Ночь волчицы

Глава 2 Воины Земли

Как только Эрван Аль'Даман объявил, что пора сворачивать лагерь, всю армию охватило воодушевление. Накануне солдаты видели, как девушка — Самильданах бродила по лесу с Мьолльном Аббаком и Великим Друидом, и всем стало ясно, что грядут перемены.

Столы и хижины спешно разобрали, приготовили мешки, оружие, продовольствие, оставалось ждать приказа. После полудня Алеа и Эрван подъехали верхом к солдатам, ожидавшим в центре поляны. Их было не больше сотни, большинство погибло, кто-то сгинул в ходе разгрома войска. Другие наверняка бежали. Но в глазах уцелевших светилась гордость, к которой Алее пока было трудно привыкнуть. Сидя на лошади, девушка обратилась к армии, говоря так громко, как могла, но стараясь придать голосу мягкость:

— Прежде всего я хочу поблагодарить вас и попросить прощения. Каждый из нас потерял близкого человека, вы, я, мои друзья… Мы никогда не должны забывать об этом. Мы должны драться не затем, чтобы умереть, а для того, чтобы жить. Я знаю, вы давно хотите тронуться в путь. Сегодня время пришло. Сначала мы отправимся к подножию хребта Гор-Драка, где нас ждут другие отважные воины. Туатанны.

Наступило напряженное молчание. Похоже, люди еще не были готовы объединиться с теми, кого считали чудовищными дикарями. Но девушка предвидела это.

— Среди них мой брат Тагор. Но и все остальные туатанны — наша семья и наша кровь. Кровь этой земли. Они — дети Гаэлии, и если мы любим этот остров, мы станем их братьями. Затем мы отправимся в Сарр. По дороге постараемся привлечь новых воинов. В каждой деревне, как это делал Галиад, мы будем убеждать людей идти с нами. Потому что нам нужно укрепить наше войско. Войско мира.

В рядах воинов раздался одобрительный гул.

— Не хочу вас обманывать, — снова заговорила Алеа, — но наверняка будут новые жертвы. В наших рядах и среди врагов. Но я хочу дать вам обещание. Единственное обещание. Я не успокоюсь, пока на острове не восстановится мир.

На этот раз послышались радостные возгласы. Некоторые выкрикивали ее имя, другие — имя Самильданаха.

Алеа подняла руку. Тут же воцарилось молчание.

— Я не хочу, чтобы вы звали меня Самильданахом. Вы не армия Самильданаха. Я Алеа, дочь Фелима и Дочь Земли, и отныне это войско будет войском Земли. Вы — воины Земли!

— В путь! — подхватил Эрван.

Бойцы разом двинулись вперед, движимые единым чувством и новой надеждой. Тут и там в рядах пехотинцев поднялось знамя Алеи. На нем виднелся ее символ — две руки, прикрывающие сердце и корону, вышитые красным цветом на белом фоне.

Юный Аль'Даман, прежде чем тронуть свою лошадь, бросил взгляд на девушку, которую любил. Алеа уже умела разговаривать, как настоящий военачальник. С каждым днем зрелость ума проявлялась в ней все сильнее, не переставая поражать ее спутников. Ее притягательная сила росла по мере того, как тревожные мысли все больше затуманивали ее чело. Она была строга и красива, и молодой магистраж надеялся, что однажды сможет сказать ей о своей любви при других обстоятельствах, со спокойным и свободным сердцем. В мире наступит спокойствие, и тогда они смогут жить вместе. Просто жить, как два любящих существа. Но для этого нужно было еще подождать. Он двинулся в путь и вскоре догнал Кейтлин и Мьолльна. Они ехали верхом перед строем солдат, держа путь на восток. Алеа и Фингин держались в стороне. Со вчерашнего дня они так часто говорили друг с другом, что даже любопытному гному прискучили их речи, и он был рад их больше не слышать.

Лошадь Алеи шла рядом с конем друида. Какое-то время они молчали, потом, когда солдаты ушли вперед настолько, чтобы можно было говорить без свидетелей, они возобновили беседу.

— Фингин, ты думаешь, я поступаю правильно, обманывая этих людей?

— Ты их не обманула, — удивился Великий Друид.

Алеа натянуто усмехнулась:

— Я говорю им о мире, когда нас ждет долгая война. На этом острове у нас одни враги, я не знаю, как избежать множества жертв. Я стала обманщицей среди лжецов.

— Но мы идем сражаться ради мира, — возразил Фингин.

— Те, кто устраивает войны, всегда так говорят, верно? Это их любимое оправдание. «Если мы хотим мира, придется пережить войну».

Друид вздохнул:

— У тебя хватило мужества сказать им, что будут новые жертвы. Это хорошо, что ты знаешь, что другого выхода нет.

— Это правда?

— Если ты не думаешь, что война, какой бы ужасной она ни была, одна способна наконец восстановить на острове мир, зачем же ты ее объявила и зачем тогда пополнять ряды воинов?

Алеа пожала плечами.

— Наверное, чтобы выиграть время, — пояснила она, — я же не говорю, что знаю, как поступить, я говорю, что ищу выход.

— Создать настолько мощное войско, чтобы другие его боялись и не отважились затеять войну? Победить врага угрозой?

— Это подействует не надолго. Всегда найдется кто-нибудь, кто создаст войско еще сильнее. И потом, мощное войско не решит вопросы, а всего лишь позволит о них не думать.

Фингин кивнул. Оба ненадолго умолкли, слышался только стук копыт, топчущих гаэльскую землю.

— Знаем ли мы на самом деле, кто наш враг? — нарушил молчание друид. — Какие битвы нам предстоят?

— Думаю, их будет две, — тут же ответила Алеа, словно ждала этого вопроса. — Первый бой должен вернуть мир на этот остров. Или, точнее, принести новый мир. Тот мир, что был раньше, не мог дольше держаться. Война, раздирающая Гаэлию, — это война за веру и за землю.

— По-моему, это справедливо, — ответил Фингин. — Война за веру против христиан…

— Нет, — перебила Алеа. — Не против христиан, а между епископами и друидами. И те и другие вовлекли народ в войну. И никак иначе.

— Но ведь идет война между христианами и теми, кто верит в Мойру — возразил Фингин.

— Я не верю ни в Бога, ни в Мойру, Фингин, но я не хочу воевать с теми, кто верит в то или другое, я уверена: места хватит всем.

— Ты не веришь в Мойру? — воскликнул Фингин.

