О божественных тайнах и о духовной жизни. Новооткрытые тексты

Беседа 14. Того же мар Исаака. Главы о молитве и ее внешних формах.[595]

1. Вкратце темы настоящего слова суть <следующие>. О том, что нельзя нам, <следуя> ошибочным мнениям,[596] отказываться от телесных трудов и благоговейных внешних форм, которые соответствуют молитве, даже если бы мы достигли вершины нашего духовного восхождения.[597] Я имею в виду определенное <время> стояния на богослужении, внешние телесные поклоны, и так далее.

2. И о том, от каких великих зол спасает нас псалмопение.[598] И о том, что, когда по временам удостаиваемся мы дара чистоты молитвы и заключающегося в ней разумного видения, которое суть духовные прозрения, исполнением службы и всего чина правил должны мы считать это.

3. И о тех, кто пренебрегает почтительными внешними формами, страхом <Божиим> и благоговением, которые следует показывать в молитве:[599] каким бедствиям подвергаются эти <люди> в <состоянии> богооставленности.[600] А также о других темах.

4. Есть четыре вида изменения всякой существующей деятельности, <характерные> для всех лиц, какой бы меры <они ни достигли>.[601] Бывает изменение деятельности благодаря похвальной мудрой рассудительности и с богоугодным сознанием, но бывает и из-за искаженного разумения, расслабления и безумного сознания;[602] бывает оно под давлением принуждающих причин и неизбежных обстоятельств; бывает, наконец, и под действием божественного милосердия.

5. Это также <относится> к досточудному иноческому жительству.[603] Всякое изменение, происходящее с человеком в этом образе жизни, может быть признано им как <принадлежащее> к одному из упомянутых мною четырех видов: оно или <происходит> от премудрости любви Божией, когда сознание человека направлено к благочестивой цели; или от искаженного сознания и расслабленности, одерживающей верх над человеком, когда более незначительным служением заменяет он тот похвальный образ жизни, в котором <прежде> преуспевал. Бывает также, что благодаря божественному действию человек испытывает столь сильное духовное наслаждение в Боге, что он, по благодати <Божией>, изменяется, и обычное <для него> делание добродетелей обновляется <и превращается> в нечто более высокое по чину.[604] И <тогда>, благодаря восхитительному вкусу <этого духовного наслаждения> и обретению <более> возвышенного знания, прежний образ служения его отвергается, когда узревает он нечто более усладительное и достославное, чем то, над чем он трудился прежде. И по временам наполняется мысль его молитвенными движениями[605] и от внешнего чувственного служения уходит внутрь,[606] как это свойственно всем подвижникам.[607] Происходит же это в соответствии со степенью, временем и силой подвижничества. Но бывает и <изменение> от сильного нападения <демонов> или от приступов болезней и недомогания.

6. Мы тоже, братья мои, при всяком изменении, которое усматривается в нашем образе жизни, должны тотчас поспешить увидеть причину его и <узнать>, откуда взялся тот измененный обычай и тот новый способ, который не похож на обычный путь иноков и на их общее правило. И благодаря этому или радость наша увеличится, или мы будем смущены, притом по справедливости, когда <окажется, что> действуем мы недолжным образом.[608] И таким образом во всякое время будем мы подвизаться сознательно,[609] возвышаясь над тем пониманием, которое телесным образом смотрит на внешнюю сторону помыслов,[610] на слова и действия; и сразу же, в самом начале, умудримся мы относительно того, чьими детищами являются эти <изменения>.

7. Плохим признаком является появление следующего: когда человек оставляет положенные богослужебные часы[611] без уважительных причин. Но если пренебречь этими часами заставила человека молитва, или если сила продолжительности ее и великое сокрушение[612] заставили его прекратить <исполнение> их, или <если> промедление из-за наслаждения ею побудило его пренебречь часом службы, тогда человек этот совершил отличную сделку[613] благодаря изменению, <произведенному> завидным товаром, который попал в его руки. И межи его прошли по прекрасным местам, как написано.[614] <Все это> – при условии, что не из-за легкомысленного умонастроения[615] и презрительного отношения пренебрег он часом службы, но что, напротив, сладость молитвы и наслаждение ею насильно подчинили его божественной любви, в чём и заключается полнота[616] нашего служения, которое <тогда уже> не подвластно и не подчинено правилу. И если постоянно случаются с человеком такие вещи, которые суть признак дарований и великая дверь к чистой молитве,[617] тотчас поднимается он до уровня совершенных, особенно если сопровождает его благоговейное внешнее <положение тела> и <если> глубокий страх являет он <перед Богом> во время молитвы.

