О чем молчат фигуры

Олимпиада в Москве

В 1947 году Советский Союз вступил наконец в ФИДЕ, и мы вполне могли участвовать в первой послевоенной Олимпиаде в 1950 году. Однако на нашу беду она проходила в Дубровнике, а в то время у СССР были с Югославией плохие отношения. Хотя у нас были все шансы стать победителями, от участия мы отказались.

Следующая, десятая по счету Олимпиада должна была состояться в 1952 году в Хельсинки. Здесь уже никаких препятствий для поездки не было, тем более, что перед Шахматной олимпиадой в столице Финляндии прошли Олимпийские игры, в которых впервые приняли участие советские спортсмены.

Наши шахматисты во главе с чемпионом мира Ботвинником выехали на сбор, чтобы готовиться к предстоящему состязанию. Ботвинник по своему обыкновению стал играть тренировочные партии с Болеславским и Петросяном. И обе проиграл. Пошел слух, что чемпион мира в плохой форме, и в результате Спорткомитет принял решение отправить в Хельсинки команду без него. Считается, что это было инспирировано решением общего собрания команды и тренеров. Будто бы, согласно утверждению Ботвинника, только Болеславский выступил в его защиту. С другой стороны, Смыслов много лет спустя отрицал, что он принимал участие в этой интриге.

Нашей команде удалось стать победителями Олимпиады, опередив Аргентину на полтора очка. Однако на первой доске лучший результат показал Мигель Найдорф — 12,5 из 16, в то время как Керес, возглавлявший сборную СССР, имел только 6,5 очков из 12.

На следующую Олимпиаду в Амстердам команда отправилась уже во главе с Ботвинником и выступила с блеском. Победила, оторвавшись от аргентинцев на целых 7 очков. Ни в Хельсинки, ни в Амстердаме сборная СССР не проиграла ни одной встречи.

Эти успешные выступления подвигли Спорткомитет на то, чтобы Олимпиаду-1956 провести в Москве.

Играли шахматисты на гигантской сцене Центрального театра Советской Армии. Уже в то время Москва считалась шахматной столицей мира, поэтому понятен интерес, который она вызвала за рубежом. Впервые в соревнованиях приняли участие команды целого ряда стран, таких, например, как Монголия и Филиппины. Кстати, на второй доске у филиппинцев играл молодой национальный мастер Флоренсио Кампоманес, впоследствии многолетний президент ФИДЕ.

В Москве сборная СССР еще раз подтвердила свою силу, оторвавшись от югославов на 4,5 очка. Столько же очков, сколько югославы, набрала команда Венгрии, но у нее оказался худший коэффициент. Утешением для венгров послужило то, что они смогли победить нашу сборную.

Перед Олимпиадой прошел конгресс ФИДЕ. К этому времени у меня уже была общественная работа — в 1954 году я был избран в Президиум шахматной секции и возглавил там квалификационную комиссию. Именно поэтому мне впервые пришлось участвовать в работе квалификационной комиссии ФИДЕ. В работе самого конгресса с нашей стороны участвовали трое: вице-президент ФИДЕ В. Рагозин, руководитель отдела шахмат Спорткомитета С. Абрамов и сам чемпион мира Ботвинник.

Стоит отметить, что заседания конгресса проходили в помещении только что открывшегося Центрального шахматного клуба СССР. Мы получили этот шикарный двухэтажный особняк после письма гроссмейстеров Н. С. Хрущеву, и он действительно стал центром шахматной жизни страны.

На конгрессе были приняты два судьбоносных решения, причем с подачи нашей страны. Одно — чемпион мира получил право на матч-реванш. С первого взгляда это решение кажется логичным: Ботвинник уже восемь лет сохранял звание чемпиона мира. По первоначальному проекту, написанному им самим и обнародованному еще в 1949 году, в случае проигрыша матча экс-чемпион имел лишь право участия в тройном матч-турнире, где участниками были чемпион мира, новый претендент и экс-чемпион. За эти восемь лет Ботвинник свел вничью два матча с претендентами, Бронштейном и Смысловым, и уже было известно, что в 1957 году ему предстоит новый матч со Смысловым. Поэтому вообще непонятно, почему он должен иметь преимущество перед последним. А о втором предложении — ограничить число претендентов от одной страны (читай от СССР), я расскажу несколько позже.

