Много загадок задавал нам враг, а такого ещё не бывало: среди лесов и скал Карельского фронта появился бронепоезд-невидимка. Всегда неожиданно, ночью или в метель, подкрадывался он поближе к нашим позициям, открывал ураганный огонь из всех орудий и скрывался.
Не удавалось его накрыть ни артиллерии, ни авиации, никто его даже не видел, а потери наносил большие.
Спрашивали пленных. Те отвечали, что действительно есть у них такой бронепоезд, который называется «белый призрак». И один загадочно сказал, будто он «ничего не боится, кроме собственной тени».
И вот эту загадку разгадал один наш скромный разведчик, сибиряк Григорий Суровикин. Ничем он особенным не отличался и считался главным образом специалистом по ловле языков.
Тут у него был свой охотничий способ: ловил он их, как сусликов, силками.
Действовал всегда один. Надев белый халат и став на лыжи, незаметно прокрадывался он во вражеский тыл, отыскивал лыжную тропу, по которой ходят фашисты от позиций к штабу с приказами и донесениями, и настраивал на ней, обязательно под горкой, петли из тонкой стальной проволоки.
А сам затаивался рядом, припорошив себя снежком.
Разогнавшись с горы, фашистский солдат или офицер попадал лыжей в силок и с разбегу летел носом в снег. И, не успев опомниться, фашист оказывался в железных объятиях охотника. Дав ему хорошего тумака, Суровикин затыкал пойманному рот, связывал руки и, спеленав простынёй, укладывал на его же лыжи и тащил через линию фронта.
А чтобы не замерз, по дороге давал глотнуть водки да оттирал нос снегом. И испуганный фашист лежал тихо, как кукла с открывающимися глазами.
Так случалось Суровикину доставлять в штаб языков в большом офицерском чине.
А тут попался охотнику не солдат и не офицер, а целый бронепоезд, да ещё какой!
Однажды забрался Суровикин далеко во вражеский тыл, вышел на гору, посмотрел в долину — и замер. Видит чудо не чудо, диво не диво, а необыкновенную крепость, словно вылепленную из снега.
Орудийные башни белые. Пушки белые. Бронированные платформы белые. Тепловоз, закованный в белую броню, не дымит. И вся эта белая крепость катится по рельсам на белых колёсах.
— Ишь ты какой, настоящее привидение! — прошептал Григорий, много слышавший про разбойничьи налёты бронепоезда-невидимки. — Вот бы подловить такого!..
Сердце охотника сильно забилось. Хороша добыча, да как взять её, когда в руках у него лишь тонкие силки из стальной проволоки да автомат на груди. И почувствовал себя Суровикин также, как при встрече с тигром в уссурийской тайге, когда у него в руках оказалось ружьё, заряженное мелкой дробью на рябчиков.
Неужели же упустить такого зверя?
— Врёшь, не уйдёшь! — сказал он и пошёл следом, обдумывая на ходу, что же ему предпринять.
Бронепоезд делал петли, а он шёл напрямик, горой, и сверху разглядел, что на крышах бронированных платформ и тепловоза нарисованы чёрные полосы, как рельсы. Затаится бронепоезд на железнодорожном полотне, полосы сольются с рельсами, и сверху он станет невидим.
«Вот почему его так трудно обнаружить авиации». Неожиданно подул ветер, облака разорвались, и показалось солнце. Чистые снега вокруг заблестели нестерпимым блеском.
Скалы и сосны бросили от себя фиолетовые тени. На вершинах и на ветвях деревьев заиграли морозные алмазы.
Среди ветвей затенькали синицы. В природе сразу всё ожило и стало красивым. Не обрадовался солнцу только «белый призрак». Его громадная тень отпечаталась на насыпи железной дороги так чётко, что Григорий мог пересчитать все его башни и пушки.
Словно испугавшись своей тени, бронепоезд ускорил ход и уполз в первый попавшийся туннель, как гады уползают в норы при виде солнца, которое помогает зорким орлам.