8. Но если кто-либо, не приобретя вторичного, оставляет первичное, тогда ясно, что он обманут демонами и что из-за них может он совершенно отпасть от своего спасения;[618] с этого времени начинает он незаметно скатываться вниз.

9. Должно нам знать также и то, что неуместно для новоначальных стремление к подобным открытиям,[619] даже если они преуспели в обучении,[620] а также для тех, кто без строгого трезвения и сознательного безмолвия[621] хочет узреть эти <вещи> в самих себе.[622]

10. Не бывает собранности разума и чистоты молитвы без огромного трезвения в словах и делах, а также <без> хранения чувств. И знание, которое от благодати, не может появиться, кроме как если в безмолвии приобрел <человек> великую рассудительность.

11. В соответствии с честью, которую оказывает человек Богу в час молитвы как телом, так и разумом, открываются для него врата помощи, ведя к очищению мыслей[623] и озарению в молитве.

12. Великой благодати свыше удостаивается благодаря сокровенному промышлению <Божию> тот человек, который являет благоговейное и почтительное положение <тела> при молитве, простирая руки к небу, <но оставаясь при этом> в скромной позе, или припадая лицом к земле. Кто постоянно украшает молитву свою этими внешними формами, тот немедленно и легко удостаивается действия Святого Духа, ибо велик Господь в глазах его, и показывает он благоговение в жертвах, приносимых <Господу> в те часы, которые отведены для него законом свободы.

13. Вы должны знать, братья мои, что во всем служении нашем Бог весьма желает внешних форм, конкретного почитания и видимых способов <выражения благоговения> – не ради Себя, но ради нас. Он Сам не получает пользы от подобных <вещей> и не теряет ничего, когда ими пренебрегают; но они – из-за немощи естества нашего. Если бы они не требовались, Он Сам не принимал бы этих внешних форм и положений <тела> на Себя во время Своей земной жизни,[624] говоря таким образом с нами в Святых Писаниях. Сам Он ничем не может быть обесчещен, ибо честь принадлежит Ему по естеству Его. Но у нас <складывается> непочтительное отношение к Нему из-за привычной небрежности[625] и дерзкого, неуважительного поведения. И отпадаем мы от благодати по собственной воле, ибо сами <становимся виновниками> отпадения. Подвергаемся мы также непрестанным нападениям и постоянному обольщению <со стороны> демонов <по мере того> как приобретаем естественную склонность к удобству и пороку.[626]

14. Ибо многие пренебрегли всем этим в помыслах своих и вообразили, будто достаточно для Бога одной молитвы сердца; будто когда лежат они на спине или сидят в непочтительной <позе>, тогда, дескать, достаточно лишь внутренней памяти <о Боге>. Не позаботились они об украшении внешней стороны своего служения продолжительными стояниями, соответствующими их телесной силе, или почтительной собранностью чувств. Преклоняя колена к земле, не бывают они подобны приближающимся к огню и не принимают на себя благоговейное положение ни внутренне, ни наружно, и не воздают честь Господу, почитая Его всеми членами <тела> и благоговением на лице. Ибо они не учли силы своего противника, отчего и впали в прелесть и поддались ее действиям,[627] не поняв, что они пока еще смертные и бывают движимы своей душой, которой <свойственно> оступаться, и что они еще не достигли духовного состояния, и что воскресение еще не произошло и они еще не приобрели непоколебимости.[628] Пока живо тело, пока <человеческое> естество нуждается в труде и ежеминутном упражнении в чем-то новом, они <уже> возжелали проводить жизнь в духовном состоянии и отделиться от того, что в мире страстей по необходимости ежедневно происходит. Воображая себя мудрыми, они совершили постыдные дела[629] тем, что признак гордости и презрения по отношению к Богу появился в них. И из-за молитвы, которая есть источник всякой жизни, обрели они погибель, потому что сочли возможным проявить пренебрежение по отношению к тому Всечестному, Который не может быть презираем и Который чтим всякой тварью.[630]

