Дела журнальные

Пять лет я успешно сочетал работу в редакции с общественной деятельностью в роли президента Шахматной федерации СССР. Однажды выяснилось, что это сочетание имеет свои минусы. Как-то издательство «Физкультура и спорт» передало мне для рецензии рукопись некоего товарища Миронова «Заметки любителя шахматных этюдов». Написана она была живым языком, но выражала взгляды человека, далекого от реальной шахматной жизни, не знающего и даже не понимающего действительных проблем «поэзии шахмат». Я написал отрицательную рецензию, отметив, что вопросы, поднятые автором, в лучшем случае заслуживают пары статей, но отнюдь не целой книги.

Вторым рецензентом оказался композитор Генрих Каспарян. Человек мягкий и деликатный, отметив очевидные недостатки рукописи, он, тем не менее, написал, что исправив их, рукопись можно будет издать. За рецензию Каспаряна и ухватился Миронов. Он оказался человеком чрезвычайно пробивным, с большими связями, до ухода на пенсию работал референтом какого-то министра. Миронов нажал на все педали, и его сочинение всетаки было опубликовано.

В журнале «Шахматы в СССР» обычно печатались рецензии на выходящую шахматную литературу. Вскоре композиторы В. Корольков и Э. Погосянц принесли мне статью, в которой расчехвостили книгу Миронова в пух и прах. Мы ее опубликовали.

Миронов немедленно нанес ответный удар — настрочил жалобу в ЦК, обвинив меня в том, что будто бы я свожу с ним счеты за критику в адрес шахматной федерации (в книге он утверждал, что федерация зря проводит первенство страны по задачам и этюдам, хотя эти первенства появились еще с конца сороковых годов, задолго до того, как я возглавил федерацию). Из ЦК жалобу Миронова переслали в Спорткомитет. И вот у секретаря парткома Спорткомитета состоялась встреча, на которой кроме жалобщика и меня присутствовал председатель комиссии по композиции И. Ляпунов. После того, как Миронов высказал свои претензии, слово предоставили мне.

Я сказал примерно следующее:

— Представьте себе, сидит человек у телевизора и смотрит, например, соревнования по фигурному катанию. У него могут возникнуть интересные мысли, но это не значит, что он должен писать книги о фигурном катании, поучать спортсменов, как проводить соревнования, а уж тем более, как кататься.

Объяснение оказалось доходчивым, вопрос был снят.

Отдел композиции в журнале «Шахматы в СССР» начиная с 1971 года возглавил мастер по композиции и по практической игре Анатолий Кузнецов. Человек чрезвычайно деятельный, он не раз публиковал дискуссионные статьи, посвященные проблемам шахматной композиции и, когда двухходовая задача переживала очередной кризис, провел дискуссию о дальнейшем пути ее развития. Небольшое число ходов в таких задачах привело к тому, что стало чрезвычайно трудно придумать что-то новое. В результате появились задачи-механизмы (Кузнецов называл их переключатели), весь смысл которых заключался в определенных перемещениях фигур, а не в красивых, замысловатых ходах и не в трудности решения.

Как нередко бывает в дискуссиях, четко определились две полярные позиции — одни горой стояли за эти задачи, другие были против. На этом обсуждение закончилось. Время должно было показать, кто прав.

К сожалению, людей с так называемым совковым менталитетом, кто считал, что дискуссия обязательно должна заканчиваться оргвыводами, такой финал удовлетворить не мог. И в идеологический отдел ЦК пошло пространное, написанное в резкой форме письмо любителя задач из Новосибирска. Он обвинил журнал, а заодно и федерацию в том, что по итогам дискуссии не были сделаны необходимые оргвыводы, требовал, чтобы тогдашний руководитель комиссии по композиции В. Чепижный, поддерживающий и пропагандирующий задачи нового типа, был снят со своего поста.

Его доводы оказались подкреплены многозначительной подписью:

«Сидоров, любитель задач, член партии с 50-летним стажем!»

С визой зам. начальника идеологического отдела ЦК, требующего разобраться и ответить автору, письмо было отправлено в Спорткомитет и попало под особый контроль. Нам пришлось писать объяснение, доказывать свою правоту. Все это отнимало много сил, а главное, времени.

