Обольщение в красном

Глава 25

Неразбериха выплеснулась на лестницу. Стоял невообразимый шум, но громче всего звучал голос леди Уиттонбери. Потом раздался еще более громкий голос, принадлежащий Себастьяну: муж приказывал маркизе замолчать.

Одрианна спустилась вниз, чтобы выяснить, что стало причиной переполоха, и тут же натолкнулась на Себастьяна, прибегшего к тактике, которая смутила бы и фельдмаршала. Уиттонбери сидел на укрепленном деревянном стуле, стоявшем наверху лестницы. Его окружало четверо лакеев. Еще двое стояли на ступенях чуть пониже, лицом к маркизу.

Леди Уиттонбери бросилась к Одрианне:

— Он попросил отнести его в сад. Я уж не знаю, что и делать: то ли плясать от радости, то ли переживать из-за того, что он может заболеть.

— Не думаю, что свежий воздух ему повредит, — сказала Одрианна. — Так что думаю, вам стоит радоваться.

— Да, конечно… И все же… — Маркиза стала с тревогой наблюдать за приготовлениями.

Четверо лакеев действовали слаженно. Взявшись одновременно за разные места стула, на которые указал им Себастьян, они по его же сигналу подняли его и стали спускать вниз.

— Ты уверен, что все служанки ушли? — спросил Уиттонбери. — Не хочу выглядеть дураком и позволить этим девчонкам сплетничать обо мне с прислугой из других домов.

— Не беспокойся об этом, — кивнул Себастьян. — Мы в два счета вынесем тебя из дома и принесем назад, как только ты захочешь вернуться.

Одрианна восхитилась тем, с какой заботой муж все подготовил. Он, как обычно, очень серьезно относился к здоровью и гордости брата.

Они больше не говорили о дилемме, связанной с пороховым делом. Однако Одрианне было известно, что Себастьян еще ничего не сказал Моргану. Он по-прежнему пребывал в некотором смятении, а вчера, когда они на несколько минут зашли к маркизу, она видела, что Себастьян задумчиво смотрел на брата. Одрианна поняла: ее муж еще не принял решения.

Наконец слуги донесли стул до лестничного пролета и свернули за угол. Уиттонбери смог увидеть мать и Одрианну.

— Пошли со мной! — крикнул он. — Я не собираюсь наслаждаться природой в одиночестве.

Леди Уиттонбери скользнула к лестнице. Морган это заметил.

— Нет, сестра, и ты тоже, — крикнул он ей. — Устроим садовую вечеринку.

Они пошли следом за Морганом на террасу, а потом вышли в сад, на газон, окруженный двумя дорожками, выложенными камнями. Лакеи опустили стул. Доктор Фенвуд закутал маркиза в одеяло и отошел от него, чтобы занять позицию в стороне.

Лакеи и садовники поспешили пододвинуть несколько железных стульев. Потом из дома вынесли маленький стол. Себастьян вынес две книги и положил их на стол.

Посмотрев на карманные часы, он сказал:

— Шуму было много, а заняло это всего пятнадцать минут. Думаю, в будущем мы будем справляться быстрее, а назад они смогут отнести тебя меньше, чем за десять минут. Тебе достаточно будет только попросить Фенвуда позвать их.

Уиттонбери кивнул. Его мать, усадившая собственное железное «я» на железный стул, одобрительно улыбалась. Одрианна направилась к дому следом за мужем.

— Это была его идея? — поинтересовалась она.

— Он сидел у окна и восхищался садом, — ответил Себастьян. — Тогда я сказал, что ему следует спуститься вниз и что я не желаю слушать никаких отговорок.

— Вид у него довольный, — заметила Одрианна.

— Он понимает, что его старая жизнь где-то совсем близко. Он может попробовать ее. Видишь ли, Морган отказывается надеяться, но в то же время он уже начал надеяться, такой вот парадокс. — Себастьян посмотрел на мирно беседовавших мать и брата. Будет чертовски неприятно, если его догонит общественное презрение, когда он уедет из этого дома.

— Ты уже решил, что делать?

Себастьян помотал головой.

— Вся моя смелость куда-то исчезает, когда я пытаюсь завести с ним разговор об этом, — ответил он.

Вскоре Себастьян ушел, чтобы заняться своими делами, а маркиза подозвала к себе Одрианну.

Морган был в восторге от того, что его вынесли из дома. Может быть, это даже был не восторг, а возбуждение. И все же Одрианна, как всегда, чувствовала, что за внешними проявлениями его настроения кроется глубокая внутренняя тоска, меланхолия, избавиться от которой он никак не мог.