«Так вот почему ты боишься своей тени!» Суровикин, скрываясь в тени деревьев, подобрался к скале, в которой строители дороги проделали проход для поездов, и стал наблюдать.
У входа в туннель стояла охрана. Виднелись воронки от бомб. Одна неразорвавшаяся двухсотка лежала на склоне холма, рядом с небольшим стожком сена.
Вероятно, наши лётчики не раз загоняли бронепоезд в эту пещеру.
«Но разве такую гору пробьёшь? — подумал Суровикин. — Тут надо применить какой-нибудь другой способ».
И стал соображать, как бы ему уничтожить этого бронированного зверя. Экое чудовище! Упустишь — многих ребят сиротами сделает.
Но в силки его не поймаешь и из автомата не подобьёшь. Пошарил Суровикин в карманах и перебрал запальные шнурки, хранившиеся у него в жестяной коробке. Случалось ему подрывать рельсы, небольшие мосты; для этого хватало небольшой порции тола или динамита, вынутого из трофейной мины, но для бронепоезда слишком много надо взрывчатки. А где её возьмёшь?
Ещё раз огляделся Суровикин вокруг и заметил внизу одинокую будку путевого обходчика.
«Вот у кого гаечный ключ достать можно, — подумал он. — Наверно, этот стожок сена ему и принадлежит. Что ж, дождусь ночи да и развинчу рельсы на повороте. Тут высоко. Так и загремит вся крепость под откос, в речку, вместе со всеми башнями и пушками».
С таким решением забрался Суровикин в стог сена, спрятался в самой серёдке, пригрелся да и заснул. Спит и видит во сне свой дом и козлёнка Ваську. И козлёнок, играя, больно бодает его в бок.
— Пошёл прочь, не балуй! — оттолкнул его Суровикин и проснулся.
Смотрит, а в шинель ему впились не рога, а железные вилы.
В один миг вывалился разведчик из стога и очутился лицом к лицу с финским ополченцем.
Суеверному финну показалось, что он поддел на вилы самого лешего. Хотел крикнуть, но с испугу только лязгнул зубами, сел в снег, выронив из рук вилы.
— Вот я тебе покажу, как баловаться! — закричал Суровикин, схватив его за грудь.
— Рус, рус, у меня матка, у меня детки! — залепетал старый финн, знавший по-русски. — Я не сам, меня командир послал. Герман сена хочет…
— Что ты глупости болтаешь, разве фашисты сено едят?
Но тут Суровикин заметил лошадь, запряжённую в сани, и смягчился:
— А всё-таки для чего же это немцам сено понадобилось?
— Для матрацев. Немцы мягко спать любят, — ответил финн.
— Это какие же немцы?
— А вон там, в бронепоезде, — указал финн.
Суровикин посмотрел вниз. Стояла белёсая северная ночь.
Не зажигая фар, к туннелю подходили грузовики, гружённые ящиками со снарядами. По-видимому, «белый призрак» собирался в очередной разбойничий набег.
— Если не привезу им сена через час, мне капут, — сказал ополченец, — расстреляют.
Суровикин окончательно пришёл в себя и усмехнулся. У него мелькнула отчаянно смелая мысль.
— Ладно, — сказал он финну, — приказ есть приказ. Надо его выполнять. Давай наваливай сено!
Вначале ополченец ничего не понял. А потом, когда разведчик попросил помочь ему втащить в сани неразорвавшуюся бомбу, он задрожал так, что у него снова застучали зубы.
— Да ты не трусь, — сказал ему Суровикин, — всё будет хорошо, доставим им гостинчик, запрятанный в сенцо, в лучшем виде!
Когда бомба была погружена в сани, он приладил шнур и взрыватель, сверху набросал сена, потом свернул две цигарки — одну дал финну, другую закурил сам.
