Сидя в самолете, летящем рейсом Душанбе-Москва, по своей давней привычке, которая помогает скоротать время, я предался воспоминаниям. В памяти всплыло, что мне не раз пришлось сталкиваться с творческими объединениями, работа в которых не принесла мне ничего хорошего. А не ждет ли меня опять разочарование в объединении «АКТЕР КИНО».
На московской киностудии им. М. Горького решением Госкино СССР в 1989 году было создано экспериментальное творческо-производственное объединение «АКТЕР КИНО». Художественным руководителем объединения стал народный артист СССР, Герой Социалистического Труда Вячеслав Тихонов. Генеральным директором назначили известного киноартиста Юрия Чекулаева. Он то и пригласил меня войти в штат этого объединения:
— Володя, в нашем «АКТЕР КИНО» собрались отличные ребята. Мы уже сняли первую картину с названием «Живая мишень». Там отработали три Саши — Пороховщиков, Абдулов, Фатюшин, а также Игорь Кваша. Фильм получился. Не хотел бы ты поработать с нами? Твои друзья, оператор Володя Архангельский и художник Валентин Коновалов, хорошо отзывались о тебе. Я сказал им, что тоже давно знаком с тобой, и даже работал в одной съемочной группе фильма «Ураган в долине», где мы и подружились. Если ты не возражаешь, я переговорю с Тихоновым. Я знаю, что ты свободный художник и работаешь только по приглашению, но времена переменились, и возможность войти в штат это своеобразная гарантия быть востребованным в наше трудное время. Если ты получишь интересное, выгодное для себя предложение со стороны, ради Бога, ты можешь отработать на любой студии, оставаясь у нас в штате. Заранее могу сказать, что Слава Тихонов возражать против твоей кандидатуры не будет. Сейчас запускаем в производство новую картину, где в главной роли Анечка Тихонова, дочь Славы. Она не только хорошая актриса, но и разбирается в производственных делах, со временем, думаю, из нее получится толковый продюсер. Если ты согласен поработать у нас, то сразу поедем в Ялту на выбор натуры. Заодно, пока вода теплая отснимем эпизод купания Ани в море.
Так я вошел в объединение «АКТЕР КИНО». Узнав об этом, Володя Архангельский тут же сказал:
— Надо это дело обмыть. Я только что встретил в коридоре главного корпуса Лешу Чардынина, он мне сказал, что ему из Риги прислали увесистый брикет копченых миног. Ты пробовал их?
— Нет, вот когда я служил матросом на Балтийском флоте, тогда ел угрей. Эстонские рыбаки подходили к нашему тральщику на шлюпках, интендант корабля обменивал говяжью тушенку, и макароны на угрей, свежих, только что выловленных. Кок на камбузе жарил их на противне в собственном соку, это было объедение. А спирт, который получали наши водолазы, для промывания шланг-сигнала был очень кстати, — вспомнил я.
— Нет, жареный толстый угорь — это одно, а копченые миноги похожи на тоненькие черные змейки — совсем другое. Я ел и то и другое. Трудно сказать, что вкуснее, но надо попробовать. Пойдем к Лехе. Заодно обмоем твое назначение, — сказал Архангельский.
— Хорошо, Володя, но не могу же я идти с пустыми руками обмывать собственное назначение, сначала сбегаю в магазин, — ответил я.
Мы купили бутылку, закуски и пошли к Чардынину.
Постучали в дверь операторской кабины с табличкой на двери «Оператор А. Чардынин», расположенной на первом этаже. Алексей обрадовался нашему приходу. Он открыл шкафчик, и, просунув руку за стопку с коробками кинопленки, вытащил бутылку «Столичной».
— Заначка пригодилась, — улыбнулся Алексей.
— Артыков теперь в штате у Тихонова, так что есть повод выпить, — сказал Архангельский, потирая руки.
Леша посмотрел на меня:
— Надоели свободные хлеба? Решил стать штатным художником, рискованное это дело. А я мечтаю нигде не состоять. Все равно, поздравляю тебя, Володя, — и он пожал мне руку.
