Облако

Глава тринадцатая

Лето выдалось напряжённым. Райнхард нашёл жильё попросторнее, довольно-таки ветхий летний домик среди виноградников Висбаден-Фрауенштайна.

Квартировавшие там беженцы, опасаясь предстоящей зимы, нашли себе другое пристанище. Ведь в доме не было ни печки, ни отопления, один лишь камин.

— Мы просто оставим открытыми двери между комнатами, — сказал Райнхард.

Папс состроил скептическую гримасу.

— Как меняются времена, — заметил он. — Прежде власти не разрешили бы проживать в таких условиях постоянно.

— Ах, Папс, — сказала Альмут, — ты прав. В январе у нас там с носа будут свисать сосульки. Но зато летом! Какое лето для детей!

— Вас ещё ждут сюрпризы, — мрачно заметил Папс.

Они собирались стремительно. Везти пришлось совсем немного. Помогли друзья, из местных и из эвакуированных. Собрали постельные принадлежности, детскую одежду, две рамы для детских кроватей, огромный матрас и пуховое одеяло для Янны-Берты, которая устроилась на чердаке.

Она сгребла на совок всю пыль и мышиный помёт и выбросила в слуховое окно. Впервые она снова что-то весело напевала.

Две спальни, холл, кухня, ванная комната. Не так уж много на шесть человек, если мерить прежней меркой — до катастрофы. Но Альмут гнала от себя эти мысли — времена изменились, и надо было устраиваться наилучшим образом там, где пришлось, а пока она была просто счастлива. Она никак не могла дождаться, чтобы взять обоих детей. Да и бабушка, которая заботилась о них, просила поторопиться.

— Она не справляется, — сообщила Альмут, навестив девочек за два дня перед тем, как их окончательно забрать. — И всё-таки у меня какое-то нехорошее чувство. Женщина привязана к малышкам. При виде меня она начинает рыдать. Стоит мне представить, что послезавтра она будет сидеть в своей комнатке совсем одна…

— Послушай, — сказал Райнхард, — я понимаю, куда ты клонишь. А ты отдаёшь себе отчет в том, что в этом случае мы снова заживём как сельди в бочке? От чего бежали…

— Это лишь мысли вслух, — вздохнула Альмут. — Но, окажись я на её месте…

— Мы сможем навещать её с детьми, — предложил Райнхард. — А она пусть приходит к нам в гости. Когда угодно.

— Она могла бы спать с девочками в детской комнате, — сказала Янна-Берта.

Никто ей не ответил.

Альмут с Райнхардом больше к этой теме не возвращались вплоть до того самого момента, когда оба отправились за детьми.

Папс и Янна-Берта дожидались их дома. Янна-Берта мыла окна в детской, Папс варил сладкий рис с изюмом. Он просыпал на пол сухое молоко, так что в последний момент пришлось ещё по-быстрому подметать и чистить кухню.

— Как же сейчас легко заполучить сирот, — говорил Папс, качая головой. — Раньше требовалось годами ждать очереди в ведомстве по делам семьи и молодёжи, и не было никакой гарантии, что тебя признают способным воспитывать ребёнка.

Однако Янна-Берта слушала его не слишком внимательно. Она думала о бабушке девочек.

Вскоре за дверью послышался шум. Они прибыли. Янна-Берта выскочила за дверь. Их было пятеро.

— Милости просим! — провозгласил Папс.

— Только на пару дней, — смущённо сказала старая женщина. — Чтобы девочкам легче было привыкнуть.

— Там видно будет, — заметил Райнхард. — Может, вам у нас понравится.

Янна-Берта представляла её себе маленькой и изящной, а она оказалась ростом не меньше Папса и довольно полной. У неё были почти совсем седые волосы и очки с толстыми стёклами. Лицо выглядело старым и утомлённым, и ходила она слегка сгорбившись. То, что она не справляется с детьми, было очевидно без всяких слов.

Она расположилась в детской комнате, Янна-Берта одолжила ей свой матрас, пока Альмут не раздобудет ещё один.

— У неё чудесные карие глаза, как у её дочери, — сказала Альмут Янне-Берте, когда они оказались наедине.