— Спасибо, что развлекали меня, — обратился он к матери. — Я знаю, что вам необходимо отправиться с визитами, так что не стану больше испытывать вашего терпения. Пусть теперь Одрианна побудет со мной до тех пор, пока я не захочу вернуться в дом.

Любая другая женщина услышала бы в этих словах только просьбу. Но леди Уиттонбери не была любой женщиной, поэтому ощутила укол ревности. Однако держаться она умела в любой ситуации. Ничем не показывая своего раздражения, которое ее переполняло, маркиза встала и покинула сад.

Закинув голову назад, Уиттонбери подставил лицо солнцу и закрыл глаза.

— Какое умиротворяющее тепло, — промолвил он. — Я испытываю восхитительное чувство лени.

— Вы можете отдыхать, если хотите, — сказала Одрианна. — А я побуду с вами.

Сначала можно было подумать, что маркиз так и поступит, однако через несколько минутой заговорил.

— Ты счастлива, Одрианна? — спросил он. — Уже завела новых друзей?

— Да, я счастлива. И у меня появились новые друзья.

— Я этому очень рад, — вымолвил Морган. — Брат был чем-то сильно занят в последнее время, и хорошо, что это не сказалось на тебе.

— Вообще-то я думаю, что сказалось. Себастьян кое-что узнал об этом порохе, — проговорила Одрианна. — Мы обнаружили, что отец действительно мог иметь к этому делу какое-то отношение, однако были и другие участники, совершившие куда более серьезные поступки.

Морган не шевельнулся, его глаза оставались закрытыми. И все же Одрианна почувствовала, что его охватила тревога.

— Это интересно, — проговорил маркиз. — И что же еще ему удалось узнать?

И Одрианна поведала ему о молодом канонире, о надписях на бочонках с порохом, о том, как было обнаружено название компании. Она описала Уиттонбери схему, по которой хороший порох высыпали из бочонков и продавали контрабандисту, и как один человек из арсенала, а другой — из Лондона получали деньги за контрольные проверки, подтверждающие, что порох в бочонках надлежащего качества. Она также сообщила маркизу, что эти же люди следили за тем, чтобы отчеты о плохом порохе были вовремя затеряны.

Но дальше этого Одрианна не пошла. Она не сказала, что Себастьяну известно о том, кто владел фабрикой во время войны. Она сообщила маркизу достаточно для того, чтобы он догадался об остальном, если, конечно, правда ему уже известна.

Уиттонбери открыл глаза и огляделся по сторонам. Вид у него был немного грустный, но при этом очень задумчивый.

Наконец он глубоко вздохнул.

— Тогда Себастьян узнает и все остальное, если, конечно, уже не узнал, — проговорил он. И, прикрыв глаза рукой, добавил: — Слава Богу!

Выражение его лица изменилось. Наконец взял себя в руки и посмотрел на Одрианну. Судя по всему, он испытывал огромное облегчение. А еще страх и отчаяние.

Сердце Одрианны ныло от боли за него.

— Недавно Себастьян узнал о двух ваших друзьях, — сказала она. — И он не уверен, что хочет выяснить правду до конца.

— Нет, конечно, нет. Но он решит, что должен это сделать, это же дело чести. — Морган опустил глаза на свои ноги. — Я считал, что это мое наказание, — признался он. — Узнав, что натворили Кении и Саймс и как я помогал им… Видишь ли, человек не может отправить своих лучших друзей в тюрьму или куда похуже… Вот я и отправился на войну, чтобы исправить хоть что-то. Но когда судьба решила, что я должен заплатить более высокую цену, я принял свою потерю как справедливую.

— Так именно поэтому вы отказываетесь лечиться? Потому что боитесь, что судьба в таком случае попросит у вас еще более высокую плату?

— Нет, дорогая моя девочка, — вздохнул маркиз. — Я заслужил это наказание, поэтому и не верил, что излечение возможно.

Одрианна потянулась к нему через стол, и маркиз взял ее за руку.

— А ваши друзья знают, что вам все известно?

Уиттонбери покачал головой:

— Они считают, что были предельно осторожными, однако когда знаешь человека всю жизнь, то всегда можно понять, что что-то происходит. Так же было и с ними. Какие-то обрывки разговоров между ними, замечания невпопад… Новый экипаж, который явно был Кеннингтону не по карману… Игра на большие суммы, хотя прежде ни один из них не мог себе этого позволить… И я заподозрил, что на этой фабрике творится что-то неладное. Был еще третий партнер, человек, которого я не знаю. Это он наобещал им несметных богатств, чем и усыпил их бдительность. Мои друзья — люди небогатые, вот ему и удалось заморочить им голову. Они поверили, что, вложившись в покупку мастерских, получат потом столько денег, сколько им и не снилось.