Он смотрел на Алею, вытаращив глаза. Но, похоже, она говорила искренне и уверенно. И тогда он вспомнил, что сказал ему Киаран, когда они с ним и Аодхом ездили в Провиденцию с поручением от имени Сай-Мины. Великий Друид сказал так: «Решает не Мойра, а люди». Он помнил, что эти слова тогда потрясли его и в то же время заставили задуматься…

— Хочешь, скажу, в чем смысл второго пророчества? — спросила Алеа, не отвечая на вопрос друга.

— А здесь есть какая-то связь?

— Да. Помнишь, в первом пророчестве говорится, что я Самильданах, значит, после меня больше не будет Самильданахов?

— Да. «И эта женщина будет последним Самильданахом», что-то в этом роде…

— Так вот, второе пророчество говорит, что если я пойму смысл Мойры, после меня Мойры уже не будет.

Фингин озадаченно покачал головой:

— Кажется, я не понял…

Алеа улыбнулась:

— Я тоже. Во всяком случае, не совсем. Я сказала тебе, что ни одно из двух последних пророчеств не сбылось, и вот доказательство, что я пока по-настоящему не постигла смысла Мойры. Но это не все. В третьем пророчестве сказано, что если я пойму смысл саймана, то он исчезнет.

Друид промолчал. Он не понимал, потрясен ли он, напуган или ему смешно. Неужели все так и есть, как говорит эта девушка?

— Фингин, — торжественно сказала Алеа, — я стану концом Самильданаха, Мойры и саймана.

Друид глубоко вздохнул.

— Если эти пророчества говорят правду, — пробормотал он.

— Хотелось бы мне, чтобы этого не случилось. Но первое пророчество очень точное, ведь так?

Фингин мог только кивнуть.

— Думаешь, из этого выйдет что-то хорошее? — проговорил он, стараясь голосом не выдать волнения.

Алеа пожала плечами:

— Посмотрим. Когда я была в Дереве Жизни, Оберон, король сильванов, сказал, что если мне удастся исполнить три пророчества, сильваны исчезнут. Я думаю, это потому, что они очень тесно связаны с сайманом и Мойрой… Но еще он сказал, что я могла бы их спасти. Тогда мне показалось это очень странным, но теперь я, кажется, начинаю понимать.

— Тебе повезло!

— Как бы там ни было, вернемся к нашей битве, на этом острове идет война за веру, да, но это не все. Еще идет война за землю.

— Туатанны хотят вернуть себе остров.

— Туатанны говорят, что он принадлежал им. И они были бы правы, если бы Земля и правда могла кому-то принадлежать. Но Земля ничья. Это люди принадлежат ей.

Фингин хихикнул:

— Мне кажется, я слышу одного из моих братьев в Совете! Этими красивыми словами не решить спора за землю, Алеа.

— К сожалению, ты, похоже, прав. Но ведь надо придумать, как покончить с этим нелепым владением землей. Гаэлия не должна никому принадлежать, и здесь должны жить все. Разве это не так?

Друид кивнул.

— Ты сказала, что нам предстоят две битвы, — сказал он. — Первая — за новый мир на острове. Мы должны покончить с войной за веру и за землю. А кто наш второй противник?

— Маольмордха.

Фингин знал, какой будет ответ. Но ему нужно было его услышать. Может, потому, что он не осмеливался сказать это сам.

— И как мы должны с ним сражаться? — спросил он.

— Вы — никак. Его должна уничтожить я.

— На этот раз ты не хочешь решить дело миром? — осмелился задать вопрос Фингин.

— Хочу. До тех пор, пока мой нож не окажется у его горла, я буду пытаться решить дело миром. Но если до того дня, когда я найду его, у меня ничего не выйдет, я перережу ему глотку, как он поступил с теми, кто был мне близок.

В этот миг Фингин вспомнил свои беседы с Мэлом, братом Кейтлин. Он вспомнил, как бродячий актер много раз заставлял его идти в своих рассуждениях до конца. Как он доказывал ему, какого мужества требует внутренняя логика.

— Алеа, — смущенно заговорил он, — почему ты не желаешь мира и этому врагу тоже? Почему его ты должна убить, а с другими примириться?

— В день, когда я увижу его, Фингин, я перестану быть Самильданахом, перестану быть предводителем войска и той, кого искал Совет, той, за чью голову король назначил вознаграждение. Я буду просто четырнадцатилетней девочкой, у которой убили отца.

— Многие начинают войну, чтобы отомстить за отцов. Если ты не способна обуздать свою жажду мести, как ждешь этого от других, если со своим худшим врагом можешь только воевать, тогда твое послание мира ничего не стоит.

— А ты хочешь, чтобы я простила человека, который убил моих приемных родителей, моего отца и моих близких друзей? Фейт поклялась отомстить за смерть трактирщиков. А сама погибла от рук того же палача. И ты хочешь, чтобы я его простила?

— А ты думаешь, туатаннам будет легко простить нас, жителей Гаэлии, за то, что мы когда-то изгнали их с собственной земли и убили их отцов?

Алеа впервые не нашла что ответить. И Фингин увидел, как по ее щеке скатилась слеза.

— Тагор, мы идем.

МирДжар еще здесь. Всегда разный. Я знаю, что мой брат меня слышит. Он под этой вершиной, в горе, в нескольких шагах от границы миров. Там, где наша мать встретила Фелима. Нас объединяет эта дверь. И мне придется ее закрыть.

— Тагор, кажется, я понимаю, что хотела сделать наша мать. Я знаю, что ты меня слышишь. Знаю, что ты думаешь так же, как и я. Что ты просил своего отца прекратить драться. Ты унаследовал это от нашей матери, верно? Желание остановить войны. Да, я, кажется, понимаю, что хотела создать наша мать. Мост. Между твоим и моим народом. Но теперь придется выбирать. Вернуться в подземелье или согласиться жить наверху. Я не имею права покориться. Я не могу отступить, понимаешь, Тагор? Слишком много погибло наших и ваших, чтобы мы остановились, не дойдя до конца. Я — новый мир. Дочь всех народов. Дочь Земли, друидов, туатаннов и дочь людей. Жди меня, Тагор. Вместе мы закончим мост, который начала наша мать.

Шорох. Здесь кто-то есть. Быть может, Фелим. Нет. Я не верю, что он может вернуться. Так лучше. Я больше не хочу его видеть. Не хочу, чтобы воспоминание о нем было связано с Дермодом Кахлом. Оставайся в моем сердце, Фелим. Но кто же там тогда?

Киаран.

Я узнаю эти шаги. Оборачиваюсь. Он здесь. Сегодня, как и вчера и как будет завтра, на нем одежды странника. А улыбка на лице другая.