В последующие дни вопрос о том, останется пожилая дама здесь временно или насовсем, оставался открытым. Никто этой темы не касался, и сама она об этом не заговаривала. Вся семья стала дружно называть её «ба» — так к ней обращались внучки.

— Моя дочь никакую «бабушку» из меня делать не хотела, — как-то пояснила она.

Первое время Альмут целый день занималась детьми. С ними оказалось непросто. Ирмела, старшая, часто плакала и целый день хвостом ходила за бабушкой. У неё была аллергия на это и на то, ей требовалась строгая диета, и, если ночью она спала беспокойно и Альмут к ней вставала, она принималась кричать. В отличие от неё, младшая, пухлое крепенькое существо, требовала постоянного пригляда, потому как всё, до чего только она могла дотянуться, тут же сметала с полок. А если не добивалась своего, орала как резаная.

Однажды, в один из первых дней, Райнхард и Янна-Берта, вернувшись из города, застали Альмут всю в слезах, ничком лежавшую на кровати, Папса, с трудом удерживавшего малышку, и бабушку, качавшую на коленях Ирмелу.

— Я не справлюсь, — всхлипывала Альмут. — Я просто-напросто не справлюсь.

У бабушки по щекам тоже текли слёзы.

— С чем ты не справишься? — спросил Райнхард и обнял её.

— Эти дети! — воскликнула Альмут. — За всю жизнь не встречала таких трудных детей. С ними мне не справиться. Ты понимаешь, не справиться мне с ними! Они не хотят есть, не хотят спать, играть и то не хотят.

— Если б наш ребёнок унаследовал твой темперамент, — перебил её Райнхард, — он тоже мог бы стать трудным.

— Но это был бы…

— Что?..

— Ничего. Ты прав.

Альмут привстала на диване в поисках носового платка. Райнхард подал ей свой. Она высморкалась и попросила:

— Приготовишь им ужин, ладно?

Когда дети заснули, Альмут, Райнхард и Янна-Берта, усевшись на ступеньки перед домом, глядели вниз на крыши Фрауенштайна.

Пахло сеном, травами, с клумбы доносился аромат роз. Альмут, погружённая в свои мысли, прислонилась к Райнхарду. Рядом с ним она была такой маленькой. Он казался утёсом, могучим камнем, и Янна-Берта удивлялась тому, что тень Альмут почти полностью укрывала его. Лишь усы и густые брови отсвечивали красным в лучах заката.

— Сожалею, что так вышло, — сказала Альмут. — Сорвалась я малость.

— Вернёте детей обратно? — спросила Янна-Берта.

Альмут выпрямилась и вскинула голову.

— Ну уж нет, — возмутилась она. — Забудь, что я недавно распустила нюни. Просто я окончательно рассталась с несколькими иллюзиями.

— Ты уверена насчёт «окончательно»? — спросил Райнхард.

Альмут выразительно посмотрела на него и, пожав плечами, убежала в дом.

— Идите к нам! — услышала Янна-Берта её голос. Из дома вышел Папс и подсел к Янне-Берте. Через некоторое время появились Альмут и бабушка. Альмут принесла стул и усадила на него пожилую женщину.

— Нам надо сейчас кое с чем определиться. Мы решили, что бабушка и дальше останется жить с нами…

— …если никто не будет против, — добавила бабушка.

— Никто! — воскликнула Янна-Берта.

Торжественное открытие Центра приближалось, сроки поджимали, предстояли демонстрации. Толпы немцев переходили через французскую границу, чтобы принять участие в протестных акциях французского населения против использования ядерных реакторов. Пока Папс с бабушкой присматривали за детьми, Альмут, Райнхард и Янна-Берта с группой друзей поехали в городок Катеном. Им пришлось добираться просёлочными дорогами, так как французы закрыли пограничный КПП. В полях они встречали другие группы, которые примыкали к ним. В одной из групп Янна-Берта неожиданно увидела семьи Хофманов и Йорданов из Шлица. Господин Йордан заметно похудел. Госпожа Йордан была одета в брюки и пуховик, и Янне-Берте её наряд показался ужасно нелепым.