— Что ж, возможно, так оно и было, — заметила Одрианна. — Но их везение не было веской причиной для того, чтобы рассказывать вам, что они делают на самом деле.

— Именно это я себе и говорил, — кивнул Уиттонбе-ри. — Но я все знал. Да, они были безумно рады тому, что могут безудержно бросаться деньгами, однако за этой радостью явственно различались страх и чувство вины. Я нюхом чуял это. И меня это беспокоило, потому что именно я замолвил за них словечко. Именно мое имя связывали с этим контрактом, а не их имена. А потом стали появляться первые сообщения об этой кровавой бойне — задолго до того, как война закончилась и до того, как эта история просочилась в газеты. В армии понимали: с солдатами на том холме случилось что-то страшное. Разумеется, все стало известно и мне, как становится известно всем влиятельным пэрам. — Отвернувшись, Морган покачал головой. И крепче сжал руку Одрианны. — Я сказал Кении и Саймсу о том, что произошла какая-то чудовищная история с порохом, и спросил их, как такое могло произойти, если порох проходит несколько ступеней проверки. Я попросил их провести экспертизу. В конце концов, это они владели мастерскими, на которых производили этот порох. Но они поклялись мне, что все в порядке и что порох качественный. И вот такое произошло… — Морган посмотрел на нее таким пронзительным взглядом, какой она видела только у брата. — И я знал… Знал, что все дело в порохе, который производили на этой фабрике. Это было написано на их лицах. Им обоим не свойственна особая осторожность, да и врать они не умеют. И я убедил армию купить производство у двух дураков, которые натворили такое, что добрые люди были убиты. А еще я понял тогда, что никогда не прощу себя.

Поэтому он так покорно и принял свой недуг, приковавший его к креслу, сочтя это справедливой карой, подумала Одрианна. Она представила, как Морган все ждет, что правда наконец откроется. Он надеялся, что это произойдет, и в то же время боялся этого.

Что там говорил Себастьян? «Я сделаю это за него»? Так оно и случилось, только он и предположить не мог, что все пойдет именно так.

— Передай Себастьяну все, что я тебе рассказал, когда узнаешь, что он решил проводить расследование дальше, — попросил Уиттонбери. — Но я не хочу, чтобы он о чем-то меня спрашивал. Себастьян заслуживает лучшего, и, уж во всяком случае, он не должен допрашивать родного брата о таких вещах. Не могу я и в глаза ему смотреть. Похоже, для меня дело кончится тем же, с чего оно начиналось: с моральной трусости.

— Вы не были трусом, — заверила его Одрианна. — И не вы совершили это преступление. Вас обманули двое лучших друзей.

— Я должен был догадаться, что они затеяли что-то нехорошее. Кении и Саймс вкладывают деньги в покупки мастерских по производству пороха? Брат отнесся бы к такому сообщению весьма скептически, и мне следовало бы так же отреагировать на него. Я должен был потребовать встречи с ними и выяснить, кто сделал им такое предложение. Я должен был сказать Себастьяну, где следует искать, когда он начал свои поиски, а не трястись от страха, опасаясь, что из-за возможных неприятностей потеряю остатки достоинства. — Потянувшись, Морган поцеловал руку Одрианны. — Мне очень жаль, что имя твоего отца упоминалось в связи с этим делом, Одрианна. Когда это случилось, я спросил у них, считают ли они, что он — тот самый человек, которого смогли подкупить. Оба сказали «нет», и я уверен, что они говорили правду.

— Именно мой отец давал последнее заключение перед тем, как порох отправляли на войну. И если бы отчеты о плохом качестве пороха приходили из арсенала, он бы увидел их, — промолвила Одрианна. — Мне бы очень хотелось верить в то, что вы только что сказали, но следует признать, что подозрение пало на моего отца не случайно.

Морган едва заметно покачал головой.

— Кто угодно мог быть их человеком в Совете по боеприпасам, но только не он, — убежденно проговорил маркиз. — Возможно, это самая ужасная часть порохового дела — видеть, как умирают добрые люди из-за моей слабости. Мне и в голову не приходило, что он покончит жизнь самоубийством. Кении и Саймс тоже не могли заподозрить такого. Вот так и получилось, что три идиота и трус причинили столько горя твоей семье.

