Ну здравствуй, это я!

«Мне тридцать три…»

Браки с иностранцами в советское время не просто не одобрялись — осуждались… Для многих советских граждан это была единственная легальная возможность уехать на Запад. Многое было против брака Марины Влади и Владимира Высоцкого, но «любовь побеждает все». Тем более, любовь таких людей.

Предыстория их официального бракосочетания и свадьбы, отраженная в разговорах разных людей, зафиксирована в дневниках Валерия Золотухина:

«26.05.1969

Про Высоцкого. В Ленинграде меня замучили: «Правда, он женился на Влади? А в посольстве была свадьба? Они получили визы и уехали в Париж?»

Примак сунулся к нему, к Володьке: «У меня спрашивают…»

Тот рассвирепел: «Ну и что, ну и что, что спрашивают, ну зачем мне-то говорить об этом? Мне по пятьсот раз в день это говорят, да еще вы…»

Марина носила им написанную заявку либретто сценария на манер «Шербурских зонтиков», с той же приблизительно фабулой, Романову. Он в восторге. Его не смутила даже фамилия Высоцкого. «Надо договариваться с банкетом» и т. д.

30.07.1969

Сидели на лавочке перед павильоном Стржельчик, я, Костя и, как потом узнал, Соломин.

Что с Высоцким? Правда, говорят, он принял французское подданство? Как смотрит коллектив на этот альянс? По-моему, он (Высоцкий) ей не нужен.

А кто ей тогда нужен, и что ей от него?.. Любят они друг друга, и дай им Бог удачи в этом… И кому какое дело, куда брызги полетят…»

Так или иначе — 1 декабря 1970 года Владимир Высоцкий и Марина Влади официально становятся мужем и женой.

Марина Влади: «День и час церемонии были назначены несколько дней назад. Мы немного удивлены той поспешностью, с какой нам было позволено пожениться. Наши свидетели — Макс Леон и Сева Абдулов — должны были бросить в этот день все свои дела. Рано утром я начинаю готовить свадебное угощение, но все пригорает на электрической плитке. Мы расположились на несколько недель в малюсенькой студии одной подруги-певицы (Капитолины Лазаренко. — В.П.), уехавшей на гастроли. Я расставила мебель вдоль стен, чтобы было немного просторней. Но, так или иначе, в этом крошечном пространстве могут усесться и двигаться не больше шести человек».

Разрешение было получено быстро. Что тут сыграло решающую роль — вероятно, то обстоятельство, что Марина Влади была членом Французской коммунистической партии и вице-президентом общества дружбы «Франция — СССР». И еще, к этому времени прекратилась газетная кампания против В.Высоцкого. Может быть, это произошло после его письма в ЦК КПСС.

Всеволод Абдулов: «В 1970 году они расписались в каком-то Дворце бракосочетаний. Свидетелями были Макс Леон и я. После регистрации поехали в тот самый «первый дом от угла» — дом на углу Садового и Каретного ряда, где жил Жора Епифанцев. Так вот в этом самом доме они сняли двухкомнатную квартиру с окнами на Садовое кольцо…

Свадьба была странная. Мы тогда были бедные, с деньгами и работой — проблемы, поэтому обошлись без цветов и нарядов. Володя и Марина явились в водолазках. Чтобы не привлекать внимания, Высоцкий попросил работницу загса расписать их не в большом зале с цветами, музыкой и фотографом, а в ее кабинете…»

Марина Влади: «…Мы быстро расписываемся против галочки, и уже через несколько минут все кончено. Ты держишь свидетельство о браке, как только что купленный билет в театр, вытянув руку над толпой. Мы выходим, обнявшись, среди невест в белом тюле под звуки неутомимого марша. Мы женаты. Ты наконец спокоен. Празднование отменяется — нет времени: мы едем в Одессу. Через несколько часов мы будем на борту теплохода «Грузия» — это и есть сюрприз».

«Какая «Грузия» в декабре?!» — удивлялся Всеволод Абдулов. Уточнение Вероники Халимоновой: «В декабре на юге дождливо и ветрено, никто обычно в круизы не ходит, их и в расписании нет. Они, правда, могли приехать на теплоход в гости». Марина соединила, вероятно, и рассказ о визите на «Грузию» и воспоминания о летних круизах. Но, может быть, «Грузия» совершала пассажирский рейс? Тем более что Зураб Церетели помнит, что в Тбилиси на знаменитую уже «грузинскую свадьбу» они летели самолетом:

«Следующим утром (после регистрации в загсе, следовательно, 2 декабря. — Я/7.) мы полетели ко мне на родину, в Грузию. Прилетели в очень хорошем настроении. Марина и так красавица, а когда мы выходили на веранду завтракать, я всегда говорил ей: «Настоящая женщина!» И Володя хитро подмигивал Марине».

