Ночь волчицы

Глава 9 Глаза палача

Белые волны Джар куда-то несут меня. Я пустилась в это путешествие не по своей воле. Я могла бы остановить поток, удержать себя и даже покинуть Джар, но я хочу знать, кто зовет меня. Может, это моя валчица. Имала. Теперь она так далеко. Или Киаран. Может, он сейчас сказал мне не все, что хотел.

Я скольжу. Позволяю вести себя. Это ни день, ни ночь, я в вечной стране Джар. Мгновение, а может вечность, не знаю, сколько прошло времени. Брат мой, Тагор, как ты чувствовал это, когда жил в Сиде? И как ты чувствуешь это теперь? Туатанны научились жить в новом мире. А мы? Научимся ли мы жить вместе в этом столь древнем мире?

Я двигаюсь медленнее. Кажется, я узнаю это место. Ну да. Врата миров. Именно здесь… Нет, не могу поверить. Это он позвал меня! Он!

Фелим! Он здесь. Передо мной. Друид. Карон Катфад. Тот, кто подарил мне жизнь. И умер дважды.

— Здравствуй, Алеа.

Я знаю, чего ему стоит прийти сюда. Пройти через дверь. Надо говорить быстро.

— Здравствуйте, Карон.

Я называю его прежним именем. Которое он носил, когда встретил мою мать.

— У меня мало времени, Алеа. Но то, что я скажу, очень важно. К несчастью.

— Слушаю вас, друид.

— Ты можешь говорить отцу «ты», Алеа.

Мой отец. Я должна сдержать слезы. Он не должен видеть, как я плачу.

— Слушаю тебя.

— Маольмордха. Ты должна найти Маольмордху.

— Я помню это, Карон. Как я могла забыть?

— Слушай, Алеа. Ты должна быстрее найти его.

— Почему быстрее?

Он медлит. Не знает, должен ли говорить мне.

— Нет времени размышлять, Карон. Ответь! Почему быстрее?

— Потому что его надо убить раньше, чем исчезнет сайман.

— Значит, сайман должен исчезнуть?

— Ты последний Самильданах, Алеа. Ты до сих пор сомневаешься в этом?

Не сомневаюсь. Я Самильданах. Или то, что друиды под этим подразумевают.

— Как найти Маольмордху?

— Он во дворце Шанха.

— Где это?

— За морем, на маленьком острове, к востоку от Галабана.

Его фигура начинает расплываться. Он возвращается в мир мертвых. Надо спешить.

— Его обязательно убивать?

— У Маольмордхи ариман. Ариман нужно уничтожить до того, как исчезнет сайман, Алеа… Потому что если ариман останется… Если он останется… Алеа, у меня нет времени. Чтобы уничтожить ариман, ты должна убить Маольмордху. Только ты можешь это сделать.

— А иначе нельзя?

Он уже исчез. Вернулся в мир мертвых. Убить Маолъмордху. Уничтожить ариман. Но… Разве Фингин был не прав? Разве не должна я найти другой способ?

Фелим. Отец мой. Почему же все должно было случиться именно так?

Он ушел. Прощай, Фелим. Теперь я могу плакать. Здесь.

Ферен Ал'Роэг сидел с большой зале северного крыла дворца Риа, где, как всегда по утрам, читал одну из книг, подаренных ему епископом Эдитусом. Ему столько еще предстояло открыть в этих прекрасных томах! Все эти знания, которых друиды и гаэлийцы были лишены, таятся на этих страницах, у него под рукой! Он сам этого добился. Он смог открыться христианству и знанию прежде своих врагов. И завтра он всех их разгромит. Потому что он решился на то, чтобы измениться. Все очень просто.

Во всяком случае, он надеялся на это. И теперь он ждал новостей от генерала Данкрэ. Он не сомневался в том, что тому удалось захватить Тарнею. И что его грандиозный план по завладеванию островом сможет осуществиться.

Граф закрыл книгу. В дверь залы стучали. Он поднял глаза. Зала была пуста, как и каждое утро. Никто не имел права беспокоить его здесь. Потому что в эти часы одиночества Ферен Ал'Роэг мог размышлять. Оценивать настоящее и рассчитывать будущее по страницам книг.

— Войдите! — крикнул он, раздумывая, кто посмел докучать ему.

Большая дубовая дверь медленно отворилась, и ее скрип отозвался эхом в просторном зале. Из-за двери появился прево Аламбер с мрачным выражением на лице. Он пересек богато убранное помещение под раздраженным взглядом графа.

— Господин граф? — пробормотал он, подходя к широкому креслу.

Ал'Роэг со вздохом положил книгу на колени.

— Аламбер! Вы знаете, что я не люблю, чтобы меня беспокоили во время чтения.

— К сожалению, господин граф, я полагаю, что три новости, которые я вам принес, не терпят отлагательства.

Ал'Роэг нахмурился:

— Говорите…

Прево сглотнул и произнес:

— Армия Самильданаха разбила генерала Данкрэ в Тарнее.

Граф уронил книгу на пол.

— Этого не может быть! — выдохнул он.

— С ней были друиды Сай-Мины, они захватили город и обосновались там. Похоже, народ Сарра на их стороне.

— Как Данкрэ мог понести столь жалкое поражение? Это страшная беда, прево, страшная!

Граф встал и покачал головой. Данкрэ был его лучшим полководцем. Кто мог подумать, что в Тарнее его ждет поражение. Теперь будет трудно обойтись без его ценных советов… Что до потери Сарра, это может испортить все планы. Ну и дурак же он был, что не предвидел такой неудачи! Три тысячи человек! Следовало отправить туда вдвое больше!

— А две другие новости? — сурово спросил он. — Вы говорили, что их три.

Аламбер кивнул:

— Королева Амина Галатийская убита.

— Что? Но кто это сделал?

— Один сумасшедший. Ничтожный человек, его никто не знает.

— Господи Иисусе! Как это могло произойти?

— Это еще не все, — продолжал прево, желая поскорей договорить до конца. — Графу Бизанийскому перерезали горло.

Ал'Роэг рухнул в кресло. Он не мог поверить своим ушам. Он пристально смотрел на прево и раздумывал, врет он или просто ошибся, но вряд ли это было возможно. Аламбер, конечно, говорил правду.

— Королева, граф Бизанийский… Это меняет все! Прево, через час соберите моих генералов и советников. Мы должны как можно скорее что-нибудь предпринять!

Алеа попросила оставить ее одну. Хотя бы на несколько часов. Новость о смерти Амины разбила ей сердце, и ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы не заплакать на глазах у друзей. Но теперь, сидя одна в комнате в тарнейском замке, она выплакала все свои слезы.

Ей не хотелось думать и понимать, просто выплеснуть свое горе. Для девушки ее возраста это был слишком тяжелый удар судьбы. Судьба. Мойра. О, если Мойра существует, как она может быть столь жестока? Как может она столь долго и столь безжалостно обрушивать свои удары на столь юную девушку?