Когда я еще был президентом федерации, ко мне обратился председатель украинской комиссии по композиции Н. Зелепукин. Он просил, чтобы ему присвоили звание мастера по шахматной композиции, так сказать, «гонорис кауза» (из уважения к заслугам). Пришлось ему объяснить, что звание мастера по композиции дается не за общественную работу, а за творческие успехи. Мой ответ пришелся ему не по вкусу и, видимо, он искал случай, чтобы со мной расквитаться.

Через несколько лет такая возможность представилась. Издательство «Физкультура и спорт» начало публиковать второе издание «Шахматных окончаний».

И вот однажды вызывает меня к себе директор издательства Василий Арсеньевич Жильцов и спрашивает:

— Некто Зелепукин донес в ЦК, что ты в своих книгах пропагандируешь врагов народа, невозвращенцев, эмигрантов, диссидентов. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Что можно сказать? — ответил я ему. — В «Шахматных окончаниях» около четырех тысяч примеров. Среди них есть окончания Алехина, Боголюбова, Богатырчука, Корчного, Шамковича, Альбурта, Лейна, Юхтмана, этюды Селезнева и Гербстмана. Многие из этих примеров общеизвестны. Они были приведены в первом издании «Шахматных окончаний» еще в пятидесятые годы.

— Лучше быть от греха подальше! — резюмировал осторожный Василий Арсеньевич. — Насчет общеизвестных примеров у меня вопросов нет, но в следующих томах сомнительные фамилии мы ограничим или вообще уберем.

Действительно, в последующих томах окончания некоторых партий сопровождались невразумительной информацией — «из практической партии». И был минимум сомнительных фамилий!

Кстати, с этой же проблемой немного раньше столкнулся Ботвинник, когда издательство «Физкультура и спорт» опубликовало написанную им совместно с Я. Эстриным книгу «Защита Грюнфельда». В ней была приведена партия, выигранная В. Корчным. Видимо, ему тоже пришлось объясняться, о чем свидетельствует следующее письмо.

Главному редактору издательства

«Физкультура и спорт» тов. Жильцову В. А.

На Ваш устный запрос о целесообразности опубликования в советских журналах и книгах творческих материалов, принадлежащих шахматным специалистам, политическое лицо которых является враждебным нашей стране, отвечаем:

1. Вопрос этот со всей определенностью был решен еще в 1928 году — см. книгу «Матч Алехин — Капабланка на первенство мира» (изд-во «Шахматный листок»). Отказ от опубликования этих материалов, (если они являются ценными) нанес бы ущерб творческим и спортивным достижениям советских шахматистов.

2. После 1928 года этот вопрос неоднократно обсуждался, и каждый раз решения 1928 года подтверждались. В связи с этим мы считаем целесообразным, чтобы ЦК КПСС принял решение о запрещении обсуждать этот вопрос в дальнейшем так же, как патентные институты не рассматривают заявки на изобретения вечного двигателя.

Письмо это подписано М. Ботвинником и А. Карповым и датировано 27 июля 1979 года.

Судя по результатам моего разговора с Жильцовым, совместное письмо чемпионов его не убедило, несмотря даже на юмористический пассаж о вечном двигателе. Немного позднее, в 1980 году он пошел на повышение — из главного редактора издательства превратился в его директора и, естественно, не хотел рисковать. К тому же Жильцов был достаточно опытным человеком и знал, что свистопляска с «сомнительными» фамилиями имеет у нас в стране многолетние традиции, причем не только в шахматах. Достаточно сравнить энциклопедические словари разного времени, чтобы увидеть, как многократно переписывалась история, как появлялись и исчезали разные люди — политики, военноначальники, писатели, артисты. Что же касается шахматной печати, то в конце 30-х годов из книг и журналов вымарывались фамилии Залкинда, Каминера, Крыленко. Во время войны в теории дебютов исчезла защита Алехина. Ее переименовали в «неправильное начало». А когда в 1951 году был арестован впоследствии реабилитированный мастер Ю. Сахаров, победитель львовского полуфинала чемпионата страны, то из «Шахматного ежегодника» за тот год убрали таблицы всех четырех полуфиналов, а про турнир во Львове сообщили, что права участия в финале добились Л. Аронин и В. Симагин (по 12 из 19) и С. Флор (11,5). И ни слова о том, что первое место занял Сахаров, набравший 12,5 очка!