15. Мы не принуждаем больных или немощных подчиняться закону и не говорим, что следует подвергать человека тому, что ему не по силам. Ибо все, что <совершается> со страхом и трепетом, необходимым при <общении с Богом>,[631] пусть даже оно совершается вне обычного закона, бывает для Бога как избранное приношение.[632] И не только не осуждает Он того, кто так поступает, но ничтожные и несущественные вещи, сделанные по доброй воле ради Него, принимает Он наравне с великими и совершенными деяниями. И даже если они предосудительны, они принимаются с состраданием, и прощаются совершители их – без всякого осуждения – Богом, Который знает все, Которому все известно прежде, чем оно происходит, и Который знал о нуждах естества нашего прежде, чем Он создал нас. Ибо Бог благ и милосерден: не в обычае у Него судить слабости естества и дела, <совершенные> по необходимости, даже если они предосудительны; однако Он осуждает <нас>, когда добрыми делами, которые мы могли сделать, мы пренебрегли. Он не осуждает наклонность естества к чему-либо, даже к великому и добровольному греху, но осуждает Он действие и воздает по справедливости, если знает, что за этим <воздаянием> последует сокрушение, страдание разума и хотя бы малый шаг[633] к исправлению, даже если те же самые вещи могут повторяться десятки тысяч раз.

16. Особенно если человек не предает себя полностью погибели, но страдание овладевает им, когда видит он свое порабощенное положение,[634] ведущее его в никуда,[635] и когда презирает он себя, склоняется к исправлению и печалится о своих проступках и ошибках,[636] не только не отвергается он всесовершающей Волей, – да не будет! – но без сомнения он весьма близок к помилованию.[637]

17. Сказав все это, мы, тем не менее, осуждаем тех, кто извращает порядок[638] молитвы по своему произволению, тех, чей безумный разум притворяется совершенным, и при помощи своего ложного знания укореняются[639] они в самовольных действиях.[640]

18. Ибо в молитве сердце приобретает большее дерзновение <к Богу>, чем в службе. Однако полное пренебрежение последней причиняет гордыню, а из-за гордыни отпадает человек от Бога. Видишь ли, само то, что человек принуждает себя подчиниться закону, – хотя по своему образу жизни он является свободнорожденным, – смиряет душу его, а демону гордыни не дает возможности внушить ему[641] какой-либо злой помысел. Постоянно думая о себе как ничтожном и неспособном к свободе, смиряет и уничижает он гордыню помысла. Нет лучшей[642] узды, чем эта, чтобы вложить ее в уста разума, который превозносится.

19. По этой причине святые Отцы не только в службе, но и в молитве, – хотя <молились> они непрестанно, будучи наполнены Духом и даже на миг не прекращая молитву, – соблюдали то, что было предписано совершать: в определенные часы <совершали> они установленные количества <молитв>, <сопровождавшиеся> внешними положениями тела и поклонами, в соответствии с целью закона, который установили они сами себе.

20. Ведь не зря <Отцы> эти возложили на себя одни сто, другие пятьдесят или шестьдесят и так далее <молитв>[643] – люди, которые сами полностью сделались алтарем молитвы. Для чего необходимы были определенные количества, когда у них вообще не прекращалась молитва?

21. <Говорится> о ста <молитвах> Евагрия, о шестидесяти – блаженного Макария, о пятидесяти – Моисея Мурина, индийца,[644] о трехстах – Павла, великого мужа отшельника, и о других подобных вещах.[645]

22. Причина, по которой эти блаженные Отцы стремились соблюдать закон, словно рабы, <заключалась> в страхе <впадения в> гордыню. <Молитва их сопровождалась> утруждением плоти определенным <количеством> поклонов[646] с поклонениями[647] перед Крестом. И те установленные и определенные молитвенные правила, о которых написано в связи с этими <Отцами>, не были, как говорят прельстители, только молитвами сердца: так утверждают люди с мессалианским сознанием – те, которые говорят, что поклоны не нужны.