— Ты беги в лес, к тем финнам, которые в партизанах. Тогда твоя мамка тебе спасибо скажет, и детки тоже. А я сам немцам сено доставлю!
Он хлестнул лошадь и, схватив в руки вожжи, побежал рядом с возом, бойко тронувшимся с горы. И, обернувшись, ещё успел улыбнуться финну. Автомат у него висел на груди, а лыжи он воткнул в сено, из которого торчал наружу запальный шнур, похожий на поросячий хвост.
Финн не мог тронуться с места и стоял как столб, не в силах отвести взгляд от солдата, затеявшего смертельное дело.
Воз разгонялся с горы всё быстрее. Суровикин бежал с ним рядом. А когда лошадь стала упираться и тормозить, он нахлестал её как следует и пустил вскачь. Сам же ловко вскочил на запятки саней, пригнулся, прижёг запальный шнур цигаркой и, не доезжая до туннеля метров сто, спрыгнул и покатился кубарем в глубокую долинку, прорезанную здесь ручьём. А направленный им воз с разгона въехал в туннель.
Лошадь проскочила мимо солдат охраны и застряла среди грузовиков с порохом и снарядами.
Увидев сено, немецкий офицер, ведавший хозяйством, взглянул на часы и сказал:
— О, этот финн стал понимать немецкий порядок…
И это были его последние слова. Огонёк, бежавший по шнуру, добрался до взрывателя.
Взрыв авиабомбы был такой силы, что один вагон с пушками и башнями даже выбросило из туннеля. А потом начали рваться сложенные в ящиках снаряды. Казалось, весь туннель превратился в громадное дуло пушки, из которого вместе с дымом и пламенем летят обломки рельсов, ящики, люди, колёса…
Финну стало так страшно, что он вскрикнул, схватился за голову и бросился бежать в лес.
Что стало с русским солдатом, он не видел.
А Суровикин остался жив. Он выбрался к своим усталый, потрёпанный и без «языка».
— А где же пленный? — спросил его командир.
И тут Суровикин начал объяснять, что ему было не до пленного, когда он встретился с бронепоездом. Он так волновался, так запинался и краснел, что рассказ его о поединке с «привидением» показался неправдоподобным.
— У вас эти призраки и привидения от повышенной температуры, наверно! — рассердился командир. — И язык заплетается, и лицо красное… Идите-ка в госпиталь!
Скромный Суровикин не стал настаивать.
— Ладно, — сказал он, — бронепоезда — это не моя специальность. Я охотник по языкам. Вот отдохну немного, я вам самых лучших представлю… из глубокого тыла.
И охотно пошёл в госпиталь, как в дом отдыха. Врачи нашли у него кучу болезней, но когда он отоспался в тепле, на чистой койке, все болезни сразу прошли.
А бронепоезд-невидимка исчез и больше не показывался. Не отмечали его действий и на других участках фронта.
Стали думать о представлении солдата к большой награде, но опасались, что не поверят, если написать в наградном листе, что он один на один победил бронепоезд.
Вскоре Суровикину удалось поймать на лыжной тропе фашистского штабного офицера с ценными сведениями, и Григория за это наградили орденом Славы.
А в конце войны в наше расположение вышел финский партизанский отряд, составленный из солдат, не желавших воевать за фашистов.
Один партизан всё разыскивал русского солдата по именному кисету, на котором вышиты в виде вензеля буквы «Г» и «С».
Финн объяснял, что из этого кисета они вместе закуривали, когда подрывали фашистский бронепоезд, и сгоряча солдат забыл этот кисет у него в руках.
Но это было на другом участке фронта, где Григория Суровикина не знали. Так они и не встретились. А финн уж очень хотел повидать своего нечаянного друга и всё утверждал, что это самый храбрый и самый лучший солдат в мире.
Наши с ним соглашались и говорили:
— Это верно: храбрее русского солдата нигде не сыщешь. Держись к нам ближе — сам будешь лучше!