Он начал разворачивать большой целлофановый брикет, в котором лежали спрессованные черные змейки миног, источавшие божественный запах домашнего копчения. Архангельский в это время нарезал крупными ломтями большой батон белого хлеба, следом откупорил бутылки жигулевского пива, ловко орудуя тыльной стороной ножа. Потом разлил по стаканам водку.
— За нового члена объединения «АКТЕР КИНО», — произнес Чардынин, и мы сдвинули стаканы.
Начался оживленный разговор, пошли воспоминания и, как всегда бывает в мужской компании, стали говорить о женщинах. Я знал, что Леша Чардынин был мужем Ларисы Лужиной, они поженились сразу после окончанияВГИКа. Их брак продлился несколько лет. К тому времени Лариса уже снялась в таких популярных фильмах как «На семи ветрах», «Тишина», «Большая руда», «Вертикаль», и стала признанной актрисой, ее приглашали сниматься и за рубеж.
Потягивая пиво и наслаждаясь изысканным вкусом миног, мне вспомнилось, как я еще студентом познакомился с Ларисой Лужиной.
В музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина у меня проходили занятия по рисунку и живописи. Я выбрал себе местечко у входа в Итальянский дворик и писал этюд, в композицию которого входили: кусок красного гранитного пола, в котором отражалась беломраморная cтатуя Давида, сама скульптура, донателловская конная статуя Гаттамелата и кусок мраморной лестницы, ведущей на второй этаж. Напротив меня, расположившись на маленьком раскладном стульчике прямо у ног Давида, писал этюд мой однокурсник Ваня Тартынский, Это был мой последний сеанс в Итальянском дворике, поскольку я считал эту работу уже законченной. Преподаватель живописи Сергей Михайлович Каманин, обходя студентов, посмотрел и на мой этюд через дырочку своего кулачка, сделал два шага назад, вновь приблизился к этюду, широко развел руками и сказал:
— Ну что ж, цветисто. Мазок пластичный, хватит, а то замусолишь, завтра начинай новый этюд в Фаюмском зале, — погрозил пальцем, тряхнув головой, отбросил седую прядь со лба и добавил:
— Не опаздывай, а то взяли за моду, приходить на полчаса позже преподавателя, не годиться, — как всегда слегка окая, сделал замечание Каманин и направился к Тартынскому.
После слов Каманина я стал складывать кисти в этюдник. Вдруг я заметил, что Ваня Тартынский украдкой подает мне знаки, жестикулируя рукой и давая понять, что за моей спиной кто-то стоит. Я слегка покосился и увидел красивые женские ноги. Подняв взгляд выше, увидел девушку, которая приветливо улыбнулась и сказала:
— Извините, пожалуйста, я наблюдала за вашей работой, я сейчас отойду.
Я поднялся, пораженный ее красотой:
— На сегодня я свою работу закончил и если вы не возражаете, мы можем погулять по залам. Могу быть вашим гидом. Этот музей я знаю с детства.
— Лариса, — она подала руку.
— Володя, — сказал я, слегка пожав теплую ладонь девушки.
Потом я подошел к Ване с просьбой, чтобы он захватил мой этюдник и холст, когда будет уходить. Наш художнический скарб хранился тут же в музее, в отведенной для нас комнатке. Мы с Ларисой прошли по залу французских импрессионистов, где она долго стояла около ренуаровской актрисы Самари.
— Я тоже мечтаю стать профессиональной актрисой, — сказала она.
— Завтра я уезжаю, а на днях у меня были кинопробы у режиссера Лукова на студии Горького. Увы, меня не утвердили. Но сегодня утром я случайно встретилась с режиссером Герасимовым в коридоре студии. Он остановил меня и спросил, кто я и откуда, что делаю на студии. Я подробно ему рассказала, что не прошла на роль и уезжаю домой в Таллин.
— Я так мечтала сниматься в кино, но не получилось, — сказала я Герасимову.
— Я уже набрал актерский курс этого года, — ответил он, — но зимняя сессия после первого семестра покажет, кто на что способен. Возможно, будет отсев, и тогда я жду вас, и, если на моем курсе места освободятся, я заберу вас к себе, — твердо сказал Сергей Аполлинариевич.
