Новая семья: Гостевой брак, лоскутная семья и другие форматы отношений в современном мире

Новая шведская семья

Эрика, неуклюже присев на колени (ей мешает внушительных размеров живот — восьмой месяц беременности), низко склонилась над журнальным столиком. Женщина старательно вырисовывает в моем блокноте схему своей новой семьи, чтобы хоть как-то помочь мне разобраться в перипетиях связей и пересечений ее многочисленных членов. На улице стемнело, и на ее лице играют блики от горящих свечей. Ими, как это часто бывает у шведов, уставлена вся гостиная в их трехэтажном доме в окрестностях Стокгольма.

Одну неделю двое детей-школьников Эрики проводят с ней, другую — с ее бывшим мужем и его новой женщиной.

Английский у моей новой знакомой почти безупречный, но я все равно запуталась в непростой логистике их семейного быта. Вот что мне удалось понять: одну неделю двое детей-школьников Эрики проводят с ней, другую — с ее бывшим мужем и его новой женщиной. У той, в свою очередь, тоже есть дети от прежних отношений, и там выстроена похожая логистика. Двое детей второго мужа Эрики тоже живут у них неделю через неделю. Соответственно, два уик-энда в месяц Эрика с новым мужем остаются одни, а другие два выходных в их доме находятся все четверо ребят. Эти недели расписаны на годы вперед — скорее всего, пока дети не достигнут совершеннолетия.

Я с детства помню неприличные анекдоты про шведскую семью — некий скандинавский свингерский рай и якобы свободное сожительство с несколькими партнерами. На самом деле шведская семья XXI века — более сложная и пестрая история. Последние десятилетия Швеция опережает многие европейские страны по количеству разводов: здесь распадается как минимум каждый второй брак. Но семья после этого обычно не разрушается — она расширяется.

Один из самых рейтинговых сериалов последних лет в Швеции называется Bonusfamiljen — «Бонусная семья». В центре сюжета несколько пар, с недавними разводами и багажом в виде большого количества детей и незавершенных отношений за плечами. Они стремительно ныряют в новые романы, где тоже есть дети от прошлых браков, с переменным успехом разбираются в чувствах, финансах, старых и новых обязательствах и пытаются собрать воедино лоскутки новой сложносочиненной семьи.

В скандинавских странах подобные семьи также называют лоскутными — patchwork families — по аналогии с большим одеялом, сшитым из множества разноцветных кусочков. Еще одно название — смешанные (blended) или расширенные (extended) семьи.

В середине прошлого столетия для поколения беби-бумеров такие союзы — собственно, как и сами разводы — были редкостью. Но ближе к концу века ситуация стала стремительно меняться.

Уровень разводов в Европе с 1965 по 2011 год подскочил на 150 %[62].

В России доля повторных браков выросла с 1960 года почти в четыре раза. Если раньше 8 % браков были повторными, то сейчас таковых не меньше 30 %[63].

В США в 1960 году 73 % детей жили в семьях, где брак был первым для обоих родителей. Сейчас этот показатель не больше 46 %. Каждый третий ребенок живет в семье, где один из родителей не приходится ему родным.

В Швеции, Франции и ряде других европейских стран примерно каждый десятый ребенок сегодня живет в смешанной семье[64].

Бонусная мама

«Согласись, бонусная мама звучит гораздо позитивнее, чем мачеха, — улыбается Эрика, наливая мне яблочный сок. — Да, родители развелись, это печально. Зато потом ребенок часто получает бонус в виде еще одной мамы или папы и заодно, возможно, дополнительных братьев, сестер и прочих родственников».

Эрика, психолог по профессии, прожила в первом браке больше 12 лет. У нее ушел год на то, чтобы решиться на развод. В Швеции и других странах Северной Европы закон требует обеспечить ребенку общение с обоими родителями. Права и обязанности как матерей, так и отцов здесь четко прописаны, и их стараются соблюдать. Эрика и ее бывший муж выбрали наиболее распространенную схему: делить время, а также расходы на воспитание детей строго пополам.

«Когда у тебя каждая вторая неделя оказывается свободной, появляется время на личную жизнь, — Эрика продолжает свой рассказ, усевшись на пол и поглаживая живот. — Я быстро стала ходить на свидания. Мне не хотелось оставаться одной. Развод — это же не конец. Он может быть началом новой жизни».

