О смелых и умелых. Рассказы военного корреспондента

Иван Тигров

На Москву фашисты ехали по шоссе. В деревню Веретейка даже не заглянули. Что в ней толку: в лесу стоит, а вокруг — болота. А вот когда от Москвы побежали — удирали просёлками. Наши танки и самолёты согнали их с хороших дорог — пришлось гитлеровцам пешком топать по лесам и болотам.

И вот тут набрели они на Веретейку.

Заслышав о приближении врагов, все жители в лес убежали и всё имущество либо в землю зарыли, либо с собой унесли.

Ничего врагам не досталось, ни одного петуха. Словно вымерла деревня.

А всё-таки два человека задержались: Ваня Куркин и его дедушка Севастьян.

Старый пошёл рыболовные сети прибрать, да замешкался, а малый без деда не хотел уходить, да тут ещё вспомнил, что в погребе горшок сметаны остался, хотел одним духом слетать и тоже не успел.

Высунул нос из погреба — смотрит, по домам уже немцы рыщут. И танки по улице гремят.

Дедушка свалился к нему с охапкой сетей в руках.

— Ванюша, затаись, тише сиди, а то пропали! — шумит глухой под носом у немцев.

В его глухоте был внучек виноват. Когда Ваня был поменьше, озорные парни его подговорили деду в ружьё песку насыпать. Так, мол, крепче выстрелит.

Дед пошёл по зайчишкам — ружьё не проверил, не заметил, что в стволе песок. Приложился по косому, выпалил, ружьё-то и разорвалось.

С тех пор дед оглох — кричит, а ему кажется, что говорит тихо. Беда с ним!

Немцев мимо деревни прошли тысячи, но, видно, торопились: погреб не обнаружили.

Когда движение утихло, Ваня осторожно выглянул и удивился. Перед околицей в песчаных буграх немцы успели нарыть большие ямы. Спереди тщательно замаскировали их кустами и плетнем. В одной яме поставили танк, громадный, почти с избу. Страшный. На боках чёрные пауки нарисованы — свастика. Ваня понял, что это засада.

И как же хитро этот танк действовал! Когда вышли на дорогу наши танки, он их обстрелял. Стрельнёт — и тут же уползает из одной ямы в другую.

Наши стреляют туда, где заметили вспышку от выстрела, а танка там уже нет: он в другую яму уполз.

И страшно Ване, дух захватывает, сердце останавливается, когда снаряды рвутся, а любопытство пуще страха.

«Неужели, — думает он, — немцы хитрей наших, а?» И такая досада его берёт, зубы стискивает.

«Была бы у меня пушка, я бы вам показал, как в прятки играть!»

Ну, какая же у него пушка! Горшок сметаны, завязанный в тряпку, — вот и все оружие!

Да в тылу у него глухой дед прячется под сетями — тоже невелика сила.

И хочется Ване своим помочь, а пособить нечем.

Неожиданно стрельба кончилась.

Наши танки отошли. Наверно, пошли обхода искать. Или за подмогой. Ведь им могло показаться, что танков здесь много.

Фашисты вылезли из своего танка — потные, грязные, страшные.

Достают заржавленные консервные банки. Вскрывают ножами, едят, что-то ворчат про себя.

«Ишь ты, наверно, ругаются, что курятины у нас в деревне не нашли!» — подумал Ваня.

Посмотрел на горшок и усмехнулся: «И не знают, что рядом свеженькая сметанка…» И тут мелькнула у него такая мысль, что даже под сердцем похолодело: «Эх, была не была… А ну-ка, попробую! Хоть они и хитры, а не хитрей нашего деда!»

И он выкатился из погреба, держа обеими руками заветный горшок.

Бесстрашно подошёл к немцам.

Фашисты насторожились, двое вскочили и уставились на него в упор:

— Маленький партизан?

А Ваня улыбнулся и, протягивая вперёд горшок, дружелюбно так сказал:

— А я вам сметанки принёс. Во, непочатый горшок… Смотри-ка!

Немцы переглянулись.

Один подошёл. Заглянул в горшок. Что-то сказал своим. Потом достал раскладную ложку, зацепил сметану и сунул Ване в рот.

Ваня проглотил и замотал головой:

— Не, не отравлена. Сметана — гут морген! — И даже облизнулся.

Немцы одобрительно засмеялись. Забрали горшок и начали раскладывать по своим котелкам: всем поровну, начальнику больше всех. Мальчик не соврал: сметана хороша была.

А Ваня быстро освоился.

Подошёл к танку, похлопал по пыльным бокам и похвалил:

— Гут ваша танка, гут машина… Как его зовут? «Тигра»?

Немцы довольны, что он их машину хвалит. Посмеиваются.