Алеа уже час лежала на кровати, спрятав голову под подушку, и тут в дверь постучали.

— Алеа! Это я, Кейтлин. Впусти меня!

Девушка не шевельнулась. Она хотела побыть одна. Она же сказала, что не хочет, чтобы ее беспокоили. Она не хочет, чтобы ее утешали.

— Да открой, говорят тебе!

Алеа знала — Кейтлин не отступит. Она же бродячая актриса. Если что взбрело ей в голову, с пути ее не свернешь. Раз ей не открывают, она будет стучать, пока не сведет Алею с ума.

Девушка глубоко вздохнула, перевернулась на спину, вытерла слезы, встала и пошла открывать.

Актриса улыбнулась ей, на цыпочках входя в комнату. Алеа снова заперла дверь, опять легла на кровать и повернулась к Кейтлин спиной.

— Алеа, — начала актриса, — ты знала, что Киаран, друид, из тех, что к нам присоединились… Ты знала, что он мой дядя?

Девушка не ответила.

— Я нашла дядю! — радостно воскликнула Кейтлин. — Я так давно его не видела! Ну ладно, тебе это безразлично… Но у меня есть еще одна хорошая новость.

Алеа пожала плечами. Актриса разговаривала с ней как с ребенком. Но ведь у нее совсем не детское горе. Глубокое горе, которое не стереть никакими словами.

— Эрнан, Архидруид, решил посвятить Мьолльна в барды.

Алеа не ответила. Ей хотелось бы услышать эту новость в другое время. Да, она бы хотела этому порадоваться. Наконец-то сбылась мечта ее старого друга стать бардом. Но горло ее сжималось, мешая говорить. Как же ей было плохо!

— Алеа, ты несправедлива.

Кейтлин подошла и села рядом с Алеей на кровати. Она ласково провела рукой по темным волосам девушки.

— Ты не хочешь ни с кем говорить, а ведь ты сама, когда я потеряла брата, который был для меня всем, ты ведь пришла ко мне и говорила со мной.

Алеа помнила. Но ее это совсем не утешило, а, наоборот, опечалило.

— А помнишь, что ты мне сказала?

Сдерживая подступавшие к горлу рыдания, Алеа кивнула и снова уткнулась в подушку. — Ты сказала слова, которые я никогда не забуду. Вот они: «Я знаю, что это не вернет тебе брата, но хотя я и знала его очень мало, его лицо навсегда останется в моей памяти. А ты всегда будешь моей подругой». Что-то в этом роде…

Алеа протянула актрисе руку.

— А потом ты мне сказала: «Спасибо, старшая сестра». Знаешь, почему ты мне это сказала? Чтобы я поняла, что раз я потеряла старшего брата, то теперь я обрела младшую сестру. Ты предложила стать моей младшей сестрой. И мне это было так приятно, Алеа. В тот день я не могла тебе это сказать, но мне было так приятно. А сегодня с тобой то же самое. Ты потеряла подругу, с которой вы раньше были неразлейвода, но ты обрела дружбу тех, кто тебя окружает. Фингин, Мьолльн, я… Ты нашла брата, Тагора, и любимого — Эрвана. С Аминой тебя связывали воспоминания. Лучшие воспоминания детства. А воспоминания, Алеа, бессмертны. Никто их у тебя не отнимет. Смерть ничего не может отнять. Они будут принадлежать тебе вечно. Мне почему-то кажется, что если бы ты встретилась с Аминой сегодня, эти воспоминания были бы испорчены. Может, это и к лучшему. Храни самые счастливые воспоминания, сестричка.

Кейтлин встала. Наклонилась к Алее, поцеловала ее в макушку и вышла, ни слова не говоря.

Алеа лежала, по-прежнему не шевелясь, в горле стоял тот же ком, но теперь она улыбалась. Правда, с грустью, но это все же была улыбка.

Потому что она знала, что Кейтлин права.

— Мы должны напасть на Провиденцию, пока галатийцы не оправились от потрясения, — твердо заявил Ферен Ал'Роэг. — Король и королева умерли бездетными, у Галатии нет престолонаследника. Лучшей возможности нам и не снилось.

Граф восседал во главе стола. Он оделся по-военному, дабы подчеркнуть, что настало время для битв.

— Но есть эта Алеа Катфад! — озабоченно заметил генерал Рутер. — Ее нельзя недооценивать! Посмотрите, что произошло в Тарнее…

— Не надо преувеличивать! — возразил генерал Аслей. — Мне известно, что эта девчонка творит чудеса, но у нее не хватит времени собрать большую армию, если мы будем действовать быстро.

— Нет, — сказал граф, — Рутер прав. Мы должны быть очень осторожны. Мы с Данкрэ совершили ошибку, недооценив ее, и всем известно, чем это кончилось. Я сегодня же пошлю в Тарнею лазутчиков. Хватит ли нашей армии и армии Темной Земли, если Алеа заключит союз с Галатией?

— Сколько человек мы можем послать на войну? — спросил прево Аламбер, которого граф попросил записывать все, что будет сказано на этом собрании.

— На мой взгляд, — ответил генерал Рутер, — если мы хотим оставить здесь достаточно людей, чтобы защищаться в случае нападения Самильданаха, то мы можем отправить не больше двенадцати тысяч солдат. Темная Земля сможет дать семь тысяч, так что нас будет чуть меньше двадцати тысяч.

— Я бы сказал, чуть больше, — вмешался Аслей, подняв руку, — но для верности можно сказать: двадцать.

— Сколько солдат насчитывает сегодня армия Галатии? — продолжал прево.

— Во времена Эогана, — отвечал Аслей, — говорили, что их двадцать пять тысяч.

— Если Алеа вступит в бой, дело может кончиться плохо, — заметил Рутер. — А ведь с ней еще друиды, да и Бизань легко может вмешаться! В целом мы приходим к прежней расстановке сил…

— Но при этом Галатия пребывает в состоянии развала, — заметил граф. — Ею никто не управляет.

— Да, — согласился Рутер, — но, с другой стороны, никогда вероятность того, что Бизань включится в войну, не была так высока! Теперь, когда Карла Бизаньи избавилась от отца, Бизань может отказаться от положения беспристрастного наблюдателя. Господин граф, нет уверенности в том, что мы выиграем эту битву!

— Уверенности нет никогда, генерал, но если мы сейчас же не вмешаемся, будет хуже. Мы не должны дать Галатии время прийти в себя. Если нам повезет, смерть королевы приведет к общему упадку, и часть войск королевства будет не способна действовать.

— Если повезет, — с сомнением повторил Рутер.

— Или если Бог поможет, — добавил Аслей.

— Бог не очень-то помог Данкрэ в Тарнее, — заметил первый генерал.