— Здравствуйте, Киаран.

Он больше не следит за мной. Делает так, чтобы были слышны его шаги. Оповещает о себе. Впрочем, он все равно бы больше не мог скрываться, я бы его услышала.

— Здравствуй, Алеа.

— Рада видеть вас, друид.

— Я тоже, хотя мое сердце и разбито. Сай-Мина пала.

Уже. Я не ждала этого так скоро. И все же. Иначе быть не могло. Сначала Сай-Мина. Потом другие. Из-за меня. Или благодаря мне. Я закрою эту дверь.

— Хенон и трое других наших братьев скрылись и увели с собой много молодых друидов. Совет разобщен.

— Что говорит Эрнан?

Сможет ли Архидруид это выдержать? Как он, наверно, сожалеет о смерти Айлина и Фелима!

— Я думаю, он захочет присоединиться к тебе, Алеа. Придется убеждать остальных, но другого выхода я не вижу. А мой выбор уже сделан. Наше место рядом с тобой. Как говорил Фелим.

— Но знаете ли вы, друид, что если вы примкнете ко мне, то обратного пути не будет?

— Его не будет и в противном случае.

— Это правда.

— Алеа, ты уже знаешь, какую Гаэлию можешь нам подарить?

Вот он, главный вопрос. Единственный вопрос, который стоит задавать. Он должен знать, что у меня нет на него ответа. Я должна быть искренней.

— Нет, не знаю. Но я знаю, что она будет новой.

— Сделайте меня своим Архидруидом, а я сделаю этот Совет самым могущественным из всех Советов, которые когда-либо знал ваш орден.

Королева Галатии Амина приняла Хенона в большом роскошном кабинете дворца Провиденции. Великий Друид провозгласил себя временным главой нового друидического ордена. Это он организовал побег из Сай-Мины, и он же руководил похищением столетнего дуба, который садовники Амины в эту самую минуту пересаживали в укромное место дворцового парка.

Хенон выбрал раскол и избрал будущих союзников. Пришло время договориться с королевой.

Никогда еще столица не была столь активна, как после смерти Эогана. Казалось, Амина жаждала власти и деятельности, и ее подчиненным оставалось только поспевать за ней. Она выдвигала новые идеи, касавшиеся государства, его благосостояния, судебных уставов, жизни людей, рассылала с поручениями все новых и новых советников, набирала новых солдат, увеличивала одни налоги и отменяла другие, издавала новые законы… Все эти решения, которые раньше принимались друидами и с известной медлительностью применялись королем, отныне исходили от нее, и она намеревалась взять в свои руки это сонное королевство. Иным галатийцам королева начинала нравиться. «Она хоть пытается что-то делать», — говорили там и тут, порой забывая, каким путем она заняла трон. Но для других она оставалась хладнокровной убийцей короля, которая действовала не на благо острова, а исключительно ради достижения власти. И вероятно, именно эта вожделенная власть заставляла ее сегодня надеяться на сан Архидруида.

— Мне это представляется совершенно невозможным, Ваше Величество.

— Это почему же? — возмутилась королева, уже отвыкшая слышать отказы.

Хенон знал, что этот разговор станет главным. Сегодня все решится. Его судьба, судьба его братьев, будущее ордена и, возможно, будущее Гаэлии. Но он также знал, что сила не на его стороне. Прием в Провиденции у королевы был его единственным шансом успешно завершить устроенный им мятеж и единственной надеждой противостоять Сай-Мине после раскола. По крайней мере, тому, что от нее осталось.

Она точно знает, почему я не могу сделать ее Архидруидом. Во-первых, из соображений целесообразности, во-вторых, потому что приберегаю это место для себя. Если я уступлю, то не смогу управлять Советом, и кто знает, куда заведет нас эта женщина. Я должен сохранить свое место. Должен стать новым Архидруидом.

— Потому что вы женщина, Ваше Величество, и вы не друид, — только и ответил Хенон. — Если мы хотим по-настоящему восстановить Совет, мы должны хранить верность традициям нашего ордена. Но вам ничто не мешает присутствовать на наших собраниях, вы будете там почетной гостьей.

— Вздор! — воскликнула королева. — Принимать женщин запретили первые друиды, и это совершенно противоречит духу Мойры.

— Нет. На это была причина. Ни одна женщина не умеет пользоваться сайманом.

— Алеа доказала иное! — возразила Амина.

— Нет доказательств тому, что она действительно им владеет, — осторожно ответил Хенон.

— Приберегите эти лживые речи для дураков. А когда разговариваете со мной, друид, будьте так любезны не говорить того, во что не верите сами. Вам прекрасно известно, что она Самильданах и умеет управлять сайманом гораздо лучше вас.

Хенон не нашел что ответить. Его ошеломили враждебность и презрение этой женщины, которая была еще так молода.

— Я прошла обучение у ватов, и вашему ордену я не чужая, Хенон. Когда вы провозгласите меня Архидруидом, у вас будет достаточно времени, чтобы научить меня обращаться с сайманом.

— Амина, я знаю, что я перед вами в долгу, и мы найдем наилучший для вас способ присоединиться к нам. Но и речи идти не может о том, чтобы назначить Архидруидом человека, не наделенного нашей силой.

Перевес на ее стороне. Заговорив о саймане, я уже, сам того не желая, отринул запрет на посвящение в друиды женщины. Я должен перейти в наступление. Но мне совсем нечем крыть.

— Я не оставляю вам другого выбора, — пригрозила Амина, будто прочитав мысли друида.

— Я противлюсь этому ради вашего же блага, — возразил Хенон. — Вы не сможете управлять Советом, не умея обращаться с сайманом, и Великие Друиды не захотят довериться непосвященной.

— Я сумею быстро их усмирить.

Она и впрямь на это способна.

— Сам народ будет потрясен таким пренебрежением нашими ценностями и традициями. Вы не можете быть друидом и королевой одновременно…

— Напротив, народ ждет перемен. И я, как никто другой, сумею все изменить. Многие женщины возрадуются, узнав, что орден наконец-то открыл им двери. Есть много бардесс, из которых выйдут превосходные друиды.

— Это нарушит равновесие…

— Его никогда не было, именно потому, что в ваш орден не допускали женщин. И несмотря на ваши слова, именно женщины смогут восстановить Совет. Приход женщин укрепит власть друидов. Сегодня вам необходимо расширить ваши ряды, и вы не сможете сделать это без женщин, а главное, без меня. Поражение Сай-Мины подтверждает несостоятельность вашего ордена.

Я должен найти достойный ответ. Нельзя позволить ее жажде власти поглотить нас.

