Обнаженная модель

Глава 34

Через пару дней я и моя ассистентка Светлана Белявская выехали в Ленинград.

Перед отъездом Азизбаев напутствовал меня:

— Проверь, как идет работа в цехе комбинированных съемок. Постарайся добиться, чтобы заказ был четко и качественно исполнен согласно твоим эскизам. В Питере сиди до полного окончания съемок, в Москву вернешься только с готовым материалом, а потом озвучишь свои две серии и сдашь их. Картину буду принимать не только я, но и авторитетные товарищи, один из МГУ — доктор исторических наук, профессор; второй — специалист по исламу из Комитета по делам религий.

Перрон Московского вокзала Ленинграда встретил нас божественной музыкой композитора Глиэра «Гимн Великому Городу».

— Кировский, 10, — сказал я водителю, садясь в такси.

— Понял, значит на «Ленфильм», — и он кивнул головой.

Подъехав к главной проходной «Ленфильма», знакомой мне еще с начала 50-х годов, когда мы, будучи студентами, подрабатывали, снимаясь в массовках фильмов «Герои Шипки» и «Овод». Через много лет, уже художником-постановщиком фильма «Служа Отечеству», я не раз обращался на «Ленфильм», заказывая детали натурных декораций, подбирая мебель XVIII века, реквизит, костюмы и даже конные экипажи — кареты и фаэтоны. От работы на этой старейшей студии страны у меня остались хорошие воспоминания, она стала для меня желанной, образцовой кинофабрикой.

Выйдя из такси, мы направились к главному корпусу, благо пропуск на Белявскую был заказан, а я прошел по членскому билету Союза кинематографистов. Чтобы попасть в цех комбинированных съемок, находившийся в самом конце территории, надо было пройти через лабиринты коридоров главного корпуса и пересечь обширный двор студии. Войдя в центральное здание, мы почувствовали запах квашеной капусты и свиной поджарки, доносившийся из студийной столовой. Дойдя до широкого, плохо убранного коридора, в котором были павильон, и коллектор я своим наметанным глазом художника обратил внимание, что в павильоне не было декораций, и только тусклый дежурный свет выхватывал из темноты большой операторский кран сиротливо стоявший в пустом пространстве. Выйдя во двор, мы увидели спокойно разгуливающих крыс, которые даже не обратили на нас внимание. Света прижалась ко мне и с ужасом сказала:

— Мне страшно, я боюсь. Что, здесь всегда так?

— Не бойся, Света, ты же видишь, они заняты своим делом и в упор нас не видят, — подбодрил я ее, — уверяю тебя, раньше здесь был образцовый порядок.

— Мне кажется, что здесь большее запустение, чем на Мосфильме, — ответила Света.

— Трудно сказать, я был недавно на студии Горького и там не лучше, одним словом перестройка, старое развалили, а «мы наш, мы новый мир построим» — пока не получается, — махнул рукой я.

Цех комбинированных съемок находился в конце двора. Мы, лавируя и обходя нагромождения брошенных деталей использованных декораций, фундусных щитов, пришедших в негодность, и прочего хлама, прошли мимо закрытых ворот складов и гаражей и оказались у здания, давно требующего капитального ремонта. Вошли в подъезд, поднялись на третий этаж, где размещался нужный нам цех.

В длинном коридоре, оказавшемся на удивление опрятным, мы увидели, что с потолка, словно люстры свисали крупные, искусно выполненные макеты воздушных аппаратов. Аэропланы и дирижабли первой мировой войны, Великой Отечественной и современные реактивные сверхзвуковые самолеты. Искусно выполненные макеты висели вперемежку: на крыльях четко были видны и красные звезды, и черная фашистская свастика, и бело-сине-красные круги российских дореволюционных аэропланов.

— А чьи эти знаки — трехцветные круги на крыльях? — поинтересовалась Света.