— Ой, Янна-Берта! — воскликнула Тина Хофман и бросилась обнимать подругу. На голове Тины красовались её обычные буйные кудри, хотя она покинула Шлиц гораздо позже. Очевидно, Хофманы не попали под грозовой ливень.

— Бедняга, — вздохнула Тина.

— Они снова отрастут, — ответила Янна-Берта почти враждебно. — Не видишь, пушок пробивается?

— Тина имеет в виду гибель твоих родителей и твоих маленьких братьев, — вмешалась госпожа Хофман.

Янне-Берте пришлось рассказать о том, как ей живётся и что с ней произошло.

— Ты изменилась, — констатировала госпожа Йордан. — Когда мы тебя последний раз видели, ты была ещё ребёнком.

— Мы тоже изменились, — заметил господин Йордан.

— А как дедушка с бабушкой? — спросила госпожа Йордан.

Янна-Берта сообщила, что они всё ещё на Майорке. Нет, они ничего не знают ни о смерти папы с мамой, ни о смерти своих внуков.

— Ах ты, господи! — опечалилась госпожа Йордан. — Что им ещё предстоит! Если вскоре откроют запретную зону № 3, они же сразу вернутся домой.

Господин Хофман подгонял группу. Осталось идти, видимо, не так уж долго. Тина держалась около Янны-Берты. Они шагали сквозь туман. Заморосил мелкий дождь. По слухам, сказала Тина, зону № 3 собираются открыть к первому октября.

— Йорданы хотят сразу вернуться домой, — выложила она свежие новости. — В первый же день. Из-за своего сада. Госпожа Йордан предпочла бы выждать какое-то время, но он не хочет задерживаться. Крестьяне из окрестностей Шлица тоже рвутся домой. Им ведь надо успеть до зимы запахать старый урожай.

Ну а остальные, как выяснилось, вовсе не желали возвращаться. Эггелинги, к примеру. Они опасаются, что это слишком большой риск для здоровья. Отрава сохранится в земле ещё никто не знает сколько, а всё, что бы ты ни ел и к чему бы ни прикасался, заражено. Эггелинги живут теперь на голландской границе у родственников, там и хотят остаться. Они пенсионеры, могут жить где угодно.

— А вы? — спросила Янна-Берта.

— Мы эмигрируем, — сказала Тина. — В Колумбию. Нам надо только деньги собрать. Европейцы обязаны с недавних пор вносить залог, если приезжают в страну на постоянное жительство. Да и переезд стоит немало. Зато они там принимают облучённых.

Колумбия? Раньше Янне-Берте безумно хотелось когда-нибудь объездить всю Латинскую Америку. Сейчас Шлиц был для неё самым прекрасным местом на земле. Она вспоминала дом на склоне горы, освещённый солнцем. Внизу лежал маленький городок. Силуэты обеих крепостей и широкой тыловой башни резко выделялись на фоне неба, а между ними — изящная колокольня евангелической церкви…

Когда они подтянулись к остальным группам, акция уже началась. Французская полиция поджидала демонстрантов на окраине города и оттесняла их назад. Янна-Берта распрощалась с Тиной: надо было разыскать Альмут с Райнхардом.

— Если вдруг захочешь в Колумбию, напиши нам, — сказала Тина.

— Я хочу в Шлиц, — ответила Янна-Берта.

— К нам заглядывай! — крикнула госпожа Йордан и помахала ей.

Янна-Берта протискивалась сквозь толпу, пока не наткнулась на Альмут. Она узнала, что Райнхарда задержали. Его отпустили только под вечер, с рваной раной на лбу, кое-как залепленной пластырем. В его бровях и усах запеклась кровь. Левый рукав рубашки был почти целиком вырван. Альмут пылко обняла Райнхарда.

— Мне ещё повезло, несмотря ни на что, — высказался он по дороге домой.

Четверо демонстрантов погибли, трое французов и один немец. Более тридцати тяжело раненных, среди них несколько полицейских. Рассказывали, что и среди полицейских случались крупные столкновения — многие отказывались идти против демонстрантов, выражая свою солидарность с ними.

