О смелых и умелых. Рассказы военного корреспондента

Весёлый плотник

Весёлый появился в колхозе плотник — дом за домом отстраивает и всё песни поёт. Когда бревна тешет, топором плясовой мотив выстукивает. Волосы у него с сединой, а глаза молодые. И седоватая борода задорно кудрявится. Всё время вцепляются в неё стружки.

Зелёная солдатская рубаха на нём выгорела от солнца. На спине соль от пота белым инеем проступила. А на груди блестят ордена и медали.

Видно, немало потрудился старый солдат в боях и походах.

— Дядя Пронин, а ты в фашистов много стрелял? — спросят его колхозные ребятишки.

— Нет, стрелять мало приходилось.

— А как же ты воевал?

— А я больше топором.

— Топором? Прямо по головам их, фашистов, да?

Посмотрит плотник в заблестевшие глаза мальчишек и улыбнётся в бороду:

— Да не головы — мосты я рубил. Война — хозяйство большое. Там не только стреляют, там всякой работы много. Кто к чему приставлен. Я сапёром был, мосты строил. Без мостов-то воевать нельзя. Без них ни туда ни сюда. Вот поначалу, когда немец нас попятил, рубили мы все мосты отступательные, бросовые. Так только, чтобы по нему войско перешло, а потом его сжечь либо сломать… А когда мы его погнали, тут уж пошли строить мосты наступательные, крепкие. И сейчас везде стоят. И на каких только речках наших мостов нет! Вот, например… — Плотник достанет засаленную, затрёпанную книжку, заменяющую ему бумажник, и начнёт перелистывать: — Бзура-река. Это в Польше. Мы через неё двухпутный мост построили. Или вот: Золотая Липа, с красивым названием река. Или вот: Банска-Бистрица. Это в Чехословакии. Или вот: Горынь-река — шумит, извивается, как Змей Горыныч. И каких только рек на свете нет! Много их нам до Берлина попалось. Построил наш батальон несколько сот мостов.

И вот через какие только реки ни строили — всё война идёт, а как дошли до одной речки, так себе, и неказистая речка-невеличка, а как через неё мост построили, так и война кончилась.

— А-а, это Шпрее! В Берлине? — догадываются ребятишки.

— Верно, в самом логове зверя. Как до неё дошли, так и Гитлеру капут… За что у меня орден Славы, спрашиваете? А это за то, что семь языков в плен взял.

— А разве сапёры пленных берут? — усомнятся ребятишки.

— А что ж, разве сапёрам запрещено? Коль сумеешь, так и бери. На войне всяко бывает. Со мной на реке Одер такой случай был. Есть такая река на границе Польши с Германией — большая, глубокая, широкая. Дошли мы до неё и остановились. Пора бы войну кончать! Всем охота поскорее наступление на самую Германию сделать, а тут какая-то заминка. Не дают нам, сапёрам, ни лесу, ни тёсу, ни брёвен — значит, наступление не готовится. Без мостов-то наступать нельзя.

Вышел я на берег реки. Все кусты, овраги осмотрел — никакого подвоза не заметил. «Что такое? — думаю. — Воюем всегда по плану, всё у нас продумано, всё начальство заранее предвидит. Неужели эта река непредвиденная? Не может этого быть!»

В таком рассуждении вышел я к обрывчику над водой. Смотрю: наши разведчики в маскировочных халатах притаились под берегом и на ту сторону заглядываются. Слышу: рассуждают, что трудно достать языка. До того немец напуганным стал, никак не подступишься. Окопался окопами, спутался проволоками, залез в бетонные блиндажи, носу не показывает. Всю ночь осветительные ракеты пускает.

Иной раз доберутся ребята, схватят какого-нибудь фрица, а пока его через реку тащат, либо он у них захлебнётся, либо его шальная пуля подшибет. Однажды приволокли двоих, мокрых, но живых. Дрожат от страха, а сказать ничего не могут. Глухонемыми оказались. Надо же быть такому невезению!

Решил я разведчикам помочь. Солдаты они молодые, не все приёмы знают. А я старый. Я ещё в первую мировую войну за храбрость Георгиевский крест заслужил.

Вот и сообщил я им один секрет. Командир их, гвардии лейтенант, даже засмеялся.

«Ну, говорит, старый хитрец, если дело выйдет, получишь от самого генерала и орден, и отпуск на побывку домой!»

«Отчего же, говорю, не выйдет, способ надёжный. Орден и старому не хуже, чем молодому, подойдёт, а насчёт отпуска тоже не возражаю: по внучатам соскучился».

Договорились мы и начали действовать. Всё это, конечно, в тайне.