— Эти круги — знаки русского флага. Они были не только на крыльях и фюзеляжах аэропланов, но и украшали кокарды армейских фуражек офицеров царской армии и флота. Все эти макеты не раз снимались в эпизодах воздушных боев в фильмах о войне, некоторые из них я даже припоминаю по фильмам. Сейчас патриотическая тема не в моде, на экранах все больше показывают криминал, проституток, новых русских. Я рад тому, что на студии сохранились эти прекрасные макеты, воскрешая память о старом советском кино, — ответил я.

В конце коридора из приоткрытой двери был слышан разговор мужчины и женщины. Мужской голос я узнал сразу — это говорил мой давний друг Эрст Рахимов, с которым мы познакомились в Душанбе в начале 60-х годов. Тогда он был главным инженером киностудии «Таджикфильм», а я находился в экспедиции и готовил к съемкам декорации в павильонах для фильма «Махтумкули». Эдик давно переехал в Москву, и работал в той же должности, только теперь на киностудии «Союз мультфильм». Но почему я слышу его голос здесь на «Ленфильме»? Мы вошли в комнату. Увидев меня, Эдик на мгновение опешил, и мы тут же бросились обниматься.

— Артыков! Какими судьбами! Ты теперь работаешь на «Ленфильме»?

— Эдька, как я рад тебя видеть! Я здесь в командировке, а ты что здесь делаешь? Ты же теперь шеф мультиков.

Подошла симпатичная девушка:

— Эрнст, твой друг — мой заказчик. Мы снимаем для него комбинированные кадры, — она протянула мне руку и представилась, — Алла, начальник цеха.

— Знакомьтесь, Светлана Белявская — ассистент режиссера.

Рахимов парировал:

— У моего друга всегда, насколько я помню, ассистентки были молодые и красивые. Алла, — обратился он, — тебе Артыков нужен будет в ближайший час?

— Конечно, — ответила она, — мы пойдем в просмотровый зал и я покажу ему на экране проделанную работу, то, что мы с оператором уже успели сделать. Потом обсудим замечания Володи и решим, как быть дальше. Это займет от силы полтора — два часа.

— Очень хорошо. Тогда я забираю очаровательную ассистентку Свету на время, пока вы будете заниматься своими комбинированными делами, я покажу ей «Ленфильм», — привычно щелкнув языком, и выразительно махнув рукой, сказал Рахимов.

— Ну конечно покажи ей студию, Эдик, познакомь с Пашей Демидовым, кто не любит красивых девушек, — и, обращаясь к Свете, добавила, — у тебя будет вдвойне интересная экскурсия с комментариями профессиональных киноинженеров. А мы с Володей тем временем посмотрим и обсудим отснятый материал.

Улыбнувшись и нарочито взяв меня под руку, Алла сказала:

— Пока Эдик ознакомит Светлану с «Ленфильмом» мы с тобой пройдем в просмотровый зал, где просмотрим готовый материал.

В небольшом, специально оборудованном для просмотра комбинированных кадров зальчике погас свет. На экране возник закрытый фолиант Корана, щедро расписанный сложными восточными орнаментами, на нем наплывом постепенно проявлялось название фильма «Праведный путь», стилизованное под арабскую вязь. Письмена на фоне Корана высвечивались пламенем светильника, играя драгоценной мозаикой. Обложка священного фолианта медленно открывалась, и на листах книги возникали имена создателей фильма, которые также подсвечивались игрой дрожащих сполохов огня. Световые пятна играли на страницах, окрашивая их в бирюзовые, холодно-голубые, зеленые тона. У каждой серии было свое название, и менялся цвет страниц. В конце сериала обложка закрывалась, светильник гас, и возникала надпись: «Конец фильма». Вот так вкратце выглядели наши комбинированные кадры. Зажегся свет, и в зал вошел худощавый пожилой человек, им оказался оператор отснятого материала.

— Простите, что во время просмотра меня не было с вами, я находился в аппаратной. То, что вы видели — не окончательный вариант, мы продолжим работу после ваших замечаний. Мы с Аллой старались не отходить от эскизов. Если есть претензии к операторской работе, мы исправим, время терпит, — сказал он.