23. Никак нельзя говорить такое о святых Отцах! Упреки в адрес других, порицание и осуждение не входят в нашу задачу здесь, да это и <вообще> не в нашем обычае. Мы, конечно, не смотрим свысока на самих тех, кто делает это,[648] однако, когда речь идет и вопрос ставится об истине,[649] пока прежде открыто не осуждена ложь, невозможно утвердиться в истине, воплощать ее в жизнь[650] с точным видением разума[651] и остерегаться противоположного ей.[652] И даже те, кто шествует прямым путем, идут по нему намного более уверенно, если дорога, ведущая в <противоположную> сторону, ясно указана.

24. Но поистине были у Отцов эти поклоны, посредством которых особенно смирялась душа. Для совершения их они благоговейно вставали со своих мест, если только им не <возбраняла этого> физическая немощь; с великой почтительностью и великим смирением разума и тела падали они на лица свои перед Крестом. Эти <поклоны> совершались помимо тех <молитв>, которые имели место в сердце. Однако всякий раз, когда они вставали, совершали они много поклонов, насколько позволяли им время и телесные <силы>; они целовали Крест пять или, может быть, десять раз, совершая поклон и целование после каждой молитвы.[653] <Совершая> такие действия, <человек> мог внезапно обрести жемчужину,[654] которая в одной единственной <молитве> вмещала бы все остальные. А бывало, что <человек> стоял на ногах или на коленях, и восхищалась мысль его молитвенным изумлением – <состояние>, неподвластное воле плоти и крови, а также душевным движениям. Или он был в одном из тех состояний чистоты молитвы, которые мы изъясним позднее.

25. Таким способом исполняли они эти большие количества молитв – как я сказал, а не так, как кажется многим другим, кто говорит, что <Отцы> всякий раз вставали для каждого отдельного <поклона>, ибо жалкая плоть не способна к таким количествам, <если человек должен> вставать каждый раз для каждой отдельной молитвы. Они никогда не смогли бы совершать такое количество <молитв>, если бы им приходилось[655] вставать со своего места сто, или шестьдесят, или пятьдесят раз в день – не говоря уже о трехстах или более, как было в обычае у некоторых святых. Иначе не оставалось бы возможности для чтения и других необходимых дел,[656] и невозможно было бы продлить молитву,[657] если бы случилось, что по благодати дан был <человеку> дар слёз в молитве его, или просветленные движения исходили из молитвы его, как часто случалось с теми, кто удостаивался одного из этих видов благодати в такие минуты. Напротив, он был бы исполнен поспешности в службе и суеты во всем служении своем.

26. Если кто-либо не верит этому, пусть испробует на себе, возможно ли человеку, <не нарушая> мира, вставать с места пятьдесят раз в день – не говоря уже о ста или двухстах – так, чтобы он оставался невозмущенным внутри себя и чтобы молитва его была мирной, и чтобы исполнял он при этом также службу свою и положенные чтения <из Писания>,[658] которые составляют значительную часть молитвы – и <всё это> без возмущения; сможет ли он выполнять это в течение недели, не говоря уже обо всех днях его жизни?

27. Бывает, что частичные дарования обретает <человек> во время молитвы, такие как обилие слёз, или наслаждение словами молитвы, распространяющееся в сердце, словно мед в сотах; или воскипение благодарений, которое благодаря радостному смирению заставляет язык умолкнуть; или внезапное возбуждение надежды в молитве его; или некое прозрение в <божественное> домостроительство, рождающееся из молитвы или из воспоминаний о предшествующем ей чтении. Такое обычно появляется и остается в течение многих часов, когда <человек> лежит простершись на лице в одном из тех <состояний> изменения, которые суть дар чистоты молитвы и наслаждения ею. Иногда <такое случается> когда человек стоит, или когда он на коленях. Такие вещи считаются у <Отцов> чистотой молитвы, а не восхищением ума. Последнее есть всеобъемлющий дар и совокупность всех состояний, которые доступны совершенным мужам.[659] Эти <состояния> случаются не только с мужами преуспевшими[660] в прочие часы молитвы, но и со <всеми> молящимися. Это естественные <дарования>, соответствующие усердию и бдительности; напротив, то <дарование>[661] является сверхъестественным.