Одрианна все еще боялась верить ему. Похоже, он лжет ради того, чтобы сделать что-то хорошее для нее, вот и все. Ему больше нечего терять. И все же ее сердце наполнилось надеждой, а его слова затронули ее чувства, даже если он говорил неправду.

Морган выпустил ее руку. Нашарив в кармане носовой платок, он вытер лицо.

— Католики говорят: признание облегчает душу, — промолвил он. — Возможно, это правда.

А потом маркиз Уиттонбери позвал доктора Фенвуда и попросил того позвать слуг.

В ту ночь Одрианна подарила Себастьяну столько любви и наслаждения, сколько могла. Она старалась, чтобы забота горела в каждом ее поцелуе. Наконец она приняла его плоть в свое лоно, крепко обхватила ее, и они вместе задвигались в бешеном ритме любовной пляски, уносящей их в мир экстаза.

Одрианна дошла до пика удовольствия, лежа на муже; сердце ее переполняли чувства, которые она принесла с собой в супружескую постель. Внезапно она вспомнила, как не так уж давно хотела заставить Себастьяна признаться в том, что он ошибается по поводу ее отца. Ей хотелось обвинить его в своей боли, но потом ей на ум пришло другое воспоминание — о том, как ласков с ней был Себастьян, когда она узнала, что он совсем не виноват.

Одрианна не ослабила объятий, лишь, слегка приподнявшись, поднесла губы к уху мужа.

— Я думала о твоей дилемме, — прошептала она. — И мне кажется, будет лучше, если ты прекратишь расследование.

Он крепче сжал ее и перекатился со спины на бок. Уложив Одрианну на спину, он склонился над ней.

— Ты считаешь, что теперь, когда дело коснулось моей семьи, я должен все бросить?

Одрианне очень хотелось, чтобы он так не думал, хотя именно это она и имела в виду.

— Что бы твой брат ни совершил, он сполна заплатил за это, разве не так?

— Это совершенно разные вещи, — сказал Себастьян. — Да, его положение трагично, он сильно пострадал, это так. Но это не было платой за его халатность.

«Но Морган считает, что так и есть!» — едва не крикнула Одрианна. Он дал ей разрешение рассказать Себастьяну о его признании, но она не спешила это делать. Если мужу что-то доподлинно известно об участии Моргана в этом деле, он, возможно, считает, что не имеет права бросить расследование.

— Если ты спросишь его об этом, обвинишь его, между вами возникнет пропасть независимо оттого, насколько честными вы были по отношению друг к другу, и от того, что он тебе скажет, — проговорила Одрианна.

— Черт возьми, неужели ты считаешь, что я этого не понимаю? — Себастьян лег на спину. Свет лампы освещал его напряженный профиль.

— Так, может, лучше вообще не знать правду?

— Я думал, что ты хочешь знать все, — ответил он. — Знать правду. Даже если твой отец не был виноват, даже если я сейчас прекращу дело, ему уже не поможешь.

— Но Франц сказал…

— Франц нашел имя в газете, — перебил ее Себастьян. — И теперь, когда мне известна правда об этой схеме, известно, как она работала и какой вред причинила, я не уверен, что твой отец имеет к ней отношение. Как раз наоборот!

Итак, похожие мысли занимали и ее мужа: он взвешивал и пытался сделать выбор между долгом и любовью к брату.

— Они обратились бы к кому-то, кого знают и кому доверяют, а не к первому попавшемуся незнакомцу, — сказал Себастьян. — Это было бы слишком рискованно. Да, возможно, мы действительно загнали невинного человека в могилу, как ты всегда и считала. Заплатить за это невозможно — ни ему, ни даже тебе. Но можно вернуть ему доброе имя. И переживания брата будут лишь скромной ценой за справедливость.

Рана все еще причиняла острую боль, когда до нее дотрагивались, хотя уже и не кровоточила. Чувство вины преследовало Одрианну с тех пор, как она решила, что делать, особенно после того, как маркиз сказал, что ее отца следует оправдать. Но собственные переживания показались ей ничтожными, когда она поняла, как будет терзаться Себастьян.

— Я буду помнить отца таким, каким он был, — промолвила Одрианна. — И я не хочу, чтобы его место заняла другая жертва. Так что какое бы решение ты ни принял, пожалуйста, не принимай его ради меня.

