О святых и тенях

Глава 5

Дэн Бенедикт очень старался расслабиться. Он сидел в любимом кресле, откинувшись на спинку, вытянув ноги и заложив руки за голову. На нем был накинут старый потрепанный халат, туго перевязанный не подходившим к нему поясом.

Расслабиться не получалось.

Он вздохнул и принялся устраиваться поудобнее, стараясь не двигать руками и не ослабить узел на халате. По телевизору показывали раскрашенный старый черно-белый фильм Дэн убрал все цвета, решив, что смотреть Боуги⁴ в цвете просто неприлично. Это как-то не по-американски.

На полу у его ног, свернувшись калачиком, лежал Макс, его овчарка. Громадный пес положил голову на лапы, однако тоже не мог уснуть, как ни старался. Так они и сидели, глядя в телевизор, не в силах расслабиться, все больше и больше поддаваясь чувству необъяснимого ужаса Макс тихонько зарычал, без всякой на то причины, и Дэн безмолвно поддержал его.

— Ты можешь забрать сокола, — произнес с экрана Толстяк Боуги, — но тогда мы схватим тебя.

Дэн нахмурился — это был его любимый эпизод, однако сегодня фильм не доставлял ему никакого удовольствия. Дэн его обожал., и они с Максом смотрели его уже бессчетное количество раз. Он потянулся к столику, стоявшему рядом с креслом, взял стакан кока-колы, сделал несколько глотков и поставил стакан на место, звякнул лед. Снова принялся устраиваться в кресле. В комнате было тепло, но неожиданно Дэн ощутил ледяное дыхание холода. Посмотри он на Макса, он увидел бы беспокойство, с каким пес возится на своем месте. Впрочем, даже заметив это, Дэн решил бы, что пса заели блохи.

Во время следующей рекламы Дэн сообразил, что, не осознавая того, он сдерживает желание помочиться. Дэн вскочил и бросился в туалет, испытывая невыносимую боль. Он осторожно прошел по коридору, стараясь не беспокоить мочевой пузырь, включил свет и закрыл за собой дверь. Он знал, что нет никакой необходимости запираться, но привычка — дело серьезное. В детстве он отчаянно боялся, что кто-нибудь войдет, когда он сидит на горшке.

Его подсознание решило, что, раз уж он здесь, по-чему бы не сделать что-нибудь посерьезнее, Дэн поудобнее устроился на сиденье из губчатой резины и раскрыл «Бостон глоуб». Мысли у него путались, он читал газету, одновременно размышляя о том, не слишком ли поздно позвонить в квартиру Дженет и спросить Меган, есть ли какие-нибудь новости. Он принялся изучать раздел деловых новостей и вскоре забыл и про удобное кресло, и про Макса и «Мальтийского сокола»⁵.

И тут он услышал звон «Микелоба»⁶, донесшийся из гостиной, этот звук вернул его к реальности. Он бросил газету, привел все в порядок и, натягивая штаны, вернулся к своему креслу. Рекламная пауза закончилась, но оказалось, что он пропустил уже минут пятнадцать фильма с Богартом. Собака не сдвинулась с места: похоже, псу удалось заснуть.

«Ну, — подумал Дэн, — хотя бы один из нас может расслабиться».

Дэн только устроился в кресле, как снова началась реклама, и он разозлился. Похоже, к концу, когда тебе особенно интересно, рекламы становится больше. Ему было удобно, совсем не хотелось вставать, но желудок напомнил, что пришла пора перекусить, и он выбрался-таки из своего гнездышка. Взяв на кухне из шкафчика пакет печенья, он вернулся в гостиную.

Он открыл пакет с шоколадным печеньем, тотчас проснулся Макс, разбуженный шуршанием пакета. Дэн жевал печенье. Казалось, реклама никогда не закончится. Наконец снова начался фильм, Дэн потянулся за кока-колой — запить сладкое.

Разумеется, Макс тоже хотел печенья.

Дэн поднес к губам стакан, а Макс поставил передние лапы ему на колени и схватил несколько печений.

— Черт! — выругался Дэн.

Он пролил кока-колу себе на грудь и на колени, намочив остатки печенья, не облизанного его лохматым приятелем.

Всю дорогу до ванны Дэн ругался. Там он снял халат, прополоскал его в раковине и бросил в корзину с грязным бельем. Конечно, это было не первое пятно на старом халате и вряд ли последнее, но он все равно разозлился.

— Проклятье.

Вечер быстро превращался в кошмар, словно ставший продолжением тяжелого рабочего дня. Дэн понимал, что собака ни в чем не виновата, но ему отчаянно хотелось как следует врезать псу под зад.

Он пропустил большую часть фильма, и ни о каком удовольствии от него уже не могло быть и речи, однако Дэн дал себе клятву досмотреть фильм до конца, чего бы ему это ни стоило. Он сказал себе, что больше ему ничто не помешает. Что еще может случиться?

