Когда Сапожников решил закрыть дверь своего домишка и лечь спать, на пороге внезапно появился незнакомый ему человек. Он был высок и крепок. Войдя в комнату, незнакомец сел на табурет около кровати и поздоровался. Сапожников сразу понял, что вошедший пьян, язык у гостя как-то тяжело ворочался, и слова он произносил невнятно.
— Можно, поиграть? — вошедший протянул руку к баяну, лежавшему на скамейке.
— Сыграй, если сумеешь!
Мужчина развел меха и нажал всеми пальцами на кнопки. Баян гневно заревел, как бы жалуясь, что попал в неумелые руки.
— Не можешь играть, а просишь! — недовольно сказал Сапожников. — Положь его на место!
Гость молча положил баян обратно на скамейку.
— Я лягу спать, — сказал он и повалился на кровать.
Сапожников удивленно уставился на бесцеремонного посетителя. Ну и гость!
— Ты вот что! Вставай-ка и уходи!
Мужчина встал и вдруг, схватив баян за ремни, кинулся к выходу. Сапожников своим маленьким ростом и щуплой фигуркой ни в какое сравнение с грабителем не шел, но смело бросился за ним. Испуганно закричал семилетний сынишка, проснувшийся еще при неумелой игре мужчины.
Иван Никандрович настиг преступника в сенях и ухватился за ремень баяна. «Гость» рванулся вперед, таща за собой, как на буксире, Сапожникова. Ремень оборвался. Иван Никандрович чуть не упал, а вор прибавил шагу.
Сапожников с новой силой кинулся за убегающим и уже на улице ухватился одной рукой за уцелевший другой ремень, а кулаком начал наносить удары по затылку грабителя. У того подкосились ноги, и оба они упали на землю. Иван Никандрович вскочил, но преступник оказался проворнее. Он с силой толкнул своего противника, и Сапожников полетел в канаву. Дыхание перехватило, и перед глазами поплыли радужные круги. Когда Иван Никандрович снова поднялся на ноги, ни баяна, ни грабителя нигде не было видно. Кругом стояла глухая и равнодушная ночная темнота.
Утром Сапожников появился в кабинете старшего оперуполномоченного Металлургического райотдела милиции старшего лейтенанта Драча Ивана Андреевича.
— Лицо русское, а по-русски говорит плохо? — переспросил Драч, выслушав пострадавшего.
Украинский акцент придавал речи старшего лейтенанта мягкость и какую-то домашность. «С таким голосом человек и ругаться не сможет. Найдет ли он преступника?» Во взгляде Сапожникова скользнуло сомнение.
— Как же будет со старшим сыном, — недовольно продолжал Иван Никандрович. — Ведь он же учится музыке.
Старший лейтенант милиции встал.
— Не теряйте надежду, — сказал Драч. — Может, еще что-нибудь о нем вспомните? Какой-нибудь пустяк, какое-нибудь предположение хотя бы?
— Я все ведь сказал, — Сапожников был явно недоволен. — Если сказать, что я видел его где-то, то я не помню где!
— А что, действительно его лицо вам знакомо?
— Да, знакомо, но не знаю почему.
Драч, попросив Сапожникова подождать, сходил к начальнику и вернулся с обычным альбомом. В нем оказались фотографии разных лиц.
— Нет ли его здесь, посмотрите!
Сапожников, не торопясь, пролистал весь альбом и буркнул:
— Нет его здесь.
— Вы говорите, что били его по затылку? Стоит ли об этом говорить?
— А что, я не могу стукнуть грабителя? — обозлился Сапожников.
— Ну ладно! Давайте съездим к вам! — не отвечая, отозвался Драч.
Пока ехали в оперативной машине, старший оперуполномоченный думал о словах Ивана Никандровича. Может ли ударить потерпевший грабителя или хулигана для пресечения преступления? Вопрос простой, но как ни странно, юристы не дают на него одинакового ответа. Нанесение удара преступнику при его нападении — это необходимая оборона. А нанесение ударов грабителю после совершения ограбления? Говорят, что это самоуправство. Это преступление. Взять этого Сапожникова. Он даже в чем-то нехорошем меня заподозрил, когда я ему пробормотал, стоит ли говорить об ударах, нанесенных незнакомцу. А не знает Иван Никандрович, голова садовая, что если этот преступник потребует у суда наказать Сапожникова за эти удары, то суд, подходя формально, оштрафует Ивана Никандровича. Ведь нельзя бить человека. Придется все это растолковывать ему. Несовершенен пока закон.
