Новая семья: Гостевой брак, лоскутная семья и другие форматы отношений в современном мире

Дети vs карьера

Я сидела напротив этой женщины и смотрела на нее не отрываясь. К тому моменту я писала статьи о путешествиях уже почти 20 лет, но впервые видела генерального менеджера большого пятизвездочного отеля — женщину.

Ее звали Мария Страти. Наполовину гречанка, наполовину итальянка, моя новая знакомая четко попадала под определение «железная леди». Холодноватый взгляд, который мне было сложно долго выдерживать, строгий темный костюм, лаконичное каре, разговор сугубо по делу. К своим 40 (может быть, больше? Выглядела она безупречно) Мария поработала топ-менеджером в нескольких странах и сейчас управляла одним из самых дорогих римских отелей в двух шагах от Испанской лестницы.

Мария угощала меня обедом в отельном гастрономическом ресторане. Сама она ела мало, гораздо больше говорила, словно в нее встроили компьютерную программу. Ее планы звучали один другого масштабнее: расширение отеля, благотворительные мероприятия, конференции, вечеринки, бесконечные поездки.

«У нее точно нет детей», — решила я про себя.

В моей голове, по-видимому, копошились стереотипы из прошлого века. «Эта женщина живет карьерой — ей не до детей», — предположила я. А может, этот стальной взгляд, который не согревала даже улыбка, в моем восприятии вообще не предполагал наличия эмоциональных привязанностей.

Воспользовавшись паузой (Мария сдержанно отчитывала официанта за то, что он вовремя не принес десертное меню), я решилась уточнить этот момент. «Железная леди» действительно оказалась бездетна. «Но у меня есть партнер, правда, он в другой стране, в Греции. И брат, у которого ребенок», — добавила Мария без эмоций. И поспешила перевести разговор на другую тему.

Тема детей и деторождения эту бизнесвумен интересовала мало. Или она намеренно не хотела ее обсуждать? Я не настаивала. Хотя искушение спросить — является ли для нее бездетность выбором или судьбой — у меня, конечно, было.

Если бы эта встреча состоялась, например, лет 10–15 назад, я бы, скорее всего, автоматически решила про себя, что детей эта женщина иметь не может. И потому с головой нырнула в карьеру. Мне бы вряд ли пришло в голову, что это может быть осознанным выбором и что можно вот так просто разрешить себе не хотеть детей.

Хотя именно такой выбор делает с каждым годом все больше людей репродуктивного возраста практически по всему миру. Италия, где живет Мария, входит в двадцатку стран с самым низким уровнем рождаемости в мире. В 2008 году на каждую 1000 жителей там появлялось на свет примерно десять детей, а в 2021-м — только около семи[101]. В других странах тенденции похожие.

В США рождаемость недавно достигла самой низкой точки за последние 35 лет. В 1970-х годах только одна из десяти американок оставалась бездетной, сейчас — уже каждая пятая. Уровень рождаемости в Америке стабильно снижается с кризисного 2008 года — с тех пор он упал почти на 20 %: на 12 % в небольших населенных пунктах и на 18 % в крупных городах. Согласно данным опроса фонда Pew Research в конце 2021 года, четверо из десяти американцев 18–49 лет сообщили, что детьми обзаводиться не планируют вовсе[102].

В Великобритании на конец 2021 года рождаемость у женщин моложе 30 лет оказалась на самом низком уровне за последние 85 лет[103].

Офис национальной статистики докладывает: впервые в истории половина женщин из Англии и Уэльса, появившихся на свет в 1990 году, разменяли свой четвертый десяток бездетными. Для сравнения: полвека назад не имели потомства всего 17,9 % 30-летних людей[104].

В развивающихся странах, например в Индии, в 2021 году коэффициент рождаемости упал до двух детей на одну женщину[105]. Во всех пяти странах БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, Южно-Африканская Республика) рождаемость уже давно находится ниже уровня воспроизводства[106].

В Бразилии показатели стабильно снижаются с середины 1960-х. Тогда коэффициент рождаемости составлял шесть детей на женщину, а в 2020 году у бразильянок в среднем насчитывалось всего 1,7 ребенка на семью[107].

В России средний коэффициент рождаемости находится в районе 1,5 ребенка на женщину и, по прогнозам Росстата, в ближайшее десятилетие эта цифра расти не будет. В 2021 году уровень рождаемости в нашей стране оказался на минимуме с 2001 года[108], а в 2022 году упал еще почти на 7 %[109].

«Свободные от детей»

We Are Childfree[110] — так называется нашумевший в Берлине и за его пределами мультимедийный проект бывшего фотографа журнала Vogue, англичанки Зои Нобл. Его цель — победить стереотипы, связанные с добровольным отказом от материнства. Зои, обладательница короткой мужеподобной стрижки, в немецкой столице живет довольно давно. Посредством фотографий, подкастов и интервью она рассказывает истории женщин, осознанно выбравших бездетность. За два года в ее объектив попали около сотни женщин из разных стран, с разным бэкграундом и разного возраста.

«Неужели единственная цель жизни женщины — родить?» — рассуждает 38-летняя Зои, которая тоже давно решила не иметь детей, в интервью газете The New York Times[111].

Подобным вопросом полвека назад впервые публично задались активистки движения за права женщин, феминистки Эллен Пек и Ширли Радл. Именно им приписывают международную популяризацию термина «чайлдфри». В 1970-х годах, на пике роста женского движения, Пек и Радл основали Национальную организацию для не-родителей США[112]. У бытовавшего тогда термина childless (бездетный) появилась более политкорректная альтернатива — childfree. Слово означало бездетность по выбору и отвечало веянию времени. Женская контрацепция становилась массово доступной, что позволяло отделять сексуальную жизнь от деторождения. Пожалуй, впервые в истории человечества женщины получили возможность распоряжаться своим телом и выбирать репродуктивную стратегию.