Гораздо позже Марина сама скажет о том, что вначале был Тбилиси, а потом плавание на теплоходе. «В Грузии нам устроили колоссальный пир, и мы сидели семь часов за столом… Ну а потом мы были на теплоходе «Грузия», это было наше с Володей свадебное путешествие на теплоходе».

Но вернемся в Тбилиси…

Зураб Церетели: «Это действительно была уникальная свадьба, она напоминала музыкально-по-этическое представление. Высоцкий пел, гости

читали стихи Пушкина, Пастернака, Лермонтова, а грузины пели грузинские песни. Моя жена Инесса накрыла стол, блюда подавались на старинном Андронниковском сервизе, фрукты и овощи — на серебряных подносах. Но кто-то случайно задел выдвинутую часть стола, и вся посуда полетела на пол. Пришлось заново сервировать стол… Лобио, сациви, шашлыки, маринованный чеснок с душистой зеленью, с вазами и великолепными букетами, от которых исходил тонкий аромат».

Марина Влади: «В старом Тбилиси мы празднуем наше бракосочетание, состоявшееся в Москве всего за полчаса. Здесь нам устраивают настоящую старинную свадьбу. Женщины в черном суетятся в большом зале. Все тончайшие блюда грузинской кухни стоят на столах в серебряных подносах. Здесь и душистые травы, расставленные букетами, и маринованный чеснок, и лобио, и сациви, во дворе жарят шашлыки — все благоухает. Мы сидим в торце стола, оба в белом, и держимся за руки. Компания исключительно мужская. Женщины накрывают, подают и становятся поодаль, сложив руки на животе. Их красивые смуглые лица смягчаются улыбкой. Тамада поднимает первый тост:

— Пусть сколотят ваш гроб из досок, сделанных из того дуба, который мы сажаем сегодня, в день вашей свадьбы.

Когда к концу вечера ты неловким движением задеваешь стол, падает его выдвижная часть и разбивается дорогая посуда, мы просто не знаем, куда деваться от стыда. В ответ на наши смущенные извинения хозяин дома широким жестом смахивает на пол всю стоящую перед ним посуду. Потом по-королевски дает распоряжение снова накрыть стол. Из кухни приносят мясо, дичь, пироги. Последние осколки в мгновение ока убираются молчаливыми ловкими женщинами. Тамада говорит: «Тем лучше, начнем сначала».

Зураб Церетели: «Развалившийся на свадьбе стол — это плохая примета. Не предвещает долгой и счастливой жизни. И я очень переживал за Володю и Марину».

«Пир продолжается. В зале шумно и весело. Вдруг один из гостей громко спрашивает:

— Забудем ли мы выпить за нашего великого Сталина?

За столом воцаряется нехорошая тишина. Грузинская интеллигенция жестоко пострадала при Сталине, и, если некоторые люди относятся к нему с ностальгическим восхищением, хозяин дома, как и мы сами, считает его самым настоящим преступником»

Владимир Высоцкий в стихотворении «Теперь я буду сохнуть от тоски…» так прокомментировал эту ситуацию:

Марина Влади: «Я беру тебя за руку и тихо прошу не устраивать скандала. Ты побледнел и белыми от ярости глазами смотришь на того человека. Хозяин торжественно берет рог из рук гостя и медленно его выпивает. Сильный мужской голос вдруг прорезает тишину, за ним вступает стройный хор. Пением, точным и редкостным многоголосьем эти люди отвечают на упоминание о проклятых годах: голоса сливаются в звучную и страстную музыку, утверждая презрение к тирану, гармония мелодии отражает гармонию мыслей. Благодаря врожденному такту этих людей случайному гостю не удалось испортить нам праздник, и мы все еще сидим за столом, когда во дворе начинает петь петух».

Зураб Церетели устроил для Марины встречу, которая стала для нее и для Высоцкого большим событием: «Я повел Володю и Марину к Ладо ГУди-ашвили, тоже художнику. Увидев у него две работы Модильяни, Марина сказала, что тот дружил с ее отцом. Ладо спросил: «Как зовут твоего отца?» — «Владимир Васильевич Поляков-Байдаров», — ответила Марина.

