Новая семья: Гостевой брак, лоскутная семья и другие форматы отношений в современном мире

Папа в декрете

«Я домохозяин, — не без гордости заявляет Мартин Броди. — Обожаю готовить и убираться».

Мартин по профессии социальный психолог. У него внешность вышибалы в ночном клубе: два метра роста и лысый, как колено, череп. Я беру у него интервью в переполненном хипстерами и туристами кафе c дорогущей вегетарианской едой в Гамла-Стане, старой части Стокгольма. Мартин покупает мне зеленый смузи за €6 (его идея!), добавляя со смехом: «Давно я не платил за женщину в кафе».

Моему удивлению не было предела, когда из кабинки вышел… мужчина! Туалет с пеленальным столиком оказался мужским.

Я его понимаю. За 10 лет жизни в Европе мне не привыкать, что каждый платит за себя, — даже если это свидание. Чемпионами по гендерному равноправию мне всегда казались голландцы — не зря именно с этой страной связано выражение Go Dutch, означающее «заплатить по отдельности». Но и для Швеции, первой в мире страны, которая еще в далеком 1974 году разрешила новоиспеченным отцам брать оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком, Мартин — совершенно обычный мужчина. Вынося за скобки старомодный джентльменский жест в адрес русской журналистки, он активно проповедует — и практикует — гендерное равноправие. Взвалил на себя значительную часть домашних обязанностей. Почти три года провел в декрете: не менее девяти месяцев отсидел дома с каждым из своих детей (их у него трое).

Впервые я нырнула в эту, показавшуюся мне тогда такой экзотической, шведскую гендерно-нейтральную реальность в 2004 году. Тогда я провела с местными мужчинами неделю, делая репортаж для журнала Marie Claire. Заголовок «Папа в декрете» мы тогда вынесли на обложку. Пару десятилетий назад эта фраза была весьма провокационной.

Хотя в России мужчины тоже давно могут брать отпуск по уходу за ребенком до достижения им трех лет (причем это засчитывается им как стаж), шведские папы-няньки показались мне инопланетянами. Сама я тогда не задумывалась о семье и не могла понять, завидую я их женам или сочувствую. Мужчина, долгие месяцы сидящий дома и меняющий младенцу памперсы, представлялся мне жителем перевернутого мира.

Помню, с одним из обитателей этого шведского Зазеркалья, 30-летним бухгалтером, который тогда сидел дома с годовалой и трехлетней дочками, я провела целый день. Устала я, как мне кажется, намного больше этого домашнего папы. «Папа, хочу пить!», «Папа, давай порисуем!», «Папа, хочу какать!», «Папа, живот болит!». Даже быть наблюдателем такой вот неусыпной заботы оказалось для меня делом крайне утомительным.

В следующий раз культурный шок у меня случился во время первой поездки в Германию. Я в спешке забежала в туалет в одном из мюнхенских ресторанов. Увидев там пеленальный столик, решила, что туалет женский. Моему удивлению не было предела, когда из кабинки вышел… мужчина! Туалет с пеленальным столиком оказался мужским.

Десять лет спустя, когда уже мой муж-немец направился менять памперс нашему новорожденному сыну, я тоже не могла сдержать смутную тревогу. А он уверен, что хочет и готов это делать? Он справится? Не станет ли этот памперс первым и последним на его отцовском поприще?..

Социальный рай

В Швеции родителям полагается 480 декретных дней[149] (в течение всего этого времени выплачивается не менее 80 % зарплаты). Причем каждый из родителей должен взять отпуск минимум на три месяца, а оставшиеся 300 дней можно разделить по желанию.

Но половина шведских пап — от дипломатов и топ-менеджеров до школьных учителей и рабочих — уходят в декрет не на три месяца, а как минимум на полгода. В целом отпуск по уходу за детьми в этой стране берут девять из десяти мужчин. Первые полгода с младенцем чаще сидит мать, а дальше эстафету подхватывает отец, быстро овладевая искусством подогревания бутылочек, варки каш и ночных подъемов к младенцу. В последние годы все больше отцов стремятся поделить декрет с матерями строго пополам или даже посидеть дома подольше, тем более что за такое геройство от государства полагается дополнительный финансовый бонус.

Первые полгода с младенцем чаще сидит мать, а дальше эстафету подхватывает отец, быстро овладевая искусством подогревания бутылочек, варки каш и ночных подъемов к младенцу.

Хотя геройством это давно не считается. Наоборот, на тех отцов, которые не рвутся брать отпуск по уходу за детьми, показывают пальцем — почти как на дезертиров.

Мартин из Стокгольма тоже был в декрете дольше своей жены и называет этот опыт бесценным: «Ребенок растет и развивается: учится ползать, потом ходить, потом говорить — и это происходит у тебя на глазах. Волшебство!» Я слушаю и снова удивляюсь: а может, он просто подзабыл или идеализирует? Бессонные ночи, детские истерики, хроническая усталость и отупение от череды одинаковых дней… Ведь его дети уже выросли — им сейчас 11, 15 и 17 лет. Я сбежала из декрета через полгода после рождения сына и вышла на работу со смесью облегчения и вины.

Мой собеседник, впрочем, хорошо понимает, о чем речь, — его жене такой же короткий, по полгода с каждым из детей, декрет дался нелегко. «Она у меня карьеристка, — с сочувствующей улыбкой докладывает Мартин, — и всегда работала и зарабатывала больше, чем я. На здоровье! У меня никогда не было карьерных амбиций. Предпринимателям, возможно, с декретом сложнее, я-то обычный наемный работник. А вот хозяйничать мне правда нравится. Жена сейчас работает в офисе по 60 часов в неделю, а я всего 35. У меня больше времени на дом и детей».

Мартин добавляет, что не знает в своем окружении семей, где после работы женщине приходилось бы становиться к плите. Не встречал он в своей жизни и ни одной домохозяйки, кроме своей мамы. Но это осталось в далеком прошлом, а его поколение все домашние дела и прочие семейные обязанности привыкло делить поровну.

Вслед за Швецией оплачиваемый декрет для отцов в конце XX — начале XXI века постепенно ввели другие страны.

В Дании приняли закон, обязывающий мужчин брать отпуск по уходу за ребенком не менее чем на 11 недель.

В Испании отцовский декрет продлили с 11 до 16 недель, в Словакии он составляет 28 недель.

В Германии с начала 2021 года мужчины могут оставаться дома до 14 месяцев с выплатами 67 % зарплаты[150].

Норвегия предлагает обоим родителям почти год на двоих (46 недель и 100 % от заработной платы или 56 недель и 80 %).

В Эстонии положенные 435 дней декретного отпуска родители могут разделить по своему усмотрению.

В Исландии папы могут уйти в отпуск по уходу за ребенком на 6–7 месяцев с сохранением 80 % заплаты.

В Финляндии — на 164 дня.

В целом по Евросоюзу с 2022 года во всех странах обязаны предоставлять не менее 10 оплачиваемых декретных дней для мужчин[151].

В Канаде мужчины получают 5 оплачиваемых недель плюс 35 недель отпуска, который можно разделить с матерью ребенка.

Исследования итальянских социологов, проводившиеся в 2016 году в 10 странах, включая Испанию, Канаду, Великобританию, Словению, Францию, подтвердили, что практически везде отцы стали проводить в разы больше времени с детьми, чем полвека назад. И особенно преуспели в этом датчане и канадцы[152].

