Ночная смена

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Я виню тот факт, что мы спрятаны в тени и окружены стопками книг, тишину нарушают только стук дождя и шуршание штанов Винсента. Да, это общественное место, но оно изолировано. Интимно. Тихо, уютно и волшебно. На самом деле нет другого объяснения тому, почему я так храбро зажимаю головку его члена между губами и посасываю.

Тело Винсента выгибается, веки трепещут, дыхание прерывается.

— Кендалл, — стонет он. Затем снова: — Пожалуйста.

Я отстраняюсь.

— Я хочу попробовать еще раз. Могу ли…?

Винсенту не нужны дальнейшие разъяснения или убеждения. Он немедленно прижимается спиной к книжной полке, собираясь с духом.

— Высунь язычок, Холидей, — говорит он. — Обхвати член одной рукой… Да, вот так… А остальное положи в рот, хорошо? Ты можешь принять это. Я знаю, что ты можешь. Покажи мне.

Я знаю, что с его стороны это может быть просто выдачей желаемого за действительное, но что-то в уверенности Винсента заставляет чувствовать, что у меня все получится. Это также заставляет мышцы внизу живота напрягаются и дрожат, но это моя проблема.

Я обхватываю основание ствола одной рукой, когда снова беру его в рот, прижимая язык к нижней губе. На этот раз я готова к размерам. Легкое скольжение, медленное растягивание челюсти, ощущение, что меня наполняют. Горло слегка сжимается, но я заставляю себя сохранять спокойствие и не шевелиться. Ждать, пока потребность в воздухе не перевесит удовлетворение, которое я испытываю, слушая звуки, которые Винсент пытается заглушить, позволяя делать все, что хочу.

Потому что, возможно, это я стою на коленях, но то, что сказал Винсент, остается правдой.

Я главная.

— Хорошая девочка, — шепчет Винсент. — Я знал, что ты сможешь это сделать. Срань господня.

Когда я вслепую протягиваю руку, чтобы схватить его за бедро, он послушно отвечает.

Сначала Винсент двигается мелкими, неуверенными толчками. Думаю, он все еще боится причинить боль и я беру примерно только половину его, пока не становиться слишком много, но мы находим ритм. Он сохраняет темп предсказуемым, а я слежу за своим дыханием. Винсент становится немного увереннее с каждым движением бедер, когда видит, что я могу взять то, что он дает. Я тоже становлюсь увереннее, потому что он никогда не дает больше того, с чем смогу справиться. Его пальцы снова вцепляются в мои волосы, но на этот раз не отталкивая. Этот парень крепко держит. Потеря контроля дает возможность скользнуть руками вверх по его ногам, по бедрам и под подол свитера. Я немного одержима тем, как напрягается и прогибается его живот под ладонями.

Я мычу, создавая вибрацию, просто чтобы проверить теорию, но член действительно сильно дергается.

— Сделай это еще раз, — хрипит он. — Черт, Кендалл. Именно так, да.

Похвала, произнесенная с таким грубым и придушенным почтением, причиняет боль. Я снова мычу и это как бы переходит в полуманиакальный смех, потому что, черт возьми, я и не подозревала, что это так понравится.

— Ты такая злая, — обвиняет Винсент, задыхаясь, но улыбаясь. Я отстраняюсь, ловя его член рукой, когда тот выскальзывает изо рта.

— Хочешь, чтобы я остановилась? — спрашиваю я, глядя на него глазами лани снизу вверх. Я вижу, как дёргается кадык Винсента, а кончики ушей снова краснеют.

— Не смей, черт возьми.

Глубоко вздохнув, я снова беру половину его члена в рот и стону. Бедра Винсента инстинктивно подаются навстречу, проталкивая еще один дюйм члена в глотку, и я думаю, что он пытается извиниться, но это череда неразборчивых слов определенно является равной смесью проклятий и похвал. Глаза безумно слезятся, но это того стоит.

К сожалению, мне все еще приходится дышать. Я дважды похлопываю Винсента по бедру, чтобы он знал. Постукивание — довольно универсальный знак, но эмоции все равно вспыхивают во мне, когда он немедленно отстраняется и дает пространство, необходимое для того, чтобы вдохнуть воздух. Я осыпаю его благодарными поцелуями и небрежными поглаживаниями по руке.

— Мы такая хорошая команда, — говорю я немного хрипловатым голосом.

Винсент слабо смеется.

— Думаю, ты начинающий игрок MVP²⁷.

