Новый Мир ( № 2 2012)

Понимание невозможности понять

Д а н и л а Д а в ы д о в. Марш людоедов. М., «Новое литературное обозрение», 2011, 160 стр. (Новая поэзия).

Нередко человек пишущий более известен публике в одной ипостаси (поэт, пишущий прозу; критик, пишущий стихи, и т. д.), в крайнем случае — в двух, но это — не про Данилу Давыдова, пятая книга стихотворений которого, «Марш людоедов», вышла в издательстве «Новое литературное обозрение» в 2011 году.

Поэт — до сборника «Марш людоедов» были книги стихов «Сферы дополнительного наблюдения» (М., 1996), «Кузнечик» (М., «АРГО-РИСК», 1997), «Добро» (М., «Автохтон», 2002), «Сегодня, нет, вчера» (М., «АРГО-РИСК», 2006). Стихи из пятой книги публиковались в журналах «Новый мир» (2009, № 2), «Воздух», на сайте «Полутона».

Литературный критик, автор множества рецензий и статей — с некоторыми можно ознакомиться по книге «Контексты и мифы» (М., «Арт Хаус медиа», 2010), — отмеченный в 2009 году премией «ЛитературРентген» в номинации «Фиксаж» и специальным дипломом журнала «Новый мир».

Прозаик — быть может, в настоящий момент эта ипостась уже видится отступившей на второй план по сравнению с поэтической и критической активностью автора, однако напомню, что Давыдов — дипломант фестиваля малой прозы (1998), премию «Дебют» получил в номинации «Малая проза» за книгу «Опыты бессердечия», а прозаический текст «Учитель» по-прежнему является «визитной карточкой» Давыдова на сайтах «Новая литературная карта России» и «Вавилон».

Редактор, в послужном списке которого соредакторская работа в альманахе «Окрестности» (№ 1—3), журнале «Шестая Колонна» (№ 1), в вестнике молодой литературы «Вавилон» (№ 7—10), альманахе «Абзац» (№ 2—5), сетевом литературном журнале TextOnly, составление поэтических антологий премии «Дебют» и антологии «Девять измерений» (2004), ведение рубрики «Состав воздуха (Хроника поэтического книгоиздания под редакцией Данилы Давыдова)» в журнале «Воздух».

Литературовед, кандидат филологических наук, специалист по наивной и примитивистской поэзии.

Наконец, Данила Давыдов — человек, опосредованно и непосредственно, то есть через тексты (в том числе критические работы) и личное общение, повлиявший на многих авторов младшего поколения. Едва ли будет ошибкой сказать, что поколение 20-летних — речь прежде всего о молодых критиках и поэтах (и если о критиках, то о критиках журнала «Новое литературное обозрение», портала OpenSpace и журнала «Воздух») — было бы иным, если бы героя этой рецензии не существовало, хотя сам Давыдов в интервью Андрею Пермякову отмечал заметные отличия поколения 20-летних от своего поколения [1] .

Генезис поэзии Данилы Давыдова ввиду внимания критиков и поэтического сообщества к этому автору достаточно известен. Показательно, что Данила Давыдов, называющий своим литературным учителем Генриха Сапгира, часто использует формальные приемы лианозовской школы; в предисловии к книге Марианна Гейде также справедливо называет группу «Хеленукты» и некоторые ответвления рок-поэзии [2] («повышенное внимание» Давыдова к текстам панк-рока, в первую очередь Егора Летова, Константина Рябинова, Вячеслава Шатова, отмечает и Денис Ларионов, первым откликнувшийся на новую книгу Данилы Давыдова содержательной рецензией на портале OpenSpace [3] ).

Уже в 2001 году в антологии «Плотность ожиданий» Дмитрий Кузьмин назвал Давыдова «одним из глашатаев постконцептуализма», выстраивая следующую линию: 50-е годы, русские поэты-конкретисты — рубеж 70 — 80-х, русский концептуализм — и «в середине 90-х опыт конкретизма и концептуализма осваивает новое поэтическое поколение — и приходит к выводу, что его невозможно ни игнорировать, ни принять и примириться. Формируется новое литературное течение — постконцептуализм: его задача — приняв к сведению максиму концептуализма об исчерпанности, невозможности индивидуального высказывания, научиться возвращать высказыванию индивидуальность, духовную наполненность» [4] .