При этом, по данным Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ), почти две трети детей в возрасте до года (всего их около 90 млн) живут в странах, законодательство которых пока не предусматривает для их отцов права на оплачиваемый декретный отпуск[153]. Хотя в некоторых случаях он регулируется не государством, а регламентом внутри компаний или корпораций.

Google с 2022 года во всех своих представительствах дает 24 недели декретного отпуска, из которых 18 недель могут брать мужчины[154].

Microsoft и Airbnb — 22 недели, из которых 10 недель могут взять отцы.

Amazon оплачивает матерям 20 недель, а мужчинам — 6 недель.

Uber предоставляет 18 недель оплачиваемого декрета и женщинам, и мужчинам.

Netflix предоставляет 52 оплачиваемые недели декрета, которые родители могут разделить по своему усмотрению.

В Австралии, откуда родом Мартин, молодые отцы могут взять всего два дня выходных. «Австралийское общество более традиционное, — жалуется он. — Мужчина там часто зарабатывает в два раза больше женщины, сады дорогие, няни тоже. Поэтому мамы вынуждены подолгу сидеть с детьми дома. Говоря откровенно, в большинстве стран пока превалирует патриархальная система. Это по-прежнему мужской мир», — при этих словах Мартин делает скептическую гримасу.

Многие шведы, узнав о беременности партнерши, немедленно бегут к работодателю оформлять грядущий декрет со словами I am getting a baby.

У шведов, как он объясняет, свои представления о мужественности. Многие местные мужчины, узнав о беременности партнерши, немедленно бегут к работодателю оформлять грядущий декрет со словами I am getting a baby («У меня будет ребенок»). Но благодаря такой системе в Швеции, по мнению Мартина, действительно удалось построить социальный рай: «Да, налоги у нас конские, но и соцподдержка огромная. Если сравнивать с той же Австралией, шведы точно счастливее, особенно женщины».

Мультизадачность по-мужски

Еще один двухметровый шведский мачо XXI века ждет меня на автобусной остановке с коляской, в которой ежится от холода белобрысый годовалый малыш. Дело происходит в студенческом городке Упсала в часе езды от Стокгольма. На улице дует холодный ветер, на мне теплая куртка и шарф, а маленький Элиотт — с босыми ногами.

«Мы выходили второпях, забыли шапку и носки», — перехватив мой критический «материнский взгляд», оправдывается его папа Джонатан, в прошлом профессиональный баскетболист, а сейчас — школьный учитель. У него темные курчавые волосы, смуглая кожа и американский акцент (отец Джонатана родом из Нью-Йорка).

В декрете Джонатан уже полгода, а на момент нашей встречи он провел один на один с сыном почти неделю, так как его партнерша (с мамой ребенка, как множество других шведских пар, они не женаты, хотя вместе почти 15 лет) уехала на конференцию на другой конец Швеции. «Я, честно говоря, боялся череды бессонных ночей, но в итоге только пара ночей были сложными», — признается Джонатан. Он хвастается, что спустя полгода, проведенных бок о бок, своего сына не просто хорошо знает, а чувствует: «Я, конечно, не могу покормить его грудью, но у нас очень тесная связь». На вопрос о самоощущениях в декрете, и в частности о дне сурка, молодой отец с невозмутимым видом отвечает: «Вы о том, чувствую ли я себя менее мужиком? Нет! Даже наоборот! Если бы я уклонился от декрета, вот тогда бы у меня были проблемы — и с женой, и с окружением. Да, я сегодня не выспался, с двух до трех ночи пытался успокоить малыша — ну и что с того? Мне же завтра не нужно рано утром вставать на работу. И мне за 30, я уже в принципе нагулялся».

Мы поднимаемся на лифте в их светлую, обставленную мебелью из IKEA квартиру. В ответ на комплимент, что для дома с маленьким ребенком у них как-то неестественно чисто, Джонатан посмеивается, что «в последний момент перед выходом попрятал книжки и игрушки». Через несколько минут я убеждаюсь, что этот парень умудрился освоить мультизадачность — талант, которым, как я полагала, способны обладать лишь женщины. С малышом на руках Джонатан умудряется варить кофе, разогревать детский обед, прибираться на кухне и давать интервью. При этом молодой отец не скрывает, что дни бывают разными. Иногда рутина засасывает, и он чувствует себя как в клетке. Тогда он берет малыша Элиотта в охапку и идет в кафе на ланч с другими отцами-декретниками — благо таковых в окрестностях немало.

«Эмансипация — это освобождение не только женщин, но и мужчин. Мы избавляемся от мачизма, от навязанных ролей, от стереотипа, что "мужчина должен"».

Я уточняю, готов ли он навсегда засесть дома, если жена будет работать и содержать семью. Джонатан качает головой: «Не думаю. Я бы тогда не чувствовал себя в балансе, да и пример для сына был бы не самый лучший». И хотя в Швеции идут в последнее время дискуссии, что эмансипация, возможно, зашла в этой стране слишком далеко, равноправие мой собеседник все равно горячо поддерживает: «В обществе выбор должен быть у всех. Эмансипация — это новые возможности. И освобождение не только женщин, но и мужчин. Мы избавляемся от мачизма, от навязанных ролей, от стереотипа, что "мужчина должен"».

Тренинг по менеджменту

В трехэтажном доме в пригороде Стокгольма с огромной террасой и гостиной, заставленной семейными фотографиями разной давности, меня поджидает ветеран декретов — 52-летний юрист Магнус. Он оттрубил дома по полгода с каждым из своих троих детей, причем часть времени заботился обо всех отпрысках одновременно. Кто-то был с ним постоянно дома, кто-то по полдня проводил в детском саду[155]. Но логистика и бытовые хлопоты были на Магнусе. Его жена Тина, по профессии рекрутер, все время была в разъездах.

Управлять домом и детьми — высший пилотаж логистики. Поэтому важно, чтобы в отпуск по уходу за детьми уходили и топ-менеджеры.

Сейчас дети уже выросли, но, по словам шведа, именно их раннее детство было едва ли не самым прекрасным временем и в его жизни тоже. Если не считать мелких эпизодов, когда на детский праздник его малыши явились в пижамах (Магнус в тот день не нашел дома никакой другой чистой одежды), то с ответственностью за троих детей дома он вполне справился. На карьере перерывы на декрет также не отразились. Наоборот, он убежден, что выпасть на достаточно долгое время из привычного рабочего ритма — прекрасная возможность для саморефлексии и перезагрузки: «Когда ты постоянно пашешь как белка в колесе, нет возможности остановиться, перевести дух и взвесить, на правильном ли ты пути. Декретный отпуск как раз дает такой шанс».

По мнению Магнуса, декрет — это еще и лучший в жизни тренинг по менеджменту: управлять домом и детьми — высший пилотаж логистики. Поэтому важно, чтобы в отпуск по уходу за детьми уходили и топ-менеджеры. Впрочем, вопрос, брать декрет или нет, в большинстве компаний сегодняшней Швеции даже не обсуждается. Трудоголиком в этой стране быть не модно. «Уход за детьми тоже работа, почище офисной, в этом я убедился сполна, — добавляет Магнус, потягивая пиво из высокой кружки с логотипом его конторы. — Это заставило меня еще больше уважать женщин и ценить домашний труд».