Новая жизнь началась с регистрации в Tinder. Женщина сознательно сузила свой спектр поиска: только живущие поблизости разведенные мужчины с детьми. «Бездетные парни часто очень инфантильны. Лишь тот, у кого есть дети, может по-настоящему понять тебя и твои проблемы», — говорит Эрика.

Ее теперешнего партнера зовут почти так же — Эрик. На его фото в приложении для знакомств на заднем плане были маленькие дети. Для Эрики это стало хорошим знаком, и она написала ему первой. Они начали встречаться, но детей познакомили лишь через пять месяцев. На первой встрече все вместе пекли пирог. Все прошло относительно гладко. Через какое-то время они решили съехаться и объединить многочисленные «лоскутки» новой семьи. Но перед этим Эрик и Эрика собрали своих бывших и до мельчайших деталей прописали логистику — кто, где, когда и с кем будет жить.

Сейчас Эрика ждет девочку — этот ребенок будет биологическим родственником всем четырем детям.

Наше интервью прерывает звук поворачивающегося в замочной скважине ключа — возвращается с работы Эрик. Как типичный шведский муж XXI века, он, помыв руки, становится к плите и начинает готовить ужин. Сегодня пятница, и Эрик забрал у бывшей жены их двоих детей. Эти выходные они проведут здесь, со своими бонусными братом и сестрой. Все четверо практически ровесники, им от 9 до 12 лет. После развода никому не пришлось менять школу, ведь все члены этой разросшейся семьи живут рядом. В каждом доме у детей хранятся комплекты одежды и прочих вещей — с собой они приносят только школьные рюкзаки и велосипеды.

Дети разбегаются по комнатам (к счастью, в доме Эрики всем хватает места), а я интересуюсь у нее, как складываются между ними отношения.

«Самое трудное — когда дети ссорятся, — вздыхает Эрика. — Это случается, не буду скрывать. И тогда есть немалый риск, что и мы с мужем начнем на этой почве конфликтовать. Своих родных детей ты, конечно, понимаешь лучше. Тут сложно сохранять объективность. Но быть еще одним значимым взрослым в жизни другого ребенка — это здорово».

Моя собеседница приводит пример типичного для их семьи разногласия. Недавно она купила себе дорогой крем для лица, и какое-то время он лежал нераспакованным в ванной. Чуть позже она заметила, что кто-то стал им активно пользоваться. Как выяснилось, это была ее приемная дочь, 12-летняя Ана. «В разных семьях, естественно, разные правила, — объясняет Эрика. — У нас, например, правила более строгие, чем в старой семье моего мужа. Хочешь взять чужой крем — будь добра, спроси разрешения. В общем, нам приходится постоянно все обсуждать, проговаривать проблемы. И конечно, с такой логистикой, как у нас, детям приходится рано покупать мобильные телефоны — чтобы всегда быть на связи».

Сама Эрика, а также ее мужчина и тысячи других шведов выросли в подобных семьях. Это немного облегчает ей задачу выстраивания отношений. Только ее детство было не таким уж безоблачным — мать с отцом после развода не ладили: «Это меня травмировало. А когда родители друг с другом продолжают нормально общаться, детей развод ранит гораздо меньше. Они вообще легко адаптируются к новым условиям».

У этих бонусных братьев и сестер, возможно, не так много общего, и постоянные перемещения из одного дома в другой удобны не им, а их родителям.

Мы садимся за длинный деревянный стол в просторной кухне-гостиной. Стол тоже освещают свечи в высоких подсвечниках. На ужин — тушенная в кокосовом молоке курица, рис и салат. За столом дети почти не разговаривают, по крайней мере между собой. Младший мальчик обращается только к отцу — чувствуется, что сын за неделю соскучился. У меня ощущение, что у этих бонусных братьев и сестер, возможно, не так много общего, и эти постоянные перемещения из одного дома в другой удобны в первую очередь не им, а их родителям.

«Как тебе живется в новой семье?» — я осторожно обращаюсь к старшей девочке (видимо, это она без спроса пользовалась дорогим кремом для лица). Ее папа переводит мой вопрос на шведский. После небольшой паузы она, опустив глаза, отвечает, что рада наличию бонусных брата и сестры, потому что у многих ее одноклассников они тоже есть.

