет ее изо всех сил: «Отвечай, Но, что же ты делаешь!» Она сжимает челюсти, смотрит сухими воспаленными глазами и молчит, она не защищается, но я узнаю этот ее вызывающий вид, помню, что он значит. Лукас держит ее за плечи, а я кричу: «Перестань, остановись, не надо», я стараюсь удержать его, а Но смотрит на него, будто говорит: а ты что думал, как еще можно выбраться, как, по-твоему, можно выбраться из этого дерьма? — я слышу все так ясно, будто она тоже орет. Лукас отпускает ее, она соскальзывает на пол, ударяется губой об угол унитаза, Лукас с силой хлопает дверью, даже не взглянув на нее.

Я опускаюсь на колени, глажу ее по голове, по ее рукам течет кровь, я говорю — ничего, ничего, повторяю много раз — ничего, но в глубине души я знаю, что это серьезно, знаю, что я — маленькая, знаю, что Лукас прав — мы недостаточно сильны.