Обаламус

21

В палате мы остались вчетвером. Вчера вислоусый прапорщик увёз в часть расстроенного Ивана. Сегодня утром попрощался со всеми за руку радостный Василий. С его уходом компания окончательно распалась: Гена почему-то решил, что это Тимур помогал Ивану в афере с его, Гениными, анализами и демонстративно избегал, как он говорил, «чучмека». Правда, в глаза так называть Тимура Лущенко побаивался.

Мне же Гена пытался внушить, что Тимур вообще очень подозрительный тип: дед — антисоветчик и бандит, сам слишком уж хорошо говорит по-русски: правильно и интеллигентно. Как будто мало профессуры из Москвы и Ленинграда в Ташкент сослали за годы Советской власти! К тому же, после недавней истории с попыткой трудоустройства, мне с самим Геной и говорить-то не хотелось, а уж на его мнение было и вовсе наплевать.

А поскольку Лущенко с очередной стопкой газет обосновался у единственного в палате стола, я прихватил пару научных журналов и двинул следом за Тимуром в сторону его спортивного закутка. Рядом с той поляной находилась уютно закрытая со всех сторон кустами черёмухи одинокая скамейка, на которой было очень удобно читать, а в случае необходимости и разговаривать с самим собой. Мне же — как раз требовалось прокрутить в голове свою завиральную антивещественную идею.

Плюхнувшись на скамейку, я начал в уме перечислять положения теории. Итак, допустим, что антивещество образовалось одновременно с веществом в том же месте и в тех же количествах. Тогда, во-первых, оно должно постоянно хотя бы маленькими порциями взаимодействовать с веществом, вызывая непрерывное свечение на границе соприкосновения, там, где регулярно сталкиваются и аннигилируют молекулы. Кроме того, во-вторых, иногда на сопредельную территорию должны залетать объекты покрупнее, вызывая появление протуберанцев с повышенным выбросом энергии. И все это должно постоянно находиться в поле нашего зрения. Я поднял голову и прищурил глаза. Солнце! Точнее его поверхность. Светящийся солнечный диск вполне может быть такой границей соприкосновения.

Но тогда гипотезу легко проверить. Нужно лишь рассчитать размер снаряда, который вызовет заметный всплеск энергии, и точку столкновения его с солнечной поверхностью. Потом повторить эксперимент дважды или трижды, чтобы исключить вероятность случайного совпадения…

— Ага… И дать в руки человечества новое, абсолютное оружие, позволяющее уничтожить себя в кратчайшие сроки практически со стопроцентной вероятностью! — возразил из середины моей черепушки полузабытый голос Обаламуса.

Гм-м-м… Чуть больше месяца назад мы, вроде как, простились навеки. И вот опять! А я-то был уверен, что наш бестелесный Об наматывает парсеки на свой межзвездный спидометр, и уже думать забыл о старушке Земле.

Чего же ему снова от меня понадобилось?

Стоп! В прошлый раз Обаламус говорил, что нельзя сокращать его имя? Такую знатную истерику забабахал! А сейчас — никакой реакции! Странно, очень странно…

— Что случилось, почему вернулся? — мысленно проговорил я вопрос.

— Долгая история… — ответил загадочный дух.

Интересно, он что — не все во мне слышит, а только то, что я ему мысленно проговариваю? А как красиво пел — телепатическое общение, импульс от сознания к сознанию. Что-то ты темнишь, мой инопланетный друг! Или это меня Гена сделал чересчур подозрительным? Ладно, позже разберемся…

— Ну, что же? Излагай. Я опять в больнице, как и в прошлый раз, только карты мне теперь рисовать не надо. Самое время для долгих историй! — говорю ему мысленно.

— На крейсере я связался с представителем нашей расы в Совете Сообщества, и он поставил вопрос о моем возвращении на Землю в качестве Информатора-Координатора с полномочиями посла, но без права расширения контакта. Две недели назад было получено согласие Совета на это назначение.

Ох, и трудно нам с вами, бесплотными сущностями: документов не спросишь, фотографию с паспортом не сличишь. То «черный ящик» с шизофренией перепутаешь, то мания величия вдруг Координатором представляется. Или не мания?