— Ни один друид не согласится посвятить вас в тайну саймана.

— Если друиды откажутся встать на мою сторону, мне придется обратиться к христианам.

— Мы не отказываемся действовать с вами заодно! Наше присутствие здесь уже доказывает, что мы готовы примкнуть к вам. Но это не значит, что мы изменим законы ордена. Только место его нахождения.

— Вы провозгласите меня Архидруидом или будете изгнаны с нашей земли. Берегитесь, Хенон. В Гаэлии больше никто не захочет принять вас. Даже Сай-Мина отвергнет вас после вашего предательства.

Атмосфера накалялась. Слова звучали все резче. Ни один не хотел уступать другому. Но, без сомнения, в этой маленькой игре позиция королевы была сильнее. Как и не раз в прошлом…

— Не надо недооценивать нашу власть, — попытался пригрозить Хенон, — мы владеем манитом.

— А вы не забывайте о моей власти. За мной величайшая армия страны.

— Армии Харкура и Темной Земли разобьют вас…

— Я сумею объединиться с ними против вас. Против всех друидов. Почему вы упорствуете, Хенон?

— Потому что верю в мудрость нашего ордена, верю в разумность наших законов, верю в сайман и знаю, что управлять им — дело мужчин. Так всегда было угодно Мойре.

— А я думаю, что вы упрямитесь потому, что сами рассчитываете занять это место. Вы хотели бы стать Архидруидом, верно?

Хенон не ответил.

— Но сейчас у вас только один выбор — или вы и вправду становитесь Архидруидом, но во главе жалкого Совета, или вы соглашаетесь быть моим советником, назначить Архидруидом меня, и вместе мы будем управлять новым Советом и править гораздо более могущественной Гаэлией.

Великий Друид тяжело вздохнул. Королева расставила ловушку, из которой не было выхода. Она сама заманила их туда, и теперь пути назад нет. И действительно, ситуация на острове была такова, что им оставалось только уступить ее требованиям. Любому ее капризу. Однако он бы предпочел иметь возможность сопротивляться.

— Я никогда не смогу убедить своих братьев согласиться на это.

Амина сразу поняла, что победила.

— Нам ни к чему их согласие. Они присоединятся к нам или будут изгнаны.

— Это слишком сурово, есть опасность вызвать недовольство.

— Я поступаю так с самого начала, Хенон, и добиваюсь своего. Я не верю в то, что успеха можно добиться мягкостью.

Хенон кивнул. Королева действительно уже давно это доказала.

В стае не было волчат, и все волки передвигались одновременно, заботясь лишь о еде и защите территории. Почти каждый день они охотились, растянувшись цепочкой позади Тайброна, вожака, чей хвост гордо торчал кверху, словно указывая путь позади идущим.

Они могли много часов бегать по долине, пока наконец не встречали одно из редких стад лосей, которые еще оставались там, несмотря на опасность. Встретив группу животных, волки трусили рысью вокруг, преследуя, но не подгоняя убегавших лосей. Держась на расстоянии, они сначала просто бежали в одном направлении с добычей, не нападали, а выбирали из стада самого медлительного или слабого. Иногда волки не успевали выбрать подходящую добычу, и лоси убегали, оставляя своих преследователей голодными. На деле в это время года стае удавалось удачно поохотиться всего два-три раза из шести. Но когда волки выбирали лося по вкусу, наименее быстроногого или слабого, они внезапно переходили на галоп и бросались в погоню. Это была гонка до изнурения, стая преследовала одного-единственного зверя, волки сменяли друг друга, чтобы не сбавлять темп, не снижать натиск. И чаще всего лось уставал и терял быстроту. Тогда один из волков — почти всегда Тамаран, потому что он был самый быстрый — вспрыгивал своей добыче на круп и глубоко вонзал зубы в ее заднюю ногу. Лось еще успевал сделать несколько шагов, тщетно пытаясь освободиться от впившихся в него челюстей, потом тяжело падал, поднимая облако пыли. Тут же набрасывались остальные шесть волков и приканчивали зверя своими клыками.

Поскольку не нужно было кормить детенышей, стая съедала добычу там, где ее настигла. Каждый взрослый волк мог проглотить огромные куски за один присест. Погрузив морды в кровоточащую плоть туши, они, возбужденно рыча, выгрызали мясо. Утолив голод, волки ложились на траву поодаль, но достаточно близко, чтобы зорко следить за остатками еды. Потому что, пока они спали, падалыцики — большие черные птицы или маленькие дерзкие шакалы — являлись за своей долей добычи. Имала всегда быстрее других бросалась на защиту остатков пищи. Обычно довольно было зарычать, чтобы прогнать грифов, а иногда она бежала за шакалом до самой границы их владений, но догоняла редко, сытый желудок мешал проворству и быстроте. Порой, если глупый шакал возвращался, стая разрывала его на части.

Понемногу волки вновь обретали свои привычки, каждый знал свое место и подчинялся более сильным, вспоминались волчьи законы и инстинкты. Стая возрождалась, и Имала начала забывать свою одинокую жизнь, образ дыбунов стирался из ее памяти.

Под вечер Алеа, ее спутники и воины Земли подошли к подножию хребта Гор-Драка.

— Здесь к нам с отцом пришла волчица, — сказал Эрван Алее, указывая на находившееся чуть выше плато, которое без труда узнал. — На одной из этих скал есть твой знак, вырезанный на камне.

По глазам Алеи юноша понял, что ей не терпится поскорее увидеть этот камень. Но сначала она должна была взять на себя новую роль. Она повернулась лицом к своей маленькой армии:

— Мы разобьем здесь лагерь и пошлем в горы разведчиков на поиски моего брата.

Магистраж кивнул и сделал знак солдатам располагаться.

Солнце еще не зашло, и его последние лучи окрасили заснеженные вершины гор в нежно-розовый цвет. Солдаты спешили воспользоваться угасающим светом, чтобы поставить шатры. Они делали это много дней подряд и давно привыкли. Эрвану Аль Даману не было нужды отдавать приказы, каждый сам знал, что ему делать.

Когда четверо разведчиков предстали перед Алеей, она поблагодарила их и дала указания:

— Вы понесете мое знамя вверх по горам. Двигайтесь к той вершине, что напоминает клюв ворона. Под ней ждут воины туатаннов. Их предводителя зовут Тагор. Он мой брат. Скажите, что Кайлиана, Дочь Земли, здесь и что мы их ждем. Будьте осторожны. Обращаясь к ним, вы должны соблюдать обычай.

Она посмотрела на четверых мужчин, те внимательно ее слушали.