— Ха! Самый ценный игрок. Видишь, я разбираюсь в спорте.

Винсент смеется.

Я снова беру его в рот, а смех переходит в стон.

У меня подкашиваются колени, и начинает болеть челюсть, но есть что-то притягательное в том, что я заставляю его терять самообладание. Теперь я понимаю, что, возможно, он не лгал, когда говорил, что съесть меня было подарком на день рождения. Потому что это? Это восхитительно — наблюдать, как раскрасневшееся лицо Винсента расплывается от удовольствия, несколько прядей растрепанных волос прилипают к влажному от пота лбу. Его тело дергается каждый раз, когда мой большой палец нажимает на ту точку на нижней стороне члена, которая заставляет его мышцы живота сжиматься. Одна рука Винсента все еще лежит на моем затылке совершенно неподвижно, но другая изо всех сил цепляется за книжную полку позади. Слышу, как у него перехватывает дыхание, когда я сглатываю или провожу языком по нежной головке члена.

— Холидей, — хрипит он. Это предупреждение.

Я принимаю твердое решение проигнорировать его.

Винсент сразу же догадывается о моих намерениях, что-то в нем меняется. Рука крепче сжимает волосы. Дыхание становится грубее. Толчки — небрежнее и жестче, ритм сбивается, и его труднее предсказать. Он становится немного эгоистичным.

Я собираюсь заставить Винсента кончить.

Осознание этого вызывает головокружение — и немного жадность.

Я втягиваю щеки и впиваюсь ногтями в мускулистый изгиб идеальной задницы. С низким и грубым стоном Винсент взрывается у меня во рту, горячий, соленый и скользкий на языке. Это, конечно, ново, но не неприятно. Определенно, не так отвратительно, как я всегда предполагала. Но, возможно, потому, что это Винсент, и удовлетворение от того, что я заставила его вот так раскрыться, полностью перевешивает любую брезгливость, которую испытываю к жидкостям организма.

Я проглатываю то, что он дал, сажусь на корточки и вытираю рот тыльной стороной ладони, прежде чем с триумфом смотрю на него.

— Я же говорила, что смогу это сделать, — говорю я.

Возможно, я тоже немного умею нравиться людям.

Винсент, все еще с красным лицом и тяжело дыша, недоверчиво качает головой.

— Как это было? — нажимаю я, нуждаясь в чертовой оценке способностей. — Десять из десяти?

— Подойдёт, если мы сыграем свадьбу в июне? — хрипло спрашивает он.

Я знаю, что он шутит. Я это точно знаю. Кроме того, я все еще не до конца убеждена, что патриархальная, капиталистическая афера, которой является гетеросексуальный брак, для меня. Но это не мешает глупому сердцу вспыхивать, как новогодний фейерверк.

— Придется написать родителям, — говорю я серьезнее, чем намереваюсь.

Винсент наклоняется, подхватывает меня руками под мышки и поднимает на ноги с непринужденной силой спортсмена первого дивизиона. Я рада за помощь. Обе ноги затекли. Винсент меняется со мной местами, так что я могу прислониться спиной к стене с книжными полками и разводит руки по обе стороны от меня, чтобы я могла обхватить его предплечья пока переношу вес с одной ноги на другую и пытаюсь восстановить кровообращение.

— Как коленки? — спрашивает он, оценивая меня на предмет повреждений.

— На удивление, не так уж и плохо. Куртка определенно помогла.

Он наклоняется и целует каждый дюйм моего лица. Лоб. Щеки. Подбородок. Когда его губы соприкасаются с уголком рта, я отворачиваюсь — потому что представляю, что он предпочел бы не пробовать себя, но Винсент издает низкий разочарованный стон, обхватывает рукой мою шею сзади и целует с открытым ртом настойчиво.

Конечно, он это делает.

— Спасибо, — шепчет Винсент мне в губы. — Это было… да. Черт возьми. Спасибо.

— Не за что, — фыркаю я. — И, эм, с прошедшим днем рождения.

Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ, а затем я опускаю взгляд между нами.

— Наверное, теперь ты можешь убрать член, — добавляю я.

Винсент кивает.

— Хорошее решение.

Он отступает назад, чтобы заправить брюки. Затем наклоняется, чтобы поднять черную куртку, которая основательно помята и на ней отчетливо видны два отпечатка в форме колен. Приходится зажать рот рукой, чтобы не рассмеяться так громко, чтобы меня не услышали люди на первом этаже книжного магазина. Тем не менее, фырканье вырывается, и Винсент вскидывает голову.