Мы сели за стол. Ладо вышел в другую комнату и принес фотографию, где отец Марины Влади в Париже, в ресторане «Куполь», вместе с художниками П.Пикассо, Ф.Леже и А.Модильяни. Он долго рассказывал Марине об ее отце. Впервые она услышала многие эпизоды, о которых не знала. Это тронуло ее душу до слез…»

Подробнее об этой встрече написала Марина:

«Однажды утром мы гуляем по Тбилиси, и один из наших друзей показывает нам дом с высокими окнами: «Здесь живет художник Ладо Гудиашви-ли — друг Модильяни, Матисса, Делоне. В двадцатые годы он жил в Париже». Я говорю тебе, что мой отец, прозванный Владимиром Щедрым, наверняка был знаком с этим человеком… <…>

В глубине зала открывается дверь, и появляется человек с очень красивым лицом, седыми волосами, блестящими живыми глазами. Он идет к нам навстречу, раскрыв объятия:

— Я не мог умереть, так и не обняв дочь Владимира. Благодарение Богу, вы пришли.

Он прижимает меня к груди с юношеской силой. Потом приглашает нас сесть рядом с ним и велит принести еще влажные фотографии, которые он только что отпечатал специально для меня. Дрожащими пальцами он показывает мне на первом плане двух молодых людей: они обнялись за плечи и улыбаются в объектив. Я узнаю отца и Ладо в окружении самых знаменитых художников.

Ладо Гудиашвили начинает рассказывать. Ты как зачарованный слушаешь его: костюмированные балы, кутежи по мастерским, нищие друзья, Модильяни, Сутин, множество иностранцев, которые все живут недалеко от бульвара Монпарнас и каждый вечер допоздна засиживаются в знаменитом ресторане «Куполь»…

Художник провожает нас, снова долго обнимает меня на прощание. Мне грустно. Я знаю, что никогда больше не увижу его. Я ухожу, прижимая к груди фотографию, где мой отец и он, молодые и красивые, улыбаются жизни».

И еще один красивый эпизод из рассказа Зура-ба Церетели: «А вот я вспомнил очень символичную историю! У меня в Багеби мастерская наверху. Сверху, с горы хорошо виден Тбилиси. Так вот, утром я однажды увидел Марину на большом валуне, с золотым сиянием развевающихся во все стороны волос. А Володя присел на одно колено и с дикой страстью пел под гитару свои песни. И эхо разносило могучие раскаты его голоса.

В деревне забеспокоились собаки, и внизу маленькие черные фигурки людей, сняв головные уборы, с изумлением внимали доносившемуся словно с неба голосу».

И уже из Грузии Владимир Высоцкий и Марина Влади плывут на теплоходе в Одессу: «Толя Гарагу-ля встречает нас у трапа. Грубоватое лицо, словно вырубленное из камня, обезоруживающая улыбка. Он руководит смешанным экипажем. Мужчины восхищаются им, женщины все немного в него влюблены. Корабль, которым он командует, настоящее чудо. Он был захвачен в качестве трофея и восстановлен после войны. Каюты и салоны — необычайной роскоши. «Грузия» богато украшена коврами, чеканкой и росписью».

Но была еще одна — «московская» свадьба, о которой известно давно из следующего текста Андрея Вознесенского: «В 70-м, после того как они зарегистрировались с Мариной Влади, Володя торжественно сказал: «Разрешите пригласить вас с Зоей на свадьбу, которая имеет честь состояться 13 января. Будет узкий круг. Мы решили позвать только самых близких». В их квартирке на 2-й Фрунзенской набережной, снятой накануне и за один день превращенной Мариной в уютное жилище, кроме новобрачных, были только создатель Театра на Таганке Юрий Петрович Любимов, Людмила Целиковская, кинорежиссер Александр Митта с женой Лилей, испекшей роскошный пирог, актер МХАТа Сева Абдулов, позже подъехал художник Зураб Церетели… <…> Любимый сын «Таганки» был деликатен в жизни. Он мог бы закатить свадьбу на Манежной площади — все равно не хватило бы мест… Мы с Зурабом скинулись на несколько бутылок вина. Трудно представить, как небогаты мы были…»

Зураб Церетели: «Денег ни у кого не нашлось — нищие мы были».

Лилия Митта: «Деньги?! Не было такой проблемы. Не знаю, зачем Зураб пустил эту байку и все ее повторяют. Мы, друзья Володи, вполне могли бы устроить ему пышную свадьбу. Хотя бы и у нас дома, где в былые годы нередко собиралось человек по пятьдесят, и для меня накрыть шикарный стол не проблема. Собрать всех на огонек было тогда чуть ли не единственной радостью… Нет, мы в те годы уже не нуждались: книжки с моими рисунками выходили во многих странах, а потому была возможность отовариваться в «Березке». Муж мой снимал кино, получая вполне прилично. А Марина Влади? Уж она-то точно не была бедной! Просто ребята захотели свою свадьбу отпраздновать в своем гнезде, пусть и временном…»

Зураб Церетели: «Купили несколько бутылок шампанского, Лиля Митта яблочный пирог испекла…».