Когда ужин заканчивается, дети молча расходятся по своим комнатам.

«Хороший развод»

«Раньше разводились, когда было очень плохо. Теперь расстаются, когда недостаточно хорошо», — я вспоминаю эту цитату из моего интервью с психотерапевтом Мариной Травковой, когда слушаю рассказ еще одной жительницы Стокгольма.

Аннасара занимает крупную должность в представительстве Банка Норвегии. Мы встречаемся за обедом в одном из кафе в центре шведской столицы.

Недостаточно хорошо — это, похоже, как раз ее случай. Аннасара инициировала развод, когда ее младшему сыну был всего год, а старшему — три. Повод многим, возможно, покажется высосанным из пальца, тем более что в семье на тот момент были очень маленькие дети. Но для шведки этого, видимо, было достаточно, чтобы прекратить отношения: «Мы с мужем стали больше друзьями, нежели любовниками».

Распад семьи не стал для Аннасары катастрофой. Как и многие современные шведки, она с 16 лет жила отдельно и содержала себя сама. На момент развода у нее была работа со стабильным доходом. С бывшим мужем они сумели остаться друзьями и договориться о новом формате отношений. Он снял небольшую квартиру по соседству и, пока дети были совсем маленькими, несколько раз в неделю забирал их из садика к себе. Постепенно они вышли на график «неделя у папы, неделя у мамы», а в отпуск по-прежнему ездили вместе.

«То, что у них теперь не один дом, а два, дети восприняли как данность, — рассказывает Аннасара. — Мы с бывшим мужем были рядом и продолжали нормально общаться. Договорились никогда, ни при каких обстоятельствах не говорить в присутствии детей друг о друге плохо. Поэтому они чувствовали себя в безопасности, несмотря на то что их мама и папа расстались».

Развод в наше время, когда мы живем намного дольше, чем предки, — такая же естественная часть жизни, как смена работы или места жительства.

Через несколько лет Аннасара познакомилась с мужчиной через сервис знакомств Match.com и снова вышла замуж. У ее нового мужа тоже есть ребенок от первой жены. Несколько лет Аннасара с партнером жили гостевым браком, а потом съехались, и дочка нового мужа стала приходить в формате «неделя через неделю» — тогда же, когда и подросшие сыновья Аннасары. Последние годы они живут по такому графику: одна неделя — трое детей в доме, другая — они с мужем вдвоем. Эта схема всех вполне устраивает: в свободную неделю Аннасара может подольше задержаться в офисе, сходить в ресторан или в гости.

Моя собеседница убеждена, что развод, особенно в наше время, когда мы живем намного дольше, чем наши предки, — такая же естественная часть жизни, как смена работы или места жительства. Если удается выстроить с бывшими дипломатичные отношения, то это шанс расширить круг любви и обеспечить детям дополнительную подушку безопасности.

«Мы постоянно меняемся, — рассуждает Аннасара. — В 25 лет, первый раз выходя замуж, я была одним человеком. В 35, когда разводилась, — уже совсем другим. Но все сложилось к лучшему. У меня теперь есть бонусная дочь, которая ладит с моими сыновьями. Новый муж тоже любит моих мальчиков, как родных. Чем больше людей любит твоих детей, тем лучше».

«Нормальная» семья

«Мой папа храпит, поэтому родители не спят в одной комнате».

«Мой папа снова уехал в командировку, поэтому его так давно нет».

«Папа после работы поехал к бабушке и останется там».

Мне было лет 10–11. Кому были нужны эти незамысловатые отговорки? Я до сих пор не могу точно сформулировать, зачем именно мне надо было придумывать для одноклассников и знакомых версии, что я живу в «нормальной» семье.

Кого я хотела обмануть? Строгую, едва помещавшуюся в дверь классную руководительницу с пронизывающим до костей взглядом? Себя?

На дворе был конец 1980-х. Я знала, точнее, догадывалась, что у многих моих друзей папы тоже были, как у меня, приходящими. Или они по каким-то причинам отсутствовали вовсе. Многие тоже придумывали истории, выставляя на публику фасад полноценной семьи. О разводах не говорили открыто. Их, по возможности, скрывали или откладывали. Мои родители, толком не жившие вместе с моего рождения, официально развелись лишь много лет спустя.

