Ночная смена

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Я не осознавала, что Винсент был нежен со мной ранее.

Но не сейчас.

Потому что нет ничего нежного в том, как он царапает зубами мою нижнюю губу или прижимает большой палец к челюсти, побуждая раскрыться шире. Внизу наш поцелуй был полон облегчения, восторга и нежной тоски. Я думала, это снимет напряжение. Но все, что мы сделали, это сломали печать и теперь, когда язык Винсента проникает в мой рот, это похоже на галлон бензина, брошенный прямо в костер.

Бум.

Мои руки взлетают вверх, чтобы обхватить широкие плечи Винсента, костяшки пальцев побелели, когда ногти впиваются в гладкую ткань пиджака. Его руки скользят под мой кардиган спереди и ненадолго обхватывают бедра. Такое ощущение, что мы на танцах в средней школе.

Я хихикаю. А потом он проводит ладонями вниз по изгибу задницы и сжимает меня через джинсы так крепко, что хихиканье переходит в стон, затрудняющий дыхание.

Возникает странное чувство, что Винсент думает о том, чтобы прижать меня к этой книжной полке, как сделал в ту ночь, когда мы впервые встретились. Я бы позволила ему. Определенно позволила бы. Я бы ничего так не хотела, как позволить бедрам раздвинуться, обхватить пятками его ноги сзади и заставить прижаться ко мне там, где болит сильнее всего. Но, похоже, у Винсента другие планы — планы, которые включают в себя то, что его руки скользят вверх под подол моей рубашки и прокладывают дорожку от ложбинки на спине к животу, а затем вверх по чувствительной к щекотке грудной клетке.

Теплое, грубоватое прикосновение к обнаженной коже вызывает трепет, мурашки по коже и прерывистое дыхание.

А затем кончики его пальцев касаются косточек лифчика, и я никогда в жизни так сильно не ненавидела этот предмет одежды. Хочу, чтобы этот долбанный лифчик исчез. Сгорел. Пропал. Прочь с дороги, так чтобы ничто не помешало Винсенту делать все, что он пожелает.

Всю неделю меня преследовал тот факт, что он не прикоснулся к моим сиськам в свой день рождения. Я увидела голод в его глазах, когда тот провел пальцем по вырезу одолженного боди. Я услышала дрожь в голосе, когда он похвалил мои сиськи, наполовину дразня, наполовину серьезно. Но Винсент слишком беспокоился о том, чтобы сделать все остальное правильно — разобраться с застежками на боди, убедиться, что мне удобно и ноги расслаблены, спросить, должен ли он растянуть меня одним пальцем или двумя, и бедной груди достался короткий конец палки.

Я выгибаюсь навстречу, слепо надеясь, что он поймет намек и не отступит, чтобы сделать какой-нибудь остроумный комментарий о жадности, потому что мы давно это прошли. Я в гребаном отчаянии.

Но он отступает.

Только вместо того, чтобы мучить, он оглядывает меня с ног до головы, как будто пытается запечатлеть открывшийся вид в памяти. Это слишком. Как прямой солнечный свет в глаза или музыка в наушниках, когда я забываю, что включила громкость на полную.

— Что? — застенчиво требую я.

Винсент сильно прижимается к моим ребрам.

— Я все еще так зол, — шепчет он, наклоняясь, чтобы поймать мои губы своими. — Не могу, черт возьми, поверить, что ты думала, будто я не хочу тебя.

Я запускаю пальцы в его волосы и притягиваю ближе, пытаясь поцеловать достаточно крепко, чтобы он понял, как мне жаль. Чтобы знал, что больше никогда не буду сомневаться. Я крепко обхватываю его руками за шею и отталкиваюсь от книжной полки позади себя, прижимаясь к нему так, что наши колени соприкасаются, а сиськи прижимаются к его твердой груди.

Винсент на мгновение напрягается от прикосновения, а затем — с низким, первобытным урчанием, где-то в глубине груди — опускает руки обратно на мою задницу и вдавливается бедрами.

О боже, он твердый.

Я на самом деле хнычу ему в рот.

Это, должно быть, пугает Винсента так же сильно, как и меня, потому что он отстраняется.

— Извини, — говорит он. Затем смеется тем задыхающимся, самоуничижительным смехом и наклоняет бедра в сторону тени, как будто мог бы спрятать палатку, которую разбил в своих джинсах. — Я увлекся. Мне слишком нравится целовать тебя. Мы можем притормозить. Просто дай секунду.

Не могу поверить, что он извиняется за возникшую эрекцию.

Я так по многому скучала в Винсенте — так много пришлось оплакивать, когда я думала, что никогда больше его не увижу, что как бы забыла, насколько близка была к тому, чтобы дотронуться до его члена во время вечеринки по случаю дня рождения. Думаю, мне все еще горько из-за этого, потому что первая мысль такова: я собираюсь помочь Винсенту совершить преднамеренное убийство.

