О святых и тенях

Глава 16

Было три часа утра, Коди сидел на крыше здания напротив Ватикана Он знал миллион мест более привлекательных, чем эта римская крыша, однако его переполняли гнев и любопытство.

Смерть Карла была последней в череде убийств, теперь об этом говорили все, и все знали, кто стоит за убийствами. Однако обсуждались не планы мести, а необходимость защищаться. Все были напуганы. Все, кроме самых старых, а ведь охотились именно за ними.

Во всяком случае, такие настроения царили до смерти Карла. Карл, конечно, был старым. Коди не мог сказать, сколько Карлу лет, но в любом случае немногим больше тысячи. Остальные погибшие Непокорные были старше, более молодые жертвы охотников из Ватикана, как правило, принадлежали к кланам древних и оказывались случайными свидетелями. Почему же убили Карла?

Книга.

Коди не смог бы объяснить, откуда он это знал. Вот уже пару лет Карл говорил о книге, которую Ватикан спрятал еще в те времена, когда Иисус был в пеленках. Прошел слух, что Карлу удалось ее похитить.

Неудивительно, что его убили.

Но что было в той книге? А самое главное: где она сейчас? Выходит, они преследовали Карла именно из-за нее… действительно, зачем он им понадобился? Несомненно, он раздражал их также, как раздражал своих собратьев, совершенно не заботясь о соблюдении тайны и выставляя напоказ свои многочисленные любовные приключения с самыми знаменитыми женщинами мира, разрешая фотографировать себя с ними. И все же в свете последних событий возникало множество вопросов.

Однако с этим он разберется позже.

Коди прятался в темноте, словно горгулья, наблюдая за ночной жизнью в доме своего величайшего врага. Наверное, он спятил! Почему-то Коди совсем не боялся. Быть может, это безумие вонзило когти в его разум, но ему не было страшно. Проклятье, большинство священников и монашек не поймут, что перед ними вампир, если он укусит их за нос. Даже если он сядет верхом на Папу, тот не сообразит, что его оседлал Непокорный.

Но другие.

Их ему следует остерегаться. Именно они торопливо сновали сейчас по коридорам, лестницам и садовым дорожкам. В окнах до сих пор горел свет. Коди понимал, что так бывает далеко не каждую ночь. Подъезжали автомобили, из них выходили священники, монахини и монахи, пустые машины тут же уезжали прочь. Куда, черт возьми, все они направляются? Хороший вопрос. Однако есть вопрос получше. Зачем?

Зачем они, зачем эти духовные лица собираются здесь под утро? Будто готовятся устроить религиозную версию его старого шоу в стиле Дикого Запада. Проклятье, его совсем не удивило бы появление Анни Оукли¹², если бы она не была мертва вот уже несколько десятилетий. Кто бы говорил, конечно.

Однако эта беготня была какой-то странной. Нельзя сказать, чтобы Коди болтался возле Ватикана каждую ночь, но несложно было понять, что там происходило нечто необычное. У него возникало множество вопросов каждую минуту, и в свете последних событий возможные ответы выглядели малопривлекательными. Вопросы множились с каждой минутой, и он решил подобраться поближе, чтобы продолжить расследование, в конце концов, он пришел сюда за этим. Однако его удерживало одно важное соображение.

Никто из его соплеменников не мог войти в храм.

Что же делать? Не сидеть же на крыше до восхода солнца, надеясь, что кто-нибудь объяснит ему все. Нет. План очевиден. Как только он увидит какого-нибудь священника, который покажется ему компетентным, нужно будет его схватить, прежде чем тот успеет скрыться за спасительной стеной.

Не успел Коди прийти к такому решению, как к северным воротам Ватикана, неподалеку от его укрытия, медленно подкатил черный лимузин. Лимузин ничем не отличался от всех прочих. Но в три часа утра., нет, в нем должен находиться тот, кто знает ответы на вопросы, мучившие Коди. Он всегда был игроком и сейчас, увидев легкую добычу, решил рискнуть.

Дверь лимузина распахнулась, вышел шофер — крупный мужчина в длинном плаще и красном галстуке, на руках у него были надеты шоферские перчатки. Обойдя машину, он распахнул заднюю дверь лимузина затянутой в перчатку рукой. Коди придвинулся к самому краю крыши, приготовился спускаться, он думал даже напасть на обоих, если водитель решит проводить священника до дверей. Однако это ему не потребовалось. Священник, держа в руках тяжелый кожаный портфель, вышел из машины. Водитель захлопнул дверцу и, не глядя на него, вернулся на свое место.

