Ну здравствуй, это я!

«Я весь в свету, доступен всем глазам…»

Высоцкий в Париже, конечно, пел… Пел у Марины и для Марины, пел у Шемякиных — и записывался там, — выступал в представительстве «Аэрофлота» и в советском консульстве, но публичных выступлений было немного.

Мы не знаем — а Марина пока молчит, — как фирма «Chant du Monde» согласилась записать диски Высоцкого (кстати, список песен для первого диска утверждался в министерстве культуры СССР. — В.П.). Может быть, сыграло роль то обстоятельство, что эта фирма была связана с КП Франции.

Я думаю, что без участия Марины не состоялись бы выступления на праздниках газеты «Юманите». Хотя было бы вполне понятно: «Юманите» — газета коммунистической партии Франции, Высоцкий — поэт и певец из страны, строящей коммунизм. Но во время первых его приездов во Францию этого не случилось. Сольные концерты Высоцкого состоялись только в 1977 году.

«Петь я здесь не могу, потому что меня не приглашали официально через Госконцерт. У нас другая система — мы находимся на службе… Все четыре раза, которые я был во Франции, я находился здесь в гостях у своей жены, а не как самостоятельный человек» (Владимир Высоцкий, интервью радиостанции «France Musique»).

Осенью 1977 года Высоцкий получил приглашение выступить на ежегодном празднике газеты «Юманите». Об интересе к Высоцкому может свидетельствовать тот факт, что он получил приглашение петь на двух сценах, в том числе и на основной. «Вчера Володя ходил знакомиться с местом, где ему предстоит выступить, и немного порепетировал там, — читаем в «Юманите» от 10 сентября 1977 года. — «В первый раз я буду петь во Франции, поэтому я немного волнуюсь», — сказал он».

Владимир Высоцкий: «Я дважды выступал во Франции на празднике газеты «Юманите». Первый раз, мне показалось, не очень удачно. Передо мной долго не отпускали какого-то кумира, и когда я вышел с гитарой после гигантского оркестра, публика была в замешательстве, некоторые стали уходить. Но после первых же аккордов начали прислушиваться: о чём это он там кричит? И так остались.

А во второй мой приезд на праздник пришли люди, которые меня уже знали. Приняли просто замечательно. Оказалось, что для песни действительно нет границ. Наверное, потому, что проблемы, которые я затрагиваю, касаются всех. А люди во всем мире по сути одинаковые: болеют одними и теми же болезнями, хотят одного и того же».

Марина Влади: «…Ты участвуешь в спектакле на большом помосте на празднике газеты «Юманите». Здесь творится что-то невообразимое. Двести тысяч человек расположились на газоне. Все ждут рок-группу, и, когда ты появляешься один с гитарой, толпа свистит. Но ты начинаешь с «Охоты на волков», и твой голос гремит через усилители. По толпе проносится короткий шепот, и через несколько минут наступает внимательная тишина, лишь в отдалении шумит ярмарка.

Закончив выступление, ты кланяешься под гром аплодисментов и идешь в глубину сцены, ко мне. У тебя за спиной волнуется человеческое море. Ты доволен и с гордостью говоришь мне: «Я мог бы петь сколько угодно — им было интересно слушать меня…»

С Мариной не совсем согласен Михаил Шемякин: «Он однажды пел за городом для каких-то коммунистических организаций, но вернулся чем-то расстроенный. А я особенно не вдавался в детали… Володя тогда знал, что мне плоховато, и старался не навешивать мне еще и свои проблемы».

На эту же тему из воспоминаний Мишель Кан: «Марина организовала его выступление на огромном празднике «Юманите» в пригороде, на самой большой площадке. Он перед началом прочитал мой перевод своих песен, чтобы слушатели хоть что-то поняли. Зрители вообще не хотели, чтобы он выступал. Большого успеха он не имел».

Вадим Иванович Туманов рассказывал мне, что Высоцкому не понравилось, что молодые французские коммунисты слушали его, лежа на траве. Кто-то курил, кто-то пил пиво. От них шло некоторое недоброжелательное отношение. И Вадим Иванович прочитал по памяти мне тогда неизвестное (и незаконченное) стихотворение Высоцкого, посвещенное этому случаю. Теперь этот текст хорошо известен и опубликован…

<1979>

Возможно, Марина Влади рассказывает об одном — первом концерте, а Шемякин, Туманов и Мишель Кан вспоминают о другом?..