— Я подумала, что маститый режиссер просто успокаивает меня, но мне было приятно его внимание, — вздохнула Лариса.
— Такой мастер, как Герасимов, шутить не будет, у тебя есть шанс, ты должна обязательно зимой приехать и пройти у него пробу, — с уверенностью сказал я.
— Володя, ты так считаешь?
— Да! Очевидно, что ты ему понравилась, а это уже девяносто девять процентов успеха. Я тебе советую обязательно приехать. Все будет хорошо, ты прелесть, такие девушки большая редкость, — восторженно произнес я.
Выйдя из музея, мы долго гуляли по Москве. Я рассказал, что матросом служил в Таллине, и ее город мне хорошо знаком, что наш корабль стоял в Минной гавани, иногда — в Купеческой, а на танцы мы ходили в Мари клуб, во дворец кондитерской фабрики «Калев», где моряки-балтийцы были шефами и дружили с работницами.
— Ну надо же, я работала на этой кондитерской фабрике, с тех пор терпеть не могу зефир и прочую пастилу, — засмеялась она, — я тоже бегала на танцы в этот клуб.
— Лариса, к сожалению, я тебя тогда не встретил, иначе такую красивую девушку я бы непременно запомнил.
Прогуляв по Москве до позднего вечера, мы с удовольствием выпили мутный кофе в бумажных стаканчиках и съели бутерброды с засохшим сыром в буфете Рижского вокзала.
Я посадил Ларису на поезд Москва-Таллин, увозивший ее домой, и еще долго стоял на перроне.
Лариса Лужина приехала в Москву зимой и была зачислена на курс Сергея Аполлинариевича Герасимова во ВГИК. Наша дружба продолжилась, хотя виделись мы очень редко, Лариса сразу была востребована в кинематографе и подолгу отлучалась в киноэкспедициях.
Прошло много лет. Я работал в своей ашхабадской мастерской. На мольберте стоял большой холст, который я готовил к республиканской выставке. В дверь постучали, и на пороге показалась запыхавшаяся секретарша Союза художников.
— Володя, пойдемте быстрее в Правление, вам звонит кинорежиссер Нарлиев, он ждет у телефона.
Мы пересекли двор и вошли в здание Союза художников, находившийся на первом этаже выставочного зала.
— Алло, здравствуй, Хаджа. Что случилось?
— Привет, Володя. Как хорошо, что ты в Ашхабаде! Приехала очаровательная киноартистка, ее пригласили в Туркмению для встречи со зрителями. Это по линии Бюро пропаганды советского киноискусства. Я предложил ей показать достопримечательности города, естественно, предоставив свою «Волгу». И знаешь, что эта очаровательная, всеми нами любимая артистка ответила мне на это: «Изо всех достопримечательностей Ашхабада мне хотелось бы повидать Володю Артыкова, моего давнего друга.»
— И кто же эта очаровательная артистка, интересующаяся мною, — спрашиваю я Нарлиева.
— Лариса Лужина, — отвечает он.
— Дай, пожалуйста, ей трубку, Ходжа, если она рядом, — попросил я.
— Здравствуй, Володя, — раздался знакомый голос.
— Здравствуй, Ларочка, с приездом. Конечно, мы встретимся. Когда и куда за тобой заехать? — спросил я.
— Я сама приеду, мне любезно предоставили машину и шофера. Завтра с утра я заеду за тобой. Ты где будешь? — спросила Лариса.
— Завтра в десять у нас собирается секция живописи Союза художников. Ты подъезжай туда и подходи прямо к стеклянной стене дома. Я обязательно должен хотя бы показаться на заседании. Как только я увижу тебя, тут же выйду. Машину отпусти, будем ездить на моей, — добавил я.
— Очень хорошо. Ты сможешь показать мне знаменитую ашхабадскую толкучку? Я мечтаю побывать там, потому что наслышана о ней от наших актрис театра киноактера.
— Хорошо, Лариса, после толкучки поедем ко мне домой, я познакомлю тебя с женой и дочерью Викой, они ждут тебя, — предложил я.