В чемпионате страны 1956 года я разделил первое — третье места, но в тройном матч-турнире был вторым. В олимпийскую команду взяли лишь чемпиона М. Тайманова, а меня, кажется в виде компенсации, послали выступать в Индонезию. В то время СССР только завязывал контакты со странами третьего мира, и по просьбе нашего посольства был послан гроссмейстер. Вот когда мне пригодилось знание английского языка! Кроме того, наступила «оттепель», и я впервые отправился в заграничную поездку один, без руководителя и сопровождающего лица. Конечно, немаловажную роль сыграло и то, что мои друзья в ДСО «Зенит» убедили меня после XX съезда подать заявление о приеме в партию, и я проходил годовой кандидатский стаж.

Перед поездкой меня пригласили в отдел выездов ЦК КПСС, где подробно проинструктировали, что разрешается и что не разрешается советским людям делать за границей.

В столице Индонезии Джакарте я выиграл небольшой матч у местного чемпиона, победил в турнире и провел несколько сеансов одновременной игры для местных шахматистов. И тут ко мне обратились живущие там голландцы с просьбой выступить в их клубе. Я хотел было согласиться, но опекавший меня сотрудник нашего посольства предупредил:

— Не торопитесь: нужно получить разрешение посла.

На следующее утро я получил строгое указание — перед колонизаторами ни в коем случае не выступать!

Накануне моего отъезда был устроен прощальный банкет. Он проходил в китайском ресторане. Мы сидели в зале, где на стене висел большой портрет председателя Мао. Однако когда я вышел в другой зал, то увидел там примерно такого же размера портрет Чан Кайши. Видимо, в зависимости от политических убеждений посетители ресторана выбирали тот или иной зал.

Поездка в Индонезию, судя по всему, была признана успешной, и в следующем 1957 году мне предложили возглавить команду СССР на первенстве мира среди студентов в Рейкьявике. Я должен был провести тренировочный сбор, а затем отправиться в страну гейзеров.

Когда мою кандидатуру утверждали на Старой площади, зав. сектором спорта А. Скворцов, напутствуя меня, сказал:

— Если все будет в порядке и команда станет чемпионом мира, считай, что приобрел новую специальность!

Соревнования среди студентов с ограничением возраста до 26 лет начали проводиться с 1952 года. Тогда в Шотландии состоялся небольшой международный турнир из 8 человек, в котором СССР представляли Бронштейн и Тайманов. Они и разделили первое место. В то время Тайманов действительно был студентом Ленинградской консерватории. Что же касается Бронштейна, то когда его спросили, где он учится, будто бы получили ответ — в советской шахматной школе! К тому же ему уже исполнилось 28 лет…

Затем Международный союз студентов стал ежегодно проводить командные чемпионаты мира. Первыми чемпионами были чешские студенты, вторыми — наши, третьими — тоже наши. И вот в Рейкьявике должен был состояться 4-й чемпионат.

В команде СССР были собраны лучшие молодежные силы страны, в том числе два будущих чемпиона мира — Таль и Спасский, а также Полугаевский, Гипслис, запасные Гургенидзе и Никитин. Тренер — мастер И. Кан. На меня легли обязанности руководителя делегации, старшего тренера и переводчика. В Рейкьявике мы сначала поселились в студенческом общежитии, но, поскольку условия проживания там оказались более чем скромными, вскоре перебрались в небольшую гостиницу. Благо выданные на команду средства это позволяли. Вместе с нами переехали и монгольские студенты, которых, кстати, мне пришлось опекать: кроме их руководителя, немного владевшего русским, остальные говорили только на родном языке. К тому же они оказались первыми монголами, ступившими на исландскую землю!

Как-то вечером ко мне зашел их руководитель и начал причитать:

— Ой, нехорошо, ой, нехорошо!

— Что случилось? — спросил я.

— Деньга потерял, деньга!

Выяснилось, что он потерял 400 долларов. Я немедленно связался с главным судьей турнира, рассказал о случившемся и попросил сообщить в полицию.

— Зачем в полицию? — искренне удивился тот. — Нужно дать объявление в газету!

Настал мой черед удивляться.

Однако не прошло и суток после публикации, как на турнир пришла женщина и принесла потерянные доллары. По законам Исландии ей полагалось 10 % от найденной суммы. На радостях монгол выдал ей полсотни, и она ушла довольная. После игры ребята возвращались в гостиницу голодные как волки. Питания на турнире им явно не хватало. И тогда я договорился с хозяином гостиницы, что кроме завтрака, входившего в стоимость номеров, он предоставляет команде холодный ужин, состоящий из бутербродов, булочек и кофе.

Все было хорошо, пока однажды утром за завтраком я не увидел у Гипслиса фингал под глазом.

— Откуда это у тебя?

— Ссыпался с кровати! — объяснил Айвар.

