Обет молчания

Глава 23

«Буду восхвалять Тебя, Господь, — пели монахини. — Всем сердцем моим и славить имя Твое вечно…»

Солнечный свет струился сквозь витражное стекло, погружая собор в разноцветье бликов. Перед сестрой Гидеон висел крест с безвинно распятым Христом.

«…По Тебе томится плоть моя в земле пустынной и безводной…»

Сара не решалась поднять глаза на страдающее распятие над алтарем. Вид искалеченного тела, крови на лбу, его пронзенных ладоней и истекающих кровью пыльных ног доставлял ей физическое страдание — она мысленно переносила боль на свои руки. Не выдержав, она отвела взгляд и стала смотреть ка толстые церковные свечи; все здесь, даже пламя свечей, казалось, дышало вечной непреходящей любовью к Господу.

Задернутые занавески и зажженные свечи на именинном торте, который и для Сары, и для Кейт всегда пекли один на двоих. Очаровательные девчушки, читающие по слогам свои имена. Белые мышки и синие анютины глазки из окрашенной сахарной глазури.

Маленькая девочка по имени Сара решила, что раз Кейт увезли от нее, то именинный торт теперь будут печь для нее одной. Но когда настал ее день рождения, оказалось, что торт печь некому. Дом выставили на продажу, гулкое эхо пустых комнат навевало тягостные чувства. Маленький семейный мирок рассыпался в прах, они были навсегда потеряны друг для друга, котенка, и того нашли мертвым на лестнице.

Сестра Гидеон заплакала. Слезы стыда и сожаления, после стольких лет, почти позабытых ею, почти не меняли выражения ее лица. Одна за одной слезы вытекали из широко открытых глаз и катились по щекам. Она, казалось, их не замечала.

Сестра Гидеон оплакивала девочку, которую отняли у нее, и девочку, осиротевшую в одночасье. Оплакивала скоротечность своего детства и слишком раннее взросление, душевную пустоту и темноту одиночества.

«Ибо на час гнев Его, а благоволение на жизнь вечную…»

Вот уже несколько дней она чувствовала себя достаточно здоровой, чтобы самостоятельно одеться и присоединиться к монахиням в часовне.

Для нее было высшей радостью снова ощутить себя одной из них, частью единого целого. Присоединиться к сомну голосов, движений — коленопреклонения, шелеста монашеских одежд.

Ее мир некогда составлял другой человек. Не в буквальном смысле слова, другой человек — вторая половина ее собственного «я». Сестра-близнец, лучшая из них, центр ее вселенной.

На многие годы она выбросила ее из своей памяти. Выбросила из своих мыслей, из своего сердца. Но с каждым днем становилось все тяжелее мириться с потерей: связь между близнецами настолько крепка, что уничтожить ее может только смерть.

Убийство, оставшееся за плотной пеленой равнодушного времени, жестоко перекроило их судьбы. Оно разлучило их, украло любовь, впустило в сердца страх, ревность и подозрительность. Или так было всегда, просто она не замечала?

Теперь что-то изменилось, нерушимая таинственная связь снова и снова давала о себе знать. Она беспрестанно ощущала присутствие Кейт повсюду. Стоило ей подумать о чем-нибудь, как мысли возвращались к сестре.

Это происходило на уровне подсознания. Кейт заняла свое привычное место в ее жизни, так было в детстве, так всегда было в ее снах. Говорят, во сне являются тени прошлого.

«…Вечером водворяется плач, а наутро радость…»

Монахини по очереди вышли из часовни в тишину по-весеннему теплого апрельского вечера. По совету медсестры сестра Гидеон решила подышать воздухом и направилась к птичнику, расположенному за проволочным ограждением. Сестра Жозе была уже там. Она только что подоила коз и вела их на пастбище пощипать свежей травки. Сестра Гидеон, слегка помахав рукой, прошла мимо молодой женщины, склонившейся над металлическим колышком. Забив его в землю, она проверяла прочность привязи. Из всех монахинь монастыря Пречистой Девы в Снегах сестра Жозе, двадцатипятилетняя женщина, всего лишь годом младше Сары, была ей ближе всех по духу. Француженка родом из Бретани была миниатюрной женщиной с кожей болезненно желтого оттенка и темными, как маслины, сияющими глазами. Она была кипучей натурой, живым воплощением энергии и решительности. Непоколебимая вера глубоко проросла в ней своими корнями, не было такой силы, которая могла столкнуть ее с выбранного пути. Сестра Гидеон шутила, что в холодное время года они с успехом могли бы использовать вместо бойлера ее энергию: ее с лихвой хватило бы на то, чтобы обогреть весь монастырь.

Француженка нежно любила животных — коз и небольшое монастырское стадо овечек с пестрыми мордами. Они были единственными, кто слышал ее французскую речь. Разговаривая с ними, она называла их «mes vieux».

Утки, шумя и расталкивая друг друга, наперегонки бросились к сестре Гидеон, соблазнившись брошенной на землю горстью пшеницы — они были голодны, через пять минут придет сестра Жозе и накормит их. Они суетились вокруг, неуклюже переваливаясь, как пьяные матросы, их непрерывное кряканье, напоминающее бульканье воды, действовало успокаивающе. За одной из уток забавно трусил на перепончатых лапках выводок из пяти утят, маленьких, словно из детского мультфильма. Покрытые плотным пушком, смешные, здоровенькие крепыши.

Сестра Гидеон присела на корточки и взяла одного. Проворный живой желтый комочек попискивал, сидя в гнездышке из сплетенных пальцев. Крошечная головка, блестящие, точно кофейные зернышки, глазки, теплое трепетное тельце между ладоней.

Матушка Эммануэль, с мотыгой в руках проходя мимо, издали заметила фигуру сестры Гидеон. Она улыбнулась про себя: не иначе как соскучилась по своим уткам. И тотчас же нахмурилась. Чередование затяжных периодов болезни и кратковременных периодов ложного выздоровления приобретало странную закономерность. Чего доброго, приступ повторится и сестра Гидеон вновь окажется в комнате для больных, так неоднократно случалось. Поэтому, когда та подняла взгляд, аббатиса велела ей возвращаться в монастырь.

Сара повиновалась. Она достигла капустных грядок, когда ее окликнула сестра Жозе. Она говорила по-французски. Это свидетельствовало о том, что она чем-то сильно расстроена.

«Le pauvre petit! Quel dommage… Soeur, Soeur, dépêche-toi!»[9]

Она наклонилась над утиным гнездом, устроенным в небольшом бочонке. Сара поспешила к ней, сестра Жозе протянула к ней руку. Утенок, которого она держала, был мертв, открытые глаза слегка прикрыты оболочкой век, крошечный клюв раскрыт.

— О боже мой. — Глаза Сары наполнились слезами. — Бедный.

Сестра Жозе озадаченно произнесла:

— Странно. — Она посмотрела на оставшихся четырех утят, они преспокойно клевали корм у ее ног. — Остальные целы и невредимы.

Сара провела указательным пальцем по бездыханному тельцу, по разглаженному крапчатому пуху.

— Еще теплый. Наверное, его нечаянно придавила мать.

Было слышно, как колокол созывал к вечери. Сара почувствовала, что задыхается. Колокол все звонил и звонил. Сестра Жозе обернулась к ней, устремив обеспокоенный взгляд своих черных глаз. Сестра Гидеон схватилась рукой за грудь, беспомощно ловя ртом воздух.

«…Вечером водворяется плач…»