Себастьян повернулся, чтобы посмотреть на жену. И долго не сводил с нее глаз. Атмосфера вокруг них стала тяжелой, как это обычно бывает сразу после любовного экстаза, обнажающего душу.

— Порой ты заставляешь меня склонять перед тобой голову в знак уважения, — промолвил он. — И предлагаешь мне такие дары…

Приподнявшись, он лег на Одрианну — кожа к коже, тело к телу. Он посмотрел ей в глаза.

— Почему ты хочешь подарить мне это, если правда была так важна для тебя? — спросил он.

— Потому что ты для меня теперь гораздо важнее, — ответила Одрианна.

— Стало быть, это дар любви? — спокойно спросил Себастьян.

Этих слов она от него не ожидала, поэтому ей было очень трудно ответить на этот прямой вопрос. Но все же, помолчав, она произнесла:

— Да, это дар любви.

Он оставался задумчивым. И взгляд его все еще бередил ее душу. Но тут на его лице появилась знакомая улыбка, от которой у Одрианны, как обычно, слегка кружилась голова.

— Тогда я с любовью принимаю его, Одрианна, — промолвил Себастьян. — Ты получишь много любви. Так много, что даже не представляешь.

При этих словах боль, мучившая ее, превратилась в радость. Ослепительную и сверкающую радость, какой Одрианна не испытывала ни разу в жизни. Она искрилась в ее теле, выплескивалась наружу и возвращалась назад, и Одрианна смеялась от удовольствия. И Себастьян тоже смеялся вместе с ней, а потом они подарили друг другу сладчайший поцелуй.

Он лишь слегка шевельнулся, но она тут же с готовностью приняла его в себя. Их тела соединились следом за их сердцами.

— Ты передала ему мои слова? Он не сказал мне ни слова. Сидел рядом со мной за завтраком с таким видом, как будто ничего не знает! — сообщил Морган Одрианне спустя несколько дней.

— Нет, я ничего ему не рассказала, — призналась Одрианна. — Мне кажется, Себастьян решил пойти каким-то иным путем.

Маркиз нахмурился. Ей показалось даже, что сейчас он сожалеет о том, что был так откровенен с ней. Хотя, возможно, действительно жаждал публичного осуждения.

— Что бы мой муж ни решил, он не примет вашей жертвы. — Одрианна указала на стул. — Он будет бороться за вас, потому что верит, что вы снова сможете ходить.

— Если это у меня получится, Себастьян только проиграет, потому что многого лишится, — заметил Морган.

— Это невозможно, — сказала Одрианна. — И ему не нужна ваша жизнь — ни в качестве дара, ни в качестве жертвы. Себастьян с радостью вернет то, что принадлежит вам, как только вы обретете способность всем воспользоваться.

Похоже, ее слова не убедили маркиза.

— Это он тебе сказал?

— Я и без его слов понимаю, что это так. Я уверена.

Морган скептически улыбнулся.

— Я уверена, — повторила Одрианна.

Это поразило маркиза. Чтобы сменить тему, он вынул из кармана часы.

— Скоро придут Кеннингтон и Саймс-Уилверт, — промолвил он. — Позови, пожалуйста, доктора Фенвуда: я хочу немного посидеть возле окна до их прихода. Но не уходи совсем. Как только Фенвуд уйдет, возвращайся.

Выйдя из комнаты, Одрианна отправила к маркизу верного слугу. Едва доктор Фенвуд вышел от него, она вернулась в комнату маркиза, который теперь сидел около окна.

— Мир так прекрасен, — пробормотал он.

Встав у него за спиной, Одрианна тоже выглянула в окно, на сад, где среди зеленых растений, деревьев и серых, выложенных камнем дорожек буйствовали яркие весенние краски.

Пока они восхищались садом, там появился человек. Следом за ним — двое других. Трое мужчин вошли в сад и направились к дому по дорожке. Затем они остановились и стали о чем-то говорить.

Маркиз прищурился.

— Что это он делает? — воскликнул он. — Почему он остановил Кении и Саймса?

Одрианна не знала. Но она видела, что говорит в основном Себастьян, хоть и не слышала, что именно. Двое других мужчин слушали его. Очень внимательно.

— Похоже, ты ошибалась, — вымолвил Морган. — Создается впечатление, что брат потребует, чтобы правосудие наконец восторжествовало.

Кеннингтону и Саймс-Уилверту было нечего сказать. Они даже не пытались защититься или как-то объясниться. И потому они лишь виновато опустили глаза в землю.

— Почему ты подумал… — начал было Кеннингтон. Впрочем, что бы ни пришло ему в голову, это прозвучало бы настолько нелепо, что он сам это понял и замолчал.