Но мне хотелось, чтобы у меня была «нормальная» семья — пусть на словах, для других. Хотя, когда родители находились на одной территории, я чувствовала себя невыносимо. Обычно это случалось в воскресенье. Мама использовала папу для выполнения накопившихся задач по дому: отжать белье, выстиранное в едва работавшей ручной стиральной машинке, постоять пару часов в очереди за молоком (брали сразу семь пакетов и шесть замораживали), почистить три килограмма картошки… Основной темой их разговоров были очереди и цены.

Практически каждое такое воскресенье кончалось шумным, театральным скандалом с апогеем в виде как минимум одной разбитой тарелки и от души хлопнувшей входной двери в качестве финала. Казалось, моим родителям в конце своего единственного выходного (в то время дети по субботам еще учились в школах, а многие взрослые работали), наполненного унылым, унизительным советским бытом, необходимо было выпустить пар накопившихся негативных эмоций и претензий — друг к другу и к жизни. После такой эскапады папа часто исчезал из нашей жизни самое меньшее на месяц. А я закрывалась в своей в комнате и повторяла про себя нехитрую мантру моих отроческих лет: «В моей семье так не будет».

В конфигурации «я и мама» меня накрывало смутное экзистенциальное одиночество. Наш лоскуток семьи мне казался слишком маленьким, неустойчивым и хрупким, как островок в море, который может затопить первым же приливом. Я и мама — нас было слишком мало. Оставшиеся в живых бабушка и дедушка были из враждебного лагеря — семьи отца. Я мечтала о том, чтобы нас было больше, чтобы было с кем разделить радости и страхи. Еще одна сестра, а лучше — две, и брат… Четверо детей — в моих детских фантазиях идеальная семья выглядела именно так.

Я мечтала о более стабильной опоре. И я не исключаю, что появление бонусных братьев или сестер или дополнительных значимых взрослых могло бы облегчить это одиночество.

Но действительно ли в семьях, сотканных из разных лоскутков, все складывается так гладко, как описывают мои собеседницы из Северной Европы?

Новая норма

У Татьяны, театрального режиссера из Минска, которая 15 лет назад попала в Данию — страну, где расширенных семей с бонусными родственниками едва ли не больше, чем в Швеции, — адаптация к скандинавской реальности проходила непросто. В Копенгаген Татьяна переехала со своим белорусским мужем, получившим работу по контракту, и маленькой дочкой.

На момент нашего интервью Татьяна готовилась к свадьбе с датчанином — с первым мужем она развелась через несколько лет после переезда. Бывшую минчанку, кстати, удивило, с какой легкостью здесь идут на развод. Тут она права: Дания давно входит в десятку стран с самым высоким процентом распавшихся семей[65].

В Дании женщина с детьми на рынке невест котируется так же, как и бездетная.

«Здесь нет установки сохранить семью во что бы то ни стало, — объясняет Татьяна. — А уж смешанные семьи встречаются через одну. У моего датского жениха, например, есть два бонусных брата-близнеца, с которыми он в прекрасных отношениях».

Еще одним культурным шоком для Татьяны оказалось отсутствие в Дании понятия «чужой ребенок»: женщина с детьми на рынке невест котируется так же, как бездетная. Поразил ее и тот факт, что датские папы принимают активное участие в жизни детей даже после развода, в отличие от ее бывшего мужа, который за всю жизнь «не поменял ни одного памперса».

Но к своей новой семье Татьяна привыкла не сразу. У бойфренда-датчанина оказалась восьмилетняя дочка от первого брака, ровесница ее ребенка. Отношения между девочками складывались неидеально. «У них были разные школы и совершенно разные интересы, — рассказывает она. — Датская девочка поначалу очень ревновала папу. Нашим дочкам при встречах приходилось делить комнату. В итоге нам удалось их подружить, но я все равно пыталась сделать так, чтобы они пересекались по минимуму, на одну-две ночи в неделю. Мне вообще было очень сложно с моей русской головой перестроиться и принять местный уклад. Я не чувствовала материнского инстинкта к дочке нового мужа и вздыхала с облегчением, когда она уходила».