Благодаря этим изменениям фокус в семьях начал смещаться на потребности и интересы партнеров — и они не всегда включали рождение детей. Тем более что на фоне послевоенного роста благосостояния в западных странах отпала экономическая необходимость иметь ребенка, «чтобы было кому подать стакан воды в старости».

Некоторые радикально настроенные феминистки связывали тяжелое положение женщины именно с деторождением. Канадская активистка второй волны феминизма, автор вышедшей в 1970 году и изданной во многих странах книги «Диалектика пола»[113] Суламифь Файерстоун, считала, что женщинам стоит всерьез задуматься о том, чтобы временно перестать рожать, пока не появятся новые способы воспроизводства, более гуманные и менее затратные биологически, физически и эмоционально.

«Воспроизводство вида одним полом ради выгоды обоих полов будет заменено (как минимум, в качестве одного из вариантов) искусственным воспроизводством: дети будут рождаться равно для обоих полов или независимо от каждого из них — это смотря как посмотреть; зависимость ребенка от матери (и наоборот) уступит место гораздо более короткой зависимости от малой группы других людей в общем, и любая остающаяся неполноценность ребенка в физической силе по сравнению со взрослыми будет компенсирована культурно. С разделением труда будет покончено вместе с устранением труда (кибернетизацией). Тирания биологической семьи будет разрушена».

Суламифь Файерстоун,

«Диалектика пола»

На фоне заката патриархального общества Суламифь Файерстоун и ее единомышленницы прогнозировали неизбежный переход от нуклеарной семьи к более свободным и вариативным форматам отношений. Также они говорили о размывании норм самой сексуальности. Файерстоун, например, предсказывала возврат к пансексуальности, которой суждено было постепенно вытеснить гетеро-, гомо- и бисексуальность.

Что, собственно, и произошло в последующие десятилетия. Женщины стали позже выходить замуж. Вступление в брак больше не означало скорого появления детей. Практически во всех развитых странах, включая Южную Корею и другие экономически развитые азиатские государства, с каждым годом женщины рожали первого ребенка во все более старшем возрасте[114].

В российский социальный контекст тема чайлдфри проникла значительно позже. Еще до недавнего времени — как минимум до конца XX века — практически единственным социально одобряемым сценарием был ранний брак и последующее рождение ребенка. В начале 2000-х стали появляться сообщества в интернете: сначала в «Живом журнале»[115], потом в других соцсетях. По оценкам доцента кафедры демографии, руководителя лаборатории социальной демографической политики Института демографии имени А. Г. Вишневского НИУ ВШЭ и одного из главных в России экспертов по теме чайлдфри Ольги Исуповой, 70 % состоящих там — женщины[116].

В сети «ВКонтакте» сегодня есть несколько групп приверженцев идеологии чайлдфри, часть из них — закрытые; в одной из самых крупных почти 60 000 подписчиков.

По данным опросов, бездетными намерены остаться до 9 % россиян, что по сравнению с западными странами не такой большой процент.

В Великобритании, Австрии и Испании число чайлдфри держится на уровне 20 %.

В Германии не имеет детей каждая пятая женщина в возрасте 45–49 лет.

Во Франции с ее немалыми пособиями и налоговыми вычетами на детей бездетными после 40 остаются не более 15 % женщин.

В Чили этот показатель 7,7 %, в Мексике — 8,5 % (сопоставимо с российскими данными).

Последние две страны — более традиционного религиозного уклада, с высоким уровнем бедности и крепкими семейными узами. Здесь рождение детей по-прежнему воспринимается в том числе и как страховка родителей от нищей старости.

Основной инстинкт

«Я не понимаю, зачем люди рожают детей», — разводит руками 25-летняя Саша, специалист по тестированию мобильных приложений. Родом из Калининграда, она несколько лет назад переехала в Москву и сейчас планирует свадьбу. По словам Саши, ее жених-ровесник, коллега в сфере IT, — еще больший чайлдфри: «Он точно не видит себя в роли родителя. В этом плане мне очень повезло — наши взгляды на жизнь полностью совпадают».

Саша рассказывает, что среди ее друзей-сверстников нет не только родителей, но и тех, кто в принципе задумывается о том, чтобы в ближайшее время завести семью. Сознательно выбравших, как она, бездетность, впрочем, тоже нет. Но моя собеседница убеждена, что скоро в этом вопросе все больше ее ровесников будут решаться на честный диалог с собой: «Гораздо больше людей на самом деле не хотят детей, но этого толком не осознают, возможно, пока у них не появляются дети. Но в обществе все заточено на один сценарий — воспроизводство».

«Я про детей вообще не думаю, — соглашается Полина, журналистка, выпускница ВШЭ. — Может быть, после 25 лет начну думать. А может, и нет. Мой горизонт планирования в последнее время сузился до пяти минут».

Полина — дочка моей близкой подруги. Мы знакомы с ней буквально с первого дня ее жизни: Полина мирно посапывала у меня на руках, когда я приехала навестить ее маму в роддоме на следующий день после родов. Нам тогда было всего по 21. В начале 2000-х в нашей журфаковской компании подруга самой первой официально вышла замуж и родила ребенка. В 21 год младенцы казались мне инопланетянами. Примерно так же сейчас воспринимает эту тему и 22-летняя Полина.

Зато на нашей очередной встрече (у нас с Полиной есть традиция вместе обедать, когда я приезжаю в Москву) она в подробностях рассказывает мне о многочисленных кавалерах и демонстрирует новые оттенки своей панковской стрижки — в этот раз это пара фиолетовых и зеленых прядей, — а также новую татуировку на спине в форме третьего глаза.