Еще выступление в Париже… 26 октября в зале «Павийон де Пари» состоялся вечер советской поэзии, в котором принимал участие и Владимир Высоцкий. Более или менее подробно об этом вечере советские телезрители узнали в 1987 году из передачи Эльдара Рязанова «Четыре вечера с Высоцким».

Евгений Евтушенко: «Когда в 70-х годах группа советских поэтов — Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский и еще кто-то — выступала в Париже, нам большого труда стоило включить в программу выступление Высоцкого, оказавшегося в Париже тогда же. Надо сказать, что пользовался он огромным успехом. Замечательно, может быть, никогда так хорошо он не пел, как тогда в Париже. Для него было очень важно чувствовать себя поэтом, выступать вместе с поэтами, эту возможность давали ему очень редко».

Роберт Рождественский: «В это же время в Париже начал гастроли и Театр на Таганке. Высоцкий был в нашей делегации. Булат Окуджава и Владимир Высоцкий выступали последними, Высоцкий заключал наш вечер. Надо сказать, что он очень здорово заключил его для тех двух с половиной тысяч собравшихся слушателей, судя по тому, как его принимали. Исполнял, по-моему, «Чуть помедленнее, кони…» В общем, вечер прошел здорово, и точка, которую поставил Высоцкий в конце этого вечера, ее нельзя назвать точкой, это был, в общем, восклицательный знак».

Потом Высоцкий пел — и снова он был комок нервов, и хриплый голос рвал темноту «Павийон де Пари», и загорались глаза, и крики неслись из зала — просили петь снова…

Высоцкий — об этом вечере: «Это было интересно очень, потому что мы собрались, в общем, в принципе, в гигантском зале на семь тысяч человек Почти без рекламы, потому что не знали, кто будет. Несколько фамилий не было объявлено, среди них такие, как Евтушенко и моя. Были объявлены Вознесенский и Ахмадулина, которых не было на этом вечере. Были несколько человек, которые не очень известны за рубежом и у нас, но вечер прошел блестяще, на мой взгляд. Это было просто… ну как вам сказать… Во-первых, половина зала пришло людей, это три с лишним тысячи человек — вот так, без объявления, просто так, Бог знает, к черту на кулички, на край города. Мы читали стихи. Почти все — по одному-два стихотворения. Булат Окуджава пел. Я тоже читал кое-что и кое-что пел. Я кончал этот вечер… Много об этом писали очень хороших слов во всей прессе».

Е.Евтушенко — М.Цыбульскому: «Володя не был включен в список выступающих… и мы настояли на том, чтобы он выступал с нами. Володя очень хорошо пел в тот день, выступал с особой ответственностью. А потом, когда тот вечер показывали по советскому телевидению, его кусок вырезали. Конечно, он чувствовал себя оскорбленным».

Эдуард Володарский: «Мы это смотрели вместе у него дома. Его вырезали тогда из этой передачи. Был скачок такой, рывок в изображении. Он просто скрипел зубами и чуть не заплакал. Говорил: «Ну что я им сделал?» Это он сказал, правда, более грубо. И мне сейчас очень неприятно, когда у тех людей, которые его отвергли, вдруг появилась к нему такая горячая любовь».

Но главным событием для Высоцкого, безусловно, стали три сольных концерта. Они состоялись тоже в 1977 году и прошли с нарастающим успехом в очень необычном зале.

Владимир Высоцкий (в интервью автору): «…Зал был очень смешной. Они мне отдали зал, в котором работают начинающие певцы. Он очень остроумно сделан: сцена выдается таким мысом — как бы корабль. Значит, если мало людей, они в этот сегмент, который образуется перед сценой, сажают всех зрителей, а что происходит здесь, ты не видишь, потому что они почти все сзади тебя. Если людей побольше, они могут немножечко отодвинуть сцену — тогда ты видишь, что тоже вроде полный зал. А если уж полный зал, тогда они совсем ее отодвигают и сажают зрителей. Это очень остроумно сделано, чтобы не травмировать начинающих певцов, у которых иногда в зале бывает два человека, которых они сами пригласили и которые об этом случайно вспомнили. У меня могла случиться тоже такая история, потому что расклеили афиши в пятницу вечером — желтенькие такие листочки — только в этом районе. Зал назывался Элизе Монмартр. И в первый день у меня вдруг оказалось 350 человек, на что никто не рассчитывал, и забегал директор-француз, ничего не понимавший, что я пою… Как могло получиться, что оказалось больше половины зала людей?! Этого не может быть! Не было рекламы, ничего… На второй день у меня было человек пятьсот, а в третий!.. Короче говоря, мы не пустили то же число людей, которое было в зале. Так прошли эти концерты. То есть я считаю, что они тоже прошли с большим успехом. Во всяком случае, французы говорят, что это невероятно».