И вот к вечеру слышат немцы, что на нашем берегу топоры стучат, значит, мосты строят. А если мосты строят, значит, наступление готовят. А если наши наступление готовят, значит, фрицам несдобровать. Это они знают.

И вот наутро завозились на том берегу. И в стереотрубу на нас смотрят, и с самолётов фотографов на нас напускают, и по ночам прожекторными лучами кусты обшаривают. И ничего, никакой техникой нашу хитрость определить не могут.

Не найдут, где русские мост строят, да и всё.

А мы его и не строим. Зачем же, никто нам этого не приказывал.

А топорами почему и не постучать? Стучим. Возьми небольшой обрубок, выдолби его — такой деревянный барабан получится, что любо-дорого.

Как начнёшь обушком стучать на заре, да по воде эхо подхватит, как будто сто плотников работают…

И, дав ребятам посмеяться, Пронин тут пройдётся обушком по бревну, скороговоркой.

— Сижу я вот так, под берегом притаился, стучу. Ночь стучу, вторую стучу — ничего не получается, не идут фашисты на приманку. «Неужели, думаю, у них так плохо разведка поставлена?»

И вот на третью ночь пал на реку туман. Луна светит, а видимость плохая. Свет в тумане получается ненормальный, рассеянный. Призрачный такой. И время — самый полночный час. И вдруг вода под берегом захлюпала, тростник всколыхнулся, грязь зачавкала. Смотрю и вижу — лезет на меня из реки какое-то громадное чудовище. Водяной не водяной. Домовой не домовой… Толстый, рыхлый, головища круглая, с пивной котёл. Глазищи стеклянные, как автомобильные фары. И весь такой противный, студенистый, колышется, как резиновый.

«Вот как, — думаю, — фашистская нечистая сила оборудована, по последнему слову техники!»

Смотрю: а их лезет на берег ещё несколько! Один страшнее другого. Тина на них чёрная, донная. Водорослями опутаны, как утопленники. Невозможно смотреть.

«Стучи, стучи, — велят мне разведчики, — а то спугнёшь!»

Взялся я за топор, а у самого зубы стучат: ведь это они ко мне крадутся. Один водяной уже совсем близко подполз. Вдруг как разломится пополам! Голова — в сторону, шкура — в другую. Воздух из неё вышел — и сразу опала. И вылезает из оболочки самый настоящий фашист. За ним другой, третий…

Враз набросились на них наши разведчики: «Хенде хох!» Скрутили, связали и в штаб доставили.

Семь штук оказалось. Да какие хитрые! Шли к нам по дну реки в водолазных костюмах. Натянули на себя непроницаемую резину, надели на головы скафандры. У каждого на подмётках пол пуда свинца, чтобы вода наверх не поднимала. И отправились на разведку. Вот какие были водяные!

Через неделю вызывают меня к генералу — награждать.

Орден Славы вешают мне тут же на грудь, а насчёт отпуска я сказал:

«Никак нет, разрешите не поехать».

«Почему?»

«Опасаюсь, пока я съезжу, без меня Берлин возьмут!»

Генерал засмеялся:

«А чего же тут опасаться?»

«Ну как же, — говорю, — что мне тогда внучата скажут? Всю войну воевал, а в Берлине не бывал… Разрешите задержаться. Теперь недолго!»

«А вы откуда, ефрейтор, знаете, что недолго?»

Тут я запнулся: военная тайна… В штаб-то я ближним путём шёл и заметил: по оврагам, по кустам — везде наставлены лодки, катера, самоходные паромы, амфибии разных систем. Великое множество. И всё замаскировано.

Тут я и догадался, что и река Одер у нас в планах предусмотрена. Только решил наш главный командующий плотников этой рекой не затруднять, а форсировать её внезапно, на плавучих средствах. Вот почему не давали нам ни тёсу, ни лесу.

Не успеют немцы оглянуться, как будем мы у них на плечах. И не слезем до самого Берлина…

Ну, про эту военную тайну я молчу и отвечаю так себе, просто:

«В природе, мол, чувствуется».

Тут генерал взглянул на меня строго и сказал:

«Приказа своего отменять не стану. Поедете в отпуск после постройки моста через реку Шпрее».

«Рад стараться!» — говорю.

Так оно и вышло. Построил я мост через Шпрее. Хороший, надёжный, и сейчас стоит. А не сообрази я вовремя, уехал бы в отпуск, ну и не было бы у меня медали «За взятие Берлина». А теперь — вот она!

Пронин позвенит медалями и добавит:

— На войне, ребятки, не только стрелять — побольше соображать нужно!..

И снова за топор. Так дом за домом отстраивает. И всё с шуткой, всё с песней.

Весёлый плотник появился после войны в колхозе!