Граф сверкнул на него глазами:

— Бог был с нами в битве против туатаннов, и он будет на нашей стороне, если мы нападем на Галатию! Я лично хочу верить в эту победу. Мы заслужили ее, и Гаэлии она нужна, страна наконец-то освободится от темной власти друидов и бессильных галатийских правителей.

Генералы промолчали. Всем было ясно, что столкновения не избежать.

— Пусть отправят гонцов в Темную Землю, чтобы Мерианд и Эдитус присоединились к нам, — приказал граф, вставая. — Я хочу, чтобы они догнали нас по дороге в Провиденцию.

— Чтобы армия Темной Земли смогла нас догнать, лучше обогнуть хребет Гор-Драка с юга, — предложил Аслей. — Так мы прикроем северную сторону, если нападет Алеа.

— Согласен, — кивнул Ал'Роэг. — Так и поступим. Армии встретятся в Атармайе. Мы не можем больше ждать. Война должна состояться. Нет более подходящего времени. Генералы, вы знаете, что вам теперь делать.

Бёли пришлось потребовать публичной казни Альмара Каэна.

Центральная площадь Провиденции была черна от толпы. Народу собралось больше, чем на королевскую свадьбу. Общее настроение в городе было глубоко подавленное. Галатийцы не успели полюбить эту странную королеву с крутым нравом, но больше всего их беспокоило, что у нее не осталось преемника. Впервые за много лет Галатия оказалась без правителя, осиротела, и королевство понемногу начала охватывать паника. Галатийцы пережили слишком много потрясений за короткое время — свадьба короля, потом его смерть, правление Амины, приезд во дворец друидов, посвящение королевы в сан и ее убийство… От всех этих сложных и трагических событий у галатийцев голова шла кругом. Сейчас Бёли и друиды сохраняли видимость власти, но что будет завтра?

Присутствовать на казни того, кто поверг страну в еще больший хаос, значило для людей почувствовать свою сплоченность. Объединиться. Идти вместе. Вместе творить историю. Слиться в порыве горя и возмущения. Их было гораздо больше, чем ожидали приближенные советника Бёли. В толпе чувствовалось нарастающее волнение.

Советник королевы восседал вместе с друидами и военными на королевской трибуне, нависавшей прямо над плахой, на которой должно было свершиться четвертование. Вот-вот приведут арестованного.

— Вы собираетесь назначить нового Архидруида? — спросил Бёли, наклонясь к Хенону.

Друид кивнул:

— Да, если мы хотим сохранить Совет, мы обязаны избрать нового Архидруида. Я предложу себя на это место.

— Конечно.

Хенон добился своего. Он хотел стать Архидруидом, но королева помешала ему, заняла его место. Смерть Амины ему наверняка на руку. Как и многим другим. Мне бы тоже стоило радоваться, я не могу простить ей убийство Эогана, да это и удобный случай возвыситься, но все же… Мне все-таки грустно. В королеве было что-то трогательное. Она была так молода. И так одинока! А ее смерть стала новым несчастьем.

— Но, по правде сказать, — заметил Великий Друид, — сейчас это не самое главное, верно? Нужно найти короля.

Да, нужно найти короля. Как Сарру и Бизани — новых графов. Если только дочь Бизаньи не останется править! Все так быстро меняется!

— У Эогана и Амины нет никаких родственников. Даже племянников нет, — сказал Бёли. — Мы еще будем выяснять, нет ли какого-нибудь двоюродного брата, но, я думаю, он бы уже объявился…

— Почему бы не провозгласить королем друида? — отважился предложить Хенон, глядя прямо перед собой.

Какая наглость! Не верю своим ушам. Этот Хенон мне все более и более неприятен! Сначала предал своих, бежав из Сай-Мины, а теперь готов переступить через труп королевы, чтобы сесть на трон! Не думал я, что друид может так подло приспосабливаться к обстоятельствам… Этому явно не хватает утонченности.

— Вы шутите?

— Отчего же? — возразил Великий Друид. — Мы же согласились сделать вашу королеву Архидруидом. Разве Совет и королевство не едины отныне? После смерти Амины было бы справедливо, чтобы ее место занял новый Архидруид…

— Это было бы вам на руку! — воскликнул Бёли, не зная, смеяться ему или тревожиться.

— Совет долго руководил делами Гаэлии на расстоянии. Мы согласились покинуть Сай-Мину, чтобы прийти сюда, потому что считали, что наш долг перед островом требует еще большей вовлеченности. Я считаю, что лучше нас никто не сможет управлять Гаэлией.

Совет, видите ли, долго руководил делами Гаэлии на расстоянии! Настала пора перемен! Не друиды должны управлять Гаэлией!

— Слушая вас, можно подумать, что это вы подослали королеве убийцу…

— Что вы говорите! — возмутился Хенон. — Тут речь не о борьбе за власть или чьих-то желаниях, советник, все дело только в управлении страной и логике. Признайте, что при дворе нет никого, кто мог бы управлять островом, только Совет, который долго делал это в тайне, а теперь обосновался в Провиденции.

Напротив, вы худший из тех, кто мог бы занять трон, бедный мой друг! Надо поставить его на место. Надо показать, что путь к трону закрыт. Что королевская власть сильна по-прежнему.

— Приняв вас в Провиденции, королевство вернуло вам власть и связи, которые вы утратили. Не Совет оказал нам услугу, а Провиденция была столь великодушна, что приняла вас. Радуйтесь тому, что сохранили свое положение, и не надейтесь на большее.

Это поумерит его прыть!

— Должен ли я понять, советник, что вы сами желаете стать королем?

— Это решать не мне и не вам. Давным-давно подобное уже случалось в королевстве. Король умер, не оставив наследников. И в этом случае по традиции генералы должны выбрать нового правителя. Так что посмотрим, что они скажут.

Вряд ли они выберут старого озлобленного друида!

— Вот они! — сказал Бёли, указывая на мрачное шествие, появившееся на площади.

И действительно, под каменной аркой, стоявшей у главного, северного, входа на площадь, показалась большая повозка. На козлах сидел палач, одетый в черное, лицо его скрывал толстый длинный капюшон, он то и дело натягивал вожжи, не давая лошадям перейти на рысь. Ведь когда собравшиеся увидят лицо приговоренного, они начнут кричать, и тогда лошади могут испугаться и понести.

Мясник Альмар Каэн, человек, убивший королеву шагал сзади со связанными руками. Его шею обвивала веревка, другой конец которой был привязан к телеге. Глядя пустыми глазами, он шел спокойно, точно не слышал гневного воя толпы. Босой, израненный — его наверняка пытали всю ночь, — он выглядел таким безучастным, как будто уже умер.

За повозкой следовали четверо помощников палача, тоже со скрытыми лицами. Их черные как смоль одежды не приковывали взглядов толпы. Народ смотрел только на человека, шедшего на смерть. На этого безжалостного убийцу, обезглавившего королевство.