Я напоминаю Полине, что у ее мамы в этом возрасте уже был годовалый ребенок. Она в ответ морщится и резко качает головой, словно хочет отогнать даже мысль о такой опции: «Так я точно не хочу!!!» На данный момент девушку не интересует тема не только детей, но и серьезных отношений. Аналогичным образом, по ее словам, настроены практически все ее друзья: «Мои сверстники не желают брать на себя обязательства. Они хотят тратить время на работу и поиски себя. Даже завести домашнее животное мне сейчас кажется огромной ответственностью».

Я слушаю этих девушек и спрашиваю себя: останутся ли их убеждения неизменными лет через пять? А через десять? Ведь есть исследования, подтверждающие, что даже самые ярые чайлдфри со временем могут поменять — и меняют — свою позицию: встречают партнера, который очень хочет детей, беременеют случайно или с возрастом у них «внезапно» просыпается инстинкт продолжения рода[117].

Еще недавно желание иметь детей считалось «встроенным по умолчанию», по крайней мере у женщин. Сегодня все чаще говорят о том, что материнский инстинкт — это в первую очередь социокультурное явление. Так, например, считает семейный психотерапевт Марина Травкова: «Так же, как материнская любовь, он не появляется автоматически, — говорит она. — Это всегда процесс».

Еще недавно желание иметь детей считалось «встроенным по умолчанию», по крайней мере у женщин.

Об этом подробно пишет в книге «Законный брак»[118] американская писательница Элизабет Гилберт, автор международного бестселлера «Есть. Молиться. Любить».

«С годами я начала понимать, что какие-либо позывы к материнству у меня отсутствуют. Мой организм, похоже, был просто не оснащен пресловутыми биологическими часами. В отличие от многих моих подруг, я не преисполнялась томлением каждый раз, когда видела младенца. (Зато знали бы вы, какое томление вызывал у меня вид лавки с подержанными книгами!) Каждое утро я проводила нечто вроде внутреннего сканирования, все ожидая, когда же мне захочется забеременеть, но беременеть не хотелось. Не было никакого ощущения неизбежности, а я верю, что детей нужно заводить только в том случае, когда вы просто не можете этого не делать, — должно быть очень сильное желание и даже чувство, что в этом все ваше предназначение, потому что дело это очень серьезное. И я наблюдала это желание у других людей — я знаю, на что это похоже. Но мне никогда не приходилось испытывать его».

Элизабет Гилберт,

«Законный брак»

Британский исследователь Пол Долан соглашается, что такое явление, как биологический императив, и, собственно, материнский инстинкт не универсальны. По его мнению, если бы желание иметь детей было присуще всем, то уровень рождаемости оставался бы постоянным во времени. «Однако этот уровень изменяется вместе со сдвигами в культуре», — добавляет Долан.

При этом многие, как считает профессор, по-прежнему попадают в ловушку нарратива о детях. Она заключается в убеждении (по его мнению, весьма спорном), что наличие потомства — обязательное условие счастья, а бездетная жизнь априори лишена смысла. Это представление доминирует, потому что семья с детьми остается наиболее социально поощряемой формой частной жизни. В итоге даже те, кто не хочет детей, «начинают чувствовать необходимость их иметь, потому что общество диктует это и пугает будущими сожалениями».

Анна, 39-летняя косметолог из Москвы, признается, что долго чувствовала по этому поводу собственную неполноценность. «Я даже не знаю, как это бывает — хотеть ребенка, — разводит она руками. — Этот инстинкт у меня, видимо, отсутствует». С годами, не без помощи психотерапии, женщина приняла эту свою особенность и научилась спокойно воспринимать самые разные реакции окружения: «Мне стало безразлично мнение остальных. И год от года я все больше убеждаюсь в правильности своего выбора».

У Анны уже пять лет длятся серьезные отношения, и ее бойфренд на детях тоже не настаивает. Они не исключают, что когда-нибудь решатся на усыновление — разницы между биологическими и приемными детьми женщина не видит. Само понятие семьи в ее понимании не обязательно должно быть связано с детьми или даже с отношениями. Работа — особенно в социально-ориентированных профессиях — может стать альтернативой: «У тех, кто заботится о людях (учителя, врачи, соцработники), уже и так есть семья — их подопечные».

Похожую тему развивает еще одна убежденная чайлдфри, 32-летняя брокер Юля из Петербурга. Она утверждает, что готова с радостью помогать детям — но только не своим. Например, оплачивать учебу ребенку из детдома. Себя же в роли матери она никогда не видела: «Я не чувствую в себе ресурса делиться безусловной любовью. В приоритете у меня самореализация. Ребенок в эту картину мира не вписывается. Я еще нахожусь в поиске себя. И почему я должна обязательно хотеть семью — по крайней мере в ее традиционном понимании?.. Понятие семьи — оно вообще растяжимое. Для кого-то семья — это, например, коллеги».

Мисс совершенство

«Представляешь, я недавно наняла помощницу по дому, и она приходит ко мне… с младенцем! На целый день! Ты можешь представить меня и младенца?»

Катерина — яркая, ухоженная брюнетка родом из Перми. Сейчас ей 46. Познакомились мы в начале 2000-х в Нью-Йорке, где обе учились в Колумбийском университете. Я — в аспирантуре по журналистике, Катерина — на отделении международных отношений. С тех пор она сменила четыре страны и завела хобби, которое постепенно стало ее страстью, — латиноамериканские танцы. Наш разговор про младенца состоялся по видеосвязи из Найроби — столицы Кении, куда она недавно переехала, чтобы возглавить представительство крупной международной организации. Первым делом она, кстати, нашла там клуб, где по пятницам устраивают танго-вечеринки.