— Уверен, что вам обоим и в голову не приходило, что на поле боя могут оказаться солдаты, единственным оружием которых будет вот этот испорченный порох, — промолвил Себастьян.

— Именно так, — кивнул Кеннингтон. — Нам сказали, что во время транспортировки все бочонки перепутаются. И там, где появится бочонок с испорченным порохом, обязательно будут другие, в которых порох будет нормальным.

— Но кто вам это говорил? Не верится мне, что вы сами разработали этот план! — Себастьян ни на мгновение не мог поверить, что эти двое настолько умны, чтобы придумать и привести в действие столь изощренную схему обмана.

Саймс-Уилверт с некоторым страхом посмотрел на Кен-нингтона.

Кеннингтон пожевал нижнюю губу.

— Эту идею с покупкой пороховых мастерских нам принес один парень, — начал он. — Он все и спланировал. — У меня был небольшой участок земли на реке возле Кента, и он сказал, что это просто замечательно. И Саймс вложил в дело некоторую сумму, которую занял у… твоего брата.

— Сначала мы думали, что это будет обычная мельница, — с отчаянием проговорил Саймс.

— Только все оказалось совсем иначе, — заметил Себастьян.

Парочка опять опустила глаза на свою обувь, вид у обоих был несчастный.

— Кто был этот человек? — спросил Себастьян. — Ваш третий партнер?

Кеннингтон откашлялся.

— Его звали Паттерсон. Прежде он работал на фабрике в Уолтемском аббатстве, поэтому знал, как все надо устроить. В этом заключался его вклад в дело.

— Мы не видели его больше года, — пробормотал Саймс. — Но до нас дошли слухи, что он получил свой доход и уехал в Америку.

Вот оно что. Два дурачка забрели в болото в компании человека, который был куда умнее их обоих. Этот Паттерсон хорошо выбирал себе партнеров. Возможно, он остановил свой выбор именно на них, потому что их ближайшим другом был маркиз, имевший связи в военном министерстве и в Совете по боеприпасам и вещевому снабжению.

— Некоторое время назад в газете появилось объявление о встрече в храме муз, — проговорил он. — Жена решила, что оно адресовано ей. Но теперь мне кажется, что это была ваша попытка выявить человека, который стрелял в меня в Брайтоне.

Кеннингтон залился краской.

— Я был шокирован, увидев ее там, — сказал он. — Я считал, что объявление было написано очень разумно, подобраны правильные слова, и лишь только этот человек…

— Вам было известно об эпизоде в Брайтоне и о том, почему я оказался там, только потому, что брат рассказал вам об этом, — промолвил Себастьян. — Он вам все подробно описал, и вы попытались разыскать Домино раньше, чем это сделаю я, — для того, чтобы купить его молчание или еще что-то, что он знает.

— Да, вероятно, Уиттонбери о чем-то таком обмолвился, — сказал Саймс-Уилверт. — Но как только разразился скандал и мы узнали, что в него замешаны ты и дочь Келмслея, мы подумали, что нам следует узнать, что тебе известно. — Он откашлялся. — Все было именно так.

— Вы подло использовали моего брата! Хочется верить, что вы приходили к нему еще и как друзья, а не потому, что вас влекло в его дом желание быть в курсе всего, что он знает и чего не знает о вашем преступлении. Хотя, возможно, вас к нему подталкивало еще и чувство вины за то, что вы так гнусно предали его дружбу, — проговорил Себастьян.

— Да, мы во многом виноваты, но я не желаю выслушивать твои инсинуации о том, что наша дружба была неискренней, — с обидой промолвил Саймс-Уилверт.

Себастьян задумчиво оглядел друзей брата. Они довольно быстро во всем признались. Не исключено, что они ждали этого мгновения несколько лет. А их подстрекатель, должно быть, процветает сейчас в Америке.

— Не думаю, что стране или армии понадобилось бы такое… — Неожиданно его охватило беспокойство. Оно было не слишком сильным, но проигнорировать его Себастьян не мог.

Оглянувшись, он увидел, как четверо лакеев выносят на террасу стул, на котором как на королевском паланкине восседает Морган. Следом за ними шли доктор Фенвуд и Одрианна.

Кеннингтон и Саймс-Уилверт были поражены этим спектаклем. Кивнув в сторону сада, Морган заговорил с лакеями. Стул спустили со ступеней террасы. Вся компания двинулась вперед по дорожке, на которой стояли Себастьян, Кеннингтон и Саймс-Уилверт. Наконец лакеи опустили стул на землю.