В поселке станции Новая Металлургическая ни в доме Сапожникова, ни возле него, ни на дороге, ни в кювете ничего, имеющего отношения к ограблению, Драч не обнаружил. Плохо. Еще раз окинув взглядом дорогу и придорожный кювет, Иван Андреевич спросил Сапожникова:
— Ну, не вспомнили, где видели этого человека?
Иван Никандрович пожал плечами.
— А может, и не видел, а просто показалось мне.
— Вы подумайте все же! А я к вам еще заеду сегодня!
Сев в машину, Драч некоторое время молчал. Шофер терпеливо ждал. Наконец, вздохнув, Иван Андреевич сказал:
— Для очистки совести поедем сначала в травмпункт поликлиники, а затем в приемный покой хирургического отделения больницы!
Машина помчалась. Сильно ли бил Сапожников грабителя? Нуждается ли он в медпомощи, пойдет ли в больницу или вызовет на дом врача скорой помощи? Скорее всего, нет, нет и нет. Но чем черт не шутит.
— На этот раз обошлось! Никто не обращался! — услышал Драч в травмпункте.
— Посмотрите сами в журнале учета, если не верите, — ответили ему в приемном покое.
Врачи скорой помощи тоже к таким больным не выезжали. Остается предупредить в комиссионных магазинах, побывать на рынке, вечером на разводе дать задание участковым уполномоченным. А пока надо зайти к начальнику.
Разговор у начальника был коротким. В помощь никого не дает. У всех есть не менее серьезные и важные заданиями у всех срочные. Ну, что ж! Надо искать пока одному. Не зайти ли на продуктовый рынок? Там иногда продаются разные вещи.
Не успел Иван Андреевич зайти на территорию базара, как сразу же остановился… Нет, не может быть. Такое только случается в кино. Среди снующих взад и вперед людей, старшему оперуполномоченному сразу бросился в глаза мужчина в белой рубашке. За спину у него был перекинут баян, который мужчина поддерживал левой рукой за ремень. Драч быстро приблизился к незнакомцу. Там ремень был оторван, как говорил Сапожников. А здесь не оторван и даже не заметно, что был оторван. Ловко, видно, прикрепил его на место.
Мужчина между тем подходил то к одной, то к другой торговке. Останавливался у тех, что продавали соленые красные помидоры. Брал те, что меньше помяты, тут же сразу толкал в рот. Сосал и причмокивал. Кожуру от помидора тут же бросал на прилавок и шел дальше. Драч обратил внимание, что разговаривал он как-то невнятно, и чувствовалось, что он выпивши.
— Ну, хватит закусывать! — Иван Андреевич похлопал по плечу баяниста. — Пойдемте со мной.
— Куда? Зачем? — осоловело отозвался пьяный.
— Правильно! Правильно! Заберите его в милицию! — обрадовалась одна из торговок. — А то он все утро ходит пробует, а покупать не хочет!
По дороге мужчина твердил, что он идет со свадьбы домой, что три дня на ней играл на баяне и хочет уже отдохнуть. Иван Андреевич не обращал на слова пьяного внимания. Пьяного плохо слушались ноги и Драчу приходилось поддерживать мужчину под руку.
В коридоре милиции старший лейтенант столкнулся с Сапожниковым.
— Вот хорошо, что вы здесь! Ну-ка посмотрите баян! Не ваш?
— Нет! — как-то поспешно сказал Иван Никандрович и, видимо, поняв, о чем думает старший оперуполномоченный, добавил: — Это не тот!
Досадно, но ничего не сделаешь.
— Дежурный! Пьяного в вытрезвитель!
— А знаете, я вспомнил! Этого грабителя я, по-моему, видел во дворе у соседки Кузнецовой Прасковьи! Он рубил у нее дрова!
— Вы говорите «по-моему», значит вы не уверены?!
Сапожников пожал плечами. Не точно, но все равно проверять надо.
Драч опять отправился в поселок станции Новая Металлургическая. Прасковья Кузнецова была неразговорчивой. Она больше отвечала на вопросы Ивана Андреевича пожатием плеч, чем словами. Она сообщила, что не знает, где живет и работает мужчина, рубивший для нее дрова, что зовут его Алик, лет ему примерно тридцать и просил он на пол-литра.