Однако расследование показало, что причина фингала была иной. Накануне вечером, за ужином, они со Спасским не поделили булочку. Взбешенный Гипслис бросился на Спасского, а когда сидевшие рядом ребята его схватили, то Борис, изловчившись, нанес Айвару нокаутирующий удар. Я не стал раздувать эту историю и уж тем более не сообщил об этом инциденте в Спорткомитет. Однако на следующий год работник отдела шахмат Л. Гаркунов вызвал меня и попросил рассказать, что произошло. Дело в том, что при формировании команды студентов на очередной чемпионат мира Спасский возражал против кандидатуры Гипслиса, рассказав об инциденте, правда, в своем изложении.

В студенческих олимпиадах всегда участвует много сильных, перспективных шахматистов. Так было и на этот раз. Достаточно назвать Б. Ларсена, Л. Портиша, М. Филипа, Ф. Олафссона, П. Бенко, У. Ломбарди. Однако наиболее сильная и ровная команда была у нас, что позволяло варьировать состав, давать играть и основным участникам, и запасным. Наши студенты сравнительно легко заняли первое место, оторвавшись от вторых призеров болгар на шесть с половиной очков. Это соревнование отчетливо показало, что за нами, поколением, родившимся в 20-е годы, начинает успешно двигаться вперед поколение, родившееся в середине 30-х.

1957 год знаменателен тем, что впервые в нашей стране был проведен Всемирный фестиваль молодежи и студентов. А наша команда — чемпион мира среди студенческой молодежи — вернулась в Москву как раз в канун фестиваля. Ребята очень надеялись, что их пригласят хотя бы на торжественное открытие. Однако ничего такого не произошло. В Спорткомитете их поблагодарили и немедленно отправили по домам. Они свое дело сделали.

И об одном событии, косвенно связанном с фестивалем. Регина Фишер, мать будущего чемпиона мира, написала письмо Хрущеву с просьбой, чтобы ее четырнадцатилетнего сына, тогда уже ставшего чемпионом США среди взрослых, пригласили в Москву на фестиваль. Либо госпожа Фишер написала письмо слишком поздно, либо оно долго ходило по коридорам власти, но когда разрешение было получено, то фестиваль уже кончился. И тогда Спорткомитет получил указание пригласить Фишера весной следующего года. Действуя согласно протоколу, спортивное начальство предоставило ему машину и переводчицу, чтобы он смог осмотреть московские достопримечательности. Однако Бобби попросил отвезти его в Центральный шахматный клуб и сказал, что хотел бы встретиться там с Ботвинником, чтобы поиграть с ним в блиц. Ему ответили, что чемпион мира занят, а блиц он вообще не играет. Фишер удовлетворился игрой с несколькими мастерами, а затем на горизонте появился Петросян. О результатах этих игр существуют разные версии. Одни говорят, что американец был побит многими — Лутиковым, Васюковым, другие — что это удалось только Петросяну.

Визит юного Фишера в Москву закончился неожиданно — он поссорился с переводчицей, та написала соответствующий рапорт, и американец был отправлен домой. Это был первый и последний его визит в Советский Союз.

Забегая несколько вперед, скажу, благодаря шахматам мне удалось объехать полмира, побывать во многих экзотических странах. Как-то само собой я приобрел привычку фиксировать в своем путевом блокноте все, что заслуживало внимания и было типичным для той или иной страны. С годами у меня накопился огромный фактический материал.

Еще в конце пятидесятых годов я начал писать о своих путешествиях. Опубликовал пару очерков в журнале «Знание — сила», затем в альманахе «На суше и на море». А где-то в середине 60-х редакция географической литературы издательства «Мысль» предложила издать сборник моих очерков. Я подготовил рукопись, она получила одобрительную рецензию специалистов. Однако, когда издательство представило свой годовой план в отдел печати ЦК КПСС, реакция одного из партийных чиновников была неожиданной:

— У вас что, своих пишущих географов нет, раз вы гроссмейстера приглашаете?

Неудивительно, что издание книги застопорилось.

Прошло несколько лет прежде чем издательство отправило рукопись в типографию, причем в изуродованном виде.

— То, что вы видите и описываете, — это хорошо, но все ваши рассуждения и размышления мы убрали, — объяснили мне в редакции. — Вы же по профессии не географ!

К тому же ряд очерков был попросту изъят. Особенно мне было жаль «Героя моего детства». Видимо, кому-то не понравилось, что им был не Чапаев, не Буденный и даже не Чкалов, а норвежский полярный исследователь Руал Амундсен.

Название моей рукописи было «Не совсем обыкновенные путешествия», но книга вышла под шаблонным названием «На разных континентах». А у меня на всю жизнь отбили охоту к написанию подобных материалов.