Дэн решил, что больше он не сдвинется с места. Даже если Санта-Клаус, черт бы его побрал, вывалится в гостиную из трубы, даже если дом загорится, Дэн не встанет с кресла, пока не прочитает слово «конец». Впрочем, это будет не слишком трудно — до последней реплики оставалось минут пять или десять. Он поспешил по коридору в сторону гостиной, где на мерцавшем экране что-то говорил Богарт.

В этот момент погасло электричество.

Дэн понял, что значит впасть в ярость. ПРОКЛЯТЬЕПРОКЛЯТЬЕПРОКЛЯТЬЕ! Проклятье!

Пару минут Дэну страшно хотелось что-нибудь сломать или разбить.

«Короткое замыкание, черт его подери», — сказал он себе.

Он пошел было в кухню, чтобы взять фонарик, но, сделав пару шагов, налетел на Макса. Пес подскочил и отошел в сторону, чтобы снова не попасть ему под ноги.

Дэн успел только дойти до кухни, когда Макс принялся лаять.

Сначала он зарычал, глухо и сердито, потом рычание превратилось в громкий лай, словно собака видела какие-то тени. Дэна это и пугало, и раздражало одновременно. Как правило, Макс спокойно реагировал на такие мелочи. Присмотревшись, Дэн с трудом различил в лунном свете, заливавшем комнату, очертания пса. Макс стоял в центре комнаты, поворачивал голову то в одну, то в другую сторону и лаял… непонятно на что.

Дэн быстро вернулся в темную кухню. Ему хотелось как можно быстрее починить неисправность, и он принялся шарить в кухонных ящиках и шкафах в поисках фонарика. Глаза у него начали привыкать к темноте, но в подвале ему не удалось бы найти щиток, без фонарика.

Дэн уже подошел к двери в подвал, когда лай сменился воем. Напряженный, пугающий вой наполнил весь дом, и раздражение Дэна переросло в страх.

Вдруг Макс перестал выть и тихонечко заскулил. Дэн в ужасе замер на месте. Медленно, словно против собственной воли, Дэн повернулся и зашагал назад в гостиную.

Каким-то непостижимым образом исчез даже лунный свет.

Дэн пытался разглядеть что-нибудь в темноте, но глаза никак не могли приспособиться. Он направил луч фонарика в комнату, но в кромешном, неестественном мраке фонарик высветил только крошечный круг.

И тут он услышал ужасные, чавкающие, влажные звуки. Он направил фонарик в сторону этих звуков. Свет упал на черную спину грабителя, и сердце у Дэна отчаянно забилось в груди, он судорожно втянул в себя воздух. Он испугался прежде, чем успел разозлиться на непрошеного гостя, и, хотя он любил своего пса, в это мгновение он совсем забыл о нем.

Слова застряли у него в горле, словно вода в запутавшемся шланге, но в конце концов, совсем не подумав о собственной безопасности, он выпалил:

— Что, черт подери, вы делаете в моем доме!

Грабитель, очевидно знавший о его присутствии, даже не вздрогнул, услышав его голос. Он медленно повернулся, и в тусклом свете фонарика Дэн увидел у него за спиной то, о чем совершенно забыл.

Макса.

— Я могу рассказать вам вашу судьбу, я умею читать будущее, — ответил незнакомец.

Пес лежал на спине с распоротым животом, а на полу были разложены его внутренности. Грабитель погрузил пальцы в тело собаки, и на его лице виден был какой-то исследовательский интерес, словно он производил медицинский эксперимент. Дэн осветил фонариком его лицо, и отвратительная улыбка о многом рассказала ему. Только сейчас он осознал, что на грабителе надета сутана с белым воротничком.

— Господи, Макс.

Дэна душили слезы и страх, чувство, совершенно для него новое.

— Да ладно вам, мистер Бенедикт, — сказал священник, вытирая руки о ковер и поворачиваясь к Дэну. — Внутренности животных часто используют для предсказания судьбы.

И Дэн не выдержал.

Он бросился на священника, размахивая фонариком, точно оружием, изо всех сил стараясь треснуть по голове непрошеного гостя… но гость исчез, а Дэн, вытянув вперед руки, упал лицом вниз на теплую, влажную массу, повторяя самому себе, что это совсем не то, что он думает.

Слезы текли по лицу Дэна Он сел, и его вырвало печеньем и холодным кентуккийским цыпленком, которого он ел на ужин, на ковер рядом с телом несчастного Макса Прошло несколько мгновений, он смог наконец отдышаться, но слезы по-прежнему катились по щекам. Сердце дико колотилось в груди, оглушая его, во рту остался вкус рвоты, он чувствовал запах Макса О бедный Макс! Дэн всегда был уверен, что готов к вторжению воров, к нападению на улице, к любой угрозе, он не представлял, что может столкнуться с таким безумием, с такой жестокостью.