Логистика немного упростилась, только когда ее бывший муж по мере интеграции в местные реалии начал больше участвовать в жизни дочки и стал чаще брать ее к себе. Сейчас отношения между всеми членами этой семьи более-менее налажены. На родительские собрания к дочери Татьяна ходит в компании бывшего мужа-белоруса и нового — датчанина.

Наталье, уроженке Кишинева, в Дании и вовсе пришлось взять на себя роль «матери-героини». Бойфренда из датского города Орхус Наталья нашла по интернету и вскоре переехала из Молдовы к нему. У него на тот момент были трехлетняя и пятилетняя дочки от первого брака, которые проводили с ним, как водится, каждую вторую неделю. Наталье пришлось активно взяться за их воспитание: «Я их кормила, мыла, косы заплетала по утрам. Язык пришлось учить тут же, на ходу. Когда у нас с мужем родилась дочка, стало еще сложнее».

Через восемь лет пара распалась, и теперь они делят и расходы, и время с ребенком строго пополам, как это принято в Дании[66]. Две недели в месяц дочка Натальи проводит с папой и его новой женщиной, у которой есть двое детей-подростков от первого брака. В каждом доме у девочки по комнате, и она уже даже не помнит, что когда-то постоянно жила в одном доме с биологическими папой и мамой. Сама Наталья тоже давно привыкла к такому семейному раскладу. Но насчет будущего современных датских детей — точнее, их ценностей — она испытывает легкое беспокойство: «Не исключено, что в таких детей уже встроена матрица, что развод — норма, и, повзрослев, они не станут бороться за отношения, будут легко их разрывать».

В Молдове ее родным сложно понять здешние обычаи. «Меня считают плохой матерью, — смеется Наталья, — мол, как это я на две недели в месяц отдаю своего ребенка в семью, где его воспитывает чужая женщина. Но дочка ведь хочет видеть папу тоже».

Люди хотят радоваться жизни. Они могут позволить себе роскошь не жить с нелюбимым человеком.

А вот история еще одной нашей бывшей соотечественницы, экономиста Марии, которая много лет назад переехала по работе из Петербурга в Копенгаген. У нее за спиной брак с датчанином, тоже жизнь в большой лоскутной семье (у мужа был маленький сын от первого брака), непростая адаптация к чужому ребенку в доме, рождение двух общих дочерей, развод, повторный брак с мужчиной, у которого было трое детей от первого брака. Правда, в этой огромной семье все дружат: дети ездят с бонусными родителями и сводными братьями и сестрами в отпуск и вместе отмечают праздники. На Рождество, по словам Марии, у них собирается целая толпа.

Погружение в чужой семейный уклад поменяло сознание этой женщины: «Я раньше думала, что разводятся только при экстремальных обстоятельствах вроде измен или алкоголизма. Но в Дании разбегаются и с виду вполне благополучные семьи. От многих можно услышать: "Мы выросли из отношений", "У нас осталось мало чувств". Меня это шокировало. Но потом я поняла, что люди хотят радоваться жизни. Они могут себе позволить роскошь не жить с нелюбимым человеком, не цепляться за семью, которая себя изжила, не жертвовать своим счастьем ради детей».

Я решила обсудить датскую систему с социальным работником Ириной Хайэм. Она родом из Петрозаводска. В Данию впервые приехала еще в 2004 году на студенческую подработку и через несколько лет вышла здесь замуж. Последние 15 лет Ирина как раз консультирует семьи, у которых при разводе возникают проблемы. Таких немало, хотя большинству рано или поздно удается договориться. Если детям больше 15 лет, их мнение тоже учитывают, тем более что, по словам Ирины, в Дании с детьми принято все обсуждать чуть ли не с пеленок.

«В этой стране спокойный, цивилизованный развод — норма, — объясняет Ирина. — А если появляются разногласия (например, пара не может решить, с кем остаются дети или кто должен платить алименты), то в каждом городе работает Familieretshuset — суд по семейным делам. Там есть соцработники, психологи, адвокаты. Каждый случай стараются разобрать индивидуально. Датчане любят закон».

