Нужный (СИ)

Глава 22

Мирский Михаил Павлович сидел в своей гостиной и смотрел в одну точку. Вот уже больше четверти часа совершенно не двигался.

— Ничего… Вообще, ничего… Ни следов, ни свидетелей…

Эти невнятные бормотания, раздававшиеся в тиши гостиной, звучали жутковато. От них отдавало жутким отчаянием, полной безысходностью.

— Никто и ничего не видел… Почти три тысячи городовых, а толку…

Поиски его Лизоньки, ненаглядной дочурки, зашли в тупик, так толком и не начавшись. Поразительно, но он, глава Отдельного жандармского корпуса столицы, сейчас был совершенно беспомощен. Все, что мог сделать, сделал. На улицы вышел весь корпус жандармов в полном составе, по тревоге подняли всех городовых столицы. Четверо полных суток «рыли землю носом», пытаясь найти следы похитителя и самой девочки. Город трясли так, что улица взвыла. Всякого более или менее подозрительного хватали и сажали в кутузку, пока там еще оставалось место. Казаки громили воровские малины, врываясь туда под самое утро и избивая всех подряд шомполами и ножнами. Полиция насела на осведомителей, пытаясь узнать хоть что-то. Дело даже дошло до объявления награды за любые сведения о похищенной девочке. Только итог всех этих титанических усилий, к сожалению, был мизерным.

— И ничего… Как же так? Как же так произошло?

Посаженные в кутузку или просто схваченные на улице с испугу каялись во всевозможных проступках и преступлениях. По рассказам удалось раскрыть больше двух десятков убийств, под сотню ограблений и краж, найти троих пропавших без вести. Только про ту, ради кого все и было затеяно, так и не удалось ничего узнать. Елизавета Мирская, девица четырнадцати неполных лет, словно в воду канула. Ни следов, ни известий не было.

Мирский обхватил голову ладонями, крепко сжал и жалобно застонал. Раскачиваясь из стороны в сторону, его фигура выражала бесконечное отчаяние. Казалось, для него все было кончено.

— Э-э-э… Михаил Павлович? — на пороге гостиной появился пожилой мужчина благообразного вида с медицинским лорнетом в руке. Господин Пельце, доктор из императорского госпиталя, только-только вышел из комнаты супруги Мирского, у которой на фоне пропажи дочери случился очередной приступ. — Михаил… э-э-э Павлович? Вы меня слышите?

Видно было, что ему очень неловко. Ведь, никто не хочет, чтобы его видели в минуты слабости. Видя, что на него не обращают внимания, доктор кашлянул чуть громче. Затем подошел ближе.

— Господин Мирский? Михаил Пав…

В этот момент Мирский вскинул голову. На его лице застыла жуткая маска, в которой смешались и боль, и бешенство, и отчаяние, и надежда.

— Простите, Михаил Павлович, — доктор Пельце виновато качнул головой. Мол, извините, что помешал. — Я дал вашей супруге сердечные капли, чтобы она успокоилась. Кажется, удалось, и она задремала. Хорошо, если ей удастся немного поспать.

Мирский кивнул.

— Что скажете, Отто Францевич? Она уже третьи сутки почти не спит, постоянно плачет и ничего не ест. Я боюсь самого страшного, — мужчина едва не скрежетал зубами. — Может быть есть какое-то лекарство? Скажите, я все достану.

Пельце вновь покачал головой. Тяжело вздохнул и развел руками. К сожалению, нет такого волшебного средства, чтобы излечить такое.

— Это нервическое, Михаил Павлович. Средства медицины против такого пока бессильны, — поморщился он. — Анастасии Александровне сейчас потребен полный покой. Я оставлю вам сердечные капли с экстрактом ромашки. Они, конечно, не панацея, но хотя бы что-то…

Немного помявшись, доктор откланялся. Хозяин дома при этом даже не встал его провожать. С потерянным видом просто проводил его глазами.

— Сердечные капли…

Мужчина держал этот стеклянный флакон с обычным ромашковым раствором и с растерянным видом поворачивал его из стороны в стороны. В какой-то момент даже могло показаться, что он готов его бросить.

— Капли…

Наконец, положил флакон на столик, что стоял рядом, и встал с кресла. Не мог больше сидеть на месте. Изнутри его сжигала жажда деятельности. Он должен срочно что-то сделать, но что?