Бёли сжал подлокотники кресла. Многие годы в Провиденции не устраивали казней. Король приговаривал преступников к изгнанию, наверняка потому что сам не мог смотреть на убийство. Но в этот раз Бёли не мог противостоять двору. Остальным хотели преподать суровый урок. Генералы, вельможи, советники… Все требовали публичной казни. И по лицам в толпе и злобным крикам с требованием отмщения, разносившимся по площади, можно было судить, что народ хочет того же.

Выехав на середину площади, повозка палача остановилась. Возница не спеша слез с козел, отвязал Альмара и подвел к плахе, состоявшей из двух бревен, сколоченных крестом и положенных горизонтально. Вместе с помощниками он уложил на нее осужденного и привязал. Привязать следовало таким образом, чтобы было удобно четвертовать, а это требовало известного умения.

Альмар совсем не сопротивлялся. Он покорно улегся на бревна, вытянул руки, чтобы их могли привязать, и, широко разинув рот, глядел в облака, спокойно ожидая смерти, которой, по всей видимости, не страшился. Он ждал ее, как ждут старого знакомого.

Или попросту не понимал, что сейчас умрет.

В толпе нарастало волнение. Мужчины и женщины кричали, плевали, бросали в преступника камни. Королевская гвардия с трудом сдерживала натиск толпы, напиравшей на приговоренного, словно хотела его раздавить. Проглотить.

К каждой конечности Альмара привязали лошадь. Теперь он был готов к казни.

Бёли охватил трепет. Сидя высоко над толпой, он не мог понять всеобщего ликования. Этой жажды крови. Желания видеть смерть.

Как они могут на это смотреть? И требовать этого? Вот что значит толпа. Сегодня они потрясены убийством, а завтра готовы сами убить. Сколько здесь женщин? Сколько матерей? И сколько преступников, которые могут занять его место?

Крики раздавались все громче. Волнение в народе становилось все сильнее. Из толпы поднимались злобно сжатые кулаки.

Тут палач вынул из телеги большие клещи из закаленного железа и поднял их высоко над головой, чтобы показать собравшимся. Галатийцы откликнулись бурными криками.

— Смерть ему! Смерть! — кричали они, хлопая палачу.

Тот подошел к Альмару. Встал с правого бока. Потом клещами вырвал кусок плоти из его бедра и руки. Тело вздрогнуло, полилась кровь, но Альмар не издал ни малейшего звука. Даже не моргнул глазом.

Палач замер рядом с ним. Такого ему еще не доводилось видеть. Во время этой предварительной экзекуции перед четвертованием приговоренные кричали сильнее всего. Потому что боль была невыносима, но еще и потому что у них оставались силы. Альмар же не чувствовал ничего.

Палач покачал головой и обошел жертву с другой стороны. Пытка повторилась. Бедро, рука. Теперь из четырех конечностей была вырвана плоть. Можно начинать четвертование.

Он отступил назад. Толпа неистовствовала. Теперь уже трудно было понять, были то крики ненависти или к ним уже примешивались вопли ужаса при виде брызнувшей крови, которая ручьем лила из раненых рук и ног.

Палач поднял руку, помощники сели на лошадей и стали тянуть в разные стороны. Четыре веревки натянулись, затрещали мышцы. Глаза Альмара были по-прежнему широко открыты, и даже казалось, что он улыбается.

Лошади стали выбиваться из сил. Мышцы не поддавались. Плоть кое-где разрывалась, но в остальных местах держалась крепко. Внезапно одна из рук оторвалась. Упала наземь, и лошадь протащила ее за собой. И на этот раз толпа взвыла уже от ужаса.

Палач, видя, что три другие лошади не справляются, схватил из телеги большой топор, подошел к изуродованному телу Казна и принялся лихо рубить одну за другой оставшиеся конечности.

Наконец, лошади довершили четвертование. Мускулы лопнули и кости треснули одновременно. Окровавленный торс Альмара Каэна, который больше ничто не удерживало, перевернулся и тяжело рухнул на землю.

Его глаза были по-прежнему открыты.

Трудно было узнать человеческое тело в этом окровавленном обрубке с лохмотьями плоти, но глаза, глаза были по-прежнему полны жизни! Внезапно, словно осознав, какой ужас свершился у нее на глазах, толпа стихла. Смолкли крики. Опустились кулаки. Кто-то даже заплакал, не сумев удержаться.

— Никогда больше не желаю при этом присутствовать, — пробормотал Бёли с трибуны, не совсем понимая, говорит ли он про себя или вслух. — Никогда больше.

Хенон положил руку ему на плечо:

— Однако будущему королю следует привыкать к подобному зрелищу.

Бёли покачал головой. Он не хотел говорить. Не хотел снова спорить со старым друидом.

— Ну же, Бёли, это всего лишь смерть, — продолжал Хенон со вздохом. — Конечно, не самая изящная, но это только смерть. Завтра, когда Харкур будет у ворот Провиденции, мы увидим их тысячи.

— Вы думаете, Харкур нападет? — спросил Бёли, опуская глаза, чтобы не смотреть на площадь.

— А вы в этом сомневаетесь? Подумайте! Само собой, они воспользуются нашим междуцарствием. Потому-то вы и должны как можно скорее избрать нового короля.

Хенон, улыбаясь, встал, прошел позади Бёли, хлопнул его по плечу и величественным шагом удалился с трибуны.

Средь бела дня, пока друзья помогали восстанавливать и по-новому обустраивать город, Алеа спустилась в подземелье замка.

Маленькая винтовая лестница уходила под башню и крепостной вал так глубоко, что каменные стены были ледяными и влажными. Алеа спускалась по ступенькам, стараясь не поскользнуться, в руке она держала факел.

Затхлый воздух и темнота напомнили ей тюрьму в Риа, куда ее бросил граф Харкура. Те малоприятные ощущения, которые испытываешь, когда вынужден находиться в заточении под землей. И ей казалось недостойным подвергать харкурского генерала такому же наказанию, хотя в этом была бы забавная насмешка судьбы. Во всяком случае, не такой пример хотела она подать Гаэлии. Про себя она решила, что попросит Эрвана устроить наземную тюрьму в таком месте, куда сможет проникнуть хоть немного солнца.

Скоро она дошла до длинного коридора застенков, где за столом разговаривали двое стражников. При виде девушки они встали по стойке «смирно», это рассмешило Алею.

— Пожалуйста, сидите! Где Данкрэ?

— Я здесь! — раздался крик генерала в другом конце коридора, сквозь решетку его камеры просунулась рука.

Алеа взяла табурет из-под стола и пошла по проходу. Здесь никого не было. Эрван потребовал, чтобы генерала поместили в отдаленную камеру. Другие пленники находились в карцерах западного крыла замка.

— Добрый день, Данкрэ, — сказала она, ставя табурет перед камерой генерала.