Вторая мысль такова: я не упущу эту возможность дважды.

Несмотря на то, что Винсент только что галантно предложил нажать на тормоза, я решаю снизить скорость, протягивая руку между нами и обхватывая ладонью его твердую длину сквозь натянутую джинсовую ткань.

Глаза Винсента вспыхивают, и у него перехватывает дыхание.

— Я подумал о том, чего еще хочу, — хрипит он.

Боже, я надеюсь, мы думаем об одном и том же.

— Скажи.

Слова звучат так, словно я какая-нибудь кинозвезда 1950-х, которая сделала перерыв в сотой сигарете за день, чтобы вынудить своего возлюбленного признаться его чувства. На щеках Винсента проступают розовые пятна. Он моргает, как будто выходит из оцепенения и бросает взгляд вверх и вниз по проходу, проверяя, все ли чисто. Но даже подтверждение того, что мы здесь одни, не мешает ему прикусывать припухшую от поцелуя нижнюю губу.

— Я чувствую, что не должен этого говорить.

— О, да ладно. Не дразни меня.

— Забудь об этом, Кендалл, — говорит он со стоном, наклоняясь вперед и зарываясь лицом в мою шею, как будто хочет спрятаться. — Пожалуйста, забудь. Я просто хочу поцеловать тебя. Поцелуев более чем достаточно.

Он снова пытается поймать мой рот.

Я хватаю его за воротник куртки и наматываю на кулак.

— Винсент. Чего ты хочешь?

— Тебя. На коленях.

Это признание, произнесенное срывающимся голосом человека, борющегося за свою жизнь, посылает волну жара прямо между ног.

Делать парню минет всегда казалось чем-то таким, чему в конце концов придется научиться, например, что я в итоге пойду в DMV, чтобы получить водительские права, или в итоге отнесу грязную одежду в химчистку, или что мне придется платить федеральные налоги и налоги штата.

Обрядом посвящения. Рутинной работой.

Чем-то, что взрослые делали просто потому, что должны были. Но я бы солгала, если бы сказала, что не думала об этом с тех пор, как встретила Винсента. Не о налогах… Мне было интересно, каков он на вкус. Как будет ощущаться во рту. Как бы выглядел, стоя надо мной и попросил бы вежливо или схватил бы меня за волосы и взял то, что хотел.

Итак, да. Я думала об этом. В мельчайших подробностях.

И когда опускаю взгляд на эрекцию, напрягшуюся под ширинкой, я понимаю, что собираюсь сделать что-то, что заставит Нину и Харпер сойти с ума, когда они неизбежно спросят, как прошли выходные.

Потому что да. Я тоже хочу, чтобы меня поставили на колени.

Я просовываю пальцы в петли ремня Винсента и поворачиваю нас, пока он не оказывается спиной к книжным полкам.

— Холидей, — осторожно произносит он, — что ты…

Но он знает. Определенно знает, потому что, когда я протягиваю руку и начинаю собирать волосы, чтобы скрутить их в низкий пучок, он тяжело сглатывает и смотрит на меня так, словно неделями блуждал по пустыне, а я — оазис. Это одновременно и глубоко лестно, и невероятно неудобно, потому что я почти уверена, что то, как только что сжался живот, означает, что нижнее белье промокнет.

— Мы празднуем твой день рождения.

Он издает сдавленный смешок.

— Отвали.

— Это моя реплика. И говори потише.

Винсент с равной долей ужаса и удивления наблюдает, как я снимаю резинку для волос с запястья, а затем провожу ладонью по затылку, проверяя, не пропустила ли что-нибудь.

— Я не имел в виду прямо сейчас, Кендалл.

— Почему нет? — я бросаю вызов, ухмыляясь.

— Это книжный магазин. Люди приходят сюда читать.

Это ведро ледяной воды на раскаленное желание. Только потому, что я позволила съесть себя на вечеринке, не значит, что Винсент абсолютно спокойно относится к угрозе случайного эксгибиционизма. Он прав. Наш местный книжный магазин определенно не то место, где настолько переполняет похоть, что я бросаю здравый смысл на ветер. Нужно уважать его границы — и нежелание быть арестованным за непристойное поведение в общественном месте вполне разумно.

Я не приму это близко к сердцу, если Винсент откажет прямо сейчас.

— Ты хочешь, чтобы я остановилась? Или хочешь…

Я неопределенно показываю на его промежность.

— Да.

Грубо.

— Это абсолютно нормально! — я поднимаю ладони в знак согласия. — Совершенно понятно. Да, не переживай, я все понимаю. Прости, я просто немного увлеклась…

Винсент берет меня за подбородок большим и указательным пальцами.

