Ночная смена

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В первый раз, поцеловав Винсента, я действовала инстинктивно.

Это очень похоже на тот первый поцелуй.

И, возможно, дело в том, что мы уже знаем, как приятно прижиматься губами друг к другу или, может быть, просто испытываем слишком большое облегчение и слишком взволнованы, чтобы терпеть. Потому что в один момент Винсент держит мои руки в своих с нежным почтением, а в следующий прижимает к своей груди, обхватив одной рукой за талию. Я хватаю двумя руками его черную спортивную куртку Clement и приподнимаюсь на цыпочки, полная решимости пойти навстречу. Он возвращает должок, запуская руку во влажные от дождя волосы и дергая их слишком нежно, чтобы по-настоящему причинить боль, но достаточно сильно, чтобы я задохнулась, когда подбородок запрокидывается.

Он целует меня. Сильно.

Словно умирает с голоду.

Я целую его в ответ и надеюсь, что Винсент не возражает, что мои глаза снова на мокром месте.

Всю неделю я была взбудоражена, как шампанское. Теперь Винсент откупорил меня, и все чувства, которые я испытывала, вырываются на поверхность так быстро, что нет возможности остановить беспорядочный перелив.

Я действительно чертовски скучала по нему. Его улыбке. Его голосу. Жару его тела, такого большого и твердого. Мягкому прикосновению едва заметной щетины к коже. Тому, как он пахнет — стиральным порошком и тем знакомым запахом чего-то теплого и пряного, от которого кружится голова. Тому, как обхватывает мою голову и бедра, словно не успокоится, пока не почувствует каждый дюйм моего тела рядом со своим. Мы целуемся так, словно влюбленные, воссоединившиеся после того, как один из них вернулся с войны или что-то в этом роде, что, вероятно, излишне, учитывая, что мы всего лишь пара студентов, стоящих в отделе романтики местного книжного магазина университетского городка.

Но еще каких-то десять секунд назад я действительно думала, что все испортила и позволила этому парню ускользнуть.

Итак, я думаю, что заслуживаю немного драматизма. Только в этот раз.

Я настолько потерялась в Винсенте, что не замечаю приближающихся шагов.

Но слышу возмущенный вздох, за которым следует:

— Ой.

Наши рты раскрываются от удивления.

В конце прохода стоят две девушки, обе в толстовках Клемент и обе смотрят на нас широко раскрытыми глазами. Они держат телефоны в руках, что, как я понимаю, является фирменной позой заядлых читателей, которые всю неделю искали рекомендации и пришли в магазин вооруженными и готовыми к бою.

Верно. Потому что сегодня вечер пятницы.

А это книжный магазин.

И, судя по всему, мы не можем сделать гребаный перерыв.

— Мне так жаль, — заикается одна из девушек. — Нам просто нужно добраться до…

Она замолкает, прочищает горло и указывает на полку с надписью «ПИКАНТНЫЕ КНИГИ» позади нас, как будто ей невыносима мысль о том, чтобы произнести это вслух. Я чувствую непосредственное родство с этой девушкой. И это, наверное, единственная причина, по которой я не говорю ей и ее подруге, чтобы те, пожалуйста, отправились к чёрту.

— Да, нет, конечно, — писклю я, разжимая побелевшие костяшки пальцев на куртке Винсента и прочищаю горло. — Извините.

Винсент не двигается с места. Требуется несколько ободряющих похлопываний по плечу, прежде чем он смягчается и освобождается с мучительным стоном. Я приглаживаю волосы на затылке, которые основательно взъерошены, а затем разглаживаю складки на безразмерном кардигане. Винсент смотрит на меня с таким выражением, которого я не видела на его лице с тех пор, как Джабари Хендерсон прервал празднование дня рождения в спальне.

Я перевожу извиняющийся взгляд на Винсента, словно то, что нас прервали — моя вина.

Взгляд, которым он бросает в ответ, говорит: «Пожалуйста, прекрати мои страдания».