— Серьезных замечаний у меня нет, вы точно следовали утвержденным эскизам. Хорошо бы по возможности быстрее завершить съемки титров всего сериала, чтобы я смог взять с собой готовый ролик в Москву и показать его худруку сериала. Если ему понравится, а я в этом не сомневаюсь, тогда директор фильма Элкснис примчится к вам и произведет полный и окончательный расчет. Чем скорее вы завершите работу, тем быстрее получите деньги.

— Лады, — ответил оператор, — Алла, я думаю, до конца недели мы закончим работу, и передадим готовый материал Артыкову. Но у меня к вам просьба, — обратился он ко мне, — до отъезда заходите, пожалуйста, чаще к нам в цех. Сами понимаете, в процессе съемок могут возникнуть вопросы.

— Безусловно, я буду с вами столько, сколько потребуется, для этого я к вам и приехал.

Вернувшись с Аллой в ее мастерскую, мы увидели Рахимова и Свету.

— Пока ты работал с Аллой, я провел экскурсию для юной москвички. Зашли мы и в кабинет Паши Демидова, Света ему понравилась. Он передавал тебе привет и сказал, что надо отметить встречу.

Рахимов понизил голос до шепота и сказал, обращаясь ко мне:

— У Паши на студии есть классная сауна, куда он приглашает только самых близких друзей, где мы и соберемся в ближайшие дни, — и Эдик выразительно прищелкнул языком.

— Давно не видел Пашу, с удовольствием повидаюсь, — ответил я.

— Знаешь, кого я еще встретил? — продолжил Рахимов, — Юрия Артемьевича Джорогова, он очень обрадовался твоему приезду и просил передать тебе записку, — с этими словами он протянул листок бумаги, вырванный из блокнота, который я пробежал глазами.

«Дорогой Володя! С приездом! Приглашаю тебя и очаровательную ассистентку сегодня в гости в двадцать часов. Останетесь ночевать, а утром вместе пойдем на студию, я живу близко. К сожалению, сейчас подойти не могу. Жду». В конце записки был телефон и адрес. Рахимов сказал:

— К Юре я с вами сегодня пойти я не смогу, а завтра не забудь, — и он, опять понизив голос, сказал, — встречаемся в сауне у Демидова, там будет и Юрий Артемьевич.

— С Джороговым я тоже знакома, — сказала Алла, услышав наш разговор, — он потрясающий поэт, но в журналах его перестали печатать, видимо его творчество не вписалось в идеологический формат. Человек он бесконечно остроумный, веселый, красивый. Обаяния неотразимого.

— С Аллой невозможно не согласиться, — добавил я, — человек он творческий, но вынужден работать директором фильмов. Он провел музыкальную кинокомедию «Крепостная актриса» с Тамарой Сёминой и Сергеем Филипповым. Еще когда я был студентом училища им. А. Л. Штиглица, мы с Женей Широковым и Стахом Чиж частенько ходили в акимовский Театр комедии посмотреть на живого Сергея Филиппова.

Я дозвонился до Джорогова, мы договорились встретиться на углу Малого проспекта и Ординарной улицы, недалеко от «Ленфильма». Он ждал нас в назначенном месте, и через пару минут мы оказались у высокого дореволюционного доходного дома. Массивная парадная дверь выходила прямо на тротуар. Поднявшись на один марш, Джорогов открыл дверь ключом:

— Прошу, заходите. Жена у меня отдыхает в Репино, так что я, можно сказать холостяк, — сказал Юрий Артемьевич, включая свет и помогая Светлане снять пальто. Он отошел на два шага, осмотрел ее с ног до головы и, обращаясь ко мне, заметил, — столько лет проработал директором фильмов, но, чтобы в ассистентки брали школьниц, впервые вижу.