— Где вы, черт вас подери? — прорычал он и принялся водить из стороны в сторону фонариком.

— О, я все еще здесь, Даниэль, — услышал он голос, слегка приглушенный, но звучавший совсем рядом. — Не волнуйся, я ни за какие сокровища не пропущу этого зрелища.

— Какого зрелища, ублюдок? Я убью тебя, будь ты проклят, вонючий безумец.

— Не думаю.

Луч фонарика стал укорачиваться, делался все слабее и вскоре освещал лишь небольшой участок перед Дэном. Правда, свет его не стал менее ярким, Дэну даже показалось, что он усилился, просто не мог разорвать окружавший его мрак.

Дэн заморгал, удушающая, неестественная темнота рассеялась, и в комнату снова пролился лунный свет. Однако страшный мрак не исчез. В углу, прислонившись к стене, замер безумец в черном одеянии священника, а тени, наполнявшие комнату, начали принимать какие-то очертания. Дэн забыл о незваном госте.

Тени двигались по комнате, и из темноты на него уставились студенистые, безжизненные глаза Широко раскрытые беззубые рты растянулись в мерзких ухмылках. С дюжину пугающих существ, менявших очертания, кружили вокруг него по комнате. Одна из теней была огромной, голова ее касалась потолка, внутри переливался мрак, черные щупальца соединяли их между собой, словно ток, бегущий по проводам.

Они парили в комнате одно короткое мгновение, безмолвные, пугающие… и вдруг растаяли.

Мрак окутал Дэна плотным кольцом, разорвать которое он не осмеливался. Черные тени наступали, стягивались вокруг него, и сквозь пелену надвигающегося на него безумия Дэн вдруг подумал, что нужно закричать. Он открыл рот, и в это мгновение в его тело ворвалась темнота.

Задыхаясь, он упал на пол, попытался закрыть рот, но понял, что это невозможно: мрак все равно вливался в него, выходил тонкими струйками из ноздрей. Его несчастный мозг балансировал на грани безумия, пытаясь осознать, как эти существа могут уместиться внутри его. Дэну не хватало воздуха, он почти терял сознание.

Внезапно все прекратилось.

Он снова мог дышать, вдыхая воздух большими, быстрыми глотками. Он сел, отвернувшись к изуродованному телу собаки, залитому призрачным лунным светом. Несколько мгновений он не шевелился, пытаясь отдышаться, потом, покачиваясь, встал. Но он тут же почувствовал тошноту, во рту появился отвратительный привкус, мышцы живота сжались.

Вот тут и наступило самое страшное. Боль пронзила его, он чувствовал ее внутри себя, ощущал, как она растет, разливается по его телу. Что-то как будто давило изнутри, голова разрывалась, и Дэн закрыл глаза, пытаясь защититься от мучительной боли.

Он коротко вскрикнул и тут же замолчал: такой боли он не испытывал никогда Он не мог даже представить себе, что такая боль существует, не мог даже кричать. Мрак все расширял свои владения, и внутри у него все сжалось.

Кровь и тени потекли из его ушей и ноздрей, из анального отверстия и головки члена. Плоть начала раздуваться и пузыриться, затрещали кости, и Дэн завопил, умоляя богов прекратить его мучения.

Где-то вдалеке он слышал смех Лиама Малкеррина. Священник подошел к нему, но Дэн едва различал его очертания.

— Бог вряд ли тебя слышит, Даниэль, — сказал он, — его слуга может стать твоим спасением.

Он поднял руку, и в лунном свете сверкнула серебряная булавка. Он прикоснулся ею к напряженному, раздутому животу юриста.

Внутри у Дэна разорвался мрак.

Тело Даниэля Бенедикта упало на пол, его глаза взорвались, и из пустых глазниц поднялись потоки черного дыма Тени вновь обрели прежнюю форму, останки Бенедикта были разбросаны по всей комнате вперемешку с останками собаки.

Отец Лиам Малкеррин стоял в дверях кухни, с интересом наблюдая за происходящим. В его глазах горел ослепительный огонь. От разлетевшихся в разные стороны кусков плоти он защитился простым заклинанием, а вот правую руку, в которой он держал булавку, ему пришлось вымыть. Призванные на помощь призраки исчезли.

Лиам понимал, убийство надо было обставить как можно проще, чтобы не привлекать внимания, например выстрелить из пистолета или сделать что-нибудь в этом роде. Однако порученная ему миссия давно уже его раздражала, и он испытывал облегчение и огромное удовольствие от бесконечной боли, которую испытывали его жертвы, и красочной жестокости необычного убийства.

Есть люди, которым нравится играть на пианино или писать картины. Лиам Малкеррин-превратил смерть в искусство. Он обладал исключительным талантом, и усомниться в его призвании было нельзя. Предполагать, что он должен пристрелить кого-нибудь из пистолета, — все равно что просить Шопена сыграть на палочках в китайском ресторане.