Винсент протягивает руку, чтобы взять с полки подсолнухи — и я рада напоминанию, потому что на мгновение забыла о существовании буквально всего, кроме Винсента. Я бы так расстроилась, если бы потеряла записку. Я хватаю бумажку с полки и прячу в самое надежное место бумажника, прямо между студенческим билетом, который не могу позволить себе потерять и подарочной картой в магазин спортивных товаров, к которой я не прикасалась с тех пор, как она появилась в мой семнадцатый день рождения.

Я также пытаюсь дотянуться до «Принцессы мафии», но колеблюсь, когда в голову приходит замечательная мысль.

Мне не понадобится любовный роман, чтобы пережить эти выходные.

Я поворачиваюсь к паре девушек в конце прохода.

— Вот, — говорю я, постукивая по голому животу на обложке, — эта действительно хорошая. Она юрист. Он бывший наемный убийца. В третьей главе есть сцена в лифте, где он… да. Я ее еще не закончила, но книга… на пять звезд.

Губы Винсента дергаются, когда я снова поворачиваюсь к нему лицом.

— Пойдем? — спрашивает он, предлагая руку.

Я обхватываю рукой его предплечье и сжимаю, когда мы начинаем позорную прогулку из отдела романтики. Позади нас, самым тихим шепотом, который я когда-либо слышала, одна из девушек говорит:

— Это самая дерьмовая обложка, которую я когда-либо видела.

— На наклейке написано, что книга стоит всего доллар, — указывает ее подруга.

— Да, потому что это мусор.

— Значит, ты ее не покупаешь?

— Конечно покупаю.

Изношенные старые деревянные полы скрипят под ногами, когда мы с Винсентом направляемся к выходу из магазина. Все точно так же, как было, когда я ворвалась сюда: хорошо одетая пара, просматривающая раздел истории искусств, все еще листает книги по архитектуре, а старик, расположившийся в кресле напротив научной фантастики, погружен в то, что выглядит как книга Толкина. Женщина за стойкой регистрации устраивает показ криминальных триллеров. Это странно. Все занимаются своими делами, как словно я только что не пережила событие, изменившее жизнь, через три прохода.

Мы с Винсентом медленно останавливаемся у двери. Дождь льет как из ведра, деревья вдоль улицы снаружи — сплошные темные пятна, раскачивающиеся на воющем ветру.

— Моя машина в нескольких кварталах отсюда, — говорит Винсент. — Хочешь подождать здесь, пока я заеду?

Его рыцарское предложение хоть и оценено по достоинству, но немного запоздало.

— Я уже мокрая, — замечаю я. Винсент позволяет своему взгляду скользнуть вниз по моему телу и вернуться обратно. Хочется рассмеяться, но я этого не делаю. Вместо этого покачиваюсь на пятках, шатаясь от того, насколько сильно мне нравится, когда он смотрит так, словно настолько же взволнован, насколько и я.

— Может, стоит побежать? — спрашивает он низким рокочущим голосом.

Я качаю головой и крепче сжимаю его руку.

У меня есть идея получше.

На лице Винсента появляется очаровательно смущенная гримаса, когда я веду его по отделу научной фантастики в дальний конец книжного магазина, где узкая лестница с перилами из кованого железа изгибается, поднимаясь этажом выше нас. Подниматься приходится гуськом, поэтому я отпускаю руку Винсента. Он издает тихий недовольный звук.

Я протягиваю руку назад и позволяю обхватить свой мизинец, пока мы поднимаемся на второй этаж.

Это бесплодный лабиринт научной литературы. Ни у кого в Клементе нет мотивации тащиться под проливным дождем только для того, чтобы просмотреть этот раздел магазина. Кулинарные книги, здоровье и фитнесс, философия, религия, путешествия — каждый проход, мимо которого мы проходим, пуст.

Винсент легонько тянет меня за руку, призывая остановиться.