Зоя Богуславская: «Пироги, жареная утка, заливное — меню признанных кулинаров Лили и Саши Митты…»

Лилия Митта: «Во-первых, это была не утка, а индейка — она занимала полстола. Готовила я ее по рецепту Елены Молоховец. Предварительно вымачивала в молоке или в кипятке и только после отправляла в духовку. Индейка получалась оранжевой, блестящей, как сегодня в журналах. А главное — я подавала ее на салатных листьях, с консервированными фруктами и делала ей красивый ореол из «перьев» — хвост из шампуров, на которые были нанизаны огурчики, помидорчики, редиска, виноградины. Мы с Мариной Влади всегда любили украшать стол, хотя тогда в России не очень-то было принято уделять внимание антуражу…»

Андрей Вознесенский: «Володя был удивительно тихим в тот день, ничего не пригубил…»

Евгений Евтушенко, который на этом вечере не присутствовал, чуть позже подарил книгу своих стихов с такой надписью: «Марине и Володе, чтобы, даже разлучаясь, они не разлучались никогда. Ваша любовь благословлена Богом. Ради него не расставайтесь. Я буду мыть Ваши тарелки на Вашей серебряной свадьбе. Женя Евтушенко».

Из воспоминаний Давида Карапетяна мы узнаем, что между грузинской свадьбой и московским свадебным вечером (13 января) Марина на несколько дней улетала в Париж. А потом предполагалось еще одно «свадебное мероприятие»:

«Первого декабря 1970 года — переломный момент в судьбе Высоцкого. Думалось, что, заключив брачный союз с Мариной Влади, он наконец-то сумеет совладать с поселившимся в нем демоном саморазрушения. Ему ведь и раньше удавались относительно долгие периоды «сухого закона». Он не пил вот уже несколько месяцев, и всем нам хотелось верить, что наступающий 1971 год станет для него и впрямь началом «новой жизни». Поэтому их свадебное путешествие — поездка в Тбилиси — приобретало в наших глазах символический смысл. Оно виделось событием, знаменующим эту надежду.

В новогоднюю ночь Володя позвонил нам с Мишель и поздравил с наступающим. Он был трезв, грустен, серьезен. Меня еще удивило, что он не поехал в какую-нибудь компанию, а остался дома с Ниной Максимовной.

В первых числах января прилетела Марина, и почти сразу последовал непредсказуемый, по ее же словам, «катастрофический срыв» Володи. Не выдержав, она собрала вещи и тайком от Володи переехала к актрисе Ирине Мирошниченко, бывшей тогда замужем за драматургом Шатровым.

Это Володино «пике» грозило отменить второй акт медового месяца — отдых в сочинском санатории Совета Министров СССР. Путевки в эту элитную здравницу «пробил» замминистра Константин Трофимов — давний поклонник Володи и Марины».

Поездка в Сочи так и не состоялась — началась жизнь…

Из дневников Валерия Золотухина: «15.01.1971

А дела у нас на театре — хуже не придумаешь. Вечером позвонила в театр Марина — принц Гамлет в Склифосовского, она в отчаянии. Одна в России… На положении кого? Уговаривал я вчера Володю поехать спать и прекратить, надо бежать на длинную дистанцию, это малодушие-После того дня, как шеф накричал на него, он взялся за стакан, ища спасение в нем, в отступлении, а может, брызнет талант, надеялся…

07.02.1971

Как-то Володя позвонил шефу домой. Нарвался на мадам (Людмила Целиковская — тогда жена Ю. Любимова. —В.П.).

— Я презираю тебя, этот театр проклятый, Петровича, что они взяли тебя обратно… Я презираю себя за то, что была на вашей этой собачьей свадьбе… Тебе тридцать с лишним, ты взрослый мужик! Зачем тебе все эти свадьбы? Ты бросил детей… Как мы тебя любили, так мы теперь тебя ненавидим. Ты стал плохо играть, плохо репетировать.

— Я искуплю, — вклинил Володя.

— Чего ты искупишь?! Ты стал бездарен как пробка.

И повесила трубку. Володя хотел было расстроиться. Потом рассмеялся.

18.03.1971

— Юрий Петрович (Любимов), мне нужно с вами поговорить… Только вы можете мне посоветовать и помочь. Можно, мы приедем к вам с Мариной?..

— Какой Мариной?

— Ну… с Мариной.

— А она здесь? Я думал, она уже уехала.

— Нет, она здесь.

— Ну, приезжайте, я завтра закончу репетицию в три часа и поговорю».