В 2007 году по поводу предыдущей книги стихотворений Давыдова Мария Галина пишет следующее: «Вопрос о том, как вернуть Слову его первоначальное значение („Освободить слово от ореолов, пустить его в строку голым” — Л. Гинзбург), на протяжении истории русской поэзии решался неоднократно — и авангардом начала ХХ века — футуристами, обэриутами; и конкретистами, минималистами, концептуалистами второй половины ХХ века; и нынешними адептами „новой искренности”. Поэтика Данилы Давыдова (р. 1977) наследует всем этим стратегиям. Множество литературных источников и скрытых цитат замаскированы так ловко, что неискушенный или невнимательный глаз легко может принять тексты четвертой книги поэта за „наивную” лирику» [5] . В связи с этим высказыванием небесполезно обратить внимание на изменение, произошедшее в поэтике Данилы Давыдова и ставшее своеобразным «водоразделом» между четвертым и пятым сборниками стихотворений. Если в связи с книгой «Сегодня, нет, вчера» возможно заключение, сделанное Людмилой Вязмитиновой: «…лирический герой Давыдова настолько приближен к автору, насколько это только возможно» (однако обратим внимание и на то, что в той же рецензии критик видит в Давыдове скептика, представляющего читателю «поиск все новых приемов организации прямого личного высказывания» и одновременно воспевающего «сомнение в их возможности» [6] ), — то в книге «Марш людоедов», как нам кажется, происходит деперсонализация лирического субъекта. В предисловии к книге Марианна Гейде пишет: «Лирический субъект как бы подвергает сам себя процедуре демонтажа и теперь с ужасом взирает на дело рук своих. <…> Это не дезавуирующий „взгляд снаружи”, но и не торжествующий „взгляд из-за ширмы”, а как будто бы попытка взглянуть на происходящее глазами самой ширмы, некоторого технического приспособления, которое, однако же, способно чувствовать и рефлексировать, но никогда при этом не может отказаться от своей функции…» [7] . Можно было бы предположить, что один из вариантов дальнейшего развития поэтики Давыдова — механизация, избавление «ширмы» от способности рефлексировать, например, соединение цитирования как характерного приема Давыдова с принципами автоматического письма; но этот путь развития кажется наименее вероятным. Представить жонглирование цитатами, доведенное до автоматизма, можно, но у Давыдова мы видим именно осознанное соединение разных областей возможного цитирования, при котором эстетический эффект достигается благодаря неожиданности сопряжения одного и другого; характерный пример:

кельвин кельвин где ты был

на солярис я летал

(«кельвин кельвин где ты был…»)

Не менее интересны тексты, в которых сочетание чужих голосов, — как верно отметил Денис Ларионов, «теперь уже невозможно определить, кому до этого могли принадлежать эти голоса», — выстраивается таким образом, что само по себе образует рефлексию. Субъект-«ширма» транслирует чужие голоса, но выбор голосов не случаен, а служит для передачи трагического мироощущения:

жизнь жестока — аргумент жестоких

жизнь прекрасна — аргумент дураков

вот субъект едва передвигает ноги

он не первый, и не второй, и вообще не таков

а тебе говорят: помощь прибудет

а тебе говорят: надейся на себя

вот субъект он такой же как почти все люди

ходит ремешок теребя

(«жизнь жестока — аргумент жестоких…»)

Приведем также строки, которые, как представляется, могут служить одним из «ключей» к проблеме видения мира субъектом-«ширмой»:

твое незрячее зрение заменяет воображение —

при этом отметим: не важно что именно заменяет что

есть там в дали какая-то жизнь движение

однако ж уже не видно даже за сто

(«за двести метров уже ничего не видно…»)

Разговор о поэтике Данилы Давыдова невозможен без многочисленных цитат из критики, часть из которых мы привели выше, — именно в силу неослабевающего интереса к этому автору и развитию постконцептуализма (по мнению Александра Скидана, Данила Давыдов, «пожалуй, единственный постконцептуалист в сторогом смысле, единственный продолжатель Д. А. Пригова»). Помимо рецензии Дениса Ларионова, уже упомянутой выше, отметим также отрицательный отзыв Леонида Костюкова, основная претензия которого к книге «Марш людоедов» заключается в следующем: «Эти стихотворения ничего не дали ни моему уму, ни сердцу» [8] . Полемика с аргументацией, апеллирующей к области субъективного, не представляется нам возможной; круг поэтов, принимаемых Леонидом Костюковым, включает многих выдающихся поэтов, но не включает, например, Виталия Кальпиди, Пауля Целана [9] .