Опять небогато, но все же еще штрих, рисующий преступника, есть. Ласкательное имя и возраст. Хотя может быть имя не точное. Некоторые имеют такую привычку: в паспорте записано одно имя, а в быту себя называют другим. Алик! Алик! Как же его полное имя? Олег? Альберт? Да, долго придется искать. Минутку! А если…
— У вас родственники здесь в Челябинске есть? — у Ивана Андреевича был уже такой вид, как будто неизвестный Алик его больше не интересовал.
— Есть сестра Анастасия. Она живет на улице Артемовской в общежитии, — Прасковья отвечала неохотно и смотрела на солидного оперуполномоченного еще более отчужденно, чем вначале.
Драч поспешил на улицу Артемовскую. Вот общежитие. Оказывается мужское. Значит, Анастасия в нем работает, иначе ей здесь не разрешат жить. Надо поговорить сначала с другими работниками общежития, а потом уже с Анастасией, чтобы быть готовым к разговору с ней.
Иван Андреевич узнает, что к девушке ходит знакомый мужчина. Он уже немолод, по-русски говорит плохо… Кажется догадка оправдывается. Интересно, не Алик ли это?
С Анастасией старший лейтенант начинает разговор, сразу беря быка за рога.
— Когда последний раз был у вас Алик?
— Сегодня ночью, — смущаясь, тихо говорит Анастасия.
Драч утвердительно кивает головой, как будто это ему и так известно.
— Ну и… — нетерпеливо подталкивает он девушку, чтобы заставить ее рассказать все, что она знает об Алике.
— Ну, он пришел часов в двенадцать или позже. Я уже спала. Он принес баян с оторванными ремнями. Хотел его оставить, но я не взяла.
— О том ли мы человеке говорим? Где ваш знакомый живет, работает, как его фамилия! — снова подталкивает девушку Драч.
— Не знаю. Алик и все. Больше ничего про него не знаю.
— Часто он бывает у вас?
— Иногда каждый день ходит, а иногда и месяцами не заглядывает.
Досада какая! Придется кому-то здесь ждать этого молодчика. И ждать неизвестно сколько. Но ведь за это время он баян продаст. Надо спешить.
На всякие лады пытался продолжать разговор Иван Андреевич, но все бесполезно. Поиск бился о «не знаю», как о каменную стену. Когда Драч встал и устало направился наконец к двери, девушка сказала:
— Подождите! Он же у меня в комнате недавно своему начальнику писал заявление и кажется оставил его!
Анастасия начинает торопливо рыться в тумбочке, а Иван Андреевич, не удержавшись, подбегает и хотя знает, что не совсем прилично заглядывать в тумбочку девушки, все же через ее плечо смотрит, как быстрые руки хозяйки перекладывают разные вещицы. Вот и листок бумаги. Старший лейтенант нетерпеливо берет его. «Начальнику СУ Стальстрой от Кранберс»…
Поблагодарив девушку, старший лейтенант спешит к ближнему телефону.
— Да, есть такой, — отвечает ему женский голос. — Но он увольняется и отрабатывает последние дни!
Необходимо сразу же ехать на участок, где работает Кранберс. Хотя машина мчится по бетону шоссе очень быстро, Ивану Андреевичу хочется ехать еще быстрее. Ведь он идет по следу…
Наконец он на месте. Сотруднику милиции показывают высокого здоровяка. Драч подходит к нему.
— Как вас зовут?
— Алфред!
Имя он произносит, делая ударение на первом слоге и твердо произнося букву «л». Ага! Алик, значит Альфред!
— Вам придется пойти со мной в милицию! А там поговорим о баяне.
— Вы его уже забрали? — растерянно спрашивает Кранберс с сильным акцентом и, не ожидая ответа, добавляет: — Все! Опять попался!
Старший лейтенант настораживается. Почему «опять»? Очевидно, уже судим?
— Где раньше судились?
— На родине. В Прибалтике, — Альфред опускает голову. — А все пьянка! Быстро вы меня нашли. Вечером я бы продал баян. Покупатель уже есть.
Ну вот. Опять причина пьянка. Когда все же совершение преступления в пьяном виде будет считаться отягчающим обстоятельством? Когда будет такой закон? Ведь сколько раз уже говорилось об этом и писалось в газетах!
Драч идет в общежитие, где жил Кранберс. Баян с оторванными ремнями в комнате. Иван Андреевич направляется к Сапожникову. Вот и его неказистый домишко.
— А вы сомневались! — весело говорит Иван Андреевич.
Не слушая слов благодарности, он едет в райотдел. Там ждут другие дела!