Коди приготовился к прыжку, намереваясь в воз духе изменить форму, но в самый последний момент заметил еще одного человека: на нем был надет длинный черный плащ («какая-то пыльная тряпка», — подумал Коди), а волосы стянуты в «конский хвост». Пригнувшись, человек стремительно подбежал к лимузину и остановился, дожидаясь, когда машина уедет. Не зная, как поведет себя новый игрок, Коди решил подождать и разобраться. Может, кто-нибудь расскажет об их планах еще до наступления восхода? Лимузин поехал прочь. Конский Хвост, все так же пригибаясь, побежал было за ним, но, когда священник открыл ворота, вошел и захлопнул их за собой, Конский Хвост метнулся обратно к стене и оказался в футе от ворот.

«Ну, что теперь, партнер? — подумал Коди. — Ты прокололся, он вошел, а ты остался снаружи».

Через минуту Коди уже не видел Конского Хвоста, он исчез: превратился в облачко тумана с такой быстротой, которая даже Коди показалась удивительной. Конский Хвост втянулся в ворота.

В ВОРОТА ГРЕБАНОГО ВАТИКАНА!

Коди потрясенно разинул рот. Он вновь и вновь повторял себе, что это невозможно. Однако выбора у него не оставалось. Он должен был проверить все сам. С открытым от удивления ртом он и впрямь стал похож на горгулью. Сидя на крыше здания, выходившего фасадом на площадь Ватикана, Коди пытался найти ответы на множество удивительных вопросов.

— Джанкарло, брат, как я рад вас видеть, — сказал Лиам Малкеррин.

Священник вошел в кабинет своего начальника, кардинала Гарбарино.

Они презирали друг друга, как все мужчины, мечтающие о могуществе, однако сдерживали злобу и улыбались холодными улыбками, тем самым демонстрируя редкую мудрость для людей, наделенных такой огромной властью.

— Лиам, присаживайтесь, пожалуйста. Я давно вас жду, я надеялся услышать более приятные новости.

Малкеррин закончил в Бостоне не все дела, и Джанкарло был недоволен.

— Вам не следует тревожиться, ваше преосвященство.

Улыбка Малкеррина превратилась в кривую усмешку.

— В Бостоне все под контролем, я вернусь туда сразу после Священнодействия. Я привез с собой то, ради чего отправлялся за океан.

Малкеррин указал на кожаную сумку, стоявшую на полу возле кресла.

— А как протекает процесс комплектования Исторического совета Ватикана? — спросил Малкеррин.

Это был первый вопрос по существу.

Их взаимная ненависть может подождать, пока не будет завершен процесс очищения, сейчас они нуждались друг в друге.

— Исторический совет Ватикана, друг мой, живет и работает, он насчитывает уже сотню членов и увеличивается с каждым днем Почти все духовные лица, к которым мы обратились, с радостью приняли наш план, остальные же присоединятся, как только поймут, что у них нет выбора.

Никто из них не заметил, как под дверь кабинета Гарбарино просочилось прозрачное облачко тумана.

— Замечательно, — сказал Малкеррин.

У него загорелись глаза.

— А как мои ученики?

— Все, что можно было изучить без книги, которую вы привезли, они изучили. Они, несомненно, усвоили то, чему вы их успели научить перед тем, как ваши занятия так грубо прервал старый глупец Жискар, однако без книги завершить обучение невозможно.

— Ну, я вернулся вместе с книгой. Дайте мне неделю на подготовку.

— К сожалению, вы потеряли счет времени. У нас нет недели. Лучше всего начать послезавтра. Мы не можем ждать дольше трех дней: придет пора Священнодействия.

— Будет исполнено, — сказал Малкеррин.

Глаза у него загорелись при мысли о славе, об Очищении, и он невольно сглотнул, сдерживая крик маниакальной радости. Бросив взгляд на Гарбарино, Малкеррин понял, что еще немного и сам кардинал захихикает, как безумец, при мысли о неизбежном триумфе. Они были сейчас так близки к осуществлению планов церкви, две тысячи лет церковь стремилась к этому, а они вдвоем достигнут цели.