Правда, когда Магнус провожал меня до электрички на Стокгольм, я на своей шкуре (точнее, на своем позвоночнике) познала издержки шведского гендерного равноправия. Я заехала на интервью по пути из аэропорта и теперь направлялась в отель. Чемодан мне пришлось волочить по проселочной дороге самостоятельно. Мой спутник не предложил помощь, даже когда предстояло подняться на несколько пролетов лестницы, чтобы попасть на перрон. Тогда мне опять вспомнились голландцы — точнее один из них, мой бывший бойфренд-журналист из северной провинции Фризланд. В подобных ситуациях он любил повторять такую фразу, полусерьезно-полушутливо: «You, women, fought for your rights — now carry your bags» («Вы, женщины, боролись за свои права — теперь носите свои сумки сами»).

В тот момент мне, грешным делом, подумалось: гендерное равенство и эмансипация — это, конечно, хорошо, но, может, жители Северной Европы слегка перегнули палку?

Доверяй — не проверяй

Маркетолог Алексей Чегодаев и его сын, пятилетний Женя, встречают меня с детьми у калитки их аккуратной деревянной дачи в Наро-Фоминском районе Подмосковья. Дом окружает высаженный до самого дальнего уголка огород. Женя хвастается новым велосипедом, а его отец с порога докладывает, что нас ожидает насыщенная гастрономическая программа. В огромной сковороде-вок в саду на открытом огне уже поджариваются лук с морковью для будущего плова, мясо тоже на подходе, а на кухне поднимается тесто для хачапури. Предполагается, что Женя и мои двое мальчишек — сыновей я взяла на это интервью с собой — будут лепить из теста сами. Алексей шустро отправляет мальчиков собирать в огороде редис для салата, а мне показывает дом, где они с сыном уже давно подолгу живут вдвоем, пока жена работает в Москве.

Алексею явно не привыкать быть «домашним папой» и по совместительству массовиком-затейником. Несколько лет назад он придумал движение с емким названием-хештегом #крутоОтец, а также стал председательствовать в Совете отцов города Москвы. Они регулярно встречаются вместе с другими активными папами и их детьми, устраивают квесты, спортивные мероприятия и в целом морально друг друга поддерживают за счет общих чатов и прочей неформальной помощи.

Сам Алексей к вовлеченному отцовству пришел лишь во втором браке и со вторым ребенком. Со старшей, сейчас уже 20-летней, дочкой от первого брака контакт у него наладился сильно позже. «Я понял, что у меня есть ребенок, когда дочке было года три, — признается Алексей, ставя вариться гречку, шинкуя салат и резво накрывая на стол (похоже, искусством многозадачности он владеет не хуже шведа Джонатана). — Общаться мы начали, когда ей было 7–8 лет. Но когда после развода мы поехали вдвоем во Вьетнам на полтора месяца — ей тогда было 11 лет, — я понял, что со мной в самолете летит человек, которого я совсем не знаю. А я-то до этого думал, что все нормально и так и должно быть. Или просто не заморачивался. Опыта активного отцовства у меня не было: в моем детстве папа тоже не был сильно вовлечен в жизнь семьи, а потом родители развелись». Алексей рассказывает, что дочка в какой-то момент спросила: «Папа, ты вообще с кем разговариваешь? Ты вообще меня слышишь?» Для озадаченного отца это был момент истины. На него обрушились и смущение, и вина, и масса других чувств: «Я понял, что надо учиться разговаривать с ней заново».

Когда в новом браке родился сын, Алексей решил выстраивать отношения с ним с самого рождения. Он много раз оставался один на один с грудничком и теперь убежден, что каждому мужчине стоит взять хотя бы несколько месяцев декретного отпуска, причем как можно раньше: «Это шанс сформировать эмоциональную связь на всю жизнь».

Но в России декрет пока оформляют лишь единицы: по оценкам Минтруда, не более 2 % мужчин[156]. В том числе из-за этого, по наблюдениям Алексея, у нас накопился огромный нереализованный потенциал отцовства, и у многих мужчин, особенно старше 35 лет, присутствует стойкое, хоть и не всегда до конца осознаваемое чувство вины перед своими детьми.

«Они хотели бы быть полезными и вовлеченными, но не знают, как это сделать, — Алексей отстаивает свою точку зрения с жаром, и чувствуется, что тема активного отцовства стала его миссией. — Особенно если у них не было ролевой модели и их собственные отцы в свое время не показали им, как надо любить и общаться. Плюс их никто не приучил проявлять инициативу. Многие думают: "Зачем я буду лезть? Пеленки — не мужское дело. Она и сама справится". Многие женщины тоже до сих пор мыслят стереотипами: "Зачем перегружать мужа?.." А потом жалуются на него подругам. А ведь вместо того чтобы сидеть на женских форумах, лучше просто начать со своим мужчиной разговаривать!»

Накопился огромный нереализованный потенциал отцовства, и у многих мужчин, особенно старше 35 лет, присутствует стойкое чувство вины перед своими детьми.

Исследования частично подтверждают его слова. По данным проведенного в 2020 году онлайн-опроса Фонда «Отцовство», более половины из 2500 опрошенных пап несовершеннолетних детей признались, что проводят с ними не так много времени, как хотелось бы. По данным другого, более масштабного опроса в ноябре 2019 года среди 10 000 российских пользователей проекта Deti.mail.ru, практически половина мужчин выразили готовность выйти в декретный отпуск вместо мамы ребенка (правда, половина из этих морально готовых заявили, что сделают это в крайнем случае)[157].

Разумеется, во многом дело в экономических причинах[158]. Разрыв в зарплатах мужчин и женщин в России достигает 31 %. Поэтому для большинства семей потеря доходов матери будет не так ощутима, как потеря доходов отца[159].

Дети, наигравшись, прибегают в дом. Алексей отправляет их мыть руки и вываливает на стол тесто (он его мастерски замесил сам). Меня впечатляет, с каким стоическим терпением он учит моего трехлетнего сына пользоваться скалкой, параллельно задавая очень серьезные вопросы об отношениях с папой моему старшему, восьмилетнему сыну.

Алексей уверен, что изменения в обществе и менталитете должны идти из семьи, а не «сверху». И одним из первых шагов может стать внутрисемейный договор о разделении ответственности: «Мамам не стоит бояться оставлять папу с малышом. Если страшно доверить, начинайте с получаса, потом постепенно увеличивайте время. Мужчина справится!»

Моему собеседнику, возможно, чуть проще заниматься сыном — у него проектная работа на удаленке. Он уделяет ей время ранним утром, после обеда, когда ребенок спит, и по вечерам. Жену с ее нормированным графиком работы в офисе такой расклад более чем устраивает. Но Алексей не призывает мужчин бросать работу и сидеть дома. Но стараться проводить как можно больше качественного времени с детьми, по его мнению, — едва ли не самая важная инвестиция в будущее.

Алексей делится со мной четырьмя правилами вовлеченного отцовства, которые он вывел:

Слушать ребенка и интересоваться его жизнью.

Активно проводить вместе время: готовить, мастерить, гулять.

Учиться доверять ребенку и, когда это возможно, передавать ему инициативу.

Активизировать социальный круг: чужих детей нет — есть окружение вашего ребенка. Дорогой декрет

Каковы шансы, что мужчины в России и за пределами североевропейского «социального рая» решатся без оглядки на чужое мнение осваивать традиционную женскую территорию — уход за детьми? Как показывают исследования, на сегодняшний день больше всего времени российские дети по-прежнему проводят с мамами — об этом в опросе проекта Deti.mail.ru заявили 86 % родителей.