С Катериной мы дружим больше 20 лет, и я действительно сейчас уже с трудом могу представить ее в обществе маленького — да вообще любого! — ребенка. Она очень давно живет одна и бесконечно дорожит личным пространством как в физическом, так и в эмоциональном смысле.

Правда, я помню наши разговоры лет семь назад, когда она еще жила в Москве. В один из вечеров Катя за бокалом вина рассказывала о волнительном визите к гинекологу: «Врач сказала, что мои биологические часы тикают, шансов стать матерью, возможно, остается не так много. И если я сейчас не готова, стоит заморозить яйцеклетки».

«Как думаешь, может, и правда стоит?» — в глазах подруги мелькнуло сомнение. Вопрос был, конечно, не из легких. Хотя мне ответ был ясен. Если бы Катя детей действительно хотела, она бы со мной не советовалась. Я оказалась права: довольно скоро тема заморозки яйцеклеток и деторождения у нее сошла на нет. При этом чужие дети у Кати никогда отвращения не вызывали. Скорее недоумение: как по своей воле можно пуститься в эту авантюру и дать маленькому существу себя поработить (ее слова).

Чужие дети вызывали у Кати недоумение: как по своей воле можно пуститься в эту авантюру и дать маленькому существу себя поработить?

«Мне всегда было важно качество жизни, — объясняет свою позицию Катя. — Хотелось полностью реализовать свой потенциал. Я понимаю, что дети — это ответственность. С их появлением жизнь полностью меняется: детям ты в основном отдаешь. А где гарантия, что у меня будет ресурс отдавать качественно и при этом продолжать самореализовываться?»

В контексте современных чайлдфри эта женщина, скорее всего, относится к так называемым афисьонадо. Эту классификацию в свое время придумала канадский социолог Джин Виверс. Она исследовала этот феномен в разных странах с начала 1970-х, а в 1980 году вышла ее нашумевшая книга «Бездетные по собственному выбору»[119].

Виверс выделила два типа чайлдфри: реджекторы и афисьонадо. Реджекторы (от англ. reject — отрицать) — это те, кто испытывает отвращение к беременности, грудному вскармливанию и всему остальному, что связано с появлением на свет и воспитанием детей. Таких людей не так много. А вот так называемых афисьонадо — тех, кого привлекает бездетный образ жизни, — с каждым годом становится больше.

Доцент Института демографии имени А. Г. Вишневского НИУ ВШЭ Ольга Исупова выделяет еще две группы тех, кто выбирает жизнь без детей. Их число выросло именно в последние пару десятилетий: это так называемые волнообразные отказники и постоянные откладыватели.

«Первые хотят завести ребенка, затем меняют свои планы, а потом снова возвращаются к мыслям о детях, не переставая при этом использовать надежную контрацепцию, — в итоге появление потомства так и остается на уровне нереализованного проекта. Вторых же сложно назвать уверенными в своем решении не рожать: они готовы к детям, просто не сейчас. В итоге это "не сейчас" становится постоянным: со временем люди настолько привыкают к своему образу жизни, что уже не могут вписать в него детей или не могут завести их по состоянию здоровья», — пишет Исупова[120].

На мой взгляд, сюда стоит добавить еще одну, стремительно растущую категорию чайлдфри. Я бы назвала их бездетными перфекционистками. Среди них преобладают именно женщины, причем социально успешные, — те, кого принято называть достигаторами. Они привыкли во всех сферах жизни реализовываться «на пятерку» и ребенка воспринимают как проект, неподъемный по объему задач, рискам и ответственности.

На эту тему у меня состоялся разговор со Светланой, театральным продюсером из Москвы. Харизматичная брюнетка (ее можно увидеть в клипе певицы Евы Польны «Не расставаясь»), Светлана уже почти 10 лет живет в гражданском браке. Решение стать чайлдфри в свое время она тоже долго обсуждала с психотерапевтом. Это помогло в том числе закрыть тему внуков с родителями: «На нас с бойфрендом было огромное давление с обеих сторон. Два года назад я им сказала: детей не будет, и точка. Это мой осознанный выбор. Я работаю с людьми, и мне невероятно важно личное пространство. По утрам я 40 минут принимаю ванну. Я правда не понимаю, зачем в мою кайфовую жизнь нужен еще и ребенок».

«Я прекрасно знаю свой перфекционизм, — добавляет Света. — К детям я буду относиться как к великому проекту, куда направлю всю энергию. Я туда переключусь целиком, задавлю ребенка и себя. А вдруг ему это будет не надо?» При этом Светлана подчеркивает, что материнская функция у нее сверхреализована, просто не через биологических детей: «У меня двадцать один ребенок — это мои близкие друзья. Многие из них моложе меня. Все они — моя семья, и они мне даже ближе, чем родственники. Еще одному ребенку тут просто нет места».

Десять процентов

Элизабет Гилберт пишет про неизменные десять процентов женщин, которые никогда не рожают[121]. Со ссылкой на несколько исследований она подчеркивает, что эти 10 % были во все времена и во всех, даже самых плодовитых, культурах и консервативных традиционных сообществах вроде амишей[122].

Не исключено, что эти 10 % на самом деле базовый минимум, а бездетных женщин — по выбору или по воле судьбы — в разные времена было намного больше, в зависимости от экономической ситуации и социокультурного контекста. К примеру, группа исследователей из Бельгии и Нидерландов, авторы книги «Одинокая жизнь в большом городе, 1200–1900»[123], пришли к выводу, что практически каждый пятый обитатель французских городов в XVIII веке не имел партнера и, вероятно, детей. Одна из причин в том, что далеко не все имели финансовую возможность вступить в брак и тем более содержать потомство[124]. Согласно данным другого исследования, как минимум один из пяти американцев, появившихся на свет между 1885 и 1915 годами, тоже был бездетным. Похожая картина в тот период наблюдалась в Канаде, Австралии и многих странах Западной Европы.