— Когда вы увидите Тагора, вы должны сказать ему слово в слово: «Приветствуем тебя, Тагор, сын Саркана, да признает Земля тебя и твое племя». Потом вы должны выказать почтение. Не забывайте, что это люди чести и они чтут Землю превыше всего.

Разведчики кивнули.

— Ступайте. Переночуйте у них и возвращайтесь завтра. Проведя с ними ночь, вы докажете, что доверяете им.

Воины сразу двинулись в путь, вероятно опасаясь наступления темноты. Алеа смотрела, как четыре фигуры скрылись за высокими скалами, которые нависали над лагерем. Затем она повернулась к Эрвану:

— Ты видел их глаза? Видел, как они смотрят? Они ловят каждое мое слово. Что бы я ни сказала, они все исполнят…

— Ты их предводитель, Алеа, а у них давно не было вождя, которым бы они так восхищались.

— Меня это пугает.

Эрван покачал головой:

— Перестань жаловаться, Алеа, и научись ценить удачу, когда она тебе улыбается. Многие генералы мечтают о такой верной армии.

— Зато я не мечтаю стать генералом, — с улыбкой возразила Алеа.

— У тебя всегда на все готов ответ, верно?

— Было у кого поучиться!

Эрван не сумел сдержать улыбку. Впервые за долгое время Алеа повеселела. Он взял ее за руку и повел на плато, которое показывал ей раньше:

— Идем, я покажу тебе ту скалу.

Она последовала за ним, и они удалились из лагеря, никого не предупредив. За время пути они не перемолвились и словом, но Эрван не выпускал ее руку, которую крепко сжимал у себя в ладони. Тот и другой чувствовали, как бьется в их жилах кровь. Как эхо двух барабанов, выстукивавших ритм общих тревог и надежд.

Уже почти стемнело, когда они добрались до скалы, на которую указал Эрван. Они подошли молча, почти с благоговением, и Алеа увидела знак, выточенный в камне.

— Ты знаешь, что это значит? — спросил Эрван, заходя сзади, чтобы ее обнять. — Это тот же знак, что у меня на кольце. Он наверняка много всего означает. Во-первых, я думаю, это значит, что здесь мы на пороге миров. Вероятно, здесь соприкасаются все миры. Наш мир, мир мертвых, миры Джар и Сид. А может, еще и другие. Еще это должно означать, что здесь встретились мои родители и здесь соединились.

Эрван поцеловал ее в затылок.

— А раз это тот же знак, что на моем кольце, значит, между всем этим и Самильданахом есть связь.

— Но что именно означает знак у тебя на кольце?

— Точно не знаю. Но если вспомнить о том, что написано в Энциклопедии Анали, все становится ясно.

— Что именно? — нетерпеливо спросил молодой магистраж.

— Самильданаху суждено примирить любовь и власть. Что-то в этом роде.

— Любовь и власть?

Алеа улыбнулась. Она отстранилась от Эрвана и прошлась возле скалы.

Теперь скала казалась огромной тенью. «Каменный великан», — подумала она. По ее спине пробежала дрожь. Она представила, как Фелим встретил здесь женщину из Сида. Ее мать. Какое у нее было лицо? Почему она вышла из нижнего мира? И что стало с ней, когда ей пришлось бежать?

Алеа решила больше не задавать себе вопросов и повернула назад, к лагерю.

— Идем, — она подала руку Эрвану, — поужинаем с остальными.

Внизу лагерь был ярко освещен большим костром, который развели, чтобы пожарить мясо и согреться. Желтые языки пламени плясали в ночной темноте, разлетались подхваченные ветром искры. Где-то уже слышалась песня волынки.

Мерианд Мор Прекрасный, граф Темной Земли и брат почившего короля Галатии, стоял рядом с Ференом Ал'Роэгом, графом Харкура.

Голос епископа Эдитуса гулко звучал под куполом собора Риа, он читал проповедь глубоким проникновенным голосом. Храм был полон народу. Жители Харкура, внезапно воодушевленные победой своего графства над туатаннами и друидами, объединились под знаменем Христа, исполненные новых надежд. В христианской столице царило веселье. Забылось жестокое правление Ал'Роэга. Забылись угрозы Воинов Огня, притеснения и принудительное обращение в новую веру. Теперь люди гордились могуществом своего графства. Мойра стала дурным воспоминанием. Друиды — призраками прошлого. Ал'Роэгу наконец удалось объединить своих подданных, и каждый надеялся, что он ведет их к победе. Харкур, над которым прежде смеялся весь остров, завтра станет центром королевства.

Осенний свет пробивался сквозь большие цветные витражи собора, и на серых каменных колоннах отражались яркие пятна голубого и фиолетового. Солнечные лучи скользили по длинному нефу до алтаря, где на глазах у собравшихся Эдитус возносил хвалу Богу, даровавшему им победу. В проходах колыхался запах ладана, голос проповедника эхом разносился по храму.

— Нам предстоит большая игра, — шепнул Ал'Роэг, наклонившись к уху графа Темной Земли.

Тот кивнул.

— Раскол Совета друидов будет нашей единственной надеждой на победу. Но сначала мы должны захватить графство Сарр. Граф Албат Руад слаб и сдастся первому встречному. Поэтому нужно как можно скорее напасть на Сарр, раньше, чем мы начнем поход на Галатию.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — отвечал Мерианд. — Но что потом? Вы полагаете, мы будем настолько сильны, чтобы в конечном счете разбить Галатию? А вдруг Бизань присоединится к королеве?

— Действительно, про Бизань мы пока ничего не знаем. Глупо нападать на нее сейчас, потому что пока она ни к кому не примкнула и по-прежнему представляет опасность. Но вы правы, хорошо было бы удостовериться в том, что граф не станет объединяться с королевой.

— Бизань всегда поддерживала Галатию…

— Да, но теперь закон не на стороне королевы. Ее можно будет судить за убийство мужа. Мы могли бы справиться с ней законным путем, потребовав, чтобы ее осудили за расправу над Эоганом.

— А потом с помощью трех графств посадить вас на трон?

Ферен Ал'Роэг не смог сдержать улыбку. Идея захватить трон Гаэлии без борьбы с Галатией выглядела и впрямь соблазнительно. Но он знал, что сделать это не так просто.

— Увидим. Знаете, Мерианд, — продолжал он еще тише, — самая могучая сила моего графства — это вера.

— Как это?

— Посмотрите на них. Каждый житель Харкура, обращенный в христианство, становится настоящим солдатом. Говорят, вера может двигать горы.