— Не могу поверить, что я это сделала, — шепчу я.

— Я тоже не могу поверить, что ты это сделала, — шепчет он в ответ, уголок рта изгибается.

— На публике. Типа, прости, что? Кто я такая?

Винсент натягивает куртку.

— Моя девушка.

Он говорит так, словно это очевидно. Как будто нет другого приемлемого ответа.

— Твоя девушка? — повторяю я, прочищая горло, когда голос звучит на несколько октав выше, чем нужно. — Ты еще даже не пригласил меня на свидание. Что, если я опоздаю на три часа? Или буду жевать с открытым ртом? Или закажу самую дорогую вещь в меню и тебе придётся внести залог до того, как придет чек? Или я все время буду говорить о Майе Анжелу?

Винсент видит насквозь мои попытки увильнуть.

— Тогда я научусь ценить Майю Анжелу. Кроме того, мне нравится думать, что Starbucks был первым свиданием, так что мы уже предотвратили эту катастрофу.

— О, ни в коем случае, — говорю я. — Это не может быть первым свиданием.

— Почему нет? Потому что все прошло плохо?

— Ну, да. Но еще и потому, что это глубоко неромантично. Я должна рассказывать людям, что у нас было первое свидание в Starbucks? Извини, это так неловко.

— Ты бы предпочла рассказать людям, что на первом свидании напала на меня в библиотеке?

У меня отвисает челюсть.

Винсент сдерживает смех.

— О, теперь я была агрессором? — требую я. — Забавно, потому что я отчетливо помню, как кто-то подстрекал доказать это и говорил, что полностью мой, на нем можно практиковаться.

— И ты все равно каким-то образом пропустила намек на то, что мой язык был в твоем рту спустя пятнадцать минут знакомства. Разве это не неловко? — Винсент взмахивает рукой, проводя ею по волосам. По этим чертовым мягким волосам.

Мои щеки горят. Я устраиваю большое шоу, разворачиваясь и пыхтя, как будто покончила с этим дерьмом и твердо намерена оставить его здесь, на чердаке книжного магазина, пока член не размягчится. Винсент обнимает меня за плечи и притягивает к своей груди, чтобы я могла уткнуться носом в мягкий хлопок свитера и спрятаться как следует.

— Прости, — говорит он, и в голосе совсем нет сожаления.

— Придурок, — ворчу ему в грудь.

Я обхватываю его руками за талию. Впервые жар между нами — это не дикий пожар вожделения. Это немного по-другому. Более медленный и устойчивый вид тепла. Я едва ли не мурлычу от этого ощущения. Винсент сжимает меня немного крепче. Словно признает, что тоже это чувствует.

— Я бы пригласил тебя домой потусоваться, — говорит он хриплым голосом, который задевает за живое, — но вся команда придет посмотреть игру Lakers²⁸, и знаю, я сказал, что хочу представить тебя всем, поэтому так и сделаю, но предпочел бы, чтобы прямо сейчас ты была наедине со мной. Я просто… — он выдыхает. — Я действительно скучал по тебе.

Я точно знаю, что он имеет в виду.

Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне.

И, по какому-то великому стечению обстоятельств, у меня есть такая возможность. Харпер и Нина не могли знать, что, если оставить меня одну на три дня, все закончится вот так. Они будут в шоке, когда вернутся в воскресенье днем, и я усажу их за презентацию в PowerPoint под названием — «Итак, вы оставили соседку по комнате без присмотра».

Слайд первый: «Я позаимствовала твою кружку, Харпер.»

Слайд второй: «Я отсосала Винсенту на публике (Упс?).»

Я прижимаюсь лицом к плечу Винсента, чтобы приглушить хихиканье, но он определенно слышит.

— Не хочешь поделиться, что такого смешного?

— Правда хочу, — признаюсь я. — Думаю, ты оценишь.

Он с вызовом приподнимает бровь.

— Удиви меня.

— Моих соседок по комнате на эти выходные нет в городе.

Лицо Винсента расплывается в улыбке.

— Ты серьезно?

Я прикусываю нижнюю губу и киваю. Я хватаю его за рубашку и целую до тех пор, пока не подкашиваются ноги и мы не оказываемся переплетенными на полу, полностью оскверняя книжный магазин, но я думаю, что сегодня нас достаточно сильно вытолкнули из зоны комфорта.

Вместо этого говорю:

— Отвези меня домой, Винсент.