— Спасибо, Володя. Я хочу побыть с тобой вдвоем, и приглашаю в ресторан отеля, где уже заказала столик. Мы посидим и наговоримся вдоволь, ведь мы так давно не виделись. До встречи, — сказала Лариса.
— Нам есть, что рассказать друг другу, — ответил я.
На следующий день я немного опоздал на заседание, нашел свободный стул, и оказался сидящим спиной к стеклянной стене, выходившей во двор. Вдруг художники оживились.
— Смотри, известная киноартистка прижалась лицом к стеклу, видно, кого-то ищет, — зашептались они, пытаясь вспомнить фамилию актрисы.
Изат Клычев улыбнулся:
— Ну, кого еще может искать киноартистка. Это нашего Володю хотят видеть.
Я встал и, извинившись, вышел.
Мы обнялись и расцеловались с Ларисой. Художники прильнули к стеклу, с любопытством наблюдая нашу встречу.
— Лариса, не удивляйся, не каждый день нашим художникам удается живьем увидеть кинозвезду.
Лариса послала им воздушный поцелуй, приветливо улыбнулась и помахала рукой. За стеклом художники дружно ответили ей аплодисментами.
— Если твои планы не изменились, едем на толкучку, — предложил я.
— Да, едем. Мне так нравится в Ашхабаде. Здесь такие зеленые улицы, так много солнца, а я так люблю его. Ребенком пережила блокаду в Ленинграде, с тех пор обожаю тепло, — сказала Лариса, щурясь на яркое солнце.
Попав на базар, мы бродили по рядам, среди выложенных на земле ковров, паласов, кошм, каракулевых шкурок. Потом зашли в ряды женских украшений. Здесь мы задержались надолго. Лариса с наслаждением перебирала украшения, приценивалась, торговалась. В конце концов, она купила несколько старинных серебряных украшений с сердоликом, причем совершенно недорого. Насладившись красотой народного искусства, мы завернули в ряды, торгующие едой, где продавали зелень, катык и весеннее туркменское лакомство — испеченные в тандыре на саксаульных углях большие треугольники со шпинатом, или сманак, как его называют в Средней Азии. Прямо на земле сидела старуха, рядом с ней стоял шерстяной мешок, в котором размещался целлофановый пакет с горячими лепешками — сманак. Лариса предложила:
— Давай съедим по лепешке, я обожаю пироги с зеленью, особенно народные, испеченные в тандыре. Это такое наслаждение.
Я купил лепешки, и Лариса с удовольствием ела их, они были горячие и сочные. Она, облизывала пальцы, по которым стекал сок сманака. Было видно, что Лариса наслаждается этой бесхитростной крестьянской едой.
— Обожаю, в Москве таких лепешек не поешь.
Старуха протянула засаленное вафельное полотенце, которым Лариса вытерла руки.
— Сахбол, джаночка, сахбол, джаночка, — приговаривала старуха, проводя ладонями по своему лицу, не касаясь его, как положено при молитве.
Перед тем, как покинуть базар, Лариса внимательно оглядела меня, повернув несколько раз в разные стороны, рассматривая.
— Стой здесь, не уходи, я быстро вернусь, — и Лариса растворилась в толпе.
Вскоре она вернулась, держа в руках два прозрачных целлофановых пакета с мужскими рубашками синего цвета.
— Володя, это польские, роскошные рубахи, в Москве их не найдешь. Одна для мужа, он тоже Володя, а вторая — для тебя. У вас абсолютно одинаковые размеры. Это мой тебе подарок, — и протянула мне пакет.
— Спасибо, Лариса, — ответил я.
— Ну, а теперь едем в отель, нас ждет обед в ресторане, — напомнила Лариса.
— Хорошо, сначала я отвезу тебя в гостиницу, потом поставлю машину и приду в ресторан. Это рядом с моим домом.
Когда я вошел в ресторан, то глазами стал искать ее среди большого количества посетителей, было время обеда. Лариса сидела около окна за отдельным столиком. Увидев меня, махнула рукой. Я сел напротив Ларисы. На столе уже стояла бутылка шампанского, запотевший графинчик с водкой, черная икра, бастурма, красные помидоры, зелень, и туркменские лепешки.