«Все-таки в России мужчина пока воспринимается как кормилец», — соглашается Игорь Поляков, госслужащий и папа троих детей. Игорь родом из Краснодара, сейчас живет в Анапе и возглавляет там сообщество «Отцы юга России». Он спешит добавить, что если бы декретный отпуск в России оплачивался так же, как в Швеции, то он не задумываясь его бы оформил: «А что такого сложного сидеть с младенцем? Покормил, помыл и спать уложил. Тем более что быт сейчас намного проще, чем во времена наших родителей».

Игорь рассказывает, что с каждым из своих детей не ленился вставать по ночам, укачивать и менять памперсы, а также носил младенцев в слинге. По договоренности с женой они отключили эффект бабушки — по минимуму принимали помощь старшего поколения. Это их семье пошло на пользу: родственники не вмешивались и, главное, не давали непрошеных советов.

«Я мог и накормить, и помыть ребенка, и смесь приготовить. Мыслей, что это не мужское дело, никогда не возникало», — добавляет Поляков. То же самое, по его словам, делали многие его знакомые мужчины и в Краснодаре, и в Анапе. Но почему-то многие стесняются в этом признаваться. Хотя, по наблюдениям моего собеседника, среди мужчин нового поколения отцом сегодня быть модно, и осознанный подход к воспитанию детей все более востребован.

Но эмансипация по-русски все же выглядит несколько иначе, чем в Европе. Роль кормильца и добытчика по-прежнему встроена и в экономические реалии, и в менталитет. В семье Игоря тоже живут в основном на заработанные им деньги. «Все, что получает жена, — это на ее хотелки», — смеется он. И тут же спешит добавить, что, если бы его супруга зарабатывала больше, не факт, что его мужское эго сильно бы пострадало — наоборот, это стимулировало бы работать больше. Но такое отношение характерно далеко не для всех. Как показывают результаты все того же исследования Deti.mail.ru, модель «мама-добытчик и папа-домохозяин» популярна лишь среди 5 % опрошенных.

Если правильно преподнести идею декрета и финансово простимулировать отцов, эта опция стала бы интересна большему числу мужчин.

ВЦИОМ изучил[160], что россияне думают о папах в декрете. Цифры получились следующие:

минимум 70 % россиян верят в способность отцов ухаживать за детьми и вести домашнее хозяйство не хуже женщин;

чаще других так считают женщины (71 %) и молодежь от 18 до 24 лет (90 %);

шестеро из десяти наших соотечественников не считают нормальной ситуацию, когда отец ухаживает за новорожденным, а мать выходит на работу;

только у 10 % опрошенных есть в окружении семьи, где отец занимается домашним хозяйством и воспитанием детей, а мать зарабатывает деньги;

около половины согласны, что основная социальная роль мужчины — кормить семью. Остальные, напротив, не считают роль добытчика важнее роли воспитателя собственных детей.

«Многих мужчин напрягает, когда жена зарабатывает больше», — подтверждает Игорь Поляков. Но все же, считает он, если правильно преподнести идею декрета и финансово простимулировать отцов, эта опция стала бы интересна большему числу мужчин. Важно, чтобы им было при этом комфортно: «Я бы ввел бесплатные, но обязательные курсы отцовства, чтобы мужчины тоже представляли себе, что такое быть родителем».

Идеи Игоря, кстати, подтверждает опыт стран, где эксперименты с мужским декретом начали внедрять парой десятилетий раньше. Например, в начале 2000-х в канадском Квебеке увеличили декретные выплаты для мужчин и выделили отрезок времени, который можно было брать только отцам. За девять лет число мужчин, оформляющих отпуск по уходу за ребенком, выросло с 10 % до более чем 80 %[161].

Показательно, что Игорь, обладатель довольно брутальной внешности и атлетичного телосложения, не раз слышал в свой адрес гротескное клеймо из старых советских фильмов — подкаблучник. Но его это скорее забавляет. «Мужчины почему-то стесняются показывать чувства. А ведь я свою жену просто люблю. Я ноги ей должен целовать за то, что она мне подарила троих детей», — говорит Игорь.

Няня-дипломат

После долгих поисков мне наконец удалось найти мужчину, который побывал-таки в России в официальном декрете. Правда, он оказался… шведом. Йоханнес прожил в нашей стране несколько лет и сейчас служит в Посольстве Швеции в Москве. На момент нашего интервью он около полугода просидел дома с полуторагодовалой дочкой Эмилией. По мнению шведа, Москва — вполне комфортный для жизни с детьми город. Особенно его впечатлили детские площадки, семейные кафе и наличие игровых комнат с аниматорами в ресторанах. «Люди в России теплые, отзывчивые, — Йоханнес говорит со мной по-английски, но периодически вставляет русские слова. — Если ты идешь с коляской, тебе всегда придержат дверь. В аэропорту с малышом пропустят без очереди на регистрацию. У нас в Швеции такого нет».

Йоханнес рассказывает, что, гуляя с ребенком, периодически слышит замечания от бабушек на площадке в стиле: «Ну конечно же, папа соску забыл» (эту фразу он тоже, смеясь, произносит по-русски с забавным акцентом). Еще дипломату-няньке не перестает дивиться посещающий их педиатр — особенно когда видит, что девочка больше привязана к папе, чем к маме.

Йоханнес периодически слышит замечания от бабушек на площадке: «Ну конечно же, папа соску забыл».

Жена Йоханнеса тоже дипломат, работает на полную ставку. В ответ на вопрос, как он справляется в одиночку с ребенком в чужой стране, швед признается, что дни напролет с маленьким ребенком могут быть непростыми: «Бывает, конечно, одиноко. Случаются дни, когда я считаю минуты до того, как вернется с работы жена. Особенно зимние вечера, когда ребенок уже устал, могут тянуться долго…» Поэтому Йоханнес старается почаще выбираться из дома, и детские кафе с игровыми комнатами и аниматорами его очень выручают. Тем не менее он говорит, что не считает свой опыт чем-то из ряда вон выходящим и с удовольствием побыл бы в декрете подольше. «Вы же знаете, что для нас, шведов, это норма. От тебя этого ждут. Я всегда знал, что, когда стану отцом, должен буду взять декретный отпуск. Семья — то, что для меня составляет смысл жизни. При этом я прекрасно понимаю, — спешит добавить мой собеседник (чувствуется профессиональный дипломат), — что у вас в России другие обстоятельства, прежде всего финансовые. В Швеции так же было до Второй мировой. Страна была гораздо более бедной, рождаемость — низкой. Потребовались годы социальной политики, чтобы ситуация изменилась».

Слава детям

«А вы рассуждаете прямо как европейский отец!» — отмечаю я.

Вячеслав — шумный, крупный, бородатый и чрезвычайно разговорчивый папа двух девочек — парирует мне с торжествующей улыбкой: «Я и есть европейский отец!»

Мой собеседник Вячеслав Ходченко — предприниматель из Москвы, основатель проекта СлаваДетям[162] — вот уже несколько лет водит младших школьников в походы. Он угощает меня пиццей в итальянском ресторанчике в районе ВДНХ, на пальцах объясняя, что такое продвинутый отец. Хотя к активному отцовству мой собеседник тоже пришел не сразу. После рождения первой дочки полтора года он вообще не появлялся дома, пропадая на работе. Интерес к ребенку проснулся, когда стала появляться обратная связь. А когда дочке исполнилось пять, Славе стало интересно настолько, что он решил с головой нырнуть в нюансы воспитания девочек. Потом родилось хобби, превратившееся в бизнес-проект: проведение детских мероприятий. Ко всему прочему, Ходченко председательствует в родительском комитете в детском саду, а в школе старшей дочки входит в родительский совет — он там единственный мужчина. «Меня в комитете не любят — считают выскочкой, — смеется он. — Таких отцов пока мало».