Мы вошли в комнату с высоким потолком, украшенным лепниной, и двумя очень большими окнами, на письменном столе стояла пишущая машинка и пачки исписанных листков бумаги, на полках вперемешку с книгами лежали папки, туго перевязанные тесемкой, на креслах раскиданы журналы и рукописи.

— Не обращайте внимания на мой творческий беспорядок, я сейчас пишу книгу о том, что такое директор фильма и как творческим работникам бороться с администрацией. Удобнее будет посидеть на кухне, — перехватив мой взгляд, сказал Юрий Артемьевич.

— Да, Юра, зритель видит и знает актеров, реже режиссера, а директоров вообще никто не знает. Впрочем, у художника и оператора кино та же участь, — добавил я.

Джорогов открыл пузатую дверцу холодильника ЗИЛ, вынул оттуда колбасу, сыр, консервную банку кильки в томате, бутылку водки, а из шкафчика — батон хлеба.

Я вынул из кейса бутылку «Столичной», которую Юрий Артемьевич отправил в холодильник.

— Пускай охлаждается, а мы начнем с запотевшей ленинградской. Света, — скомандовал он, — похозяйничай на кухне, прибери со стола, помой посуду, возьми сковороду, на горячее пожарим яичницу с колбасой, а на холодное подадим кильку в томате, без нее никак нельзя, традиция. Света, извини, шампанское не держу.

— Не переживайте, Юрий Артемьевич, я пью водку, — ответила Света, ставя на стол сковороду с глазуньей и раскладывая ее по тарелкам.

Джорогов разлил холодную водку, поднял рюмку, чокнулся с нами:

— Артыков, как я рад тебя видеть! За встречу!

Мы начали вспоминать душанбинскую гостиницу, где наши номера были на одном этаже. Там же проживал и кинорежиссер Роман Тихомиров, у которого мы частенько собирались вечерами свободными от съемок. У Тихомирова в то время была идея снять фильм-балет на восточную тему, поэтому он специально прилетел в Душанбе для переговоров с республиканскими чиновниками Госкино. Не знаю, чем закончился его визит в Душанбе, и удалось ли ему снять задуманный фильм. Время было летнее, жара была невозможная. Только наглухо закрытые окна номера и тщательно задернутые шторы да беспрерывно льющаяся в душе ледяная вода, в какой-то степени охлаждали воздух в номере. Дежурные тщательно прислушивались, из каких номеров доносился беспрерывный шум воды. Они стучали в дверь и требовали закрыть воду, на что приходилось врать, что принимаешь душ, зная, что за такое расточительство воды администрация могла запросто выставить из гостиницы. В то время кондиционеров еще не было, и это был единственный способ создать относительную прохладу. Тихомиров, расхаживая по номеру в длинных семейных трусах, рассказывал истории из своей режиссерской жизни, больше всего о молодых актрисах, которым он дал путевку в большое кино. Вспоминая, он выразительно жестикулировал руками, отчего его дряблые провисшие мышцы покачивались в такт пластичным движениям бывшего дирижера-музыканта. Тихомиров подробно, в деталях, вспоминал о своей любимой работе «Пиковая дама», в которой снимались Олег Стриженов и Оля Красина. Когда он говорил о героине фильма Лизе, его глаза прикрывались от приятных воспоминаний, чувствовалось, что он все еще влюблен в актрису.

— Оля — мое открытие. Я долго искал девушку на роль Лизы и однажды увидел первокурсницу ВГИКа, ученицу Сергея Герасимова и был поражен ее красотой. Даже без грима ее лицо отвечало облику девушки пушкинского времени. Поговорил с Олей, пригласил приехать в Ленинград на кинопробы. И не ошибся! Оля Красина в паре с Олегом Стриженовым составили прекрасный ансамбль. Я полюбил ее, для меня как для режиссера это было очень важно, она вдохновляла меня. Опыта и школы у нее, естественно, не было, но был талант, и моя задача была развить его. Я учитывал, что Олиным партнером будет маэстро Олег Стриженов, и мне нужно было поднять ее актерское мастерство. На репетициях она отдавалась работе до изнеможения и быстро преодолела скованность перед камерой. Я сделал ее кинозвездой! В дальнейшем она снялась в нескольких фильмах, но уже у других режиссеров. Лично я не одобряю когда молодые актеры, снявшись в серьезной роли, начинают размениваться по мелочам.