— Я, я, — говорят, — тигер кёниг…

А Ванюша заглядывает в дуло пушки. Танк стоит в яме, и его головастая пушка почти лежит на песчаном бугре. Так что нос в неё сунуть можно.

Покосившись на немцев, которые едят сметану, Ваня осторожно берёт горсть песку, засовывает руку в самую пасть орудия. Из неё жаром пышет: ещё не остыла после выстрелов.

Быстро разжал Ваня ладонь и отдернул руку. Гладит пушку, как будто любуется.

А сам думает: «Это тебе в нос табачку, чихать не прочихать… Однако маловато. Ведь это не то что дедушкино ружьё — это большая пушка».

Ещё раз прошёлся вокруг танка. Ещё раз похвалил:

— Гут «тигр», гут машина…

И, видя, что немцы сметаной увлеклись и ничего не замечают, взял да ещё одну горстку песку таким же манером подсыпал.

И только успел это сделать, как грянул новый бой. На дорогу вышел грозный советский танк. Идёт прямо грудью вперёд. Ничего не боится. С ходу выстрелил и первым снарядом угодил в пустую яму, откуда вражеский «тигр» успел уползти.

Немцы бросились к своему танку. Забрались в него, запрятались и давай орудийную башню поворачивать, на наш танк пушку наводить…

Ваня нырнул в погреб. В щёлку выглядывает, а у самого сердце бьётся, словно выскочить хочет.

«Неужели фашисты подобьют наш танк? Неужели ихней пушке и песок нипочём?»

Вот немцы приладились, нацелились — да как выстрелят! Такой грохот и дребезг раздался, что Ваня на дно погреба упал.

Когда вылез обратно и выглянул — смотрит: стоит «тигр» на прежнем месте, а пушки у него нет. Полствола оторвало. Дым из него идёт. А фашистские танкисты открыли люк, выскакивают из него, бегут в разные стороны. Орут и руками за глаза хватаются.

«Вот так, с песочком! Вот так, с песочком! Здорово вас прочистило!»

Ваня выскочил и кричит:

— Дед, смотри, что получилось, «тигру» капут!

Дед вылез — глазам своим не верит: у танка пушка с завитушками… Отчего это у неё так ствол разодрало?

И тут в деревню, как буря, ворвался советский танк. У брошенного «тигра» остановился.

Выходят наши танкисты и оглядываются.

— Ага, — говорит один, — вот он, зверюга, готов, испёкся… Прямо в пушку ему попали.

— Странно… — говорит другой. — Вот туда мы стреляли, а вот сюда попали!

— Может, вы и не попали, — вмешался Ваня.

— Как так — не попали? А кто же ему пушку разворотил?

— А это он сам подбился-разбился.

— Ну да, сами танки не разбиваются: это не игрушки.

— А если в пушку песку насыпать?

— Ну, от песка любую пушку разорвёт.

— Вот её и разорвало.

— Откуда же песок-то взялся?

— А это я немного насыпал, — признался Ваня.

— Он, он, — подтвердил дед, — озорник! Он и мне однажды в ружьё песку насыпал.

Расхохотались наши танкисты, подхватили Ванюшу и давай качать.

Мальчишке раз десять пришлось рассказывать всё сначала и подъехавшим артиллеристам, и подоспевшим пехотинцам, и жителям деревни, прибежавшим из лесу приветствовать своих освободителей.

Он так увлёкся, что и не заметил, как вернулась из лесу его мать. Она ему всегда строго-настрого наказывала, чтобы он без спросу в погреб не лазил, молоком не распоряжался и сметану не трогал. А Ваня тут рассказывал, как обманул немцев на сметане.

— Ах ты разбойник! — воскликнула мать, услышав такие подробности. — Ты чего в хозяйстве набедокурил? Сметану немцам стравил. Горшок разбил!

Хорошо, что за него танкисты заступились.

— Ладно, — говорят, — мамаша, не волнуйтесь. Сметану снова наживёте. Смотрите, какой он танк у немцев подбил! Тяжёлый, пушечный, системы «тигр».

Мать смягчилась, погладила по голове сына и ласково сказала:

— Да чего уж там, озорник известный…

Прошло с тех пор много времени. Война окончилась нашей победой. В деревню вернулись жители. Веретейка заново отстроилась и зажила мирной жизнью. И только немецкий «тигр» с разорванной пушкой всё ещё стоит у околицы, напоминая о вражеском нашествии.

И когда прохожие или проезжие спрашивают: «Кто же подбил этот немецкий танк?» — все деревенские ребятишки отвечают: «Иван Тигров из нашей деревни».

Оказывается, с тех пор так прозвали Ваню Куркина — Тигров, победитель «тигров».

Так появилась в деревне новая фамилия.