Когда я спрашиваю о задачах воспитания девочек, Слава выдает одно за другим: «Научить опираться на себя. Быть самостоятельной. Владеть финансовой грамотностью. Развивать эмоциональный интеллект. Уметь расставлять границы». В последние несколько лет Вячеслав не только изучал теорию и практику воспитания — он и сам проходил психотерапию. Не исключено, что растущий интерес к ней — по крайней мере среди образованных жителей крупных городов — тоже вдохновляет мужчин выстраивать отношения, отличающиеся от тех, что были у них в детстве с родителями. Слава, например, встречает все больше пап в секциях и на детских площадках. Говоря об этом, он добавляет со смехом: «Не факт, что они там находятся по своей воле».

«Возникает вопрос: позволит ли уровень тревожности российской мамы доверить мужчине малыша?»

При этом, согласно опросу ВЦИОМ, приуроченному к новому празднику — Дню отца, который с 2021 года отмечается в третье воскресенье октября, — 67 % участников исследования согласились, что мужчина с маленьким ребенком на детской площадке сегодня — привычная картина[163]. В числе наиболее востребованных качеств идеального отца участники назвали заботливое, уважительное отношение к жене, активное участие в жизни детей и совместный поиск решения проблем, доброту и надежность.

Что касается идеи сделать мужской декрет привычной практикой, то до этого, по мнению Славы, в России пока далеко. Он не знает «ни одного мужика, кто на это бы решился»: «Россия — огромная страна. Москву нельзя сравнивать с регионами. Я недавно был в Чечне и Дагестане — эти тренды никогда туда не дойдут. Мужчине взять и уйти в декрет — это суперсмело. Впрочем, понятие нормы меняется. Но тут возникает вопрос: а готовы ли к этому женщины? Позволит ли уровень тревожности российской мамы доверить мужчине малыша?»

Последняя реплика меня, признаюсь, задела. Изучая уже много лет подходы к воспитанию в разных странах, я в который раз убеждаюсь, что уровень тревожности у наших мам действительно порой зашкаливает. Я уверена, что у многих она уходит корнями в детство, проведенное с чересчур критичными, требовательными, эмоционально отстраненными или, наоборот, чересчур опекающими матерями. Или, возможно, тревожность — форма перфекционизма в эпоху, когда мы перегружены информацией и родительство многими воспринимается как важнейший жизненный проект, а дети становятся сверхценностью.

Мой муж, который родом из Гамбурга и прожил почти 15 лет в России, называет материнский гиперконтроль à la russe микроменеджментом. В контексте воспитания из его уст это звучит как ругательство. «Если оставляешь со мной детей, перестань сверлить мне мозг!» — эту фразу я слышала от него бессчетное количество раз, а иногда в ход идет и гораздо более крепкое словцо.

Легко сказать. Даже после 10 лет жизни в Европе я не до конца избавилась от синдрома русской мамы. В Гамбурге мне все еще режут глаз бесконечные булки, которые малыши поглощают на ходу на детских площадках и вообще на улице (грязные руки! нездоровая еда!), меня по-прежнему шокируют дети без шапок и с голыми ногами, которые в минусовую температуру вышагивают рядом с закутанными в пуховики и шарфы родителями, и я всегда звоню педиатру, когда у моих детей поднимается температура (раньше я сразу к врачу бежала — на дом они в Германии не приходят). Пытаясь бороться с собственным перфекционизмом (со старшим сыном моим самым болезненным пунктиком было питание), я в свое время отправилась в квест тревожной мамы — объехала несколько стран Европы в поисках идеального метода питания и воспитания[164]. Так что до здорового пофигизма североевропейских мам мне, конечно, еще далеко.

Смена ролей

«Я бы хотела, чтобы мой бойфренд вообще не работал! Он бы мог предаваться своему любимому занятию…»

Мне хочется лишний раз удостовериться: говорит моя немецкая подруга с русским именем Вера всерьез или иронизирует? Но она невозмутимо продолжает: «Когда ребенок в саду, Клаус мог бы читать. Книги — его страсть».

Сыну Веры и ее партнера Клауса два года. Их отношения — яркий пример гендерно-нейтральной семьи. В том смысле, что традиционные (хотя в Северной Европе многие уже давно считают их архаичными) гендерные роли «мужчина-добытчик» и «женщина — хранительница очага» для этой пары давно не актуальны. Очаг в семье охраняет Клаус, журналист-фрилансер, в свободное время действительно поглощающий книги, как семечки. В их небольшой квартире в шумном, соседствующем с самыми злачными барами Гамбурга районе Санкт-Паули, книг гораздо больше, чем детских игрушек.

С ребенком и в хлопотах по дому Клаус проводит значительно больше времени, чем сама Вера, фотохудожник, чьи выставки и арт-перфомансы проходят по всей Германии, а работы публикуются в центральных изданиях вроде журнала Der Spiegel и газеты Die Zeit. Щедрая система грантов для представителей мира искусства в Европе приносит ей неплохой доход.

«А тебя правда устраивает, если мужчина мало или вовсе ничего не зарабатывает и почти все время сидит дома?» — мы с Верой знакомы давно, поэтому я могу позволить себе задавать неполиткорректные вопросы. Моего активного, импульсивного и амбициозного мужа-экстраверта, например, очень сложно было бы представить в ипостаси домохозяина. Да и мне самой вряд ли был бы интересен мужчина, который все время дома.

Вера не понимает, в чем проблема. Разумеется, ее все устраивает. Ее приоритеты — финансовая независимость (она активно копит на безбедную старость) и самореализация. Наличие «бесплатного бебиситтера» (ее формулировка) в лице мужа ей только на руку. Платежеспособность для Веры не критерий оценки мужчины: в партнере она ценит лояльность, интеллект и вовлеченность в отцовство.

О похожих вещах рассуждает и Джулия из Берлина. Она руководит департаментом в крупной компании, связанной с диджитал-индустрией, и работает по 11 часов в сутки. Детей у нее трое, младшему год. Няни у них нет — пользоваться их услугами в Германии не принято. Бебиситтеры стоят очень дорого, и рачительные немцы скорее потратят деньги на новый велосипед или отпуск на море, чем на оплату труда какой-нибудь легкомысленной студентки (нянь с педагогическим или медицинским образованием тут не найдешь, разве что среди выходцев из бывшего СССР). Поэтому большая часть семейных забот лежит на муже Дэниеле — веб-дизайнере с гибким графиком работы. Это распространяется и на ночи: рабочий день Джулии начинается в 7 утра, поэтому к малышу по ночам тоже встает Дэниел.

С Джулией, миниатюрной брюнеткой с короткой мальчиковой стрижкой и манерой очень быстро говорить, практически тараторить, мы пьем домашний лимонад в одном из кафе Кройцберга, где она живет. Местами Кройцберг напоминает мне манхэттенский Ист-Виллидж: граффити и прочий стрит-арт, мрачноватые старые дома с пожарными лестницами на фасадах и публика с полным спектром гендерной идентичности. А местами — Париж: длинные широкие бульвары, где на террасах в любой час дня восседают за пивом или кофе расслабленные жители, и монументальные, похожие на османовские, особняки с каменными атлантами у входа. Во времена ГДР этот район с трех сторон окружала Берлинская стена. А сегодня Кройцберг — плавильный котел с почти 200 национальными комьюнити и настоящий шоурум самых разных типов отношений и семей.