— Володя, на горячее я заказала плов, его подадут позже. А сейчас выпьем за нашу встречу, мне повезло, что ты оказался в Ашхабаде, — сказала Лариса.
— Помнишь наш буфет в общаге, в котором кроме кефира, винегрета, трески под маринадом и горячих сарделек с тушеной капустой больше ничего не продавалось.
— Конечно, помню, Лариса, но жигулевское пиво было всегда, а сардельки были настоящие, говяжьи и очень вкусные, — ответил я.
— Володя, однажды мы ужинали, а вы с ребятами пили пиво, и ты пригласил меня в вашу компанию. Я подсела к вам и тоже выпила стаканчик. А за соседним столом сидел африканец Эмиль с режиссерского, очень черный, всегда в белоснежной рубашке, дорогом костюме, такой важный. Когда он поступил в институт, ему отвели отдельную комнату в общаге. Так он, как говорили студенты, потребовал у ректора Грошева дать еще одну комнату для слуги. Так этот Эмиль сидел за соседним столом в одиночестве и ел сардельки, запивая пивом. В буфете было всегда включено радио, и мы вдруг услышали: «Передаем сообщение ТАСС. В космос вывели советский корабль сЮрием Алексеевичем Гагариным на борту!»
Все повскакали из-за столов, стали обниматься, пожимать друг другу руки, целоваться, крича: «Ура! Гагарин!» — и только Эмиль продолжал молча сидеть, спокойно доедая свою сардельку.
Коля Губенко подскочил к нему, хлопнул по плечу со словами: «Эмиль, ты понимаешь! Советский человек в космосе! Юрий Гагарин! Первый космонавт Земли!»
Эмиль раздраженно стряхнул руку Коли со своего плеча и сказал: «Фантазия!» — и пренебрежительно махнув рукой, продолжал доедать свой ужин.
— Конечно, этот случай я хорошо помню, — ответил я. Мы были счастливы, когда шли в колоннах студентов на Красную площадь, распевая патриотические песни, чтобы увидеть и поприветствовать Юрия Гагарина, первого космонавта планеты.
Я предложил выпить за нашу встречу и за блистательную актрису Ларису Лужину.
Мы просидели в ресторане до самой ночи. Во время перерыва, когда зал опустел, к нам подсели директор, шеф повар и официантки, одни женщины. Они придвинули еще один столик, поставив на него бутылку советского шампанского и два цыпленка табака на скворчащей сковородке со словами:
— Это презент от нашего заведения.
Персонал не отрывал глаз от Ларисы, они с восхищением смотрели на нее и засыпали бесконечными вопросами, на которые она вежливо и терпеливо отвечала:
— Да, замужем, сейчас у меня муж Володя, сценарист. Да, сын — Павел Шувалов, от второго брака, его отец кинооператор Валерий Шувалов. Да, сейчас снимаюсь, но у нас, актеров, не принято рассказывать о работе, пока фильм не выйдет на экран. С Володей Артыковым мы давние друзья, он тоже работает в кино.
После окончания перерыва ресторан вновь заполнился народом. Руководитель оркестра объявил:
— В нашем ресторане находится известная киноартистка Лариса Лужина! Давайте поаплодируем ей.
В зале зашумели, раздались аплодисменты. Вертя головами, посетители отыскивали Ларису. Она встала, улыбнулась всем и кивком головы ответила на приветствие. Потом села и, опустив голову, тихо сказала:
— Володя, как мне это все надоело! Одно и тоже повторяется в каждом городе.
— Наш оркестр посылает Ларисе Анатольевне музыкальный привет, — и руководитель оркестра прижал к губам трубу, раздалась танцевальная музыка и к нашему столу потянулись мужчины, желающие потанцевать с кинозвездой. Лариса вежливо отказывала им, и мы протанцевали вдвоем до самого закрытия. Я проводил ее в номер и на прощание сказал:
— Тебе надо выспаться. Рано утром ты летишь на Каспий в Красноводск, где начнутся твои встречи со зрителями.
— Когда я вернусь в Ашхабад, мы, надеюсь, увидимся? — спросила Лариса.
— Нет, к сожалению, я улетаю на выбор натуры в Сухуми.