— К чему вы клоните? — спросил Мерианд, глядя сверху вниз на верную паству Эдитуса.

— Мы должны ускорить обращение ваших подданных в Темной Земле.

— Мой народ еще крепко верит в Мойру, — ответил граф Мор.

— Поэтому надо, чтобы ваше обращение состоялось как можно скорее. Когда ваши вассалы увидят церемонию, они бросятся вам подражать. Вы станете их кумиром и прогоните туатаннов с ваших земель.

— Да, но не так-то легко стереть из памяти столько лет поучений друидов.

— Это правда. Мы должны воспользоваться развалом Совета, чтобы развенчать друидов. Более того — запретить им въезд в наши земли. Запретить их праздники. Заменить их обычаи и обряды на христианские.

— За несколько дней с этим не справиться, — возразил Мерианд Мор.

— Это можно сделать гораздо быстрее, чем вы думаете. Завтра вы вернетесь в Темную Землю и назначите свое крещение на следующую неделю. Я попрошу Эдитуса взять на себя эту церемонию, а потом начать проповедовать христианство, которое мы должны насадить в ваших землях.

Мерианд Прекрасный кивнул. Он знал, что у него все равно нет выбора. Теперь он был просто вассалом Харкура. Не о таком повороте событий он мечтал, но это все равно лучше, чем быть завоеванным дикарями из Сида.

Теперь ему только оставалось убедить в этом жителей Темной Земли.

Войдя в тронный зал в недрах дворца Шанха, Альмар Каэн невольно вспомнил о прошлом.

Время, когда он шпионил в Саратее. Годы, когда он был всего лишь тайным безмолвным соглядатаем Хозяина. Один против всех в деревне глупцов. Скрывающий свой истинный облик, согласившийся прикинуться мясником, потому что он не мог открыть имя того, кому на самом деле служил. Как все соглядатаи Сарра, Альмар никогда не выдавал другим свое служение Маольмордхе. Хозяина чтили втайне.

А потом появилась эта загадочная девчонка, Алеа. И Фелим, который часто следил за ней. Другие обитатели Саратеи не знали об этом. Но он знал. Он видел, как много ночей Фелим приходил повидать девочку, неизвестно откуда явившуюся в деревню.

Альмар узнал об этом, рассказал Хозяину и тем самым наверняка отворил себе дверь в лучшее будущее. С самого начала Унсена, войны против друидов, мясник ждал этого часа. И наконец дождался — Маольмордха даст ему шанс прославиться и возвыситься среди других его слуг.

Потому что Альмар мечтал отомстить. Изменить свою судьбу, отомстить своей деревне и этой мерзавке Алее.

Он медленно шел к трону, опустив глаза. Едва пройдя дверь, он почувствовал царивший здесь странный запах. Влажный, звериный запах, плававший в душном сыром воздухе. Было в нем что-то необычное, будто глубинная нечеловеческая мощь, словно божественное присутствие, таилась в этом запахе.

— Говорят, ты знаешь маленькую бродяжку.

Голос Маольмордхи был еще более странен, чем воздух в зале. В нем не было ничего человеческого. Казалось, разные голоса эхом сливались у него в горле.

Альмар встал на одно колено. Он дрожал.

— Да, Хозяин. Я долгие годы прожил в ее деревне. Я видел, как она росла, и видел, как она впервые проявила свою силу.

За своей спиной мясник почувствовал Ультана — правую руку Маольмордхи: это он принес весть, что Хозяин желает говорить с Альмаром. Мясник угадывал его тяжелый взгляд. И видел рядом его длинную тень на сером каменном полу.

— Тогда, возможно, ты будешь нам полезен, Альмар Каэн, — отвечал Маольмордха с высоты своего трона из скелетов.

Мясник медленно кивнул. Значит, час расплаты настал. Он с трудом мог в это поверить. Чем он, мелкий ничтожный раб огромной армии Маольмордхи, мог послужить Хозяину? Главное, его не разочаровать.

— Говорят, что королева Галатии Амина родом из той же деревни и что они были подругами…

— Это правда, — дрожащим голосом отвечал мясник, — Амина Салиа. Я хорошо ее помню.

— Прекрасно. Странно, не правда ли? Как интересно устроен мир! — насмешливо проговорил Маольмордха. — У меня к тебе поручение, Альмар Каэн.

Альмар не мог отвечать громко и ясно. В горле першило, голос ему не повиновался, взгляд бегал.

— Ты пойдешь в Провиденцию и встретишься с королевой.

— Но как я смогу? — воскликнул Альмар, не веря своим ушам.

И сейчас же пожалел о своих словах. Он надеялся, что Маольмордха не рассердится на него. Как осмелился он ослушаться Хозяина?! Но Маольмордха рассмеялся:

— Не тревожься, мясник, я могу наделить тебя такой властью, какая тебе и не снилась. С тобой будет ариман. Королева тебя знает, это облегчит твою задачу.

Альмар пытался перевести дух.

— А что мне делать, когда я с ней встречусь? — пробормотал он.

— Скажешь ей, что Алеа убила ее отца.

— Кузнеца?

— Да.

— Его убила Алеа?

Маольмордха шумно выдохнул.

— Это не имеет никакого значения, мясник, главное, чтобы королева в это поверила.

— Понимаю, — поспешно ответил тот.

— Значит, ты уяснил суть своего поручения. Хорошо.

Альмар кивнул, не прибавив больше ни слова. Он был в ужасе и счастлив одновременно. Значит, ему удастся отомстить.

Он уже торопился уйти, как вдруг почувствовал ариман. Его горячая сила поднималась по жилам, натягивая их как струны. В мозгу словно зажглись тысячи огней. Все вокруг стало резче — звуки, цвета, запахи.

Альмар долго стоял в замешательстве. Он не мог обуздать эту новую силу, поселившуюся в его теле. Наконец он встал. Теперь он был не тот, что прежде. Сомнения и страх исчезли. Осталась лишь ненависть и жажда мщения.

Он взглянул на Хозяина. Первый раз он видел его лицо. Лицо Маольмордхи. Черный шлем скрывал его лоб, но в широкие прорези были видны налитые кровью глаза, а местами угадывалась полоска живой плоти. Мясник видел Хозяина, но уже не дрожал. Теперь он был готов действовать.

С Тагором осталось гораздо больше туатаннов, чем думала Алеа. Их появление в лагере Воинов Земли было торжественным, волнующим и незабываемым.