— Слушай, — хихикнул я недоверчиво. — Если ты белый и горячий, то ошибся адресом! На этом, — мой палец выразительно щёлкнул по горлу, — деле у нас Вася специализируется, а он вчера выписался…

— Ты вообще способен разговаривать серьёзно?! — прикрикнул рассерженный пришелец. — Планета под угрозой уничтожения, а у него чувство юмора прорезалось! Ты хоть иногда слушал, о чем я в прошлый раз говорил?

— Это о барьерах твоих? Так не вижу я, что за это время изменилось. Как было, так и осталось! Двух месяцев даже не прошло! Откуда у тебя вдруг взялся этот тон грядущего апокалипсиса?

— Ладно, начну сначала. Излагаю по пунктам, что непонятно, спрашивай. Договорились?

— Заметано. Пункт первый?

— Каждая цивилизация в процессе эволюции встречает три препятствия, назовем их барьерами или порогами. Первый — государственный, второй — корпоративный, третий — индивидуальный. Каждый барьер — преодоление соблазна уничтожить весь свой вид, отказ от формы суицида, совмещённого с уничтожением собственной расы. Встретившись с очередным порогом, разумный вид либо преодолевает его и движется дальше, либо гибнет на этом самом пороге! Так понятно?

— Ага, яснее некуда! Я, к твоему сведению — не идиот… И склерозом, кстати, тоже не страдаю! А потому, хорошо помню, что мы только-только прошли первый барьер. Наши ведущие государства преодолели тягу к коллективному самоубийству. А еще я не забыл твои слова о том, что между барьерами обычно пролегают многие столетия, а то и тысячелетия! Что изменилось?

— Об этом чуть позже! А сейчас я спрашиваю, по первому пункту все понятно?

— Да, по первому — всё!

— Тогда пункт второй: корпоративный барьер считается пройденным, когда соблазн коллективного самоубийства преодолевают негосударственные структуры — общественные или производственные сообщества. Индивидуальный — после того, как могущество отдельной личности возрастает настолько, что у неё появляется возможность самостоятельно, без чьей-либо помощи и поддержки, распорядиться жизнью своей цивилизации. Это ясно?

— Да! Ты всё это уже говорил, я помню. Ну и что? Нафига сейчас повторяться?

— А то, что каждому барьеру должно соответствовать адекватное уровню техники самосознание. К примеру, представь себе Кортеса с ядерным арсеналом США! Сколько просуществует Земля, после того, как он почувствует свои новые возможности в плане разрушения? При этом, заметь, что последствия ядерных ударов, даже ближайшие — радиоактивное заражение местности, например — он осознать просто не в состоянии. Вы смогли успешно пройти первый барьер потому, что психологически подготовились к нему раньше, чем получили техническую возможность прохода. Этот пункт понятен?

— Скорее да, чем нет. Но разве у нас не хватит времени психологически подготовиться ко второму барьеру за длинную череду грядущих десятилетий?

— Как раз об этом в третьем пункте! Твоя теория об антивещественной природе Солнца и других звезд не должна выходить в свет, потому что её публикация сразу же рывком приведёт человечество ко второму барьеру. На Земле не меньше ста корпораций, которые могут выслать серию спутников для её проверки и более двадцати из них имеют технические возможности в ближайшие десять лет запустить проект разгона одного из крупных астероидов. И сварить в кипятке всё живое на Земле, используя для этой цели направленный пучок солнечного света. А ещё через четверть века — любая группа террористов получит возможность уничтожить биосферу планеты. И всеобщая гибель землян станет абсолютно неизбежной.

— Ой… — усмехнулся я. — Только не говори мне, что Солнце на самом деле состоит из антивещества! Я же эту гипотезу только сейчас придумал! Пяти минут ещё не прошло! Почти что в шутку! А оно что? Всё всерьёз так и есть? Обалдеть можно!!!

— Скажи «сдохнуть» вместо «обалдеть», и попадешь в самую тютельку. До «сдохнуть» после публикации этой теории Земле останется лет пятнадцать-двадцать, максимум — шестьдесят…

Бред собачий! Я встряхнул головой, прогоняя наваждение… Или не бред? Гм-м-м… Ладно, примем пока его слова на веру, как временную гипотезу…

— И что ты предлагаешь? — спросил я Обаламуса. — Хочешь, чтобы, спасая от самоубийства планету, я попросил у Тимура нож и сделал себе харакири? Или достаточно будет повеситься?