28. Такие <вещи>, как озарение мыслей,[662] точное понимание стихов <Писания> и подобные, являются веревкой для ума святых в час молитвы и службы: ибо при помощи их от пустого блуждания[663] удерживается ум и приближается к Богу. Ибо без них нет другого похвального средства для ума освободиться от внешних помыслов и собраться внутрь себя на службе и на молитве – если, конечно, <мы не следуем> тем, кто учит, что мы должны оставить божественное размышление[664] и точное исследование смысла[665] стихов, и кто <позволяет> разуму своему блуждать в фантазиях, так, как если бы они имели доступ к чему-то большему, чем то, что возможно для мирян.

29. Но у многих отсутствует и в немногих обретается то, что требует безмолвия, великого трезвения и чистоты разума, <а именно> то, что вызывает озарение помыслов в час молитвы благодаря устремленности к божественным тайнам.[666] Воображение же разума и добровольное сочетание помысла[667] с каким-либо образом или фантазией есть то, что достижимо даже для мирянина: для этого не нужна ни чистота, ни безмолвие, ни пустынножительство. Для чего же тогда трудность отшельничества, удаление от мира и озарение помыслов в час молитвы? Неужели тщетно мы подвизаемся и бесцельно трудимся, если мирянин, живущий в миру и имеющий жену и детей,[668] может совершать все это, когда захочет? Неужели надежда наша не <простирается> далее этого?

30. Истинное видение Иисуса Христа, Господа нашего, <заключается в том>, чтобы постичь силу домостроительства Его по отношению к нам и опьянеть от любви к Нему благодаря прозрениям в те многие дивные вещи, которые связаны с <этим видением>.

31. Служба псалмов есть закон, который порабощает душу смирению, свойственному подчиненным.[669]

32. В законе этом есть свобода, и в свободе есть закон. Некоторые испытываются и побеждают благодаря закону, другие же – благодаря свободе от него.

33. В свободе, как говорят, человек достигает большего преуспеяния, чем подчиняясь закону. Однако многие ошибочные пути весьма часто вытекают из свободы; многие виды падения таятся в ней. А с законом никто не сбивается с пути: те, кто сохраняет себя в узде его, могут подвергнуться падению в том случае, если они прежде всего оставили его и пренебрегли им. Поэтому древние святые, которые совершили свой путь не сбившись с него, подчиняли себя закону. Многие, однако, оставив законные пределы, прибавили к своей деятельности[670] то, что сверх закона, но их дополнительный труд, который вне закона, не воспрепятствовал им впасть в руки демонов. Никто не сможет оспаривать это, ибо, словно лучи солнца, воссияли рассказы об этих <мужах> для нашего научения.[671]

34. Есть закон свободы, и есть закон рабов. Рабский закон – это когда говорят: «Я вычитаю столько-то псалмов за каждой службой и такое-то количество их на каждой молитве». <Такой человек> находится под ярмом во все свои дни, без изменения: не может он ничего изменить, так как связан необходимостью в молитве и службе детально следовать тому, что он установил для себя, то есть строго соблюдать число <псалмов> и время, <проведенное в чтении>. Все это совершенно чуждо всему пути истинного знания, ибо при этом не учитываются[672] ни <божественные> действия, ни немощь естества, ни необходимость постоянной борьбы.[673] В первом <случае> благодать дается так, что человек задерживается <на молитве> по собственной воле; во втором <случае> естество оказывается слишком слабым для исполнения правила по причине <демонских> нападений, которые способствуют усмирению гордыни.

35. Закон свободы <состоит> в неизменном исполнении семи служб, которые Святая Церковь установила для нашего целомудренного образа[674] через Отцов, собранных Духом Святым на Вселенский Собор.[675] И нельзя нам, отшельникам, думать, что мы не должны подчиняться Церкви, ее руководителям и их законам. Именно по этой причине соблюдаем мы предел семи богослужебных часов, как Церковь установила для нас, чад своих. <Это не означает>, однако, ни того, что за каждой службой я должен исполнять такое-то определенное количество псалмов, ни того, чтобы человек устанавливал на каждый день определенные количества молитв <для произнесения> между этими службами в течение ночи и дня, или временной предел для каждой из этих молитв, или определенный порядок слов. Но сколько благодать дает ему силы, столько и задерживается он на каждой молитве, и молится столько, сколько необходимо, и использует ту молитву, которую хочет. И пока он молится, он становится все более собранным и нерассеянным,[676] особенно по причине наслаждения <молитвами> подобного рода. И в соответствии с силой естества и мудростью, какую дает ему Господь, измеряет он свое прошение.