Алеа и ее спутники стояли у большого шатра, который еще не успели собрать. Внезапно солдаты умолкли. Они были рассеяны по лагерю, кто-то заканчивал завтрак, другие уже готовились к походу, и вот все замерли, когда из-за черной скалы показалась длинная шеренга туатаннов. Их было больше, чем Воинов Земли, около трехсот мужчин и женщин молча приближались, едва касаясь босыми ногами каменистой почвы. Словно ровный строй копий двигался по горе, подчиняясь неизвестно чьему приказу. Взгляды людей встречались, обе армии молча рассматривали друг друга. Те и другие чувствовали уважение, смешанное с недоверием, кругом царила напряженная тишина. В воздухе ощущалась тревога. Радость от встречи с новыми союзниками омрачал страх перед незнакомцами.

Во главе строя в сопровождении четырех разведчиков, посланных Алеей, шагал молодой туатанн, невольно притягивающий взгляд. Мускулистое тело покрыто боевой раскраской, на голове длинный гребень синих волос, стянутых на затылке в узел кожаными ремнями и орлиными перьями. Когда они подошли ближе, стали видны его глаза — один голубой, другой черный, — на лице выражение достоинства, подобающего вождю племени.

— Тагор. Брат мой, — прошептала Алеа, глядя на приближавшуюся колонну.

Она улыбнулась. За несколько шагов туатанны остановились. Хватило одного жеста Тагора, чтобы мгновенно остановить весь строй.

— Приветствую тебя, Тагор, брат мой, сын Саркана. Да признает Земля тебя и все твое племя.

Молодой воин выступил вперед и взял руку Алеи в свою.

— Здравствуй, сестренка, — просто ответил он.

Потом поцеловал и прижал ее к себе. У Алеи выступили слезы. Брат. Настоящий брат. Она чувствовала это в его голосе и движениях. Как будто давно его знала. Единственная родная душа.

— Говорят ли теперь твои люди на языке Гаэлии? — шепнула Алеа на ухо брату.

— Да, мы его выучили. Как и научились определять время.

Они стояли так долго, словно желая наверстать годы разлуки, затем Тагор разжал объятия, отступил на шаг и встал на одно колено.

— Это все, кто остался из Сида, Алеа. Племена разбиты, вожди мертвы. Мы последние туатанны. Нас мало, но эта армия принадлежит тебе.

— Я вижу детей и женщин, — отвечала Алеа. — Это не армия, а народ. И эта земля будет гостеприимна к вам.

— Она принадлежит нам! — раздался голос одного из туатаннских воинов.

Тагор обернулся посмотреть, который из его братьев это сказал. В его глазах Алеа увидела гнев. Она положила руку ему на плечо, чтобы успокоить. Потом обратилась к толпе:

— Земля не принадлежит никому, туатанны! Ни вам, ни вашим предкам, ни гаэлийцам и их потомкам. Ваши отцы думали иначе, потому и погибли. Когда Земля становится чьей-то собственностью, происходят войны. Разве вы так ничего и не поняли? Посмотрите, сколько вас осталось. Посмотрите, сколько нас. Сколько народу должно погибнуть еще, чтобы вы усвоили урок?

Земля не принадлежит ни одному человеку, это люди принадлежат ей. Пусть те, кто еще думает, что это их земля, немедленно покинут наш лагерь, ибо я не потерплю такого в своих рядах. Других мы рады приветствовать среди Воинов Земли.

Алеа оглядела армию туатаннов. От нее не ускользнуло ни малейшее движение. Она знала, что сейчас решается самое главное. Потому что если туатанны примкнут к ней, они должны одинаково мыслить, ради единой цели.

— Кайлиана хорошо сказала, — раздался наконец возглас из толпы туатаннов.

Со всех сторон послышалось бормотание, потом какая-то женщина крикнула:

— Да будет так!

Тагор улыбнулся, еще раз взглянул на Алею и кивнул:

— Мы Воины Земли, Алеа.

Он подошел и снова поцеловал ее.

— Сестренка, ты лучше всех вождей племени.

Он проговорил это смеясь. Ему вспомнился младенец, которого мать унесла подальше от Сида, и он не мог поверить, что он превратился в эту необыкновенную девушку. Уже такую сильную, хотя и столь юную.

— Тагор, — сказала Алеа, — познакомься с Мьолльном, он мой самый старинный друг, а это Фингин, друид, который нас сопровождает.

Тагор поздоровался с ними.

— Это Кейтлин, она странствующая актриса, — продолжала Алеа, — и ее присутствие нас очень поддерживает. И наконец, Эрван Аль'Даман, магистраж Фингина.

По голосу сестры Тагор догадался, что этот юноша занимает особое место в ее сердце. Он подмигнул ему, затем повернулся к своим.

— Племена могут объединиться, — провозгласил он, и туатанны сейчас же разбрелись по лагерю, шагая навстречу солдатам Алеи.

Напряженность очень быстро исчезла, и, несмотря на то что туатанны еще не совсем складно изъяснялись по-гаэлийски, их понимали без труда, и они сумели познакомиться с остальными. Оба народа, прежде столь далекие друг другу, в минуту разрушили былую стену недоверия, ведь их объединяла общая мечта. Надежда, подаренная юной девушкой, которая теперь так восхищала всех.

Как Фелим познал мать Тагора, так туатанны открылись народу Гаэлии. Два мира наконец-то встретились. Мечта Алеи сбывалась.

Девушка решила задержаться здесь еще на один день. Она хотела дать двум народам время узнать друг друга, и главное, ей самой хотелось подольше побыть с братом, прежде чем снова двинуться в дальний путь.

Она провела с Тагором весь день, узнавала его характер, засыпала вопросами, а также рассказывала о себе, своих мечтах и надеждах.

Ультан на мгновение замер, вонзив меч в горло умирающей жертве. Черная кровь перестала стекать с длинного серебристого лезвия. Тогда великий воин медленно вынул клинок, и зверь тяжело рухнул на землю.

Несколько зрителей, сидевших вкруг арены дворца Шанха, зааплодировали. Их крики эхом отдавались под каменным сводом. Расположенная в самом глубоком подземелье дворца, арена была погружена в зловещую темноту, где в каждом углу таились грозные тени. Влажный тяжелый воздух пропитал все вокруг кислым зловонным запахом, по камням сочилась вода.

Ультан не спеша повернулся и направился к Хозяину. Это был крупный широкоплечий воин с густой шевелюрой. Длинные белоснежные волосы серебряным дождем падали ему на плечи. Меч, опущенный вниз клинком, казался продолжением мускулистой руки, пики на его доспехах походили на выпирающие кости. Казалось, его тело слилось воедино с черным металлом.