— Холидей, — произносит он очень медленно. — Да, я не хочу, чтобы ты останавливалась.

Неприкрытого желания в глазах достаточно, чтобы покончить со мной — потому что он хочет этого, хочет, чтобы мои губы обхватили его член, — но что действительно заводит меня, так это когда Винсент торжественно добавляет:

— Но только если ты сама этого хочешь.

Я смеюсь ему в лицо.

А затем падаю на колени.

— Скажи, что делать.

Винсент смотрит на меня сверху вниз с таким озадаченным выражением, которое, почти уверена, было бы у него на лице, если бы я начала декламировать Чосера в оригинале на среднеанглийском. Я жду, когда он догонит меня, нетерпеливо теребя одну из пуговиц на кардигане, но он словно застрял, выжидая, уставившись на меня сверху вниз с полуоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами. Я вздыхаю.

Похоже, здесь я сама по себе. Прекрасно. Я определенно могу расстегнуть его джинсы без руководства пользователя. После этого просто нужно будет делать это шаг за шагом.

Вид моей руки, приближающейся к промежности, кажется, возвращает Винсента к реальности.

Молниеносно он хватает меня за запястье.

— Подожди.

Я полностью убеждена, что он собирается поднять меня на ноги и сказать, что передумал, но затем Винсент отпускает руку и снимает пиджак. Я терпеливо жду, пока он подкладывает импровизированную подушку под мои колени. Они, вероятно, все равно будут в синяках. На самом деле мне все равно, но я тронута, что он это делает.

— Такой джентльмен.

Винсент качает головой, снова выпрямляясь в полный рост.

— Я сейчас мыслю не как джентльмен.

— Тогда скажи, о чем ты думаешь. Что тебе нравится? Что доставляет удовольствие?

Слабый смешок вырывается из его груди.

— Ты можешь буквально просто смотреть на меня своими красивыми глазками, и думаю, я кончу в штаны, Холидей.

Это заставляет его покраснеть и закатить глаза.

— Серьезно, — говорю я, принимая удобную позу на коленях, — дай несколько советов. Я хочу быть лучшей.

— Это… было бы нетрудно.

Я смотрю на него, вопросительно выгибая бровь. Он смотрит сверху вниз, полностью краснея.

— Я делал это только пьяным, — признается он. — Обычно не очень хорошо получалось.

— Ты имеешь в виду конкретно это? Минет?

Я горжусь собой за то, что произнесла это слово ровным голосом.

— Да, — говорит он. Затем, тише: — Но также… и все остальное.

Я продолжаю смотреть на него.

Винсент стонет и проводит руками по лицу, как будто не может поверить, что я заставляю его говорить это.

— У меня был секс только пьяным, Кендалл.

Невероятно. Большую часть месяца я мучилась из-за того факта, что сказала ему в ужасном приступе панической откровенности после того, как растерзала его в библиотеке, что никогда ни с кем не целовалась трезвой. Мне все еще приходится сдерживать дрожь во всем теле каждый раз, когда думаю о хриплом, нервном тоне своего голоса.

— И ты решаешь сказать это сейчас? — требую я, совершенно оскорбленная.

Губы Винсента дергаются.

— Ну, это кажется уместным.

— Некоторое время назад это было актуально!

Но даже когда говорю это, я понимаю, что не расстроена тем, что он не сказал об этом до сих пор. Не совсем.

— Эй, я был не совсем трезв в день рождения, — говорит Винсент, повторяя аргумент, который я уже привела в своей голове. — Я выпил две рюмки, прежде чем ты появилась. Может, я и не был пьян, но технически трезвым тоже не был, так что мне оставалось делать? Сказать, что я впервые ел киску, будучи слегка навеселе?

Я не буду смеяться.

И не буду отвлекаться на то, как слово «киска» из его уст вызывает делание делать невыразимые вещи.

— Ну, я же говорила, что никогда ни с кем не целовалась трезвой в течение примерно пятнадцати минут после знакомства с тобой.

Я не хочу показаться такой раздражительной. На самом деле нет. Но немного взбешена тем, что так долго корила себя за еще одну вещь, которая — сюрприз — была проблемой только в моей собственной голове. И снова мы с Винсентом похожи больше, чем я думала. И то, как он смотрит на меня сверху вниз, наполовину удивленно, наполовину нежно, заставляет чувствовать себя упрямо недовольной этим.

— Ты также поцеловала меня трезвой в течение пятнадцати минут после встречи, — указывает Винсент.

Я пытаюсь нахмуриться. Его губы дергаются. Мои следуют примеру. Теперь он ухмыляется во весь рот.

Прежде чем успеваю огрызнуться, я говорю:

— Отвали.

А затем тянусь к пуговице его джинсов.