Социальные историки также говорят о так называемой линии Хайнала[125]. Это условная социодемографическая граница между двумя типами семьи в Европе — традиционным и более либеральным. Эта невидимая черта проходит от Финляндии до итальянского Триеста через Санкт-Петербург. К востоку от этой линии брак с большим количеством детей испокон веков считался нормой. На западе от линии Хайнала в брак, как правило, вступали позже, а те, кто был беден, — особенно это касалось мужчин — нередко вообще отказывались от семьи, что в некоторой степени снижало рождаемость.

Бездетные женщины всегда играли особую социальную роль в обществе — заботились о тех, кто не попадал под их биологическую ответственность. Многие становились акушерками, монахинями, занимались благотворительностью. Есть данные, что около половины благотворительных фондов в мире созданы как раз людьми, не имеющими детей[126].

В этом контексте Элизабет Гилберт упоминает еще одну важнейшую и, по ее мнению, архетипичную семейную фигуру — великодушную бездетную тетушку. Именно она способна любить своих племянников безусловно и в нужный момент готова оказать разного рода поддержку — эмоциональную, физическую, финансовую.

«Даже в истории моей семьи, и по материнской и по отцовской линии, есть случаи, когда в трудные минуты на сцене появлялись великодушные тетушки и спасали положение. Ведь именно благодаря тому, что у них не было детей, им удавалось получить образование и скопить денег. У этих женщин было достаточно денег и сострадания, чтобы оплатить операцию и спасти жизнь, выкупить семейную ферму или взять на воспитание ребенка, чья мать серьезно заболела. Одна моя подруга называет таких тетушек "запасными мамами", в мире их не счесть».

Элизабет Гилберт,

«Законный брак»

Примеров «запасных мам» действительно немало — взять хотя бы историю Льва Толстого, чья мать умерла, когда ему было полтора года, после чего его воспитывали тетушки. У меня, как и у многих, в детстве тоже была бездетная тетя, от которой я получила бесценный опыт безусловной любви.

Новый формат

Одна знакомая, когда у нее родился второй ребенок, делясь радостной новостью, с жаром произнесла: «Наконец-то у нас будет полноценная семья!»

Мне вспомнился этот разговор, когда я села писать эту главу. Когда люди становятся семьей? И когда семья становится полноценной? Получается, моя знакомая не считала свою семью с одним ребенком полноценной? Тогда бездетная пара, выходит, вообще не семья?

А если детей, например, заменяют домашние питомцы? Или писательство, или другой забирающий все время и энергию проект?

Получается, моя знакомая не считала свою семью с одним ребенком полноценной? Тогда бездетная пара, выходит, вообще не семья?

Я обсуждаю это с моей давней приятельницей Асей, которая раньше возглавляла отдел маркетинга в большой международной компании, а последние несколько лет работает на себя, консультируя тех, кто решается резко поменять сферу деятельности. Муж Аси — итальянец, вместе они 10 лет, а 5 лет назад переехали в Италию. Решение остаться бездетными оба приняли еще в начале отношений.

Ася признается, что пришла к позиции чайлдфри не сразу. В ее жизни был период, когда дети казались естественным продуктом любви. Потом у нее долгое время не было отношений, но опцию «родить для себя» она не рассматривала. «Партнерство для меня всегда было важнее, чем дети, — объясняет Ася. — Постепенно я поняла, что особого желания становиться матерью у меня нет. Не возникало ни сильного инстинкта, ни понимания, зачем мне нужны дети. Я видела в них больше испытаний и ограничений, чем возможностей. И еще я встречала много не очень счастливых матерей. Никогда не знаешь, каким будет ребенок. Играть в лотерею "а вдруг будет классно", я не готова».

Муж Аси на 11 лет ее младше. Но, как она объясняет, в истории про продолжение рода для них нет особой ценности: «Он тоже не особо хочет детей, хотя из него получился бы шикарный отец. У нас был разговор: "А вдруг ты захочешь когда-нибудь потом, когда я уже не смогу?" Тогда мы решили, что у нас останется опция усыновления. Или мы перенаправим нашу энергию в менторство».

Ася рассказывает про свою бывшую начальницу, бездетную британку. «Лет 20 назад она у меня вызывала жалость. Я думала: наверное, они с мужем просто не могут иметь детей. Возможно, и я у кого-то вызываю жалость и сочувствие. Но формат семьи меняется. Бессмысленно пытаться засунуть его в рамки одной модели. Есть люди, для которых вступить в брак и родить детей — единственный вариант жизненного пути. Я за то, чтобы был выбор, и осознанный. И чтобы в этом выборе человек опирался на себя, а не на навязанное мнение».

По данным исследований социолога Ольги Исуповой[127], раньше чайлдфри чаще становились люди с высоким уровнем дохода и образования, в основном атеисты. Сейчас к такому решению приходят люди и с другими убеждениями. Исупова считает, что причины не заводить детей у мужчин и женщин различаются: у большинства женщин-чайлдфри более высокий уровень образования и дохода, чем у решающих остаться бездетными мужчин. Выбирая бездетность, женщины думают скорее о времени, необходимом для ухода за ребенком, а мужчины — о предстоящих расходах. Женщины-чайлдфри предпочитают сосредоточиться на карьере и не уверены, что смогут совместить ее с ребенком. Решение мужчины, заводить детей или нет, тесно связано с тем, сможет ли он их обеспечить: не все готовы зарабатывать больше ради ребенка и при этом меньше тратить на себя.