— Сомневаюсь, что он действительно добрый…

Генерал изменился. Не прошло и двух дней, как он сидел в карцере, а его кожа побледнела, глаза покраснели, под ними пролегли тени. Щетина придавала ему свирепый вид. Он был в той же одежде, что и в ночь штурма, — те же рваные холщовые штаны, рубашка, давно утратившая белизну, и кожаная куртка.

— Данкрэ, я здесь не затем, чтобы шутить. Вы пленник, много людей там, наверху, хотели бы вас повесить…

— Буду только рад! — цинично осклабился генерал.

— Амина Галатийская и граф Бизаньи убиты.

На этот раз генерал не нашел что ответить. Улыбка исчезла с его лица.

— В одно и то же время? — спросил он наконец, пытаясь осознать, что произошло.

— Да, почти. Амина была убита безумцем, и я подозреваю, что его послал Маольмордха, а убийство графа было совершено по приказу его дочери, которая, разумеется, захватила власть.

Генерал откашлялся:

— Это вам прибавит забот!

— Почему мне?

— Потому что Ал'Роэг воспользуется этим, чтобы захватить Галатию… Не знаю, зачем я вам это говорю, вы бы и сами это узнали!

— Вы хитроумный полководец, Данкрэ, но не умеете проигрывать!

— О, вам известно, что я не такой уж хороший полководец, как я думал. Если бы я привел на две тысячи солдат больше, вы бы никогда не вошли в город.

— Так ли это? Что вы, Данкрэ, неужели вы думаете, что ваши две тысячи солдат могли остановить то, что устроили мы с друидами? Сомневаюсь, генерал!

Офицер поморщился:

— Ваши друиды не всесильны… Мы обратили их в бегство, позвольте вам напомнить.

— Там не было меня, — возразила Алеа.

— Глядите-ка! Да вы, оказывается, еще более самонадеянны, чем мне говорили.

Алеа улыбнулась:

— Признаюсь, что я такой стала. Но, учитывая некоторые события, я могла бы возгордиться еще сильнее, не так ли?

— Что вам от меня нужно? — перебил генерал.

— Честно говоря, не знаю. Я пришла по двум причинам. Прежде всего, вопрос о положении дел: я хотела узнать ваше мнение о том, чего нам следует ожидать. И потом, была еще личная причина. Я хочу научиться прощать.

Генерал вытаращил глаза:

— Прощать? Я не нуждаюсь в прощении!

Алеа опять улыбнулась.

— Тогда поговорим о делах, — предложила она.

— Вам нужен совет? Вот он: повесьте меня, и делу конец!

— Вы считаете, что Харкур нападет на Галатию? — не отставала Алеа.

Генерал молчал.

— Ну же, Данкрэ. Если бы вы были в Риа, что бы вы посоветовали графу Ал'Роэгу?

Но Данкрэ по-прежнему хранил молчание. Он скрестил на груди руки и смотрел дерзко и вызывающе.

— Ладно, — сказала Алеа. — Значит, о делах вы говорить не хотите. Тогда вернемся к другому вопросу.

— Какому еще вопросу?

— Я вас прощаю, Данкрэ.

— Что?

— Я прощаю вам все смерти, в которых вы виновны.

— Вы издеваетесь? — вскинулся генерал.

— Уничтоженных туатаннов, саррцев, тарнейцев. Я прощаю вам детей, которым пришлось бежать, графа, которого вы повесили. Я прощаю вас, Данкрэ.

— Прекратите, хватит!

Данкрэ встал, подошел к решетке и нахмурился, словно чтобы напугать Алею.

— Я прощаю вас за всех солдат Харкура, которых вы погубили, поведя на войну. Прощаю за их овдовевших жен и осиротевших детей. Я прощаю вас за все это, Данкрэ.

— Замолчите! — вне себя завопил генерал.

— Вы считали убитых, Данкрэ? Если бы я захотела сосчитать тех, чья смерть на моей совести, вряд ли у меня бы это вышло. Если я хочу простить это себе, я должна сначала простить вас.

— Вы сумасшедшая! — еле слышно произнес генерал, отошел от решетки и снова сел.

— Скажите, Данкрэ, теперь, когда вы потеряли Тарнею: ради чего умирали ваши солдаты?..

Генерал потупил глаза, он не хотел слушать Алею, не желал ее больше видеть.

— Ответьте, Данкрэ! Теперь, когда город освобожден, считаете ли вы, что смерть ваших солдат оправданна?

— Такова война, — рявкнул генерал.

— А война — ваше ремесло, я знаю.

Алеа глубоко вздохнула, потом поднялась, вернулась к столу стражников, взяла ключи от камер, снова поделила к решетке, за которой сидел генерал, и открыла ее. Взяла табурет, вошла в карцер, заперла за собой дверь и села напротив Данкрэ.

— У вас в жизни есть иные увлечения, кроме войны?

Генерал удивленно поднял брови:

— Что?

— Увлечения. Например, у моего друга Мьолльна — волынка…

Данкрэ не сдержал улыбки. Недоверчиво покачал головой. Надо признать, она совершенно необычная девушка.

— Не знаю, — наконец пробормотал он. — Мне нравятся настольные игры, фидчел, например.

Алеа хихикнула:

— Нет! Это не считается! Это то же, что и война, только в уменьшенном размере! Вы наверняка любите что-нибудь еще, Данкрэ.

— Нет, больше ничего…

— Живопись? Танцы? Музыку? Может, путешествия?

— Нет, — повторил генерал, — я целиком принадлежу своей службе.

Алеа кивнула:

— Понятно. Жаль, потому что, когда вы больше не будете нужны, вам нечего будет делать…

— Я всегда буду нужен…

— Разве? Сейчас, например, кому вы можете быть полезны?

Генерал вздохнул:

— К чему вы клоните? Хотите, чтобы, пока есть время, я занялся живописью?

Алеа улыбнулась:

— Об этом я не думала, но это неплохая идея… А пока вы все-таки можете оказать услугу…

Генерал засмеялся:

— И вам понадобился весь этот разговор, все эти уловки, чтобы заставить меня ответить? Помилуйте, барышня, вы же говорите с генералом, а не с мальчишкой!

Алеа кивнула. Она поняла, что настаивать бесполезно. Встала, взяла табурет и вышла из камеры.

— До свидания, генерал, — сказала, запирая решетку. — Я иду наверх, туда, где история будет вершиться без вас.

Она помахала ему рукой и отвернулась. Прошла коридор, сунула табурет под стол и отдала ключи страже.

— Подождите! — крикнул генерал с того конца коридора.

Алеа улыбнулась. Голос Данкрэ эхом прокатился по старым каменным стенам. В нем чувствовалось все смятение генерала. Его страх, злоба и отчаяние.

— Конечно, Ал'Роэг нападет! — крикнул Данкрэ, чтобы задержать Алею. — Он постарается сделать это как можно скорее, пока Галатия не собралась с силами. Он наверняка уже выступил в поход.