Я внимательно слушал мэтра, а мысли витали в далеком 1959 году, когда группу студентов ВГИКа направили на сбор картофеля в один из колхозов Каширского района Московской области. Несколько студентов актерского факультета с курса профессора Сергея Герасимова, а также студенты операторского, художественного и режиссерского факультетов разбились по симпатиям в компании. Я оказался с Володей Прошкиным, Колей Губенко, Женей Жариковым, Ваней Тартыским, Жанной Болотовой и Олей Красиной.

Ночевали мы в огромном крытом сеновале. Вечером деревенские девушки привезли нам большую флягу парного молока и несколько буханок еще теплого ржаного хлеба, нарезанного крупными ломтями. Снявшись в очень популярном фильме режиссера Льва Кулиджанова «Дом, в котором я живу» Жанна Болотова к тому времени была уже кинозвездой. Естественно, что встреча с живой актрисой вызвало у деревенской молодежи чувство неподдельного восторга. Они только недавно видели этот фильм, и им было непонятно, почему такая известная артистка ходит в телогрейке и резиновых сапогах. Прижимая к груди ее фотографию, они робко подходили к Жанне в надежде получить автограф популярной артистки. К тому времени фотопортреты Болотовой печатались массовыми тиражами и продавались наравне с портретами известных актрис кино, такими как, Тамара Логинова, Людмила Гурченко, Тамара Сёмина.

Вечером местная девушка, подавая мне кружку с молоком и хлеб, тихонько спросила:

— Это настоящая Жанна Болотова из «Дом в котором я живу»?

— Да, самая настоящая, — ответил я.

— Да? И она вместе с вами картошку собирает? Или это для кино нужно?

Я засмеялся и сказал:

— Для кино это совсем не нужно, это нужно для зачета в институте, а автограф возьми у нее сама, не стесняйся — она добрый и хороший человек.

Деревенские девушки окружили Жанну, и она подписывала им открытки. После ужина начались импровизированные танцы, под довоенный патефон, продолжавшиеся до тех пор, пока нас не остановил комиссар студенческого отряда Игорь Добролюбов.

— На сегодня знакомство с молодежью колхоза закончим, поблагодарим их за ужин. Укладываемся спать на сеновале не раздеваясь — холодно. Завтра в шесть подъем и вперед на поле убирать картофель. Торопитесь, скоро отрубят свет.

Вскоре движок зачихал, «лампочка Ильича» несколько раз моргнула, и свет окончательно погас. Наступила глухая холодная осенняя ночь. В темноте на ощупь мы стали укладываться спать на свежее пахучее сено прямо в телогрейках, не снимая сапог, прижимаясь, и согревая друг друга. Рядом со мной оказались Витя Филлипов, Оля Красина и ее подруга Жанна Болотова. Утром мы были в поле и собирали картошку под неусыпным контролем Игоря Добролюбова. С того времени началась моя недолгая дружба с Олей.

Прошло меньше года. Однажды во время обеденного перерыва во ВГИКовской столовой ко мне подошли Оля и Жанна. Я растерялся, увидев новый облик Оли, ее волосы изменили цвет и причесаны были гладко с пробором по середине, за ушками были накручены букли. Она напоминала мне девушку с портретов русских художников XIX века. Я с удивлением разглядывал ее. Не смущаясь моего вопросительного взгляда, она сказала:

— Володя, мне надо с тобой поговорить, давай выйдем в зал.

Жанна добавила:

— Вы идите. Оля, я подожду тебя здесь.

Мы поднялись в фойе второго этажа, и подошли к окну.

— Оля, что означает сей пушкинский облик, у тебя репетиция классики? — пошутил я.