Решение мужчины, заводить детей или нет, тесно связано с тем, сможет ли он их обеспечить.

Ольга, 39-летняя топ-менеджер в энергетической компании, зарабатывает не меньше супруга, занятого в смежной сфере. Вместе они уже 20 лет. Пять лет назад Ольга пережила две замершие беременности. Опыт был травматичным, и с тех пор к теме деторождения они с мужем не возвращались. Впрочем, моя собеседница признается, что детей не хотела еще с детства: «Помню эти запугивания мамы: "Принесешь в подоле — пойдешь на улицу". И я думала: "А нафига мне это надо?" Мне хотелось делать карьеру, быть успешной, финансово независимой». Ольга добавляет, что ее пугает участь, постигшая многих подруг и родственниц, провалившихся в состояние #яжемать: «Они стали "телками", забили на себя — ни карьеры, ни фигуры. Только носятся с детьми как с писаной торбой». По ее мнению, многие до сих пор «рожают детей непонятно зачем — просто потому, что так надо, не задумываясь, готовы ли они стать родителями, что могут дать ребенку и так далее».

При этом о личном выборе оставаться бездетными Ольга говорит трезво и даже критично: «Может быть, дело в моем перфекционизме, а может, в отсутствии чувства защищенности. Мне кажется, мы с мужем сами в каком-то смысле как дети — эгоистичны и инфантильны. Нам самим еще хочется играть в игрушки, и третий нам не нужен. Не хочется брать на себя ответственность. Нет желания выходить из зоны комфорта, жертвовать свободой. К тому же дарить любовь можно не только кому-то из твоей яйцеклетки. Вокруг столько детей, нуждающихся в любви».

Право на бездетность

«Хорошая женщина в массовом сознании — это мать или будущая мать», — пишет социолог Анна Шадрина.

Помню увещевания мамы лет 15 назад, когда мой возраст приближался к 30 годам. К мантре «нормальной женщине стоит хоть раз сходить замуж» прибавилась еще одна: необходимость родить. Опция «родить для себя» в системе ценностей моей мамы была вполне достойной — тем более что так в свое время сделала она сама и немало ее подруг.

К 30 годам я действительно начала чувствовать настойчивое тиканье биологических часов. Хотя не факт, что эти часы были исключительно биологическими. Возможно, мне хотелось поскорее вписаться в канон «правильной», «нормальной» женщины.

Тиканье в моей голове превращалось в набат. Я начала паниковать и в какой-то момент набросала список потенциальных кандидатов на роль отца.

Тиканье в моей голове стремительно превращалось в набат. Я начала паниковать и в какой-то момент набросала список потенциальных кандидатов на роль отца. С парой из них даже начала осторожные переговоры. Это были знакомые, более-менее симпатизирующие мне мужчины. Я даже составила договор на несколько страниц, где были прописаны наши обязанности по воспитанию будущего ребенка.

На удивление, несколько кандидатов с готовностью согласились: рациональная договорная схема с четко прописанными взаимными обязательствами в качестве альтернативы традиционному браку некоторым очень импонировала[128].

Один из потенциальных пап — топ-менеджер банка — неожиданно включился в игру активнее всех. С этим кандидатом у меня тогда был вялотекущий роман без обязательств (то был токсичный холостяк в лучших традициях «Секса в большом городе»). За этим мужчиной стойко закрепилась репутация «дамского негодника», но его социально-биологические часы, по-видимому, тоже уже давали о себе знать. Услышав про опцию «ребенка по договору», он предложил мне приступить к делу незамедлительно, ничего, впрочем, в наших отношениях не меняя. Зато он быстро придумал имя будущей дочери (почему-то мой ухажер был уверен, что у нас родится девочка). Моя мама искренне не понимала, почему я торможу с решением.

Почти все опрошенные мной убежденные или потенциальные (то есть пока откладывающие деторождение) чайлдфри признавались, что неудобные вопросы и непрошеные советы — от родственников и даже посторонних — для них привычное дело. «Пожилая соседка меня уже замучила: "Как же так? А как же семья и дети? Тебе уже столько лет…", — рассказывает брокер Юля из Петербурга (я уже цитировала ее выше). — У нас в обществе очень любят давать советы. И дети, по крайней мере в России, остаются оценкой твоей состоятельности. Если ты к определенному возрасту не родила, значит, ты не состоялась как личность. Людям хочется навесить ярлык. Ярлык — это безопасность. Неприятие всего нового, другого».

Живущая в Италии Ася рассказывает, что ее мама прошла несколько стадий переваривания ее решения остаться чайлдфри: отрицание, гнев и постепенное принятие. «Были и манипуляции, — рассказывает Ася. — Но я строго сказала маме, что это мой выбор и я не хочу слышать упреки». А вот итальянские родственники к такой позиции отнеслись спокойно — притом что эта страна, пусть и с рекордно низким уровнем рождаемости, остается весьма семейно-ориентированной. Бабушка ее мужа-итальянца и вовсе стала увещевать в 93 года, незадолго до своей смерти: «Только детей не рожайте — живите в свое удовольствие».

Социальному остракизму рискуют подвергнуться не только те, кто добровольно и осознанно выбирает путь чайлдфри, но и те, кто не может иметь детей по физиологическим причинам. Не так давно в одном из глянцевых журналов журналистка и основательница пиар-агентства Мария Лобанова решила открыто поделиться проблемами, с которыми сталкиваются женщины с диагнозом «бесплодие». Ее текст вызвал резонанс[129].

«Я бесплодна, у меня не может быть детей, — пишет Мария. — Недавно упомянула об этом в посте — и полгорода написало мне в комментариях, какая я смелая и сильная. А вторая половина написала в личку: как они сами несчастны, потому что тоже не могут родить, но боятся и стесняются об этом говорить».