Не в силах больше ждать, Мирский резко развернулся к двери и… вздрогнул. Прямо на пороге стояла его супруга в таком виде, что остро сжималось сердце. В ночной рубашке, с распущенными волосами и мертвенно бледной кожей она напоминала жуткое существо из потустороннего мира.

— … Э… Дорогая, — вылитая покойница, мелькнуло у мужчины в голове. — Почему ты встала с постели? Доктор же прописал тебе по…

Но договорить ему не дали. Сверкнув глазами, супруга приложила палец к губам.

— Ты… — ее голос звучал еле-еле, но ему он показался подобен грому. Едва не колокольным звоном в голове отражался. — Ты…

Анастасия приближалась к нему крошечными шажками. Отчего казалось, что она парила над паркетом.

— Ты…

Ее голос звучал обвиняюще. Пронзал, словно ножом самое сердце.

— Ты ловишь всякое отребье, а родную дочь не можешь найти… Ничтожество. Ты просто ничтожество.

Произнеся это, женщина неслышно развернулась и скрылась за дверью. Он же сгорбился, опустив плечи и голову.

— Ни… что… же… ство, — медленно едва не по слогам произнес Мирский, наполняя каждый звук жуткой, нечеловеческой болью. — И она права. Я ничтожество.

При всей своей власти он так и не смог ничего сделать. Совсем ничего. Словно сам отдал свою кровиночку уличному отребью. Это было полное крушение всего того, что он так долго выстраивал. И все это оказалось пустым местом, нулем.

— Ничтожество.

И так стало тяжело, что застонал. Слева в боку закололо, не давая не вздохнуть, ни выдохнуть.

— Ничто…

Мирский шаркающим шагом подошел к комоду из красного дерева и открыл средний ящик. Здесь в большой лакировочной шкатулке хранилось последнее средство.

— Ни…

Откинулась крышка шкатулки и его взгляду предстал револьвер, утопающий в черной бархатной подкладке. Тут же рядом лежали пять золотистых бочонков-патрон.

Откинул барабан и чуть дрожащими руками начал его заряжать. Первый патрон вставил в камору, второй патрон, третий, четвертый. А пятый не смог удержать — он выпал из пальцев и со стуком покатился по паркету. Проводив безразличным взглядом катившийся патрон, Мирский отвернулся. И оставшихся будет с лихвой.

— Прости меня, доченька, — взгляд затуманился от слез. — Прости… Но я так не могу…

Медленно поднес револьвер к виску.

— Прости…

И спустил курок. От раздавшегося щелчка дернул головой.

Выстрела не последовало. В барабане оказалась именно та камора, на которую не хватило патрона.

Мужчина удивленно посмотрел на револьвер, словно это он во всем виноват. Затем положил его в шкатулку.

— Нет.

Мирский покачал головой, с отвращением смотря на свое отражение в зеркале напротив.

— Есть еще средство.

Да, он, могущественный глава Отдельного корпуса жандармов, перед которым трепетали даже одаренные аристократы из императорской свиты, попросит помощи у них.

Черный экипаж, одиноко катившийся по узкой улочке, остановился у одного из переулков, уходившихся куда-то вдаль. Кучер, коренастый мужик в теплом кафтане и огромной бородищей, перегнулся к пассажиру:

— Все, господин-хороший, приехали. Дальше не поеду, хучь два рупя, хучь три положь, — голосом пропойцы пробухтел он. — Дальше шпана уж больно балует. Всю выручку за седня отымут, коли сунусь. Надо, господин-хороший, сам тудысь шагай. А коли пожить исчо охота, то сидай на место и обратно поедем.

Он махнул рукой в темный конец улочки, где ни один фонарь не горел. Зрелище, и впрямь, не из самых приятных. Идти туда по своей охоте никак не хотелось. Но что делать, если нужно было.

— Держи, — Мирский, а пассажиром, что оказался ночью в самом глухом районе города, был именно он. Выглядел он месту под стать: на ногах высокие черные сапоги, длинный темный плащ и шляпа с широкими полями, в кармане револьвер для случая. — Езжай, не жди меня.