— Да, я действительно в образе Лизы из «Пиковой дамы». Я была на кинопробах у режиссера Тихомирова. На «Ленфильме» запускается картина «Пиковая дама». Поздравь, меня утвердили на главную роль.

— Оля, искренне рад за тебя! А как же институт? С Сергеем Аполлинариевичем согласовано? Он отпускает тебя на съемку в Ленинград?

— Не отпускает, конечно, вот я и хочу посоветоваться с тобой. Дать согласие сниматься — значит расстаться с институтом, ты же прекрасно знаешь крутой характер нашего мастера. До третьего курса о съемках и речи не может быть. Он меня уже предупредил: если я буду сниматься в кино, то буду отчислена из ВГИКа, если откажусь — останусь на курсе и продолжу учебу. Завтра утром я должна дать Тихомирову окончательный ответ. Володя, как ты думаешь мне поступить? Мои однокурсники разделились во мнении — большинство считают, что я должна продолжить учебу, остальные — надо сниматься.

— Что думает по этому поводу Жанна? — спросил я.

— Она считает, что я должна сняться. Ей повезло, она еще до ВГИКа снялась у Кулиджанова.

— Оля, отказаться от роли пушкинской Лизы не смогла бы ни одна актриса. Такое предложение в жизни может быть только один раз. Это шанс твоей актерской карьеры. Но это только мое мнение. Кто утвержден на роль Германа?

— Представь себе — Олег Стриженов!

— Олег Стриженов! Он в паре с тобой! Это не просто удача, это счастье! Решать тебе самой. Но мое мнение — надо сниматься.

— Володя, спасибо за поддержку, я тоже так думаю.

— Оля, теперь расскажи, как Тихомиров нашел тебя.

— Меня с группой девочек показала Тихомирову ассистент режиссера. Увидев меня, он закричал на ассистентку: «Это что за заморыш? Ты чего ее привела сюда?» — Тихомиров отобрал трех девочек и отправил на грим. Ассистентка, видимо, имела свое видение Лизы, и на свой страх и риск забрала и меня в грим-уборную. Нас одели, причесали, загримировали и отправили снова к режиссеру. Я не надеялась что пройду, просто согласилась на просьбу ассистентки. Когда нас увидел Тихомиров он сразу подошел ко мне, положил мне руку на плечо и сказал: «Сейчас снимем тебя на кинопленку и посмотрим, как ты будешь выглядеть на экране. Тогда окончательно и решим.» — худсовет меня утвердил.

Я продолжал слушать Тихомирова, его воспоминания об Оле Красиной и съемках «Пиковой дамы», которые не совсем совпадали с рассказом самой Оли.

Джорогов прервал воспоминания о Душанбе, о наших встречах с Тихомировым и неожиданно спросил:

— Володя, ты знаком с оператором Женей Шапиро? Он живет в моем подъезде, этажом выше и если ты хочешь, я познакомлю вас, он человек весьма интересный.

— Шапиро я знаю только по кино как великолепного оператора таких известных картин, как «Медведь», «Золушка» и более поздних работ — «Двенадцатая ночь», «Крепостная актриса», где ты, Юра, — я посмотрел на него, — был директором фильма. Знаю Шапиро и по «Пиковой даме», художник фильма Игорь Вускович — его друг, они сделали изображение ярким и красочным. Это во многом обеспечило успех фильма, я уже не говорю о гениальной музыке Петра Ильича Чайковского. Если ты, Юра, познакомишь меня с великим оператором, я буду тебе бесконечно благодарен, — ответил я.