36. Если человек говорит о молитве, которую произнес наш Спаситель, что только ее должны мы повторять во всех наших молитвах, используя те же самые слова и сохраняя тот же порядок слов, но не их смысл,[677] такой <человек> неправильно понял цель, с которой молитва эта была произнесена Спасителем нашим; и никогда не приблизился он к образу мыслей[678] Блаженного Толкователя.[679] Ибо Господь наш не учил нас здесь определенной последовательности слов, но Он вместил в эту молитву учение о том, на чем мы должны сосредотачивать разум в течение всей земной жизни.[680] И смыслом установленного Им было именно это, а не определенная последовательность слов, повторяемых устами.

37. Итак, всякий раз, когда представляем мы эту молитву в разуме как то, к чему <надо> стремиться, мы должны молиться следуя ее смыслу и в соответствии с ним должны направлять движения нашей собственной молитвы, испрашивая Царствия и праведности, или, иногда, избавления от искушений; по временам <можем мы просить> о нуждах естества нашего, то есть о пище на этот день и о прочих вещах, в соответствии с целью, которую Он указал, говоря нам, о чем мы должны молиться. Итак, мы должны молиться <исходя из> смысла, и в соответствии и согласии с ним должно нам исправлять жизнь свою, когда мы молимся той молитвой, которой Господь научил нас.

38. Просвещенные и понимающие смысл именно так понимают предание, полученное нами от Господа нашего в форме молитвы, а не как последовательность и порядок слов. И Господь наш, конечно, не был озабочен последовательностью слов, когда преподавал Он учение о словах молитвы и наставлял учеников относительно смысла ее.[681] Напротив, Он наставлял нас не примешивать к молитве, как делают язычники, те или иные вещи, которые противны заповедям Его.

39. Ибо это детский образ мыслей[682] – когда вникают в последовательность слов и бывают озабочены ею вместо того, чтобы ставить целью для своего разума смысл <слов> и <исходя> из него изыскивать молитвы, прошения и прекрасные мысли, полезные для образа жизни нового века. Изменение внешней формы слов ничего не меняет в молитве, которую передал Господь наш,[683] если только мы молимся исходя из ее смысла и разум наш следует ему.

40. Забота моя заключается в том, чтобы от всякого вреда сохранен был любящий наставление, поскольку он озабочен тем, чтобы открыть истинный смысл Писаний, <чтобы он> не споткнулся обо что-либо и не считал полезное вредным, и <чтобы> не воспринимал он что-либо лишь исходя из его внешней формы.

41. Когда ты слышишь о неких мужах-отшельниках то, что говорит о них история, – как тот или иной повредился от непрестанной молитвы,[684] <или как>, опять же, некоторые из них были прельщены демонами, потому что пренебрегали псалмами или не занимались ничем другим, кроме непрестанной молитвы, и многие из них впоследствии повредились или были осмеяны <демоническими> призраками, и тому подобное, – не огорчайся тем, что внешне слышишь, внутренне не понимая <смысла этого>, и не впадай в сомнение о <вещах>, которые исправляют всякое наше повреждение.

42. Ни постоянство молитвы не порождает заблуждение, ни опущение псалмов, если для этого есть уважительная причина. Причиной заблуждения считаем мы не молитву, источник жизни, и не заключающийся в ней труд, но то, что некоторые люди оставили почтительные внешние положения <тела> и склонились к своим собственным законам и особым обычаям, которые они сами для себя установили по своему произволу; и то, что они полностью лишили себя Святых Таин, пренебрегая ими и презирая их; и то, что они также <лишили себя> света божественных Писаний и перестали исследовать слова Отцов и их наставления о приемах борьбы с демонами; и то, что они оставили различные виды смирения, поклоны, продолжительное лежание на земле, страждущее сердце и смиренный[685] внешний вид, соответствующий молитве, скромную позу, смиренно сложенные руки,[686] или простертые к небу, благоговейные чувства на молитве. И охвачены они различными формами гордыни, из-за которой примешивают к молитве оскорбление в адрес Бога. Забывая о возвышенности божественного Естества и о бренности их собственного естества, они сопровождают молитву надменными внешними позами. При всем том слова их молитв ничем не отличаются от псалмов.