По мнению Марии, вынужденная бездетность стигматизируется в обществе порой даже больше, чем открытая позиция чайлдфри: «Признаваться в том, что ты технически не можешь иметь детей, нельзя ни за что. Такое социальное харакири: ты как бы несчастная, ущербная, обделенная, в тебе геном неудачницы — и, давайте уж начистоту, кто на тебе такой женится?»

«Полярность среднестатистической женской судьбы не знает полутонов даже в век победившего феминизма: "плюсом" ее будет отраженное миллионами инстаграмов замужнее материнство, "минусом" — бездетное тоскливое одиночество», — пишет в книге «Сделай меня точно» о возможностях вспомогательных репродуктивных технологий и перипетиях тех, кто столкнулся с диагнозом «бесплодие», журналист и режиссер документальных фильмов Инна Денисова (многие истории в книге — из личного опыта автора)[130].

Чем больше возникает опций для лечения бесплодия, тем больше на женщин возлагают ожиданий.

И это, оказывается, актуально не только в России. Чем больше возникает опций для лечения бесплодия, тем больше на женщин возлагают ожиданий, что они все-таки выберут ту самую правильную линию судьбы. «Давление на женщин, чтобы они выполнили свое главное обязательство — стать матерью, сегодня присутствует больше, чем когда бы то ни было в истории, — говорит американская активистка Эми Ричардс, автор книги «Родить ребенка и не потерять себя»[131] в интервью журналу Time, посвященному современным чайлдфри. — В прошлом считалось, что наличие или отсутствие детей в целом вне нашего контроля. А теперь предполагается, что у женщины всегда есть выбор, и, если она не пытается каким-то образом родить, у общества есть право ее осуждать»[132].

Это мнение разделяет и Андреас Бернард, профессор Университета города Люнеберга, автор нашумевшей несколько лет назад книги «Делать детей: Новые репродуктивные технологии и семейные устройства»[133], у которого я взяла интервью в Берлине: «Ранее биология, в том числе бесплодие, были судьбой. В последние полвека ситуация поменялась. В нашей воле попытаться изменить биологию. Стали ли мы от этого более свободными? С какой стороны посмотреть. Те, у кого нет детей, испытывают прессинг: мол, это ваша вина, вы недостаточно старались».

Антинаталисты

Люди, добровольно отказывающиеся от рождения детей, были всегда. Но еще полвека назад об этом не было принято говорить вслух.

Сейчас некоторые чайлдфри не только громко заявляют о своей позиции, но и превращают ее в социальную миссию. Последние несколько лет во многих странах набирает обороты движение антинаталистов — радикальных противников самой идеи воспроизводства в нынешних реалиях. Они убеждены, что появление на свет новых людей только усугубляет острые проблемы современного мира, в первую очередь глобальное потепление и прочие вопросы экологии. Наиболее радикально настроенные представители этого движения называют себя birthstrikers, что можно перевести как «объявившие забастовку деторождению».

«Я боюсь подумать, с каким состоянием планеты придется столкнуться ребенку, когда он достигнет моего возраста, — рассуждает 25-летняя активистка движения Birthstrikers из Бристоля по имени Элис Браун в интервью британской газете The Guardian. По профессии социальный работник, еще в недавнем прошлом она даже не задавалась вопросом, стоит ли рожать детей, считая это само собой разумеющимся. Но, ознакомившись с реальным положением дел касательно изменения климата и состояния экологии, резко поменяла позицию[134].

Еще одна экоактивистка, 23-летняя Ханна Скотт, так объясняет свое решение стать чайлдфри: «Я решила остаться бездетной, потому что испытываю отчаяние. Будущее планеты не сулит ничего хорошего, и я не хочу приносить сюда еще одну новую жизнь. Каждый раз, когда кто-то из моих друзей делится новостями о беременности или даже планами забеременеть, я в ужасе прикусываю язык».

Западные психологи уже придумали официальный диагноз — сlimate anxiety, «синдром климатической тревожности». Для многих зумеров это более чем весомая причина отказаться от родительства. По данным опроса американской компании Morning Consult среди бездетных представителей нескольких поколений и этнических групп, почти каждый четвертый называл изменения климата в числе главных причин, заставивших воздержаться от деторождения[135].

Причем среди молодежи в возрасте до 25 лет таковых почти 40 %[136]. К числу демотивирующих факторов добавились последствия пандемии. В ее начале ряд социологов предрекал беби-бум (предполагалось, что запертые по домам в локдаун пары станут активнее делать детей). Но динамика получилась обратная: рождаемость пошла на спад еще стремительнее, причем во многих странах.

В начале пандемии ряд социологов предрекали беби-бум, но динамика получилась обратная.

По данным опроса, проведенного среди молодых людей 18–34 лет в Великобритании, Италии, Испании, Германии, Франции в марте — апреле 2020 года, более половины признались, что намерены как минимум отложить деторождение до лучших времен. Причем около трети всерьез задумались о том, чтобы и вовсе остаться бездетными[137].

«Оставаться бездетными — лучшее, что можно сейчас сделать для планеты», — соглашается 40-летний режиссер Мориц из Берлина. С партнершей они вместе почти 10 лет. Несколько лет назад они решили раз в год обсуждать, нужен ли им ребенок или нет. Пока к положительному ответу не пришли и, скорее всего, уже не придут.

«По-хорошему, я считаю, что тем, кто собирается стать родителем, нужно предварительно получить специальное разрешение, — продолжает берлинец. — Чтобы иметь водительские права, ты должен освоить вождение и теорию, — так и перед рождением ребенка надо обязательно пройти курс психотерапии. Наше поколение — что в России, что в Германии — носит в себе столько непроработанных травм, которые передаются потомкам! Мне бы очень хотелось жить в обществе, где решение иметь или не иметь детей воспринималось бы совершенно одинаково».