Ирина, которая сама прошла в Дании и через развод, и через выстраивание лоскутной семьи, рассказывает, что ее мама, живущая в России, долго отговаривала ее разводиться и призывала терпеть неудачный брак ради детей: «Как ты справишься одна? Кто тебя возьмет с тремя детьми? Да ты никому не будешь нужна!..»

Но Ирина быстро нашла нового партнера, получив в нагрузку двоих взрослых бонусных сыновей. Однако датский постразводный уклад с абсолютно равной заботой о детях женщине не по душе. Поэтому с бывшим мужем она договорилась, что детей он будет забирать только на выходные: «Мне так комфортнее. Я с ужасом вспоминаю те годы, когда мои дети, как у многих разведенных датчан, жили неделю у папы, неделю у мамы. Не видеть детей две недели в месяц — для меня это было слишком тяжело. Да и для них жизнь на чемоданах, наверное, тоже. Возможно, дело в разнице менталитетов».

Красная линия

Моего берлинского приятеля, редактора популярнейшей в Германии газеты Bild Флориана Грове я про себя называю «человек-дзен». Я знаю этого парня много лет, но даже в стрессовые моменты вроде жуткого цейтнота на работе или приступа мигрени он сохраняет благостное расположение духа. Я предполагаю, что тут играет роль ежедневная йога и веганская диета, которую Флориан практикует долгие годы. Он же благодарит за свой прочный внутренний стержень родителей, даром что те развелись, когда они с младшим братом учились в начальной школе.

Заслуга мамы и папы, считает Флориан, в том, что они расстались вовремя и сумели не нанести своим детям эмоциональные травмы. Хотя риск, разумеется, был. После развода родители быстро нашли новых партнеров. С понедельника по среду Флориан с братом жили с мамой и ее новым мужем, со среды по пятницу — с отцом и его новой женщиной. Выходные родители делили по очереди. Вместо четырех бабушек и дедушек у них было целых восемь.

Сейчас Флориану 40. Если сегодня такой семейный расклад особо никого не удивит, то 30 лет назад в Германии и многих других странах после развода дети чаще всего оставались жить с матерью. Его родители оказались в каком-то смысле первопроходцами. Во время развода оба нашли себе психотерапевтов (что в конце прошлого века было редкостью). Это, как убежден Флориан, помогло им разойтись «экологично».

«Мама первая открыла дверь для моего отца и его новой женщины, — рассказывает берлинец. — Проблем у них, мягко говоря, было немало, но они сумели найти общий язык и научились разговаривать друг с другом. А через пару лет отношения наладились настолько, что мы уже стали все вместе отмечать Рождество».

Возможно, нам надо поздравлять людей с разводом так же, как со свадьбой.

С бонусной мамой Флориану тоже повезло. У нее не было своих детей, но она оказалась мудрой женщиной и никогда не пыталась их с братом воспитывать. «По сути, мы стали ей детьми. Сейчас у моих дочек она самая любимая бабушка», — резюмирует Флориан.

Я смогла собственными глазами убедиться, что он не идеализирует свою cемейную историю. Во время каникул на Балтике мы много раз заходили в гости к его мачехе, которая уже больше 30 лет живет с отцом Флориана в двухэтажном деревянном доме в городке Аренсхоп недалеко от моря. Анхела — худая, миниатюрная, уже пожилая немка с седоватым каре до плеч и хриплым от многолетнего курения голосом. Она всю жизнь проработала школьной учительницей и готова возиться с детьми часами: читает с ними книжки, готовит маффины, водит по своему саду, захватывающе рассказывает про каждый цветок и терпеливо объясняет, как устроены жуки и пчелы. Все дети, причем не только дочки Флориана, обращаются к ней Oma Angela (бабушка Анхела) и действительно ее обожают — мои два сына все каникулы ходили за ней хвостом.

И все-таки, нужно ли пытаться сохранить не самый счастливый брак? Исследователь феномена счастья Пол Долан убежден: социальное представление, будто надо во что бы то ни стало быть вместе ради детей, порочно по своей сути. «Жить вместе зачастую намного вреднее для ребенка, чем согласиться с тем, что отношения пошли не так, и отказаться от них таким образом, чтобы сохранить счастье детей, — пишет он. — Возможно, нам надо поздравлять людей с разводом так же, как со свадьбой»[67].