Слушая Джулию, я рассматриваю прохожих. Женщина в хиджабе и в черной абайе[165] с выводком детей. Пара держащихся за руки молодых людей, чей пол с ходу сложно идентифицировать. Мужчина в тесно сидящем деловом костюме с коляской, в которой полусонный малыш потягивает молоко из бутылочки…

Моя собеседница, впрочем, впитала идеи гендерного равноправия еще в детстве. Она выросла в ГДР, где ее мама, как и большинство женщин, работала не меньше мужчин. Это отличалось от Западной Германии, где до сравнительно недавнего времени многие немки после родов надолго — или даже навсегда — бросали работу[166]. Но, по ее мнению, Германия остается достаточно консервативной страной: мужчинам за одну и ту же работу здесь по-прежнему платят больше, чем женщинам[167].

«Мы — продвинутая семья, таких в Германии пока немного, — продолжает Джулия. — В заранее предопределенные социальные роли не верим. Мы — команда. Кто сказал, что менять памперсы — не мужское дело? Чего мужчины не могут делать из того, что делают женщины? Они точно так же способны давать и любовь, и заботу». Правда, с первыми двумя детьми социальные роли в этой семье распределялись вполне традиционно: бо́льшая часть хлопот по дому несколько лет была на плечах Джулии. «Но это не мой вариант, я не домохозяйка, — она резко качает головой. — А если я не буду счастлива, вся семья от этого пострадает. К тому же за последние 10 лет многое изменилось, в том числе и в Германии. Мужчины стали гораздо чаще уходить в декрет».

Как и многие современные немки, Джулия стремится обеспечить себе стабильную финансовую подушку, «чтобы не зависеть от мужчины в старости». Не исключено, что это тоже часть национального характера — стараться все в жизни распланировать и подстраховаться на будущее. Она также не будет против, если ее муж окончательно решит стать домохозяином (к слову, детям дали фамилию не отца, а матери — частая практика в современной Германии, Нидерландах и других североевропейских странах): «Я бы даже гордилась им, если бы он чувствовал себя комфортно, не работая. Это же так круто — найти в себе смелость пойти против стереотипов и ожиданий социума! Особенно если мы сможем прожить на мою зарплату».

Ее рецепт построения счастливой семьи — не оглядываться на пресловутую норму, быть гибкими, помнить о своих нуждах и четко-ясно доносить их до партнера, чтобы совместно находить компромиссные решения.

Я вспоминаю разговор с еще одной немкой, врачом-кардиологом по имени Аннэ. Она живет в Гамбурге, замужем за французом и недавно вышла на работу после второго декрета. Заботы об их двух дочках — девятимесячной и четырехлетней — сейчас легли на мужа-француза, который повторно ушел в декретный отпуск. Они еще до свадьбы, на этапе конфетно-букетного периода, договорились о распределении ролей в семье.

Вот это рациональность! Обычно на заре отношений ты ныряешь в гормональный коктейль, а не обсуждаешь с партнером, кто будет менять памперсы будущему отпрыску. Но Аннэ, отбросив в сторону романтику, уже на первом свидании заявила кавалеру, что если он хочет продолжения встреч, а в перспективе — детей, то она сразу желает застолбить полное равноправие. Мужчина согласился.

На первом свидании она заявила кавалеру, что если он хочет продолжения встреч, а в перспективе — детей, то она сразу желает застолбить полное равноправие.

Я уточнила, как у них в итоге вышло в реальности. «Декрет мы поделили пополам, но по дому все равно я делаю чуть больше, и это непорядок. Нам есть над чем работать», — развела руками Аннэ.

Мне было забавно это услышать. Мой младший сын и дочки Аннэ ходят в один детский сад, и в основном там я вижу ее мужа. Он привозит их утром на трехколесном велосипеде с корзиной спереди[168] и исправно забирает в 16:00, отправляясь после сада с дочками на детскую площадку или, если идет дождь, во французское кафе есть блинчики-галеты из гречневой муки с яблочным соусом и корицей.

«Я сама»

Не исключено, что мужская вовлеченность в дела семьи может быть пропорциональна ожиданиям женщин. Жены сами нередко остаются носительницами патриархальных установок и стереотипов вроде «Если мужчина не зарабатывает, то он не настоящий мужчина». Или: «Мне проще все сделать самой». Играет роль и финансовая зависимость от мужа. «Женщина в России по-прежнему зависима и уязвима во многих ситуациях, — говорит психотерапевт Марина Травкова. — В огромном количестве семей сохраняется экономический дисбаланс. А он всегда приводит к дисбалансу власти».

Социолог Анна Шадрина называет такие отношения «асимметричным родительством» — и нередко эта диспозиция передается последующим поколениям: «Девочки копируют поведение материнствующих матерей, а мальчики — отстраненных отцов. Такое разделение, в свою очередь, воспроизводит структуру общества с системным превосходством мужчин над женщинами»[169].

При этом, как выясняется, далеко не везде и не всегда женщины готовы принимать от партнеров помощь. Когда на популярном портале Woman.ru вышел мой репортаж о «новых мужчинах» в Европе и России[170], на меня обрушился шквал резких комментариев. В основном они были от женщин. Многие писали, что они бы никогда не доверили мужчине маленького ребенка. Хотя нашлись и те, кто на это решился.

«…Мой муж пошел на больничный с дочкой, ей почти 4 года. Я пришла домой, как та мама из мультика "просто приходил Сережка, поиграли мы немножко": дома хаос, все валяется, а когда я тихонько спросила: "Может, ужин есть?", он ответил: "Ты чего, я же с ребенком целый день"»[171].

«Я бы не смогла хотеть мужика, который сидит в декрете, в то время как я работаю. Мужик должен выполнять мужскую роль — обеспечивать семью и стараться больше зарабатывать, чтобы можно было нанять няню и уборщицу».

«Для меня мужчина, способный ухаживать за своим собственным ребенком в сто раз мужественнее, чем который твердит, что "не мужское это дело". Сделал ребенка — умей полностью за ним ухаживать, отрастите яйца уже наконец, мужики, ничего постыдного в этом нет».

«Все во многом зависит от женщины, это правда. Наши женщины любят "все сама", а потом пилят мужика, что он пиво на диване пьет, а мужик и не понимает, что не так. С первым ребенком у нас так и было, как у большинства: мужик работает, жена дома пашет. А вот со вторым все круто поменялось, ибо я уже не готова была сидеть как раньше. Теперь муж и укладывает, и в сад возит, и ночами вставал когда маленькие были».

«…В Швеции когда сидят мужики с детьми, они еще и полы моют, и готовят, и убирают, и стирают, и в магазин ходят. А наши русские смогут только с ребенком посидеть. А потом жена с работы придет и давай весь этот бардак убирать и лечить сопли и уши, потому что известно как папаши гуляют. И еще жена будет готовить. И скорее всего после работы еще и в магазин. А папаша только будет в руки планшет и мультики».

«Все зависит от воспитания. Мой муж сам убирался и готовил мне ужин еще до брака, на родах помогал без обмороков, к ребенку вставал по ночам, купал, гулял, менял подгузники, готовит до сих пор больше всех (любит это дело), все бытовые покупки, в т. ч. продуктов, на нем и много времени проводит с ребенком. Его брат тоже много возится с детьми, бытом тоже занимается в какой-то мере. Оба работают и ни в каких декретах ни дня не сидели. У них отец такой же, много занимался с детьми и до сих пор очень вовлечен в жизнь детей. Все зависит от воспитания в семье».