В это время во Франции находился Даниэль Ольбрыхский: «Париж, конец семидесятых. Володю ждут три сольных концерта на Монмартре. Утром, в день первого концерта, зашел я в их квартирку на Дюрок Открыла Марина, бледная, заплаканная. Я почувствовал характерный запах лекарств. Из спальни слышался голос, который напоминал Володю, пародирующего алкоголика в своих песнях. Оттуда вышел человек Я понимаю — доктор. Говорит Марине что-то об эсперали. Мало-помалу до меня доходит. Так и есть: многодневный запой. Марина уже не притворяется. Входим к Володе. Он лежит бледно-зеленый, весь в поту. Таким я увижу его потом, после «Гамлета» в Варшаве. Пытается что-то сказать, но не в состоянии выговорить ни слова. Мышцы губ, голосовые связки и горло, его легендарный голос — это «тройка коней», ковер-самолет, ракета «земля-воздух» не функционируют. А вечером концерт! Билеты проданы!»

Марина Влади: «Тексты перевела наша подруга Мишель Кан, она десять лет жила в СССР и знает все твои песни. Мы воспользуемся этими переводами, чтобы через некоторое время устроить твой сольный концерт в Элизе-Монмартр. К нашему крайнему удивлению, этот зал, представлявшийся нам слишком большим, потому что мы никак не рассчитывали, что народ повалит толпами, вдруг оказался тесным. Здесь собралась вся советская колония Парижа с женами и детьми. И довольно много студентов, изучающих русский. Но что самое удивительное, сюда пришли и обычные зрители, быть может, привлеченные русским именем на афише. Мы так никогда и не узнаем, кто они, но, судя по аплодисментам, концерт им понравился».

В.Высоцкий в пятигорском интервью: «…прием мало чем отличался от того, что здесь. И знаете почему? Я думаю, конечно, нервов больше было — первый раз в чужой аудитории, да еще я узнал, что мало понимают. Но, например, на некоторые вещи была реакция намного сильнее, чем здесь, в Москве. Знаете, нет пророка в своем отечестве… Москвичи знают, что я всегда тут, под боком, что можно пойти в театр, услышать, увидеть, тем более что у нас есть новый спектакль, где я пою, называется «В поисках себя». А там они знали, что, может быть, никогда больше не придется послушать, и в благодарность они просто демонстрацию мне устроили за исполнение некоторых вещей. За то, что я перед ними трачусь… они же не знают языка, вот эти 600 человек, а я с ними общаюсь, как будто бы они полностью все понимают, что я для них пою».

Марина Влади: «Я поднимаюсь на сцену вместе с тобой и попадаю в пятно света, пока читаю французский перевод твоих песен. Потом мое световое пятно исчезает, и видно только тебя. Меня всю трясет. Я страшно волнуюсь за тебя… Ты играешь, не жалея сил, и, когда после многочисленных исполнений на бис ты скрываешься за кулисами, у тебя в кровь сбиты пальцы».

Даниэль Ольбрыхский: «Он преодолел это… Еще раз. Но какой ценой… Я был при этом, видел.

Марина, стоявшая в глубине сцены, за ансамблем, переводила публике тексты песен, которые пел Володя. Я и ее сын Петька знаем: Марина сегодня не столько взволнована, сколько издергана. Да и мы тоже».

Михаил Шемякин:«… Этот концерт был как раз в тот день, когда погиб Саша Галич. Володя был после большого запоя, его с трудом привезли… Никогда не забуду — он пел, а я видел, как ему плохо! Я и сам еле держался, буквально приполз на этот концерт — и Володя видел меня. Он пел, и у него на пальцах надорвалась кожа… Кровь брызгала на гитару, а он продолжал играть и петь. И Володя все-таки довёл концерт до конца. Причем блестяще!»

Марк Цыбульский: «15 декабря 1977 года, в день этого концерта Высоцкого, погиб Александр Галич. На похоронах его Высоцкий не был. Вероятно, не из-за того, что опасался, — в конце концов, встречался же он за границей со многими эмигрантами. Просто не любил бывать на похоронах, в чем сам признавался, да и отношения между ним и Галичем не сложились… Фотографии же, сделанные на похоронах Галича, привез в Москву его дочери, о чем та с благодарностью вспоминала».