Гарбарино повернулся к шкафчику, вытащил бутылку красного вина и два бокала, а Малкеррин постарался взять себя в руки. Это далось ему нелегко. Гарбарино налил каждому по половине бокала, и, держа в руке свой бокал, поднял руку, собираясь произнести тост.

У правой ноги Малкеррина щупальце султана превратилось в руку, ее пальцы сжались на ручке его портфеля.

— За Венецию, — произнес тост Гарбарино.

Малкеррин торопливо кивнул, чувствуя, что его вновь переполняет безумный восторг.

В этот момент перед столом возник человек, в руках он держал портфель Малкеррина. Оба бокала со звоном упали на стол, красное вино залило бумаги. Увидев нежданного гостя, Гарбарино в ужасе отпрянул, а Малкеррин быстро вскочил на ноги, опрокинув стул.

— Октавиан! — взревел он.

В этом слове слились и боль, и ненависть, и удивление, и презрение к самому себе. Следующее слово он произнес трясущимися губами:

— Как?

— Кретины, — сказал Питер.

Двое священников, считавших, что они готовы к любой неожиданности, были так ошеломлены появлением в их святилище Непокорного, что ни один из них не сумел хоть что-нибудь сделать, когда Питер мгновенно превратился из человека в огромную летучую мышь и полетел в сторону окна.

Крепко сжимая когтями ручку портфеля, Октавиан мощным ударом разбил стекло и вырвался в ночь. Осколки с грохотом посыпались вниз. Никогда прежде он не летал так быстро с таким тяжелым грузом.

Октавиан очень злился, но впервые за долгое время он сейчас испытывал страх. Не за себя.

За свой народ.

Питеру незачем было торопиться, он уже опоздал. Поезд отъехал от станции на пять миль на восток, когда Октавиан наконец догнал его.

«Меган, должно быть, ужасно встревожена», — подумал он. Они вылетели в Рим уже после того, как позаботились о Жискаре и его племяннике, теперь они получили надлежащий уход, но ждать похорон Теда у Меган и Питера не было времени. Питера это сильно огорчило, однако они с Меган должны были торопиться, Они не могли медлить и часа, не говоря уже о целом дне. Питер только что убедился, что они поступили правильно.

Он до сих пор не мог понять, почему он позволил Меган отправиться вместе с ним. Конечно, он понимал, в чем истинная причина этого, но все же был обескуражен. Он чувствовал себя как учитель, безумно влюбившийся в свою ученицу, то есть удовольствие перемешалось с чувством вины: старый скучный профессор изменил своим привычкам, чтобы провести несколько минут наедине с девушкой. Питер чувствовал себя именно так. Он не знал, влюблен ли он в Меган. После столетий, проведенных с разными женщинами, было странно так увлечься после нескольких дней знакомства.

«Нет, это — не любовь», — сказал себе Питер.

И все же он сильно увлекся.

Он не слишком мягко приземлился на крышу поезда, на него навалилась усталость — он уже несколько раз менял форму и долго летел, держа в когтях тяжелую ношу. Он медленно, будто лениво вернулся в человеческую форму и прежде всего попытался найти удобный спуск.

«Проклятье! Если бы Уайл Е. Койот научил его всему, что необходимо!»

Нужно было понять, на каком по счету вагоне он приземлился.

Оказалось, это третий вагон от локомотива: что ж, может быть, он не так сильно устал. Свесившись с края крыши, он посмотрел вниз, сосчитал окна. Вот оно, третье от конца. Теперь нужно вспомнить, с какой стороны находится Меган. Ни к чему беспокоить незнакомых людей, постучав в окно купе в три часа ночи, к тому же поезд мчится со скоростью сто миль в час… Третий вагон от головы поезда, третье окно слева от конца вагона — так они договорились.

Но что считать левой стороной поезда? По ходу или наоборот? Пожалуй, разумно предположить, что по ходу.

С логикой оказалось все в порядке. Крепко вцепившись за выступ крыши, Питер постучал в окно, и за стеклом появилось лицо Меган, она радостно ему улыбнулась. Вероятно, сейчас у Питера не хватило бы сил трансформироваться еще раз, но, к счастью, окна в европейских поездах открывались почти на два фута.

Он забрался в купе.

— Ну, наконец-то, — произнесла Меган.

Октавиан видел, как сильно она волновалась.