Мой друг Флориан Грове полностью эту мысль разделяет. Он убежден, что его родители, вовремя разбежавшись, не перешли ту красную линию, когда в отношениях накапливается слишком много боли и общаться без скандалов становится крайне сложно: «Зачем оставаться в браке, который не приносит радости? С новыми партнерами они стали счастливее, и это было лучше для всех нас. Детям нужны счастливые родители».

За стол переговоров

В Институте развития семейного устройства (ИРСУ), который 10 лет назад основала психотерапевт, автор нескольких бестселлеров по психологии воспитания Людмила Петрановская, с недавних пор проводят тренинги для тех, кто собирается — или уже живет — в формате расширенной или смешанной семьи. Запросов на такие тренинги, а также на психологическую помощь при разводе в последние годы в крупных российских городах все больше.

«Число клиентов, которые желают развестись цивилизованно, за последние 10 лет сильно выросло, — подтверждает один из тренеров ИРСУ, семейный психолог Диана Ибрагимова. — Идея, что муж и жена должны во что бы то ни стало оставаться вместе ради детей, еще, конечно, у нас превалирует, но люди стали гораздо больше прислушиваться к потребностям, своим и чужим, учатся проявлять бо́льшую эмоциональную зрелость. И если все-таки решают развестись, то стараются более бережно относиться к детям, чтобы минимизировать для них стресс».

Привыкнуть к новой семейной структуре детям может быть непросто. Как объясняет психолог, адаптация и формирование новых привязанностей занимают от одного года до пяти лет: «В данном случае объединяются люди из разных семейных систем. У каждого свои потребности. Дети переживают потерю контакта с одним из значимых взрослых», — говорит эксперт. Хуже того, может возникать конфликт лояльности, особенно если отношения у бывших супругов неидеальные и они настраивают ребенка друг против друга. В этом случае он вынужден принимать чью-то сторону, что само по себе стресс. «Не факт, что ребенок примет детей новых партнеров своих родителей, — добавляет Ибрагимова. — Постоянные переезды из одного дома в другой тоже могут оказаться дополнительной психологической нагрузкой. Но если рядом эмоционально стабильные взрослые и есть ощущение безопасности, расширение социальной сети для детей — дополнительная поддержка в жизни. Так что в перспективе это очень ресурсная история».

По мнению детского психолога Линды Нильсон, руководителя Департамента образования Университета Уэйк-Форест в Северной Каролине, чем более равноценно дети проводят время с каждым из родителей после развода, тем лучше в долгосрочной перспективе. Это касается всех сфер жизни ребенка, от психики до иммунитета. К этому выводу психолог пришла, проанализировав 40 исследований, проведенных за четверть века[68]. По ее мнению, со вторым родителем надо проводить не менее 35 % времени. В России подавляющее большинство людей с этим согласны[69] — но на практике все выглядит иначе.

Предприниматель-флорист из Москвы Алена Антонова была замужем 14 лет. На момент развода ее старшему ребенку было 12 лет, а младшим детям — 3,5 и 2 года. С мужем они договорились, что время, а также расходы на детей они постараются делить пополам.

Алена признается, что в ее окружении много разведенных семей, но никому такого консенсуса достичь не удалось. Большинство, впрочем, даже не пытались. «Я изначально решила, что не буду, как многие наши женщины, воспитывать детей одна, — объясняет она. — Они не должны становиться чужими для отца. Но мне пришлось провести целую работу, объясняя мужу, что я не хочу быть матерью-одиночкой. Мы очень долго обсуждали, кому, как, когда и что удобнее делать. Благо, он был готов слушать и идти навстречу».

В их семье схема получилась похожей на ту, по которой много лет жила семья Флориана из Берлина: время с понедельника по среду папино, потом дни до выходных мамины, а уик-энды чередуются. График утверждается на несколько недель вперед. Алена не исключает, что со временем они выйдут на скандинавский вариант «неделя через неделю». Их дети к жизни на два дома уже адаптировались. Бывший муж тоже привык управляться с тремя детьми самостоятельно. Отношения экс-супругов стали даже лучше, чем до развода.