Кеннингтон улыбнулся от радости, увидев, что его друг наконец смог покинуть свою тюрьму. Но Морган не ответил ему улыбкой.

— Полагаю, брат рассказывал вам, что ему удалось узнать о вашем порохе, — проговорил он. — И я решил, что настало время прекратить делать вид, что ничего не произошло и что я ничего не знаю об этом.

Никто не шевельнулся. Кеннингтон помрачнел.

— Так ты знал?! — вскричал он. — Святой Господь!

— Да, ты, глупец, я все знал! И сожалел о том, что долг дружбы вынуждал меня делать то, чего я не должен был делать, против чего восставал мой здравый смысл. А потом из-за него же я молчал в то время, когда должен был говорить! — Морган отогнал от себя лакеев. — Одрианна, подойди ко мне, пожалуйста. Мне требуется твоя помощь, если ты не возражаешь.

Она вопросительно посмотрела на Себастьяна, но к стулу подошла.

— Поближе, пожалуйста, сестра!

Она сделала еще один шаг к нему.

Морган посмотрел на своих друзей, а потом целиком сконцентрировался на себе. Через пару минут он шевельнулся, ухватился руками за подлокотники и медленно, испытывая острую боль, поднялся на ноги. Его колени едва не подогнулись под весом тела. Морган ухватился за плечо Одрианны, чтобы устоять на месте. С напряженным лицом и горящими глазами он стоял на ногах и смотрел на пораженных друзей.

— Когда я вышел из дома, у вас обоих был такой вид, будто мой брат предложил вам отпущение грехов. Какое великодушие с его стороны! К сожалению, не в его власти предлагать такое.

Кеннингтон и Саймс-Уилверт вновь опустили глаза. Их лица запылали. Оба понимали, что с ними сейчас говорит не друг. Перед ними был полноправный маркиз, которого удерживала на ногах сила воли и что-то еще. Лорд Уиттонбери с головы до ног!

— Я сказал этой милой леди, что верю в то, что ее отца обвиняли ошибочно, — промолвил он. — И в этом был виноват не мой брат, не газеты и не кто-то, кроме нас.

Его смерть теперь на нашей совести. И сейчас вы расскажете всю правду, какой бы она ни была, чтобы Одрианна наконец узнала все.

Себастьян посмотрел на жену. Она попыталась избежать его взгляда, но в конце концов их глаза встретились.

Она знала. Предлагая ему свой дар любви, она уже все знала. Она говорила с Морганом и узнала правду. И еще ей стало известно, что эта правда поможет вернуть доброе имя ее отцу.

Себастьян был рад тому, что настало время говорить брату. Сам он не смог бы произнести хоть что-то, не выдавая своих чувств. И вдруг он понял, что Одрианна отчаянно пыталась защитить его от необходимости обвинять родного брата и ради этого принесла в жертву собственное право на справедливость.

— В Тауэре был человек, которому платили. Он имел дело с документами и складами, — тихо заговорил Кеннинг-тон. — Это был не ваш отец, а обычный клерк, который ему подчинялся. Он имел возможность уничтожать сообщения о плохом порохе, когда они поступали с фабрики. И он подделывал кое-что в документах после того, как ваш отец подписывал их, чем удостоверял качество пороха.

— Примите наши искренние извинения, мадам, — пробормотал Саймс-Уилверт.

— Да, извиниться необходимо — перед ней и многими другими, но этого недостаточно, и вы об этом знаете, — промолвил Уиттонбери. — Вы назовете моему брату имя другого человека наряду с именами всех, кто был вовлечен в это дело вместе с вами. — Морган посмотрел на Себастьяна. — А потом мы сделаем то, что следует сделать.

У Кеннингтона и Саймс-Уилверта был такой вид, словно их отходили дубинкой. Не осмеливаясь проронить ни слова, они поклонились и ушли. Оба спешили поскорее выйти из сада.

Возвысив голос, Уиттонбери приказал им остановиться, а затем сказал:

— Что бы ни случилось, вы всегда останетесь моими друзьями!

Удивленные, совершенно запуганные, Кеннингтон и Саймс-Уилверт прибавили шагу и покинули сад.

Морган скривился и пошатнулся.

— Помоги мне сесть, Себастьян, — попросил он. — Только побыстрее, иначе я упаду и увлеку за собой твою жену.