Юрий Артемьевич набрал номер телефона и пригласил Евгения Вениаминовича. Не прошло и пяти минут, как он уже сидел рядом со Светланой, и мы выпили по рюмочке за знакомство. Шапиро оказался весьма пожилого возраста, сухоньким со смугловатым лицом, с коротко стрижеными седыми волосами. Однако держался он бодро, был разговорчив и доброжелателен, весь вечер оказывал знаки внимания Свете, ухаживал за ней, целовал ручки, задавал вопросы и веселил забавными рассказами из жизни старого оператора. Разговаривая, он как бы невзначай дотрагивался до ее колен. В застолье я рассказал Шапиро, что мне довелось работать на двух картинах с оператором Анатолием Карпухиным. Я это сделал сознательно, потому что хорошо знал со слов Карпухина о его знаменитом шефе по «Ленфильму». Как только мною было произнесено имя Анатолия Карпухина, Шапиро оживился, глаза его вспыхнули огоньком:

— Вы работали именно с Анатолием Карпухиным? — спросил он.

— Да, Евгений Вениаминович, именно с Анатолием Яковлевичем, — ответил я. — Мы провели с ним две игровые картины «Махтумкули» и «Приключение Доврана».

— Ну, и как он поживает? Снимает ли что-нибудь? — поинтересовался Шапиро, — ведь он, в своем роде, мой ученик, не по ВГИКу, конечно. Он работал у меня сначала ассистентом, а потом вторым оператором. Товарищ он способный, аккуратный, но чудовищно скупой. После съемок, по традиции, вся операторская группа с осветителями сбрасывались по рубчику, у Анатолия никогда не оказывалось денег, однако, от выпивки он не отказывался. Он все такой же?

— Евгений Вениаминович! Недавно я встретил его во дворе ашхабадской студии, он был в той же самой одежде, той же рубахе, штанах и китайских босоножках, что и почти двадцать лет назад. На мой вопрос, почему он до сих пор не уехал в Ленинград, Анатолий, смеясь, сказал:

— Вот видишь, я так хожу круглый год, и зимой и летом, а в Ленинграде надо теплую одежду, обувь, там сыро и холодно, я уже отвык от этого.

— Анатолий, — возразил я, — ты же коренной ленинградец, и квартира у тебя там есть.

— Да, конечно, ты прав. Как ни тепло в Ашхабаде, а домой возвращаться придется. Ты не поверишь, Володя, ведь я в Ленинград летал на каждые выборы, голосовал за депутатов только, чтобы не потерять прописку. Да и мама тогда еще была жива. Теперь всерьез подумываю о возвращении.

— Анатолий давно на пенсии, — продолжал я рассказывать о Карпухине, — но я знаю, что он каждый день ходит на ашхабадскую киностудию, давно ставшую ему родной, ходит туда как на работу. Видимо скучает, и по инерции продолжает заглядывать в павильоны, многих ассистентов, будучи их наставником, он вывел в операторы.

Джорогов засмеялся, положил руку на плечо Шапиро и сказал:

— Женя, это твоя школа, ты ведь тоже на пенсии, а на «Ленфильм» каждый день как на работу ходишь.

— Привычка — вторая натура, — вздохнул Шапиро и, обращаясь ко мне, попросил:

— Володя, если встретите Анатолия, передайте ему привет и скажите, что я его помню и горжусь его успехами. Он, кажется, получил заслуженного, и даже стал лауреатом Госпремии. Только не говорите, что я отозвался о нем, как о скупердяе, это я любя.

— Что вы, Евгений Вениаминович, ваш поклон Анатолию будет приятен, он много о вас рассказывал хорошего и считает вас своим наставником. На съемках мы держались вместе, и хорошо понимая друг друга, отстаивали интересы изобразительного ряда в фильме, порой не совпадающие с режиссерскими интересами. Возможно, и дальше бы работали, но меня стали приглашать на другие студии, и наши встречи стали очень редкими. Я уверен, что теперь он вернется в свой родной Ленинград. Все эти годы он не выписывался из своей ленинградской квартиры, где оставалась жить его мама. Теперь, когда ее не стало, а в Ашхабаде его уже ничто не удерживает, он вернется и постарается встретиться с вами и со своим «Ленфильмом», где после службы в авиации он начинал свою творческую деятельность под вашим крылом.