Большинство критиков отмечают свойственную Давыдову иронию, которая, по мнению Дмитрия Бака, «почти неизбежно перерастает в свою противоположность, серьезную рефлексию, не только не способствующую освобождению от ловушек повседневной рутины, но усугубляющую их власть» [10] . В новой книге поэт не изменяет своей привычке балансировать на грани иронического и трагического:

вот мы плывем — говорил я — среди огненного бульона чужой планеты

и нам неизвестна наша цель

но разве в цели дело? тут я сделал эффектную паузу

дети мои! внезапно я перешел к патетике!

разве ради победы мы отправились в плавание?! нет и нет!

пусть мы везем коллекцию генетических образцов

пусть нам велено сохранить их для новой земли

но вот уже третий археоптерикс возвращается с радиоактивной веточкой в клюве

и ясно: новой земли не будет будет то же что и там откуда мы выплыли

так давайте же ступим на эту выжженную землю

и отдадимся тому что и так случится

но с поднятой головой! с поднятой головой!

sub /sub («Фрагмент»)

Знающему о постконцептуалистском пути развития поэтики Давыдова, о поисках новых приемов организации индивидуального высказывания и отмеченном Людмилой Вязмитиновой скептицизме, доходящем до трагической иронии, трудно воспринимать вышеприведенный текст с элементами фантастики без обращения к личности реального Давыдова, поэта и критика. Можно предположить существование еще одного вида лирического субъекта у Давыдова: знаток истории русской поэзии XX—XXI веков, пишущий о невозможности дальнейшего высказывания без повторения уже сказанного, о том, что «новой земли не будет». Оставив проблему поиска «новых земель» и нового языка специалистам, отметим, что «незрячее зрение» Давыдова, на наш взгляд, оказывается необычайно зорким и точным; «ширма», передающая чужие голоса и отображающая тени вещей, способна открыть больше, чем доступно непосредственному наблюдателю. Так, иногда само нежелание уточнять, использование неопределенных местоимений и местоимений третьего лица среднего рода более точно и уместно, чем образ:

будет свет в конце тоннеля

будет некое оно

будет нечто-в-самом-деле

подлинное, не чмо

(«завтра никакого алкоголя…»)

В поэзии Давыдова «подлинное» — не в том смысле, в котором это слово употребляют иные критики, а в высшем смысле — понимание невозможности понять устройство мира как единственное доступное нам понимание.

Школьники поймали черта, а учитель физики отправляет их к учительнице биологии, конечно, по этой причине [11] .

Елена ГОРШКОВА

[1] «Разговоры с Андреем Пермяковым: Олег Дозморов — Данила Давыдов». — «Волга», 2010, № 11—12.

[2] Г е й д е М а р и а н н а. Субъект-как-наблюдатель, или Гипоталама: Данила Давыдов. «Марш людоедов». М., «Новое литературное обозрение», 2011, стр. 6.

[3] Л а р и о н о в Д е н и с. Данила Давыдов. «Марш людоедов» .

[4] Цит. по: .

[5] Г а л и н а М а р и я. Какой нелепый вид (Данила Давыдов, который старается не быть молодежью) .

[6] В я з м и т и н о в а Л ю д м и л а. Затяжной прыжок. — «Новое литературное обозрение», 2008, № 91 .

[7] Г е й д е М а р и а н н а. Субъект-как-наблюдатель, или Гипоталама. Данила Давыдов. «Марш людоедов». М., «Новое литературное обозрение», 2011, стр. 6 — 7.

[8] К о с т ю к о в Л е о н и д. Границы возможного .

[9] См.: .

[10] Б а к Д м и т р и й. Сто поэтов начала столетия. О поэзии Данилы Давыдова и Виктора Сосноры. — «Октябрь», 2011, № 7, стр. 173.

[11] Отсылка к известному стихотворению Данилы Давыдова «Добро» (М., «Автохтон», 2002): «школьники поймали чёрта/ физику принесли / говорит физик: какого чорта / вы мне его принесли / несите-ка его преподавательнице биологии — / её в этой школе не любят многие — / а у самого коленки дрожат, курить хочется / но в школе нельзя да и беломор закончился».