Генерал говорил торопливо, голосом, полным отчаяния. Значит, он не такой уж кремень, каким казался. Вцепившись руками в решетку, он кричал, не зная, слышит ли его Алеа, здесь ли она еще.

— Ну что, — продолжал Данкрэ, цинично усмехаясь, — вам нужны еще более точные сведения? Готов биться об заклад, что Рутер будет командовать конницей, а Аслей возьмет на себя пехоту.

Алеа стояла неподвижно и молчала, продолжая улыбаться. Она решила еще немного подождать. Генерал в своем отчаянии еще многое сможет рассказать.

— Алеа! Вы здесь? — кричал генерал. — Вам этого мало? Что еще вы хотите услышать от меня? Что Мерианд Мор, граф Темной Земли, тоже присоединится? Да, это так. Хоть и не по своей воле, дурень несчастный. Да уж, Ал'Роэг провел его, как мальчишку! Алеа! Вы слышите меня?

Алеа подмигнула изумленным стражникам и вернулась обратно. Она шла молча, зная, что Данкрэ прислушивается к звуку ее шагов. На полпути она остановилась. Нельзя, чтобы он ее видел. Пусть его тревога продлится подольше.

Девушка присела спиной к решетке за две камеры до карцера генерала.

— Допустим, — спокойно сказала она. — Харкур и Темная Земля нападут. Но в какое именно место они нанесут удар?

— Это будет Провиденция, конечно! Алеа! Подумайте! Куда им еще идти?

— Куда угодно, чтобы принудить Галатию разделить войска.

Генерал издал горький, хриплый стон. Алеа услышала скрип. Видимо, Данкрэ, прислонившись к стене, медленно опустился наземь.

— Нет, — проговорил он устало, — графу нужен большой, решающий бой. Потому что он наверняка знает — это его последняя надежда. Он знает, что Галатия в конце концов оправится и что вы, Алеа, обретете силу. Нет, Алеа, битва состоится в Провиденции, и это будет великая битва.

Алеа вздохнула. Она знала, что генерал вряд ли ошибается.

— А Бизань? — спросила она.

— Бизань? Если дочь графа захватила власть, то наверняка потому, что ей надоело бездействие отца, верно?

— Или она просто жаждет власти…

— Нет. Надо накопить известную долю ненависти, чтобы решиться на убийство собственного отца…

Алеа была ошеломлена. Это соображение навело ее на мрачные мысли.

— Вы думаете, она вступит в войну? — спросила она.

— Не знаю. Возможно. Если она сочтет, что должна придать себе больше веса в глазах Галатии. Харкур наверняка задает себе тот же вопрос. И то же самое они хотят знать про вас.

Алеа промолчала.

— Вы пойдете туда? — спросил генерал. В ответ тишина.

— Послушайте, Алеа, я вам все рассказал… Ответьте мне! Вы туда пойдете?

Девушка встала и подошла к камере генерала. Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Если я пойду туда, Данкрэ, есть ли хоть маленькая надежда помешать этой войне?

Генерал колебался. Он смотрел на девушку с горечью. Но это уже был другой человек. Он кое-что понял. Понял, что борьба бесполезна. И понял, что, возможно, он ошибался. А если он ошибался, то единственное, что он еще может, — это исправить свои ошибки.

Ему пришлось признать еще одну вещь. Эта девушка была самым удивительным существом, которое он когда-либо встречал. Самым волнующим и искренним.

Почему же не дать ей надежду? Рискуя потерять все, он решил довериться ей.

— Нет, Алеа. Вы не сможете помешать этой войне. Уже слишком поздно. Ни одна из сторон вас не поддержит. И никто не послушает. А если послушает один, другой тут же воспользуется этим, чтобы уничтожить противника. Эта война состоится, Алеа.

— Тогда какой смысл? — воскликнула Алеа. — Зачем мне подвергать своих людей опасности, если это никого не спасет?

Она закрыла глаза.

— И в то же время, — снова заговорила она, — именно там все решится, не так ли?

Генерал кивнул.

— Что бы вы сделали на моем месте? — спросила Алеа.

Генерал в изумлении поглядел на нее:

— Вы спрашиваете у человека, которого только что победили, что бы он сделал на вашем месте? — Данкрэ в недоумении воздел руки к потолку. — Вам совершенно ни к чему так щадить меня!

— По-другому я не могу. И я доверяю вашему суждению. Знаете, генерал, ведь мой замысел против вас не сработал.

— Ваш замысел?

— Наводнение…

Генерал с улыбкой кивнул.

— Итак — продолжала Алеа. — Что бы вы сделали на моем, месте?

И Данкрэ дал ответ. Он ответил искренне. И Алеа знала, что была права, прощая его.

Граф Мерианд Мор сумел собрать восемь тысяч человек, чтобы отправиться в Атармайю, где, как он знал, через несколько дней его будет ждать Ферен Ал'Роэг.

Солдаты были настроены сурово. Они снова шли на войну, которая наверняка станет самой кровопролитной из всех. И возможно, последней. Хорошо бы, если последней. Слишком много темноземельцев погибло. Слишком много мужей не вернулось в далекие деревеньки Темной Земли. Однажды войны должны прекратиться. Надо начать все восстанавливать. Ради руин не стоит сражаться.

Однако Мерианд был рад отправиться в Атармайю. Не то чтобы он любил войну больше солдат, а просто надеялся таким образом избавиться от епископа Эдитуса. С каждым днем Мерианд думал о нем все хуже. Главное, что не давало ему покоя, на какие особые права тот может расчитывать. Это не он вел солдат в бой. Не он терял близких, и не он видел, как погибали семьи за свою страну. Да у него и не было родины, он ничем не дорожил. Одной только верой в Бога, как он говорил. Но разве этого достаточно, чтобы бросать вызов правителям королевств? Разве этого достаточно, чтобы понукать другими? Достаточно, чтобы диктовать другим, как себя вести и как жить?

Мор согласился принять христанство, потому что победа, которую подарил ему Харкур, показалась ему… волшебной. Он согласился креститься, потому что этот Бог казался милосерднее Мойры. Но сейчас он начинал задумываться, не совершил ли ошибки. Не обманули ли его?

Мало-помалу Бог любви, каким его представили, превратился в Бога различий, Бога презрения и обязанностей. Вместо того чтобы помогать Темной Земле развиваться, религия сковывала ее. Она выдумывала массу запретов. Принуждала думать так и не думать иначе. Верить именно в это. Вместо того чтобы объединить народ, она его разобщала. И этот епископ наверняка еще более требователен, чем были до него друиды.

Потому-то, не решаясь открыто показать свое нетерпение, Мерианд был рад отправить Ал'Роэгу обратно этого обременительного священника.