Автобус в пути сломался. Лишь в полночь добрались они до дома, смертельно уставшие и проголодавшиеся. Пока бабушка докладывала о детях, Райнхард за её спиной незаметно прошмыгнул в ванную, чтобы не испугать её своим видом.

Три дня спустя официально объявили дату открытия зоны № 3: первое октября. Решение было принято в парламенте незначительным большинством голосов. Новый министр по делам экологии и охраны окружающей среды заявил, что заражённость местности там почти нулевая и не представляет серьёзной угрозы. Тем не менее, как было подчеркнуто, возвращение желающих будет происходить на их собственный страх и риск. Когда это сообщение передавали, Янна-Берта сидела перед телевизором. Вся компания сидела тут же, даже девочки. Одна семья из Фрауенштайна притащила им старый телевизор в качестве пожертвования для Центра. Но Альмут решила установить его там лишь в день открытия.

— Иначе все прекратят красить и клеить обои, — объяснила она. — Я наш народ знаю. Сама такая.

Такой ящик до ЧП в Графенрайнфельде никому бы и даром был не нужен. Искажённая картинка — всё круглое выглядело яйцеобразным. Вытянутые головы политиков вызывали взрывы смеха.

— Будь у них и в жизни такие высокие лбы, — воскликнул Папс, — насколько бы увеличились их мозги!

— Тогда бы они не сняли запрет на въезд в зону, — гневно сказала Альмут. — Там же всё ещё сплошь заражено! Посылать туда людей — безумие. А им даже не стыдно переваливать на них вину, если дело плохо кончится!

— Среди них наверняка орудовало мощное лобби, — высказался Райнхард.

— Деловые интересы, — подал голос Папс откуда-то сзади. — Да ещё страх за своё имущество.

— И ностальгия, — сказала бабушка.

Янна-Берта воззрилась на неё с изумлением.

— Я родом из Восточной Пруссии, — пояснила она. — Знаю, о чём говорю.

Сентябрь одарил чередой ослепительных солнечных дней. Райнхард приволок тюки бязевой ткани и раскатал их в саду. Для митинга надо было оформить транспаранты. Нашлись помощники, рисовали дни напролёт, сделались друзьями. Некоторые оставались на ночь. Работа над огромной растяжкой, которую собирались повесить над ораторской трибуной, постепенно подходила к концу.

— было начертано на ней. Рядом в траве лежали другие транспаранты, и местная ребятня стояла около забора и смотрела с любопытством, не понимая смысла таких лозунгов, как:

или:

Они гадали, что означает вопрос:

Они хихикали, прочитав:

Лишь на одно изречение они отреагировали, понимающе кивая головами:

Это они уже наверняка слышали дома.

Рут с Ирмелой скакали между художниками, валялись в траве и залезали в стоящую на солнце наполненную водой ванну. Завидев Янну-Берту, они мчались ей навстречу, требуя, чтобы та обнимала их и носила на руках. Райнхард смастерил гамак. Девочек было не оторвать от него. Бабушка часами просиживала рядом, подталкивая их, пока у абсолютно счастливых малышек не начинали слипаться глаза. При этом она ещё вязала.

— Когда видишь такую картину, — заметил Райнхард, — можно подумать, будто мир снова стал прежним.

— Тогда здесь с ними резвился бы третий ребёнок, — грустно сказала Альмут.

— И четвёртый, и пятый, — добавила Янна-Берта.

— Весь склон, вся долина были бы заполнены детьми, — подхватил Папс. — И взрослыми — до самого горизонта.

— И не забывайте о будущем, — сказала бабушка и поправила очки. — Будущее накроет эту долину, тёмно-синее и бесконечное, с белыми перистыми облаками.

Её спицы тихо постукивали.

— Что это будет? — спросила Янна-Берта и провела рукой по нежному, мягкому шерстяному лоскутку.

— Сюрприз, — ответила бабушка, щурясь на неё через толстые линзы очков. — Для тебя.

Этой ночью Янне-Берте приснились её родители. Вернувшись после долгого отсутствия, они сидели вместе с ней на ступенях летнего домика и любовались предзакатным небом, а Янна-Берта тщетно старалась вспомнить, где же они были так долго.