Кучер кивнул. Мол, хозяин — барин. Как говориться, если тебе жизнь не дорога, то твое дело. Шикнул на свою кобылу, и экипаж через десяток секунд скрылся за углом, оставив мужчину одного посреди темной улицы.

— И где их теперь тут искать?

Подняв ворот плаща выше, огляделся по сторонам. Насколько он знал, где-то здесь начинался район одной из уличных шаек, которые в последнее время набрали большую силу. Подчиненные поговаривали, что трехи, как эти сами себя звали, почти весь воровской мир под себя подмяли. Мол, без их согласия в городе ни один кошелек не умыкнут, ни одну квартиру не вскроют, ни одного человека не порежут. Словом, если кто-то в городе и мог еще помочь ему в поисках дочери, так это только они. Хоти и горько было признаваться в этом.

— Может там?

Неопределённо пробормотав, жандарм решил идти прямо по улице. Должен же он куда-то прийти, в конце концов. Сказано — сделано. Развернулся и уверенным шагом пошел вперед.

— Черт, темно, хоть глаза выколи, — чертыхнулся, когда нога попала в одну из выщерблен мостовой и он чуть не растянулся на камнях.

В этот момент откуда-то сбоку послышался шорох, и из темноты выступила невысокая фигура. Сразу же раздались шаги с другой стороны, где появился еще кто-то, правда, более массивный и коренастый. Похоже, его грамотно в коробочку брали.

— Че шумишь, дядя? Честным людям спать не даешь, — судя по ломающемуся развязному голосу говорил явно подросток. — Забыл чаво здеся?

С другого бока подступал еще один:

— Отвечай, когда спрашивают! Заблудился? Али вынюхиваешь чаво?

Мирский медленно поднял руки на уровень груди и чуть качнул ими, показывая, что у него ничего нет. Не хватало еще драться с ними. Он ведь шел сюда совсем для другого.

— Ничего не вынюхиваю. Я по важному делу пришел, — мужчина повернулся к невысокому, который показался ему более вменяемым. Со вторым, похоже, говорить было бесполезно. Тот был больше похож на тех, что скорее по роже съездят, чем говорить станут. — Мне нужно с вашим старшим поговорить.

Те тут же забулькали смехом. Мол, а не обнаглел ли ты?

— Тю, дядя! — мелкий даже за живот схватился. Так его это все развеселило. — Какие тебе старшие⁈ Вали туда, откуда пришел! Понял? Может тогда и цел останешься!

Теряя терпение от того, что уходит время, выругался. Затем из одного кармана вытащил толстую пачку ассигнаций, а из другого — револьвер.

— Сведите меня со старшим и тогда в накладе не останетесь, — с этими словами потряс пачкой денег. — Будете мое время тратить, получите по пуле.

Те мигом напряглись и попятились по сторонам.

— Ты, дядя, нас на понт не бери! Мы тебе не сявки подзаборные! — едва не зашипел мелкий. — За пачку хрустов своих не сдаем. Если дело серьезное, то проводим. Так ведь, Бык? — здоровяк кивнул. — Обязательно проводим туда, куда нужно. Вона туда шкандыбай, дядя. Меж домами иди, пока не скажу стоять. Нам ведь тебе на слово не резон верить. Проверимся сначала. Может ты недоброе задумал…

Мирский, то и дело оглядываясь назад, где шел здоровяк, двинулся вперед. Мелкий пацан шел довольно быстро, легко ориентируясь в темном лабиринте неосвещенных домов. Чувствовалось, что этот путь ему хорошо знаком.

— Амба, дядя, пришли! — наконец, провожатый резко встал и развернулся.

Жандарм уже снова хотел спросить о старших, как почувствовал укол в бок. Незаметно подобравшийся здоровяк уже держал у его печени узкий стилет и осторожно давил им. Страшное оружие в умелых руках. Рана от него с виду кажется совсем несерьезный, словно какой-то детский порез. На самом же деле внутри все в лоскуты порезано.

— Сюда гони лопатник и шпалер тоже! — едва не на ухо прорычал здоровяк, еще надавливая ножом. — О, Шама, хрустов сколько! Живем! А шпалер, вообще, знатный! Старшак будет доволен. А ты плащ сымай! Может еще чаво припрятал?

В руке у мелкого откуда-то появился фонарь со свечкой внутри. Похоже, они не раз уже такое проделывали с запоздавшими прохожими.

