Новый Мир ( № 4 2008)

Золотоносная мгла

Берязев Владимир Алексеевич родился в городе Прокопьевске Кемеровской области в 1959 году. Окончил Новосибирский институт народного хозяйства и Литературный институт им. А. М. Горького. Автор шести поэтических книг и множества журнальных публикаций. Сопредседатель Ассоциации писателей Сибири, руководитель журнала “Сибирские огни”. Живет в Новосибирске.

Воспоминанье об Эдварде Мунке

Где-то щенок рыдает,

Плачет до хрипоты,

Воем пережидает

Запах чужой беды.

Мне ли тебя не слышать,

Сердцем не обмереть?

Злее, надрывней, ближе,

Горше еще на треть…

Так ли (когда любилось)

В судороге слепой

Слезное тело билось

Тенью перед судьбой?

Скулы, колени, локти

В глубь материнской тьмы

Спрятать бы! Мы оглохли

В лапах земной тюрьмы…

Это такая мука —

Пестовать пустоту.

Это варяга Мунка

Обморок на мосту.

13 сентября 2007,

Новосибирск.

По древу

Бывало, видишь сон — и все на месте:

блокнот, бумажник, паспорт и мобильник,

ключи, два носовых платка, бейсболка,

швейцарский нож, страховка и права

водительские…

Даже понемногу

расслабишься: ну, если все на месте,

махнуть, быть может, до Каракорума

иль на Хоккайдо?

То-то сочиню

поэму азиатскую…

И сразу

(оно, понятно дело, — сновиденье)

стихи текут, как из артезиана,

с подсветкой музыкальною — сие

дает вкусить могущества восторги

и власти сладость — паче всех соблазнов!

Творца подобьем, чистым демиургом

себя ты ощутив, уже готов

повелевать глубинами галактик,

гармонию крепить своей десницей…

Но лишь проснешься — жалкие потуги!

Ничтожней тени, глуше шепотка —

те фантики картин, поэм, симфоний…

Так где же правда?

Может, наш язык

не в силах передать великолепья

иного мира?

Так ли, друг Платон?

I

Тепло случилось — лето наступило,

как будто по амнистии, досрочно.

Апрель Сибирь не балует погодой,

а тут — жара.

Не знаю почему,

но я напился…

То ли день рожденья,

то ли друзья нагрянули внезапно,

то ли жена на Запад укатила,

то ль на дворе зеленая трава,

но — в хлам, до изумления сознанья,

до калейдоскопической воронки,

что увлекает душу за пределы

реальности…

И где ж в итоге я?

Похоже — на границе. Вот шлагбаум,

вот существа, стоящие на страже,

у них на головах сооруженья

с кокардою (в чеканке серебра —

трехглавый Цербер, волосы Горгоны),

на поясе — оружье, в лицах — холод,

и нудно, как на плаце перед строем,

читает унтер длинные столбцы

запретов…

Новоприбывших шмонают

до нитки и, чрез серые врата,

похожие на пасть Левиафана,

чрез сканер душ уныло прогоняя,

выстраивают около таможни

с названием “Орфеева межа”.

II

“Оставь надежду всяк сюда входящий,

забудь молитвы, просьбы о спасенье,

и пенье птиц, и образы, и фрески

небесные,

Давидовы псалмы

забудь навек,

и крестное знаменье

не призывай, оставь, Он здесь не властен,

Благая Весть для нас давно не новость,

ее здесь нет, а значит — нет Его!

Сейчас вы переступите границу,

чтоб тайну одиночества постигнуть,

запомните: великое мученье

отринутости —

истинная цель

любой души. Безмерная гордыня

питается космическим страданьем,

лишь в ужасе и корчах каждый может

себя познать как бога и творца

вселенной новой…

В ужасе и корчах

есть тайный смысл, и страсть, и исцеленье

от глупой жажды радости и веры —

спаси себя! восстань в небытии,

как звездный столп,

как исступленный пламень,

свободу источай, как желчь и жала,

восстань, твори из хаоса и мрака,

из гнева и протеста свой ковчег!

Пускай он рассыпается и гаснет,

тем слаще воссоздание фантома”…

— О Господи, — я в ужасе подумал, —

Куда меня по пьяни занесло?

III

Сирены взвыли, замигало синим

пространство пограничное:

“Тревога!!!

(Рассеялись, подобно насекомым,

фигурки камуфляжные.)

Радар

направить на земных переселенцев,

усилить оцепление, попытку

молитвы зафиксировать, носитель

изъять и в изоляторный отсек

доставить! Разогреть энергоблоки,

начать дезактивацию”…

Я понял,

что дело худо.

— Господи, помилуй,

не оставляй, спаси и сохрани!

Мне некого искать во мгле таможни,

за той чертою нет моей любимой,

я жив еще…

Мерцающей улиткой

свернулся мир, захлопнулся, и вот

я чувствую щекой холодный кафель,

плечо болит,

все тело занемело,

шершавый бок родной чугунной ванны

над головой — я дома…

IV

Не могу

понять — какая сила мной владеет,

кем я влеком в полете небывалом,

над серой бездной времени и страха,

кому и чем платить за горький дар

посланца?

Может, все еще не поздно

уехать на плато Каракорума,

пасти овец и слушать долгий ветер,

смотреть в очаг

да звезды сторожить?..

26 сентября 2007,

Новосибирск.

* *

*

Александру Радашкевичу.

О, период нежнейший, беспамятный, моретворящий,

Говорящий на том языке, что еще не осознан,

Не окуклился в зерна икринок — словесных и плодотворимых,

Что серебряным облаком взвихрили сон задремавшего бога...

О, сонорные волны и мелос виртуального снега,

Душу вы забелите мою, в антарктической бездне укройте,

Чтобы заговорила, поднявшись из тысячелетнего плена,

Инфузория-туфелька смысла — и весело, и лучезарно!

* *

*

На берегу обезлюденном

Ставит силки птицелов.

А в поцелуе полуденном

Плавится олово слов.

Через соломинку выпита

Золотоносная мгла.

Та, что в иероглифе выбита,

Та, что в Байкал утекла.

Та, что купальским цветением

Испепелила меня,

Негою и володением

Накрепко обороня.

Вот она, верная иноходь!

Вот и сияет сама —

Влажного вдоха и выдоха

Живородящая тьма.

И торжествует и властвует,

Пламенна, словно Грааль,

Вечною радостью радостна,

В Божию свита спираль —

В этом струенье нефритовом,

В перетеканье начал,

В ритме биенья открытого

Плавной волны о причал.

4 ноября 2005,

Новосибирск.