Впрочем, у нее были на то все основания: оба видели, как силен Малкеррин, и оба они не могли сказать, сколько в Риме развелось таких колдунов.

— Все прошло без проблем, — сказал он, приподняв бровь. — Нет, я не преувеличиваю. Их потрясло, что я сумел проникнуть в их проклятый Ватикан. Они даже слова вымолвить не могли, не то что попытаться остановить меня.

— Благодарение Богу, — сказала Меган, уже не пытаясь скрыть тревогу.

И в который раз Питер подумал, что они очень хорошо понимают друг друга.

— Но теперь все, ты ведь понимаешь? — добавила она.

— О чем ты? — удивился он.

— Все, Питер. У нас больше не будет шанса застать их врасплох.

Она вновь нахмурилась.

— Ну, это мы еще посмотрим, — попытался утешить ее Питер.

Меган сурово посмотрела на него, но не выдержала и захихикала Неожиданный, чудесный звук, словно стук ее сердца, который Питер почувствовал, когда она обняла его.

— Ты наглый тип. Неужели за пять веков ты так ничему и не научился!

Она вздохнула, делая вид, что возмущена, но только прижалась к нему еще сильнее.

Питер пожалел, что на самом деле не был уверен в исходе дела. Честно признаться, он даже не мог представить себе, чем все это может кончиться. Многое будет зависеть от…

— Значит, ты сумел добыть эту штуку? — сказала Меган, высвобождаясь из его объятий, чтобы взглянуть на кожаный портфель. — Кардинал как-то невнятно говорил о ее содержании, однако одна мысль о существовании такого артефакта меня пугает. И еще… может так получиться, все, во что я верила, оказалось лживым… я в ужасе от этого.

— Ты преувеличиваешь. Речь идет только о церкви, — возразил Питер, снимая куртку.

— О той церкви, в уважительном отношении к которой меня вырастили, — вздохнула Меган.

— Пожалуй, тебе стоит взглянуть на эту штуку, — заметил Питер.

Он взял портфель и уже протянул руку, чтобы включить свет, но Меган жестом остановила его. Она взяла у него из рук портфель и поставила его на верхнюю полку, указала Питеру место рядом с собой.

— Мы займемся этим завтра утром, обещаю, — сказала она.

— Меган… — начал было Питер.

В конце концов, он так устал.

— Я не знаю, как…

— Ты голоден?

— Нет.

— Тогда заткнись и поцелуй меня, болван.

От такого предложения он не сумел отказаться. Как только их губы соприкоснулись, его усталость отступила, Нет, она не исчезла, лишь ушла в тень, чтобы понаблюдать за дальнейшим развитием событий. Первый поцелуй был нежным, у Октавиана вдруг возникло ощущение, что энергия покидает его тело, но вскоре он почувствовал себя великолепно.

Потом его язык прикоснулся к ее языку, и Меган ощутила остроту зубов Питера. По ее телу прошла едва заметная дрожь, и она плотно сдвинула колени. Меган была одета лишь в ночную рубашку и трусики, сверху она накинула халатик. Халат слегка распахнулся, открыв повязку на руке, скрывавшую следы зубов Дженет. Питер нежно провел ладонью по груди Меган, а она принялась быстро расстегивать его рубашку.

В этот момент в купе постучали. Не в дверь.

Питером и Меган овладел ужас, смешанный с яростным гневом, а ведь еще мгновение назад им казалось, что они навсегда забыли эти чувства. Оба вскочили и выглянули в окно, Меган окала маленькие кулачки, готовясь к схватке, Питер загородил ее собой.

Ни Питер, ни Меган никогда прежде не видели человека за окном, но он показался им знакомым.

Они все смотрели на незваного гостя, а тот смущенно улыбнулся и медленно, настойчиво постучал еще раз. В конце концов он махнул рукой и приподнял брови, словно хотел сказать: «Ну, чего вы ждете?»

Питер осторожно подошел к окну.

— Я собираюсь впустить его, — сказал он.

— А у нас есть варианты? — проворчала Меган. — Не думаю, что колдуны стучат перед тем, как войти.

Незваный гость легко проник в открытое окно: Питер и Меган отошли назад, встав так, что портфель оказался у них за спиной. На лице у гостя появилась такая улыбка, будто он только что узнал Питера.

— Никифор Драгазес! — воскликнул гость. — Рад с вами познакомиться.