43. Ибо большинство молитв состоит из слов, выбранных из псалмов, которые содержат настроения и чувства[687] молитвенной печали, или благодарения, хвалы, и прочее. Так иногда, когда человек простирается на лице,[688] или когда персты его и взгляд подняты к небу, страдание примешивается <к словам молитв>, и человек повторяет их медленно. Иногда страдание и боль сердца его становятся причиной пробуждения глубоко прочувствованных[689] слов молитвы, или радость прорывается в ответ на что-либо, побуждая <этого человека> заменить молитву на хваления вследствие наслаждения разума его. <То же относится> к прочим молитвенным движениям, которые Дух Святой пробуждает в святых и в словах которых содержатся тайны и прозрения неизреченные. И хотя <сохраняется> внешняя форма молитвы, цель прозрения <заключается> в изъяснении тайн и совершенного знания, которое вместе с мудростью от Духа получают святые в <молитве>.[690]

44. В соответствии с направленностью и целью своего сознания,[691] человек или приближается к Богу, или отпадает от истины; а не в соответствии с внешними признаками[692] того, что совершается или чем пренебрегают. Ибо вот, многие из древних Отцов – я говорю о некоторых великих отшельниках – даже не знали псалмов, и однако наподобие огня восходили молитвы их к Богу благодаря прекрасным деяниям[693] и смиренному сознанию, которыми они обладали. Слова их прогоняли демонов, как мух, которые улетают от нас. Но многие использовали молитву для извинения своей лени и гордыни: не получив благую часть,[694] они и ту <часть>, которую имели, потеряли. И хотя ничего не удержали они в руках, вообразили они, что достигли совершенства.[695] Другие же только по причине своего воспитания и своей образованности вообразили, что этого будет достаточно им, чтобы обрести познание истины: понадеявшись на свою светскую культуру[696] и обычное чтение, они отпали от истины и не смирили себя, чтобы <снова> встать.

45. Ибо если молитва исполняется в различных внешних формах, она является исполнением не только псалмопения, но и всех добродетелей. Чтобы мы не воспринимали[697] это утверждение как что-либо обычное, рассмотрим и изучим истину посредством точного исследования.

46. Скажи мне, брат мой, есть ли такой человек, который почти три ночи и три дня[698] лежит на лице перед Крестом, как некоторые из Отцов; или который получил дар слез во <время> службы – то, что большинство благонамеренных братий испытывает – <слез>, которые льются в таком изобилии, что этот брат не в состоянии закончить службу, даже если он усиливается сделать это? Но оставляет он службу из-за обильного плача и бывает подобен человеку, пробудившемуся от глубокого <сна>, и все тело его, так сказать, становится источником плача из-за сердечного воздыхания, <происходящего> от благодати, которая в нем. И орошается он слезами, или от некоей радости умолкает язык его, и по причине дивных прозрений льются слёзы его и омывают лицо его, когда душа его бывает восхищена и исполнена неописуемого упования.

47. Итак, брат мой, считаешь ли ты праздностью это оставление службы, это прекрасное изменение и другие вещи, которые случаются с отшельниками в молитве и во время службы? Ведь не обо всех этих вещах позволительно говорить! Но те, о которых я сказал, относятся к святому псалмопению, когда оно поглощено чистой молитвой:[699] они не <относятся> к извращенному умонастроению[700] мессалиан или к расслабленности и лени. Совершенным деланием должно считать такую службу, ибо в ней приближаемся мы к тем вспоможениям, которые – от благодати.

48. Да удостоит нас Бог вкушать от благодати Его во все времена, дабы приближаться нам к изумлению Им через ощущение величия Его в службах и молитвах наших. И да даст Он нам премудрость тайн Своих, дабы нам отделиться от мира и раствориться в любви Его,[701] по молитве Отцов наших, которые шли этим путем, угождали Ему и хорошо служили Ему. Аминь.