А хуже всего было то, что Мерианд так и не нашел Бога. Того Бога, чей живительный свет ослепил его в битве с туатаннами. По вечерам, оставаясь один, граф заглядывал себе в душу и не находил его. Обещанная любовь? Исчезла. Справедливость? Недосягаема. А ожидавшая его вечность? Но чего стоила вечность, если не можешь подарить себе несколько счастливых часов? К чему мечтать о рае, если не можешь достичь счастья на земле?

Действительно, чем больше он проводил времени с епископом, тем больше жалел, что принял эту религию. Он задумывался о том, что теперь с ним будет. Как можно из этого выпутаться. Может ли он продолжать лгать самому себе и собственному народу? В силах ли он признаться Ал'Роэгу, что окончательно отвергает его Бога? Как объяснить все это тем, кто крестился, последовав его примеру? Он оказался в тупике и не находил никакого выхода из положения, к которому привели недавние события.

Но сейчас главное — война. Ответы на вопросы придут потом. Если они должны прийти.

— О чем вы задумались, господин граф? — спросил подъехавший Эдитус.

Мерианд поморщился. Искренне он ответить не мог. Сейчас еще слишком рано.

— Об этой войне, Ваше Преосвященство.

Эдитус кивнул:

— Дни, которые предшествуют битве, всегда самые трудные. Быть может, даже тяжелее самой битвы.

— Вам уже приходилось участвовать в сражениях?

— Нет, — признался Эдитус, — но мне это не обязательно, чтобы разделять чувства других. Чтобы ощутить то же, что чувствуют в этот миг ваши солдаты. Сегодня вечером я постараюсь поговорить с ними. Они найдут утешение в слове Божьем.

— Мои солдаты думают сейчас о том же, что и я, Ваше Преосвященство. О своих женах и детях. У вас когда-нибудь была жена?

— Что вы такое говорите! — возмутился Эдитус. — Вам прекрасно известно, что нет. Людям церкви нельзя вступать в брак..

— Значит, вам не понять…

— Вы и правда так думаете? — не унимался епископ. — Думаете, что для того, чтобы познать любовь, нужна жена? Вы думаете, я никогда не любил? Никогда не желал женщину?

— У вас может быть тысяча любовниц, Ваше Преосвященство, но вы не поймете, что значит прощаться с детьми и с той, которая вместе с тобой произвела их на свет.

— У меня есть семья, вы это знаете. Родители, братья, сестры…

Мерианд улыбнулся. Он знал, что продолжать бесполезно. Да и он мог повести себя с епископом неучтиво. Лучше поскорее сменить тему.

— Атармайя еще далеко, — сказал он. — Я велю капитанам поторопить солдат.

Он простился с епископом и пустился галопом вдоль строя.

Поворачивать назад было поздно.

— Ни один солдат с нами не пойдет, — заявила Алеа за ужином.

— Как? — удивился Эрван, который подобно остальным еще не знал, что задумала девушка.

Всем присутствующим было известно, что Алеа несколько часов проговорила с генералом Данкрэ и после этой беседы приняла очень важное решение, но никто точно не знал какое. Она собрала всех своих близких — Эрвана, Кейтлин, Мьолльна, Фарио, Тагора, Фингина и пятерых остальных Великих Друидов Сай-Мины. Когда радость после взятия Тарнеи улеглась, всех встревожила мысль о войне, надвигавшейся с юга.

— Армия Земли останется здесь, в Тарнее, с вами, дорогой Фарио, и с тобой, Тагор.

— Я не поеду с тобой? — нахмурился Тагор.

— Нет, брат. Мне будет тебя не хватать, но ты нужен туатаннам. Жители Сарра не знают их, и Фарио не сумеет быстро с ними поладить. Ты должен помочь капитану и своему народу как следует обустроиться здесь.

Юноша молча кивнул. Он знал, что сестра права. Он переживал, что не может сопровождать ее, но, к сожалению, она права. Опять права…

— Фарио, если никто здесь не против, я хотела бы назначить вас правителем Сарра.

— Правителем? — удивился капитан. — Я ведь всего лишь офицер из Саратеи…

— Да. Надо обсудить все сразу. Графству нужен правитель. Я считаю, что вы справитесь лучше других, пока на острове не кончится смута. Вы справедливый, вы показали себя хорошим полководцем, вы любите эту страну, и люди платят вам той же любовью. Именно такой человек сейчас нужен графству. Может, у кого-то есть возражения?

— Ну уж нет, это хорошо придумано! — отозвался Мьолльн.

Алеа поблагодарила его. Она еще не привыкла видеть его в синем костюме барда. Но костюм удивительно шел ему. И гном был такой счастливый.

— А у вас, Архидруид? — спросила Алеа.

— Мы доверяем вашему мнению, Алеа.

— Спасибо. Фарио, вы согласны?

Капитан кивнул:

— Ты оказываешь мне честь, Алеа. Да, я люблю эту страну. И надеюсь, что сумею быть таким же справедливым и рассудительным, какой стала ты.

Все поздравили капитана. За короткое время он сумел завоевать симпатии спутников Алеи. Не характером — он часто бывал довольно суров, — но своей честностью, прямотой и преданностью. Это был действительно хороший человек, и никому не показалось неуместным его назначение главой графства, которое не могло больше оставаться без правителя.

— Хорошо. Значит, вашей обязанностью будет сохранять мир в Сарре, отстроить заново то, что было разрушено в Тарнее, и создать армию, которая не побоится вторжений. Тагор, я надеюсь, ты поможешь в этом. Что же до туатаннов, пусть в Сарре они обретут долгожданный покой. Пусть твой народ наконец найдет землю, где сможет свободно жить!

— Нам будет очень хорошо здесь, — с улыбкой подтвердил Тагор. — Скажу больше, сестренка, многие семьи уже поселились в окрестных деревнях.

— Прекрасно. А теперь поговорим о Гаэлии.

Все взгляды снова обратились к Алее. Разговор подошел к главному. Ибо мирной жизни Сарра сейчас ничто не угрожало, а вот будущее острова становилось все более туманным.

— Я думаю, сомнений больше быть не может, — сказала Алеа. — Харкур и Галатия столкнутся через несколько дней. Генерал Данкрэ, с которым я, как вы знаете, разговаривала, считает, что Ферен Ал'Роэг как можно скорее пошлет свою армию и солдат Темной Земли в Провиденцию. Я разделяю его мнение и думаю, что все присутствующие со мной согласны.

Многие закивали в ответ.

— Да, — загадочно заметил Киаран, — история повторяется.

— Что вы имеете в виду, дядя? — удивилась Кейтлин, которая и сама не всегда понимала Киарана.

— Такая война уже была, — пояснил Великий Друид. — Конечно, прошло уже больше десяти лет, но это не так уж и много. Война с Харкуром.

— Только тогда Галатия напала на Харкур, — поправил Архидруид, — а в этот раз, видно, все будет наоборот.