«Пока я не почувствую, что мой ребенок будет жить на планете Земля как рыба в воде, я рожать не собираюсь», — заявила в интервью американскому журналу Elle певица Майли Сайрус[138].

О сильной климатической обеспокоенности, которая мотивирует как минимум поставить деторождение под вопрос, говорят и наши соотечественники. «Не понимаю, зачем надо отправлять кого-то в "путешествие" на нашу планету — в смысле производить на свет еще одного человека при нынешнем положении дел, — убеждена театральный продюсер Светлана (ее история приводится выше). — Земля просуществует в том виде, в каком мы ее знаем, максимум 100 лет».

У 25-летней IT-специалистки Саши схожая позиция: по ее убеждению, рожать детей сегодня неэтично. «Люди приносят самый сильный ущерб планете, а дети — экологически затратное мероприятие. У нас и так жесткое перенаселение».

Среди убежденных чайлдфри есть и те, кто готов пойти на самые радикальные меры, чтобы навсегда оградить себя от деторождения. Речь идет о стерилизации[139] — как мужской, так и женской (в случае с женщинами это, как правило, лапароскопическая перевязка маточных труб).

В большинстве стран на этот счет нет четкого законодательства[140]. Далеко не везде и не всегда врачи идут навстречу, особенно если речь идет о совсем молодых девушках, пусть и со слезами на глазах уверяющих в твердости своего решения.

Не так давно вышло расследование британской газеты The Guardian, где рассказывались истории нескольких женщин, которые решились на такую операцию[141]. Одна из них, 37-летняя Cью, директор танцевальной школы в австралийском городе Квинсленд. Остаться бездетной она решила в 15 лет, а в 25 случайно забеременела и сделала аборт. Противозачаточные средства вызывали у нее сильные побочные эффекты. Наконец в 37 лет она добилась у врачей разрешения на перевязку труб. «Я не понимаю, что такого скандального в моем решении? Мне 37, я чайлдфри, всегда таковой была и менять свою позицию не собираюсь», — удивляется Сью.

«К решению остаться бездетными так просто не приходят, в отличие от случайных беременностей».

Несмотря на то что с начала пандемии врачи отмечают рост интереса как к перевязке труб, так и к вазэктомии (мужской стерилизации), Сью жалуется, что ей приходится скрывать факт операции, в том числе от близких друзей. «Если вы чувствуете себя достаточно зрелыми, чтобы стать родителями, то почему не приветствуется другое, еще более ответственное решение — совсем отказаться от деторождения? К такому решению так просто не приходят, в отличие от случайных беременностей. Абсурд, что таких, как я, сразу осуждают».

Новая роскошь

Еще одна причина, по которой многие делают выбор в пользу чайлдфри, — растущая стоимость проекта под названием «дети».

В Великобритании воспитание одного ребенка до совершеннолетия обходится в £160 000 для пары и почти в £194 000 для родителя-одиночки — и с каждым годом эта цифра растет[142].

В США сумма сопоставимая — $230 000, что тоже далеко не всем по карману[143].

В России ежегодные детские расходы составляют не менее 300 000 руб., а в целом за 18 лет набегает более 5,4 млн руб.[144] Как признались участники исследования Райффайзенбанка в июне 2021 года, последние два-три года затраты на детей постоянно росли: у 24 % опрошенных они увеличились на треть, а у 36 % — в 1,5–2 раза[145].

«Одна из пяти женщин не имеет детей к середине жизни, и 80 % из них оказываются в этой ситуации из-за давления обстоятельств, а не бесплодия», — говорит Дрожи Дэй, основательница движения Gateway Women, которое оказывает поддержку бездетным женщинам[146]. Большинство откладывает материнство на потом из-за долгов, зацикленности на карьере, растущих цен на жилье и финансовой нестабильности.

По мнению психотерапевта Марины Травковой, вопросы «Зачем мне дети?» и «Могу ли я позволить себе родить ребенка?» в ближайшие годы будут вставать все чаще: «Экономика рулит всем. Дети — это труд и привилегия. Возможно, иметь детей будет экономически все более невыгодно. Это new luxury — новая роскошь».

«Многие пары, отказавшиеся от рождения детей, руководствуются не столько собственными желаниями, сколько отсутствием материальной возможности иметь детей. Это еще одна проблема детоцентристского общества — ребенку нужно только самое лучшее. И молодая пара испытывает страх, представляя, что может себе позволить только что-то одно — или нынешний уровень жизни, или ребенка. И если прошлые поколения родителей оставляли детей в яслях, то сегодня мама уже не может позволить себе работу — в детские сады огромные очереди, нужны развивающие кружки и занятия, органическое питание и японские подгузники. Да, без этого можно прожить, но какая мать скажет, что ее малыш этого недостоин?»

Ирина Литвинская,

«Чайлдфри: Актуальный взгляд и психоанализ»[147].

Так или иначе, у разных социальных групп в разных точках мира возникают достаточно веские причины откладывать деторождение или отказываться от него вовсе. Согласно прогнозам медицинского журнала The Lancet, если эти тенденции сохранятся, к 2100 году население 23 стран, включая Японию, Таиланд и Испанию, уменьшится вдвое[148].

Не исключено, что через какое-то время маятник качнется в обратную сторону, как это не раз случалось в истории, и уровень рождаемости — по крайней мере в некоторых странах — снова начнет расти. И пусть тема осознанной бездетности пока вызывает острую полемику, тренд все равно налицо: родительство больше не является фундаментальным атрибутом семьи.