А теперь нам придется коснуться взаимоотношения между шахматами и шашками. У нас в стране этот вопрос имеет долгую историю. Еще до войны шахматисты и шашисты входили в одну организацию — шахматно-шашечную секцию. Нас объединяла общая шестидесятичетырехклеточная доска. В этом были свои плюсы: дети и профсоюзные шахматисты и шашисты нередко выступали вместе, особенно в командных соревнованиях. Однако затем положение изменилось. Дело в том, что на Западе в основном играли в стоклеточные шашки, на доске 10 на 10. Доска нас и разъединила. В середине 50-х годов произошло размежевание — шашисты создали свою федерацию. Однако в Спорткомитете отдел шахмат продолжал одновременно заниматься и шашками. По уровню развития в мире шахматы и шашки мало сопоставимы: в Международную шахматную федерацию входит сейчас свыше 160 стран, в Международную шашечную федерацию — около 30. Да и у нас в стране число любителей шахмат значительно больше, чем шашек, особенно шашек международных.

Все это я рассказываю к тому, чтобы вам была понятна следующая история: незадолго до смерти Брежнева мне позвонил Ивонин:

— Мы сделали ошибку, — сказал он, — закрыв отдел шашек. Надо будет с Нового года его восстановить!

Я попытался возражать, но Ивонин был неумолим. Приказ начальства обжалованию не подлежал.

Ну что ж, хозяин — барин! И с января 1983 года в журнале «Шахматы в СССР» снова открылся отдел шашек. Возникает вопрос, с чего же это Виктор Андреевич воспылал такой любовью к шашкам. Выяснилось, что на него начали давить шашисты, по слухам, нашедшие поддержку в лице брата Брежнева, занимавшего какую-то должность в спортклубе ЦДСА. Заполучив такой таран, наши друзья-шашисты немедленно попытались расширить свое жизненное пространство. Они обратились к только что назначенному тогда новому председателю Спорткомитета Марату Грамову с предложениями переименовать журнал «Шахматы в СССР» в «Шахматы и шашки СССР», Центральный шахматный клуб в шахматно-шашечный клуб и недавно созданное Управление шахмат в Спорткомитете в Управление шахмат и шашек.

Видимо, эти предложения были поддержаны соответствующими телефонными звонками сверху, и Спорткомитет начал готовить нужные приказы и решения.

Президиум федерации был готов бороться с этим непомерным расширением шашечного пространства, но как это лучше делать? Ведь новый начальник Управления шахмат Крогиус, избранный одновременно заместителем президента федерации объявил, что он — чиновник и должен выполнять указания начальства. Тогда мы решили подготовить обращение к Грамову чемпиона мира и всех экс-чемпионов, популярно разъясняющее начальству разницу между шахматами и шашками, разницу в их общественном значении. Когда документ был готов, я отправился с ним к Ботвиннику.

— Я подпишу письмо только в том случае, если сначала свою подпись поставит Карпов! — объяснил Михаил Моисеевич.

Чемпион мира сделал это без лишних слов. Не было проблем ни со Смысловым, ни с Талем. Лишь Петросян отказался поставить под письмом свою подпись, но он уже тогда был смертельно болен.

Обращение чемпионов подействовало. Атака была отбита. У клуба и журнала остались старые названия. Лишь управление получило новое название — шахмат и шашек.

А шашечный отдел журнала, восстановленный Ивониным, просуществовал недолго. Само собой, в связи с перестройкой он «почил в бозе».

Кстати, с этим отделом у меня связано одно неприятное воспоминание. Едва успели мы его открыть, как ведущий отдел мастер по шашкам В. Крамаренко опубликовал критическую статью, в которой высказал мысли, никак не совпадающие с точкой зрения Спорткомитета. И меня моментально вызвали «на ковер». А до этого, хоть мы не раз печатали критические материалы, в лучшем случае мне звонил Батуринский и устно, хотя и прокурорским тоном, выражал свое «фе», если статья ему не нравилась.

Рассказывая о работе журнала, не могу не вспомнить один материал, присланный к нам неплохим шахматистом, кандидатом в мастера, по образованию философом. В нем он обвинял Ботвинника, ни много ни мало, в идеализме!

Дело в том, что еще в середине 50-х годов, когда журнал «Шахматы в СССР» проводил оказавшуюся совершенно бесплодной дискуссию, что такое шахматы, чемпион мира написал небольшую статью, доказывающую, по его мнению, что они представляют собой особый вид искусства. Поскольку, согласно марксистскому определению, искусство должно отражать жизнь, Ботвинник утверждал, что шахматы отражают работу головного мозга! Никто серьезно эту работу Ботвинника не воспринял, никто не стал ее оспаривать. Она просто прошла незамеченной.