— Давай, давай, шибче! — в нетерпении подгонял Бык, явно ожидая еще чем-то поживиться. — Ох ты, б…ь! Шама, гляди!

Издав сдавленный хрип, здоровяк сделал шаг назад. Даже стилет едва из рук не выронил. Удивленный этим мелкий сразу же поднял фонарь повыше, чтобы посветить.

— Святые угодники, — Шама тоже отступил назад, пораженный зрелищем. Это же фараон!

Мирский медленно снимал плащ, выставляя на всеобщее обозрение парадный жандармский мундир. В неровном свете фонаря сверкало золотое и серебряное шитье, многочисленные наградные кресты с бриллиантами. Слепили глаза роскошные эполеты, широкий золотой пояс на талии.

— Я, вашу мать, генерал жандармерии! — во весь голос рявкнул жандарм, заставляя обоих пацанов вздрогнуть и пригнуться. — Сказал же, к старшему ведите! Скажите, важное дело есть!

При свете фонаря было видно, как на лице мелкого отражалась напряженная работа мысли. Явно пытался понять, что теперь делать. Ситуация была уже больно неординарной.

— Чичас, — буркнул он, похоже, до чего-то додумавшись. — Бык, здесь стой. Я к аппарату.

В это же мгновение его фигура скрылась за дверью в стене. Видимо, где-то здесь было одно из их мест.

Мирский встал у этой же двери, надеясь хоть что-то услышать. Вдруг, этот малец побежал за помощью, и они снова решат взять его «на слабо». Но оказалось он ошибался.

— … Это Шама. Да, у церквы чичас стою, — скрывшийся в доме, по всей видимости, говорил по самому настоящему телефонному аппарату. По крайней мере, у Мирского сложилось именно такое впечатление. — Тута фараон пришел. Сильно сурьезный, в мундире, с золотыми цацками на груди и шпалером в кармане… И что? Да, слышу. Прямо в мундире, говорю, пришел. Очень сурьезный, как прямо со дворца… Нет хвоста… Хорошо… Чичас.

Дверь перед самым носом жандарма распахнулась и там появился мелкий. Смерил Мирского подозрительным взглядом и кивнул. Мол, за мной иди.

— Вот, Старший зовет, — в небольшом закутке, действительно, стоял настоящий телефонный аппарат, причем самый современный, которого, кажется даже в жандармском управлении еще нет. Просто удивительно. — Говори, че надо.

Мирский поднес трубку к лицу:

— Что за дело? — тут же донеслось оттуда.

— Гм… — Мирский не сразу ответил. Как-то странно теперь все это ему казалось.

— Заснул там?

— Мне… У меня похитили дочь, — после недолгой заминки заговорил мужчина. — Помогите ее найти… Я все сделаю, что нужно, — последнее далось ему особенно тяжело. Ведь, понимал, что говорит по-настоящему страшные вещи. Он, глава Отдельного жандармского корпуса, призванного бороться с врагами престола и Отечества, просит помощи у этого самого врага. — Помогите, прошу… У меня есть деньги, очень много денег. Если нужно, я продам свое поместье и отдам вам все. Слышите? Только найдите ее.

На том конце провода ответили не сразу. Молчание длилось минуту или чуть больше. Похоже, там сильно удивились такой просьбе.

— Не нужны деньги, — наконец, прозвучал ответ Старшего. — За тобой будет услуга, если мы ее найдем. Слово, фараон?

— Слово, вор, — сразу же ответил Мирский. — Но, если не найдете… Клянусь Богом, всеми святыми, дьяволом, я всю вашу кодлу огнем выжгу. Ничего не пожалею, к самому государю императору в ноги кинусь. Не обмани, вор…

И такая решимость прозвучала в его голосе, что стоявший рядом мелкий икнул от страха.

— Посмотрим, фараон… — равнодушно прозвучал голос в трубке. — Там посмотрим, кто и кого… Может ты нас, а может мы тебя. Все под Богом ходим, все равны… Но и ты помни про свое слово. Сдержись, все между нами ровно будет. Не сдержись, на себя пеняй.

Мирский хотел было еще что-то на это ответить, но не успел. В трубке раздалось какое-то шипение, а потом длинные гудки. Все, разговор был окончен.