В саду наступила тишина, нарушаемая лишь весенними шумами и легким шорохом ее шагов. Одрианна брела по каменной дорожке, вспоминая каждое мгновение этой драмы, неожиданно разыгравшейся перед ее глазами. Себастьян ушел в дом со своим братом. Вероятно, им необходимо потолковать с глазу на глаз.

Одрианне тоже было нужно поговорить кое с кем. Завтра же она отправится к матери. Та заслуживает того, чтобы узнать, что ее преданность отцу не была напрасной.

Одрианна стала вспоминать прошлое. Воспоминания больше не вызывали у нее гнев или страх. И ей не хотелось плакать. Она представляла отца в лучшие времена, и это доставляло ей радость, а не боль. После признания друзей Моргана ее душа обрела удивительный покой. Маркиз был прав, когда говорил, что эти двое мужчин никогда не были хорошими лгунами. И они сказали правду, когда оправдали ее отца, в этом она была уверена.

Сейчас она снова словно увидела отца. Он смотрел на нее с теплотой и улыбался. Но постепенно его образ растаял перед ее внутренним взором.

Позади нее раздались шаги. Одрианна и не заметила, когда Себастьян вернулся в сад. Он взял ее за руку, и они пошли вперед, вместе наслаждаясь обретенным покоем.

— Твой дар был еще более ценен, чем я мог предположить тогда, — промолвил он. — Морган ведь во всем тебе признался, не так ли?

Она кивнула.

— Он хотел, чтобы ты все знал, чтобы я все тебе рассказала, — призналась Одрианна. — Но я не могла. Я надеялась, что ты найдешь способ помочь ему избежать неприятностей. Однако если ты все знаешь наверняка, то честь, возможно, не позволит тебе этого сделать.

— Я хотел бы попробовать, но он не позволил. — Себастьян печально улыбнулся. — Морган спросил об этом немецком докторе. Как только мы поставим его на ноги, он хочет уехать. Разумеется, только после того, как дело будет закончено и расставлены все точки над i. А потом он позвал маму.

Одрианна подняла глаза на окно библиотеки Моргана. Интересно, леди Уиттонбери будет в восторге, узнав, что наследник ее мужа возвращается к нормальной жизни и вновь обретает власть? Или, напротив, она огорчится из-за того, что вместе с его возвращением к власти ее собственное влияние уменьшится?

— Мне кажется, он держался молодцом, — сказала она. — К тому же в конце он сказал своим друзьям добрые слова.

— Они были рядом, когда все о нем забыли, — промолвил Себастьян. — Он не оставит их. — Себастьян заключил жену в объятия. — Я рад, что твоему отцу вернут доброе имя. Рад за тебя, за себя и за нашу любовь. И еще я благодарен тебе за то, что ты верила в отца тогда, когда не верил никто.

— Благодарен? — удивилась Одрианна.

— Если бы не твоя решимость, то ты бы ни за что не поехала в ту ночь в Брайтон. И я бы никогда не встретил тебя и не украл у тебя тот первый поцелуй.

— Вместо этого ты украл бы его у другой женщины и остался бы вполне доволен, — поддразнила его Одрианна.

— Это было бы совсем другое дело.

— Ты настоящий обольститель, — улыбнулась она. — Однако это не означает, что я не одобряю твою лесть.

Себастьян улыбнулся своей чарующей улыбкой. Голова у Одрианны, как обычно, пошла кругом, но неожиданно лицо мужа стало серьезным.

— В ту ночь ты привела меня в полное смятение, — проговорил Себастьян. — Это было неожиданно. И пока мы ждали мирового судью, мне пришло в голову, что, образно выражаясь, твой поцелуй навсегда меня изменил. Поэты утверждают, что важные поцелуи способны творить такие чудеса.

На сей раз это не было лестью. Тон у Себастьяна был иным, поэтому Одрианна не засмеялась и не стала подтрунивать над ним.

— Я буквально растворилась в этом поцелуе, — призналась она. — Было так трудно ненавидеть тебя после этого.

— Но ты старалась?

Она рассмеялась:

— Да!

— Что ж, по крайней мере ты никогда не считала меня скучным, — усмехнулся Себастьян.

Одрианна обняла мужа за шею.

— Никогда! И сейчас я люблю тебя так сильно, что не могу выразить свою любовь словами. Поцелуй же меня, любимый, чтобы я могла выпустить из себя хотя бы часть этой любви, прежде чем взорвусь от того, что она переполняет меня.

Себастьян выполнил ее просьбу, и это был тот поцелуй, о котором могут говорить поэты. Поцелуй, который не забывается до конца дней.