Да и о чем было спорить? Ведь работу головного мозга отражают любые умственные игры, но это еще не значит, что в них создаются произведения искусства.

И вот более тридцати лет спустя философ решил научно опровергнуть чемпиона мира, прилепив к тому же ему ярлык идеалиста.

Я встретился с автором этого материала, объяснил, что печатать его не будем: подобный схоластический спор не интересен читателям журнала. В самом деле, шахматы многообразны. В этом их немалое достоинство. Они привлекают к себе людей разных наклонностей, разного склада ума, разного темперамента. И каждый может найти в них что-то свое. Для кого-то это спорт, для кого-то искусство, для кого-то — наука, а для большинства любителей — просто приятное времяпрепровождение. Потому и дискуссии на тему, что такое шахматы, бессмысленны и бесплодны. Если же говорить о том, что отражают шахматы, то можно сказать, что они отражают красоту человеческой мысли, и шахматная партия действительно может стать произведением искусства.

Неудовлетворенный моим ответом, философ побежал жаловаться не куда-нибудь, а прямо в идеологический отдел ЦК. Он утверждал, что Ботвинник исповедует идеализм, а журнал его прикрывает. И нам пришлось писать объяснение, доказывать, что это тема для философского, а отнюдь не для шахматного журнала, рассчитанного на широкий круг читателей.

В заключение хочу рассказать о проблемах отнюдь не творческих, с которыми нам приходилось сталкиваться.

В 70-е годы у нас в стране существовали три всесоюзных шахматных издания — еженедельная газета «64» — «Шахматное обозрение», предназначенная самым широким слоям любителей древней игры, ежемесячный журнал «Шахматы в СССР», рассчитанный на квалифицированных шахматистов, и ежемесячник «Шахматный бюллетень», рассчитанный на шахматистов высокой квалификации. Это, не считая «Бюллетеня ЦШК», рижских «Шахмат» и некоторых других местных изданий.

Газета «64» оперативно сообщала читателям о всех значительных шахматных событиях, пользовалась заметным успехом и, главное, никак не конкурировала с другими изданиями. И тем не менее, в 1980 году газету, не обсуждая предварительно этот вопрос на федерации, преобразовали в журнал. Почему?

Существуют разные мнения на этот счет. Одни считали, что чемпиону мира, ставшему номинально в 1978 году главным редактором газеты, захотелось иметь свой журнал. Другие полагали, что причина была более простой: сотрудники журнала получали большую зарплату, чем газеты.

На фоне появления нового и конкурировавшего с нами журнала, хотел бы отметить злоключения, выпавшие на нашу долю.

Еще в середине 70-х годов ЦШК был закрыт на ремонт, и мы переехали временно в другое помещение. Когда к 1980 году ремонт был окончен, я отправился к Батуринскому, чтобы договориться о нашем возвращении. Представьте себе мое негодование, когда, даже не дослушав меня до конца, Батуринский отрубил:

— В клубе для вас места нет!

— Как нет? — возразил я. — Ведь даже на чертежах при ремонте было обозначено место редакции.

— Вот так! Ваше помещение отдано бухгалтерии клуба: она у нас расширилась.

Пришлось идти жаловаться к Ивонину. Он меня отфутболил к Крогиусу, сказав, что этот вопрос пусть решает новый начальник.

К счастью, в клубе нашлось полуподвальное, фактически нежилое помещение, которое предназначалось для складских нужд. Я привел туда Крогиуса, и мы договорились, что сами приведем его с помощью издательства «Физкультура и спорт» в божеский вид — настелим полы, проведем электричество и телефон. Так нам все-таки удалось вернуться в клуб.

Однако на этом наши злоключения не кончились.

Долгие годы мы печатались в типографии «Московская правда». Там, кстати, печаталось и «64». Нас под каким-то благовидным предлогом сначала перевели в другую московскую типографию со значительно худшим качеством набора. Это сразу же отразилось на внешнем виде журналов. Самым курьезным было то, что в той типографии был даже специальный день «качества», хотя набор от этого никак не становился лучше. А затем, якобы, чтобы улучшить внешний вид журнала, нас перевели печататься в город Чехов, за сотню километров от Москвы. Сразу же возникли проблемы с посылкой материалов в типографию и с транспортировкой журналов. Была ли случайной полоса трудностей, выпавшая на долю редакции? Предоставляю читателям самим решать эту загадку.

Загрузка...