«Все это пока не для русских мужчин. Если наш мужчина сядет в декрет, он именно только и будет сидеть, а после работы женщина будет еще и полы мыть. Знаю по своему мужу. Он всегда с удовольствием остается с ребенком, но он именно сидит с ним. Сядет, играет и все. А после него остается гора посуды, бутылочек и разбросанные игрушки. Уж не говорю о готовом ужине или вымытых полах. Причем мой муж это еще относительно хороший вариант. Он и ночью к ребенку встает и старается помочь. Но до мужского декрета нашей стране очень далеко».

«…Я реально вижу, что количество вовлеченных отцов становится больше. Проводя больше времени со своим ребенком, отец начинает лучше его понимать, становится крепче связь отец — ребенок. Кроме того, мужчина начинает ценить женский труд, что она не "просто сидит дома с ребенком". Единственное, нужно смотреть на адекватность мужчины, оставляя его с ребенком. Мужчины менее стрессоустойчивы, как правило, и то, какие испытания проходит женщина, не всегда им под силу. Поэтому вот это "оставить на полчаса, а потом увеличивать время", по максимуму привлекать к уходу, развитию, играм, прогулкам — самое оно».

«Идея "мужчина-добытчик" — устарела. Это какие-то средневековые представления. Истинное партнерство — это не про то, кто сколько зарабатывает. Это про взаимное развитие. Когда два человека образуют одно целое и усиливают друг друга. Это намного глубже, чем традиционные гендерные роли».

Секс и пылесос

«Значит ли равноправие в браке меньшее количество секса?» — под таким провокационным заголовком несколько лет назад вышел впоследствии активно цитировавшийся лонгрид в издании The New York Times[172]. Его автор — Лори Готтлиб, американская психотерапевт и писательница, выпустившая более десятка бестселлеров об отношениях в XXI веке[173].

В статье Готтлиб анализирует социологические данные о соотношении количества и качества секса в браке, а также риска развода в зависимости от степени равноправия в семье[174]. В целом эксперты по семейным отношениям убеждены, что равноправие идет партнерам на пользу. Но есть нюансы. И они весьма любопытны.

Мужчина с пылесосом наперевес вызывал у партнерши гораздо меньше желания, чем тогда, когда он, вспотевший и разгоряченный, возвращался из фитнес-клуба.

Например, если жена стабильно зарабатывает больше мужа (в США число таких семей за последние полвека выросло в четыре раза[175]), риск проблем в отношениях, вплоть до развода, может возрастать. Проведенное несколько лет назад в США исследование[176] показало, что разделение домашних обязанностей — что важно, в рамках гендерных традиций! — приводит в итоге к более высокому уровню сексуального удовлетворения, по крайней мере у женщин. Например, если мужчина выполняет работу по дому, испокон веков считавшуюся женской (готовит еду, складывает чистое белье или пылесосит), то пара в полтора раза меньше занимается сексом, чем если бы на муже были более мужские обязанности (например, вынос мусора или починка машины).

Один из авторов этого исследования, американский психолог Джули Брайнес, называет этот феномен сексуальными сценариями. Они работают на уровне ассоциаций-триггеров: те проявления в партнере, которые хотя бы в мелочах подчеркивают его отличие от нас самих, подстегивают эротический интерес.

Лори Готтлиб в подтверждение приводит случай из собственной практики. Семейная пара консультировалась у нее по поводу конфликта на почве неравноправия в быту. Конфликт удалось разрешить: муж стал выполнять по дому ровно столько же работы, сколько его жена. Но тут начала страдать их сексуальная жизнь: мужчина с пылесосом наперевес почему-то вызывал у партнерши гораздо меньше желания, чем тогда, когда он, вспотевший и разгоряченный, возвращался из фитнес-клуба.

Семейный психотерапевт Эстер Перель тоже не уверена, что гендерный нейтралитет в семье — гарантия идиллии, особенно в постели: «Ценности, способствующие выстраиванию консенсуса и равноправия в семье, далеко не всегда подпитывают страсть. Это категории из совершенно разных сфер»[177].

Наиболее благоприятное соотношение такое: мужчина берет на себя 40 % домашних хлопот, а на партнершу приходится примерно 40 % семейного заработка.

Разумеется, у этих идей немедленно нашлись оппоненты. Например, по данным другого, более свежего исследования, проведенного специалистами из Университета штата Джорджия[178], в семьях, где домашние обязанности делились поровну, сексуальная жизнь была не хуже, чем там, где к гендерному нейтралитету не стремились. И в целом в браках, где мужчины активно участвовали в воспитании детей и помогали по дому, женщины были значительно больше довольны жизнью и менее склонны к депрессии[179]. Но если мужчины оставались дома не по собственному выбору, а, к примеру, из-за потери работы были вынуждены повиснуть на шее у жены, качество и количество секса резко снижалось. Похожая тенденция наблюдалась и в семьях, где значительную долю (более 60 %) домашних хлопот брали на себя женщины.

Возможно, у каждой пары и у каждой семьи есть шанс найти в этом вопросе золотую середину. Авторы упоминавшейся выше теории сексуальных сценариев наиболее благоприятным для качества отношений, в том числе интимных, сочли следующее соотношение: мужчина берет на себя примерно 40 % домашних хлопот, а на партнершу приходится примерно 40 % семейного заработка. То есть речь идет о равноправии, но не возведенном в абсолют.

У Анны, уроженки города Благовещенска, ныне проживающей на Кипре, муж провел в декрете целых два года. Специалист по управлению крупными активами, она вернулась к работе (из-за пандемии это был удаленный формат) через три недели после родов. Все заботы по уходу за младенцем, а также за старшими дочками — 6 и 13 лет — легли на мужа. По словам Анны, он справился на ура, а ее дохода вполне хватало на содержание семьи. На качестве их интимной жизни обмен традиционными гендерными ролями тоже практически не отразился (тут Анна, правда, не исключает, что дело в южном темпераменте мужа-киприота), за исключением периода после родов.

Но скоро младшая дочка идет в детский сад, и муж, по профессии финансовый журналист, с недавних пор начал искать работу. Чем бы эти поиски ни кончились, Анна называет его своим героем: «По мне, так зарабатывать деньги гораздо проще, чем заниматься домом и детьми». Ее родные в России придерживаются другого мнения. «Когда мы на год вернулись домой, реакции были разными, — рассказывает Анна. — В Москве мужчина на детской площадке никого уже не удивляет, а вот в Благовещенске моего возившегося с детьми супруга воспринимали иначе. Мой отец свято верит, что мужчина должен содержать семью, иначе он тряпка и подкаблучник. Местные мужчины тоже смотрели на мужа с удивлением, а вот женщины — с умилением».

Мужественность 2.0

Большая детская площадка «Веберс Парк» в одном из жилых районов неподалеку от центра Гамбурга — показательный срез семейно-гендерных отношений образованного городского среднего класса современной Западной Европы. Мне кажется, если запустить сюда команду социологов, у них получились бы довольно информативные выкладки.

Три часа дня, светит солнце, и парк начинают заполнять дети и их родители. Именно родители — бабушки и дедушки, а уж тем более няни возникают крайне редко. До этого часа в рабочие дни здесь пусто: с года большинство детей идут в ясли или детский сад. Но сады открыты в среднем до 16–17 часов, поэтому один из родителей в Германии нередко работает с укороченным днем или на полставки. Часто это делает мужчина: многие отцы гуляют сразу с двумя или даже тремя малышами. Если один из них грудничок, то, как правило, он тихо посапывает на груди в слинг-рюкзаке.