— Но враги-то все те же. История повторяется. Зато в этот раз историю творишь ты, Алеа. Все это благодаря тебе.

— Не Алеа начинала эту войну! — вспыхнул Эрван.

— Конечно Алеа, — возразил Киаран, — и она не должна упрекать себя в этом, напротив! В этом ее главное предназначение. Ей суждено изменить историю острова, магистраж. Разве вы не видите, что творится?

— Вы говорите о войне?

— Не только. Война — всего лишь следствие всего остального.

— Но что же тогда? — не унимался магистраж.

— Для Гаэлии наступают новые времена! — спокойно и важно провозгласил Киаран.

Все были поражены, кроме Алеи. Словно она заранее знала, что скажет Великий Друид. Так оно и было. Потому что Алеа и Киаран поняли одну и ту же вещь.

— Для Гаэлии наступают новые времена? — состроив гримасу, повторил Мьолльн.

— Да, даже позволю себе сказать, что Гаэлия становится взрослой, — с улыбкой прибавил Великий Друид. — Те, кто творил историю до сих пор, исчезнут или уже исчезли. Мы, друиды — и это уже началось, — станем лишь тенью прошлого. Исчезли правители — Эоган, Амина, Руад, Бизаньи, а скоро придет черед Ал'Роэга и Мерианда Мора… Гаэлия освобождается от отцовской опеки. Карла Бизаньи убила своего отца. Алеа уничтожит Мойру. Все это исчезнет. Не так ли, Алеа?

Девушка закусила губу. Видение Киарана было так похоже на правду. Она бы никогда не отважилась говорить такое своим друзьям, а ведь именно это сейчас и творится. По крайней мере, отчасти. Она медленно кивнула.

— Что значит вся эта чепуха? — воскликнул Эрван, который никак не мог успокоиться.

Магистраж редко выходил из себя. Но он волновался и боялся, как бы Алее не пришлось ввязаться в войну более страшную, чем было до сих пор, эта тревога не давала ему покоя.

— Мы должны отправиться в Провиденцию, — тихо сказала Алеа слушателям, потрясенным речью Киарана.

— Алеа, — горячо заговорил Эрван, — ты хочешь, чтобы мы с друидами одни пошли в Провиденцию, где готовится война десятков тысяч человек?

— Эрван, мы не сможем остановить эту войну. Я хотела бы предотвратить гибель этих солдат, но уже слишком поздно.

— И все это — наступление новых времен? — взъярился Эрван, в гневе от того, что нельзя помешать войне. — Мы позволим умереть нашим братьям ради новых времен?

— Дело не в том, чтобы позволить умереть, а в том, чтобы принять новую жизнь, — ответил Киаран.

— Слова, достойные друида! — вскричал Эрван яростно.

— Эрван, — нахмурилась Алеа, — мы не сможем помешать этой войне. Если мы пойдем туда с твоей армией…

— Твоей армией! — поправил магистраж

— …С моей армией, убитых будет гораздо больше.

— К сожалению, я считаю, что Алеа права, — вмешался Фарио. — Мы всего лишь третья сила. Все, что мы можем, — это примкнуть к той или другой стороне. Но не предотвратить битву.

— Зато мы можем повлиять на ее исход, — прибавила Алеа, беря магистража за руку.

— Но как? — спросил тот, уже успокоившись. — Как мы можем изменить исход войны, когда она уже завершится?

— Мы уже начали, Эрван. И нам останется только пожинать плоды того, что мы посеяли в самом начале. Последний раз доверьтесь мне. Пойдемте со мной в Провиденцию. Вы будете мне нужны.

— Мы, а не горстка солдат? — ввернул Эрван, но Алеа видела, что на этот раз он шутит.

Его дурное настроение улетучилось так же быстро, как появилось. Эрван был магистражем, человеком, полагавшимся на рассудок, и он уже осознал, что зря вышел из себя. В этом его часто упрекал отец. Сохранять присутствие духа — вот о чем нужно было помнить всякую минуту.

— Нет, — улыбнулась Алеа. — Только вы. Мои друзья. Мы снова отправимся в путь.

— Как в старые добрые времена! — усмехнулся Мьолльн. — Ахум. Сколько нас? Эрнан, Киаран, Лоркан, Фингин, Шехан, Одран, Кейтлин, Эрван, ты и я. Десять! Получается десять!

— Вы не хотите, чтобы нас сопровождали друиды и наши магистражи? — спросил Архидруид. — Нам бы не очень хотелось расставаться со своими магистражами.

— Нет, — повторила Алеа. — Десять. Это хорошее число.

— Самильданах и ее девять спутников! — воскликнул Мьолльн. — Получится хорошая песня!

— Когда ты хочешь идти? — спросил Эрван, с тревогой ожидая ответа девушки.

Она улыбнулась:

— Завтра.

Природа с каждым днем все хорошела, одеваясь в цвета осени — оранжевый, красный, желтый, сиреневый, пурпурный. Листья и трава окрашивались, как под кистью бизанийского художника, по мере того, как дни становились все короче. Деревья готовились к зиме, избавляясь от пестрой одежды и раскладывая у ног красочные ковры. Холода усиливались, и шкуры у волков густели. Они заранее запаслись прекрасным зимним покровом. Взволнованные скорым возвращением зимы, они оживились, стали чаще вступать в схватки за первенство, которые не прекращались вплоть до начала брачного сезона.

Стая Ималы, которая много дней охотилась, только что подняла крупную добычу и отдыхала на берегу Шинайна, как вдруг на холме раздались крики.

Тайброн первый услышал их. Одним прыжком большой волк вскочил на ноги, за ним Имала и остальные. Вдали показались грозные силуэты чужаков, ступивших на их землю в долине Лома. Прямые, грозные, страшные. Дыбуны.

Волки не медлили ни секунды. Ничего они так не боялись, как дыбунов. Тайброн бросился на восток, вдоль реки, за ним — стая, от страха все сжималось внутри.

Они мчались вдоль реки, один за другим, пока та круто не повернула на юг. Тогда волки побежали прямо, потому что впереди начинался сосновый лес, в котором, возможно, найдется укрытие. Крики дыбунов преследовали их. Они не смолкали, а к ним примешивался стук деревянных палок о землю.

Стая по-прежнему удирала со всех ног и наконец смогла оторваться от преследователей. Но Тайброн сбавил скорость, только когда они достигли опушки леса. Тяжело дыша и высунув языки, волки проскальзывали между деревьев в надежде, что дыбуны отстали.

Они углубились в лес в поисках воды, чтобы утолить жажду, но как только перешли на шаг, снова послышались крики дыбунов, на этот раз с юга и гораздо ближе. Грозный шум эхом отдавался под сводом леса.

Семеро волков метнулись в обратную сторону, но лес был слишком густой, и они не могли держаться за Тайброном.

Стая рассеялась среди деревьев.