«В Москве логистика из-за пробок, конечно, сложная, — добавляет она. — И поначалу муж мне все время писал сообщения: "Чем кормить детей? Во что одеть?" Я ему на это отвечала: "У тебя в доме есть магазин". Я научилась не зацикливаться на мелочах, отпускать контроль, доверять. Мир не рухнет, если он оденет ребенка не так, как я».

На вопрос, почему «хороший развод» в России пока редкость, Алена предполагает, что проблема в отсутствии навыка коммуникации, а также в многочисленных страхах: «Женщины боятся потерять детей — вдруг мужчина их попытается забрать? Боятся высказать свою позицию, заявить о своих правах. Не умеют или не хотят договариваться. Понятно, что судов тоже не хотят, поэтому многие даже не подают на алименты».

Насчет последнего Алена, увы, недалека от истины. По разным данным, в России 1,5–2 млн человек обязаны платить алименты. Но семеро из десяти разведенных отцов этого не делают[70], и общая задолженность превышает 150 млрд руб. Высшая школа экономики (ВШЭ) каждый год проводит мониторинг экономического положения россиян. По ее данным, в 2018 году алименты как один из источников дохода указали представители только 2,8 % домохозяйств[71].

Два ядра

Разговоры о том, что нуклеарная семья постепенно уходит в прошлое, звучат не первое десятилетие. Пару лет назад в журнале The Atlantic вышел горячо обсуждавшийся лонгрид под названием «Нуклеарная семья была ошибкой»[72]. Автор эссе — американский исследователь социокультурных трендов Дэвид Брукс. Он убежден, что институт нуклеарной семьи, который начал набирать обороты в период индустриализации и достиг расцвета в середине прошлого века в эру беби-бумеров, обречен на увядание[73]. По его мнению, это происходит уже давно, о чем свидетельствует рост гипериндивидуализма и эпидемия разводов практически во всех развитых странах. По мнению Брукса, мы вообще сейчас живем в эпоху самых стремительных изменений в структуре семьи за всю историю человечества. А сама идея (и тем более идеализация) нуклеарной семьи ошибочна и даже негуманна. Такой формат как минимум чрезвычайно хрупок, причем при любых трещинах в отношениях дети оказываются наиболее уязвимыми. «Мы воспринимаем нуклеарную семью как норму, — пишет Брукс, — хотя на протяжении тысячелетий человечество не жило в таком формате, да и после 1965 года она снова перестала превалировать в обществе».

Мы вообще сейчас живем в эпоху самых стремительных изменений в структуре семьи за всю историю человечества.

Одной из самых гармоничных альтернатив конструкции «мама — папа — ребенок» может стать как раз расширенная семья в разных конфигурациях. Например, в формате, который принято называть традиционной семьей: несколько поколений или даже кланов, обитающих под одной крышей или по соседству (примерно так человечество жило веками). Или в формате так называемой бинуклеарной семьи. В этом случае есть два или три центра-ядра в лице нескольких значимых взрослых — наподобие смешанных семей в скандинавских странах. В любом случае, как считает Дэвид Брукс, расширенная социальная сеть из близких людей, которых вы сами избрали в качестве спутников жизни, — бесценная опора в жизни.

Насколько актуальны эти тенденции для России? Социологи прогнозируют дальнейший рост разводов и постепенное уменьшение количества «пап выходного дня» в пользу отцов, более включенных в дела семьи, в том числе бывшей. Возможно, цивилизованные разводы подготовят почву и для альтернатив нуклеарной семье, по крайней мере среди образованного среднего класса в крупных городах. Не исключено, что формат расширенной, лоскутной семьи со временем приживется и у нас.

Однако некоторые вопросы пока остаются без ответа.

Не станут ли «хорошие разводы» медленным началом конца института семьи в принципе? И если во многих странах уже несколько поколений людей выросли в неполных или смешанных семьях, станут ли их дети впоследствии предпринимать хотя бы минимальные усилия, чтобы сохранить семью? Нужны ли им вообще будут постоянные отношения? Или на подходе поколение гедонистов, готовых при малейших трудностях или дискомфорте разрывать связи и прыгать в новые отношения?

Некоторые люди, впрочем, выбирают довольно нестандартные способы сохранить нуклеарную семью — о них речь пойдет в следующей главе.