Существо за его спиной вздрогнуло в последних конвульсиях. Пронзенное в разных местах, оно превратилось в гору плоти, из которой торчали четыре острых рога.

Ультан остановился у высоких трибун и встал на одно колено. Он поднял глаза к маленькой ложе, возвышавшейся над другими. В темноте он на мгновение различил глаза Хозяина по алому блеску, который тут же погас. Маольмордха досмотрел бой до конца. Ультан гордился оказанной ему честью. Он поприветствовал Хозяина и удалился в умывальню под одобрительные крики публики.

Через несколько минут, когда он заканчивал промывать раны и вытирать кровь, Ультан увидел возникший перед ним силуэт Маольмордхи.

Хозяин никогда раньше сюда не заходил. Воин немедленно поклонился и, опершись на рукоять меча, замер, ожидая слов Хозяина.

— Ты хорошо дерешься, Ультан.

Замогильный голос Маольмордхи гулко раздался в комнате, прошелестев по стенам, как дуновение ветра.

— Благодарю, Хозяин.

Маольмордха покачал головой. Он приблизился к воину, обошел вокруг него и остановился перед его мечом. Поглядел на обагренное кровью лезвие:

— Я знаю, что ты хочешь сразиться с девчонкой.

— Я к вашим услугам, — скромно ответил Ультан.

— Но мы об этом уже говорили. Думаешь, тебе удастся совершить то, чего не смог сделать Зультор? Так ты надеешься заслужить мое уважение, которым я жаловал тебя, когда был друидом, а ты моим магистражем, верно?

— Разве я когда-нибудь обманывал ваши ожидания?

— Ты мой магистраж, Ультан. Магистраж не может обмануть ожиданий своего друида. Я знаю, о чем ты думаешь, что ты чувствуешь, чего ты ждешь. Я слышу каждую твою мысль. Ты не можешь меня разочаровать. Ты можешь только не справиться с тем, что я тебе велю. Я хочу, чтобы в тот день, когда она явится сюда, ты был рядом со мной. Потому что она обязательно придет. А пока у нас много дел.

Воин поднял голову. Он так долго ждал. После Зультора Маольмордха выбрал Дермода Кахла. Все это время Ультан оставался в тени. Но теперь он снова сможет блистать. Хозяин придерживал его до поры.

— Я хочу нанести Алее удар до того, как она придет сюда. Я уже надеюсь, что этот олух мясник сумеет поднять против нее королеву, и это сделает ее уязвимой. Но это не все. У нас появился новый враг, которого я не ждал.

— Это правда, Хозяин?

— Новый враг, которого маленькая дрянь направила против нас.

— Солдаты, которые идут с ней?

— Нет. Эти никого не испугают.

Маольмордха подошел к своему бывшему магистражу. Никогда его лицо еще не было так близко. Лицо, изменившееся до неузнаваемости с тех пор, как он получил силу аримана.

— Волки, — проговорил Маольмордха. — Мы избавимся от волков.

Давно наступила ночь, окутавшая склон горы почти непроглядной темнотой. Алеа в одиночестве сидела на самой высокой скале и, закрыв глаза, прислушивалась к таинственным шорохам ночных обитателей и шелесту ветра в кронах деревьев. За ее спиной лагерь погружался во тьму. Один за другим гасли огни, силуэты людей исчезали под крышами шалашей и шатров. Долетали неясные бормотания, кто-то храпел, в угасающих кострах потрескивал хворост.

Алеа думала о волчице. Белой волчице. Где-то она теперь? Она могла отправиться на ее поиски в мир Джар, но ей казалось, что так будет несправедливо. Сейчас волчице наверняка нужно побыть одной. Отдалиться на время от мира дыбунов. Алеа чувствовала это. То, что волки присоединились к ней и дрались с горгунами, казалось невероятным. Теперь природа должна вступить в свои права. А волки — вспомнить свои привычки. И свою жизнь. Алее было так стыдно, что она впутала их в дела людей. И все же… Разве их судьбы не были тесно сплетены?

Она вздохнула. Но в этом вздохе не было ни малейшего отчаяния. И почти никаких сожалений. Скорее некое странное облегчение. Поиск минутного душевного покоя. Ей было хорошо одной, как это часто случалось давным-давно. Все те ночи на улочках Саратеи. Одинокие прогулки в ландах. Дни, когда по вечерам приходилось прятаться, а днем убегать. Теперь все было совсем по-другому. Столько людей не сводили с нее глаз. У нее появилось столько друзей. И она вновь обрела брата… В глубине души она не могла понять, лучше ли ей сейчас, чем раньше. Просто сейчас все по-другому.

Впереди послышался шорох. Она выпрямилась. Наверно, куница или какой-нибудь грызун прошмыгнул мимо. Это вторжение заставило Алею очнуться от грез, она встала и спустилась с утеса. Последний раз взглянула на знак, высеченный в скале, и направилась к лагерю.

Проходя мимо погасшего костра, в котором еще тлели угольки, она помахала рукой двум мужчинам, которые тихо разговаривали. Туатанн и галатиец. Они смотрели на нее и с уважением приветствовали. Она улыбнулась. Вот оно, их будущее. Два чужака, которые разговаривали в ночи. Это два народа наконец протянули друг другу руки.

Алеа подошла к большому шатру, где жили ее друзья и она сама. Бесшумно вошла. Похоже, все давно спали, завернувшись в толстые одеяла. На мгновение она замерла, стоя посреди шатра. Потом направилась за занавеску, натянутую в правом углу.

Она тихонько наклонилась и легла рядом с Эрваном, потом скользнула к магистражу под одеяло. Было тепло, и она не могла понять, сайман или ее собственное сердце бьется у нее в груди. Алеа закрыла глаза. Потом она вдруг почувствовала руку Эрвана на своем плече. На этот раз она была уверена, что бьется именно сердце. Эрван нежно провел ладонью ей по руке, потом по животу. Его пальцы были так горячи, что казалось, их греет огонь саймана. Прикосновение стало настойчивее. Алеа тихонько повернулась к юноше и прижалась к нему. Она гладила его по спине, возвращая каждую ласку с удвоенной нежностью, ерошила его светлые волосы. Потом они в тишине занялись любовью, отдаваясь с жаром, который усиливало долгое ожидание этого мига, в застенчивых ласках познавая друг друга. Ночь окутала их первое объятие мягким безмолвием. Совсем не ожидая, они обрели друг в друге утешение, забытую нежность утраченной душевной близости. Всю ночь они не размыкали объятий, будто стремясь отдалить миг расставания. Они так нуждались друг в друге. Казалось, меж ними прошел сайман или же их страсть равнялась его силе.