— Не так радикально! Но, по сути, — ты прав… Следует отказаться от работы в лаборатории.

— Это четвертый пункт?

— Да. Нужно принести эту жертву. Взамен могу помочь тебе в другом виде деятельности. У меня есть кое-какие возможности, ты ведь знаешь? Конечно, они не безграничны. Но довольно велики. Судьбы Земли с их помощью перевернуть не получится, но для успешной карьеры — должно хватить.

— А дальше что? Станешь следить за мной до самой могилы?

— Нет, должность Координатора не предусматривает непрерывного присутствия. Контроль будет эпизодическим.

— А если до той же теории додумается еще кто-нибудь? Не такая уж она сложная! Ты сможешь приставить стукачей ко всем потенциальным первооткрывателям?

Не стыкуется что-то у него. Замолчал. Ага… Думает, значит! Ну-ну… Пусть поворочает моими извилинами, ему полезно. Или он сейчас своими извилинами ворочает, только — в моем мозгу?

— Я поставлю этот вопрос перед Советом Сообщества в ближайшее время, — неохотно признал свою ошибку Обаламус.

Не сверхцивилизация, а детский сад какой-то! Но нет худа без добра! Один камень с моей души инопланетянин этой ошибкой снял. Будь Обаламус душевной болезнью, никаких погрешностей в его действиях самому больному отыскать бы не удалось. Это я ещё в прошлом году из статей в профильных журналах вычитал.

Странное дело, еще недавно никак не мог решиться уйти в теоретическую физику. А когда выяснилось, что нужно от нее отказаться, меня вдруг до дрожи в коленках потянуло теоретизировать…

Но еще труднее было выбрать, чем заняться. Пожалуй, сильнее всего в свое время мне хотелось стать офицером. Но в девятом классе на медкомиссии в военкомате обнаружили повышенное содержание эритроцитов в крови, врачи поставили диагноз «эритремия» и посоветовали забыть о военном училище навсегда. Для армии я оказался в принципе годен, но с большими ограничениями и только рядовым.

Ко времени окончания школы диагноз заменили на «эритроцитоз». Посоветовали регулярно сдавать анализы крови, не допускать резкого обезвоживания организма и рекомендовали лечебные кровопускания. Для поступления на геофак препятствий не возникло.

С тех пор я регулярно сдаю кровь, тем более что в Боткинской донорам прилично платят. Получается четыре в одном: сдача анализов, лечебное кровопускание, приварок к стипендии и дополнительные выходные. Даже как-то жалко расставаться с такой выгодной болезнью, но раз военная карьера мне с ней не светит, делать нечего — придётся выздоравливать.

Разъяснил ситуацию Обаламусу.

— Хорошо, — сказал он. — Попробую! Только мне проще не уменьшать эритроциты, а увеличить сам организм. Сделаем тебя сантиметров на пять выше и килограммов на десять тяжелее, а железы того же размера оставим — вот эритроциты и стабилизируются в пределах нормы. Да, не переживай так! Я же тебе не жир наращу, а кости и мускулатуру! Идет?

— По рукам! — отвечаю. — Действуй!

Возвращаюсь в палату, а там как раз результаты повторных анализов на дизентерию пришли. Оказалось, что зря нас с Геной в стационар закатали. Здоровы мы. Намудрили что-то областные эпидемиологи.

С обоими соседями по палате я расстался тепло. Обменялся координатами и с Семеном Михайловичем, и с Тимуром. Гена при расставании не присутствовал, он сразу же за вещами убежал. Даже попрощаться не зашел. Они про Гену тоже не вспоминали.

Уж не знаю почему, но не смог я честно и прямо отказаться от предложения Семена Михайловича, хоть и чувствовал себя при этом распоследним лгуном и предателем. Понимал, конечно, что не по-людски получается, но словно держало что-то изнутри… А выйдя из палаты, решил: лучше письмо ему потом напишу.