Я тяну в ответ. Ещё нет.

Он фыркает, но следует за мной без жалоб. Мы пробираемся между стеллажами, пока не достигаем другой лестницы — более узкой и темной, спрятанной в дальнем углу. На самом верху находится чердак. Это моя любимая часть книжного магазина. Там есть маленькая скамеечка у окна, спрятанная под карнизом, где вас никто не побеспокоит; вы должны выбрать подходящее время, потому что без достаточного количества солнечного света слишком темно, чтобы читать без ущерба для зрения.

Я всегда думала об этом как о спокойном месте. Но сегодня, когда Винсент стоит позади, я не спокойна. Все тело гудит от предвкушения. Я чувствую себя наэлектризованной, как будто меня отделяет одна искра от возгорания.

— Иногда прихожу сюда почитать, — объясняю я, внезапно почувствовав смущение, когда останавливаюсь перед окном, обрамленным полками, забитыми старыми потрепанными книгами в мягкой обложке. Это была глупая идея. Это не роман и это не очень практично. Нам, наверное, было бы намного лучше в машине Винсента. — В академии немного пыльно и, типа, агрессивно темно, но я чувствую себя странно, сидя внизу, где меня могут видеть сотрудники. Мне всегда кажется, что они злятся за то, что я читаю часами, ничего не покупая. Что глупо, потому что здесь действительно хорошо. Но они никогда сюда не заходят. Никто не заходит. Так что это… личное.

Винсент не смеется надо мной или над странным маленьким чердаком, на котором я обитаю.

Вместо этого кладет подсолнухи на скамейку под окном и приближается, пока мои плечи не упираются в полку позади. Он втискивает меня внутрь, загораживая прохладный сквозняк из старого, залитого дождем окна и погружая нас обоих в мягкие тени.

— Пожалуйста, скажи, что ты привела меня сюда не для того, чтобы читать стихи, — говорит он.

Я притворно хмурюсь.

— А для чего еще?

Винсент берет мое лицо в ладони, но целует не сразу. Не так настойчиво, как нужно, чтобы меня поцеловали. Он держит меня так, что мы оказываемся нос к носу, теплое дыхание медленными ровными выдохами касается моего лица. И, да, все в порядке. Я полностью навлекла это на себя, выбрав неподходящий момент, чтобы подставить ему щеку. Но это просто жестоко.

— Такой подлый, — ною я.

— Думал, ты сказала, что я был слишком добр, — возражает Винсент. Затем, после минутного молчания, которое говорит о том, что он проигрывает наш разговор в голове, Винсент спрашивает: — Не могла бы ты снова потрогать мои волосы?

Я открываю рот, чтобы подразнить его, потому что уверена, что он дразнит меня, но затем замечаю легкий отблеск смущения на его лице и вспоминаю, как провела руками по его волосам в день рождения.

Винсенту нравится, когда с его волосами играют.

Не нужно просить дважды, чтобы я побаловала его. Я протягиваю руку, запуская пальцы в мягкую гущу волос и провожу ногтями взад и вперед по голове, мягко дергая, а затем успокаивая нежными нажатиями кончиков пальцев.

Я завороженно наблюдаю, как его веки трепещут, а горло вздрагивает.

— Как тебе?

Вместо ответа он стонет, а затем тает, выдыхая долгий и тяжелый вздох, как будто наконец сбросил с плеч какой-то невыносимый груз. Видя его таким уязвимым и расслабленным, хочется сказать то, что, как мне кажется, я не совсем готова.

Итак, я приподнимаюсь на цыпочки и целую все, до чего могу дотянуться. Его подбородок. Его челюсть. Уголок его рта.

— Я скучала по тебе, — признаюсь я шепотом. И затем, поскольку совершенно не умею справляться со своими эмоциями: — Видишь, что происходит, когда ты вежливо просишь?

Винсент наклоняет голову и ловит мои губы своими.

И на этот раз это нехорошо. Нисколько.