Один из моих любимых персонажей на этой площадке — солидный папа в рубашке с галстуком, который обычно усаживается на хвост каменного кита, с которого дети обожают прыгать в песок, и с сосредоточенным видом подолгу читает газету (его отпрыски, как и большинство немецких детей, на прогулке развлекают себя исключительно сами). Еще я люблю наблюдать за парочкой декретников — двухметровых парней с годовалыми малышами (у одного из папочек есть еще второй ребенок постарше). Они появляются на детской площадке почти каждый день около 16:00 и принимаются обсуждать свои декретные будни («мой сегодня плохо спал», «мы недавно поменяли марку подгузников», «я тут приготовил рагу, но малыш его отказался есть, хочет только сосиски») — и делают это с таким же жаром, с каким иные парни обсуждают инвестиции или финал Лиги чемпионов.

«Когда я был маленьким, я практически не видел отца (хотя он жил с нами), даже когда мы ездили в отпуск. Он все время работал, — рассказывает Маэль, тоже завсегдатай площадки и папа одного из приятелей моего младшего сына. — Со своими детьми я стараюсь быть совсем другим отцом».

33-летний Маэль — немного застенчивый, с темными, собранными в хвост волосами, — родом из французской Бретани. В Гамбург он переехал 10 лет назад, получив работу в представительстве авиационной корпорации Airbus. Во время нашего разговора у Маэля не сходит с рук его младший ребенок, двухлетняя Ина. Маэль подкармливает девочку фруктами и батончиком мюсли собственного приготовления, время от времени терпеливо вытирает ей сопли и нежно целует в затылок.

Глядя на них, я умиляюсь. Маэль говорит, что для него главное в жизни — не карьера, а семья, и отцовство в первую очередь. Ему важно быть рядом с детьми, видеть, как они растут, участвовать в их жизни. Недавно ему наконец удалось договориться с начальником об укороченном рабочем дне и нескольких днях в неделю на удаленке, о чем он сообщает с большим энтузиазмом: «Теперь я смогу забирать детей из сада на час раньше!»

Маэль — далеко не единственный, кто готов подолгу рассуждать об отцовстве. Еще один молодой гамбургский папа, друг детства моего мужа, 39-летний спортивный журналист Ян при нашей встрече у них дома разразился на эту тему монологом: «Раньше мужчине, чтобы считаться приличным отцом или мужем, было достаточно просто зарабатывать деньги. Мой отец, например, за свою жизнь не поменял ни одного памперса. В выходные иногда играл со мной в футбол. Но обычно он приходил с работы, мы ужинали, потом он ложился на диван и смотрел телевизор. А я шел спать. 30 лет назад считалось, что это нормальный отец. Сейчас ожидается, что ты должен и зарабатывать, и активно заботиться о ребенке. Если ты последнего не делаешь, ты недостаточно мужествен. Или, может, даже инфантилен».

Его рассуждения прерывает полуторагодовалый малыш Нил. Он свалил все книжки с полки — Ян невозмутимо кладет их обратно, берет ребенка на руки и намекает, что наш разговор скоро придется завершить. Нила нужно укладывать спать, и он гораздо быстрее засыпает с отцом. «У нас с ним свои ритуалы, — не без гордости докладывает Ян. — Сначала я показываю ему свой компьютер, разрешаю нажимать на клавиатуру, потом мы листаем его любимую книжку, затем я пою ему песни. Первые недели, когда в доме появился младенец, я не знал, как к нему подступиться. А теперь я, можно сказать, эксперт».

О том, почему тема качества отцовства постепенно становится у современных мужчин — особенно среди миллениалов — предметом пристальной рефлексии, мы говорим с моим давним приятелем, журналистом Александром Фельдбергом, соавтором книги «Nordic Dads: 14 историй о том, как активное отцовство меняет жизнь детей и их родителей»[180]. Собирая материал для книги, он объехал все скандинавские страны, включая Исландию и Фарерские острова, и пообщался с десятками мужчин, для которых вовлеченное отцовство — часть жизни. В числе героев есть и несколько бравших декрет мужчин из Москвы и Петербурга (найти таковых у нас было крайне сложно).

Александра Фельдберга искренне поразило, как много в Европе сегодня рассуждают на тему отцовства. «Мужики создают отцовские клубы, встречаются, проговаривают свои сомнения, переживания, у них для этого выработан язык. Я раньше к этому разглагольствованию относился несколько свысока — не помню, чтобы в мое время мы с друзьями обсуждали, какие мы отцы. С российскими парнями сложнее говорить об этом».

Саша долгое время вел колонку «Московский папа» для проекта «Москвич сегодня»[181], где рассказывал о жизни двух уже подросших дочек. Он отмечает, что поколение 30-летних, особенно в Москве и других крупных городах, кардинально отличается от тех, кому сегодня за 40 или 50: «Молодые отцы участвуют в подготовке к родам, на самих родах тоже присутствуют и не считают зазорным сидеть с детьми. У моего поколения этого не было и в помине. Это зарождающийся тренд, до массового ему пока далеко. Но и в Европе это происходило не сразу. Там тоже все менялось постепенно, сперва отцы не откликались».

Малыши, о которых с рождения активно заботились отцы, развиваются быстрее, меньше плачут, а в будущем лучше адаптируются в обществе.

Гендерные отношения начинают меняться и в российских семьях, подтверждает мне в интервью и доктор социологических наук, профессор факультета социальных наук ВШЭ Елена Рождественская. Особенно когда речь идет о тех, кому сейчас в районе 30: «Это поколение более гибкое. Над молодыми мужчинами меньше довлеют стереотипы. Им уже можно проявлять эмпатию, есть мужские паблики, курсы молодых родителей, появляется новый язык переговоров. Растет рационализация своей отцовской роли. Вовлеченное родительство стало ценностью. Гендерные контракты тоже начинают множиться — особенно на фоне нестабильности и подвижности рынка труда, а также распространения проектной экономики[182]. Единая социальная норма размывается. А если женщины начинают зарабатывать больше, неизбежно встает вопрос, кому рациональнее сидеть с ребенком».

И если выбор в этом вопросе падает на отца, детям такой расклад идет только на пользу. Например, есть данные, что малыши, о которых с рождения активно заботились отцы, развиваются быстрее, меньше плачут и меньше нервничают в присутствии чужих людей, а в будущем менее склонны к девиантному поведению и в целом лучше адаптируются в обществе: получают более высокие оценки в школе и затем — более высокооплачиваемую работу[183].

…Субботним утром, оставив, как водится и у нас в семье, мужа с детьми, я выхожу с ноутбуком поработать в кафе на соседней улице. Светит редкое для Гамбурга солнце, свободных столиков на террасе практически нет. Я нахожу один-единственный в углу и пробираюсь к нему с трудом — проход загораживают детские коляски. Мне бросается в глаза, что сразу несколько столов заняты мужчинами средних лет — коляски, по-видимому, тоже их. Один из молодых пап — накачанный верзила с татуировками ниже локтей, укачивает капризничающего младенца и затем бережно, как хрупкую вазу, засовывает его в слинг на груди. Другой — высокий худощавый парень в очках и кожаной куртке — деловито встряхивает бутылочку со смесью и принимается кормить малыша, заказав себе бокал просекко (его приятель-качок потягивает латте). Никто не обращает на них внимания — это давно привычная картина.

А я в очередной раз убеждаюсь, что роль заботливого отца уже давно не противоречит образу настоящего мужчины.